La Critica (первая книга казанской трилогии)

В течение следующих пятнадцати минут мы с Глебом, надев перчатки, в свете фонариков I-phon’ов перерывали все возможные места в кабинете. Хозяин висел посередине комнаты и против обыска не возражал. «Сука, так тебе и надо», – подумал я, кинув взгляд на господина Романова. Последним местом, где мы не посмотрели были карманы покойника. Я взял стремянку и поставил её возле висельника. Это от него, кстати говоря, воняло дерьмом.

– Ты что Аронов?!… О, Боже, – с отвращение прокомментировал Глеб.

– Отгадай загадку, Стальский, – шёпотом говорил я, ощупывая карманы Якова Семёновича. – Висит груша, нельзя скушать.

– Чёртов сумасшедший, – отреагировал Глеб.

В карманах у антикварщика трубки тоже не оказалось. Мы уже направлялись к двери, когда мой взгляд упал на лампу Тиффани, – это для её транспортировки предназначалась квадратная коробка.

Тут я позволю себе лирическое отступление. Мне всегда было наплевать на деньги, но я также, сколько себя помню, всегда был неравнодушен к красивым вещам; и тот факт, что вещи приобретаются почти исключительно за деньги, являлся, несомненно, моей личной маленькой трагедией.

– Не трогай тут ничего! Пойдём! – шипел Стальский с такой громкостью, что лучше бы он просто говорил.

– Иди, я тебя сейчас догоню, – загипнотизировано сказал я, глядя на лампу.

– Ты же не собираешься украсть эту лампу? – с тревогой спросил Глеб.

– Я тебя догоню.

– Ты же не собираешься украсть эту лампу?! Эту лампу с места преступления! Идиот! – прошипел Глеб и покинул помещение.

Я приблизился к витрине и окинул помещение взглядом, выискивая подходящую упаковку для лампы; картонную коробку мне брать не хотелось. Висящий на стене гобелен в стиле «хозяин летнего кафе зимой повесился в сортире» (т.е. в стиле абстракционизма) мне показался тем, что надо. Не трогая ничего из поверхностей и вещей, которые я не собирался красть, я снял гобелен со стены, постелил его на пол, затем поставил лампу в середину гобелена и запахнул углы, – получился мешок деда Мороза с подарками.

– Будем считать, что это моя компенсация, – сказал я Романову, осторожно закидывая мешок за спину.

Только мы погрузились в машину, у меня зазвонил телефон. Бимерзкий.

– Привет, – сказал я.

«Что там у вас?»

– Романов мёртв, – сообщил я.

«Идиоты! Вы идиоты!» – вспылил Бимерзкий.

– Да это не мы, – поспешил поправиться я. – Он, вроде, повесился.

– Дай-ка сюда трубку, – сказал Стальский, вырывая у меня из рук трубку. – Аронов спёр из кабинета лампу! – сказал он адвокату.

«Лампу? Он что дурак?»

– Это лампа Тиффани, – громко, чтобы Марк услышал, сказал я.

Глеб поставил на громкую связь.

– Слушайте и запоминайте, – сказал Бимерзкий. – Сейчас Аронов остаётся около дверей служебного входа и вызывает полицию, а ты, Стальский, с награбленным, едешь ко мне в офис и ждёшь меня в приёмной. Я выезжаю к Аронову. Где уж это?

– Напротив шубовского автокомплекса, – хором сказали мы с Глебом.

– А понял. Всё.

Реальность – это всегда приманка для новичка,

по пути которой далеко не пройдёшь

М. Пруст

Глава о всаднице красного Ягуара и об опасениях связанных с ней

29.12

Мы с Глебом сидели в «Суши “Вёсла”», ждали заказ и вели околофилософскую беседу. Через пятнадцать минут обещал подойти Шуба. Да, мы всё ещё были в городе.

Двадцать пятого и двадцать шестого меня допрашивали по делу о самоубийстве антикварщика. Я рассказал следователю, что у меня с Яковом Семёновичем были дела насчёт купли-продажи мебели моей покойной бабушки, а в этот раз мы должны были встретиться касательно покупки (мной у него) часов из коллекции Саломонса. В тот момент мне ничего попроще в голову не пришло, поэтому и далее – на последующих допросах – пришлось придерживаться версии с этими часами из коллекции Саломонса. «И что, дорогие часы?» – хитрой интонацией спросил следователь. «Нееет… – деланно легкомысленно махнул я рукой и прикрыл левое запястье правой ладонью. – Подделка». «И зачем тогда эти ненастоящие часы вам?» – как бы уличая во лжи, спросил следователь. «Красивые. Пыль в глаза пускать» – ответил я. И вот, якобы, мой друг – Стальский – подбросил меня до антикварного салона и оставил там. Я вошёл через служебную дверь и обнаружил Романова. «Я вас попрошу не покидать город», – на прощание сказал следователь. «Не могу обещать, – честно сказал я. – У меня в планах отдых за границей». Следователь ничего не ответил.

Итак, мы сидели в кафе, болтали и поджидали Егора. Стальский высказывал философскую мысль о человечестве и своём месте среди него, а я с полуулыбкой внимательно его слушал.

– Чтобы по-настоящему хорошо ладить с людьми, нужно много всего знать, – это для того, чтобы чаяния людей, хотя бы в теории, не были тебе чужды; но главное: любить людей. Если ты не любишь людей – не всё потеряно; у тебя ещё есть шанс поладить с ними, если научишься любить «идею людей», некоего «абстрактного идеального человека». Такая вот обманка для самого себя.

– Да, – только и сказал я.

– «Поле сражения было и в течение столетий будет полем ещё не одного сражения», – напоследок изрёк Стальский и многозначительно посмотрел на меня.

– Да, пожалуй. Но мы сражаться уже не будем. По крайней мере, на этом поле.

– Ладно, – приподнимаясь и оглядываясь, сказал Глеб. – Пойду теперь и я помою руки.

Он удалился, а я начал переписываться с Мартой. Я ей сообщил, что Глеб вернул Ягуар своей благодетельнице. Она ответила: «Я предполагала, что он так поступит. Родители очень надеялись, что вы успеете приехать до Нового Года. А уж я как на это рассчитывала, милый. Если бы сели на самолёт, то успели». Я обдумывал ответ и смотрел на своё отражение в погасшем экране телефона, когда за окном раздался рёв двигателя, задрожали стёкла, и сработало несколько сигнализаций у припаркованных около заведения машин. Я машинально повернул голову в сторону улицы, но, не разглядев ничего интересного, снова уставился в телефон. Девушка-официант принесла наши напитки, я кивнул ей и нажал на центральную кнопку мобильного, затем начал набирать сообщение в WhatsApp’е. Напротив меня сел человек, и я сказал: «Приколись, Стальский. Марта мне прислала твою детскую фотку!..» Я развернул телефон в сторону собеседника и вздрогнул от неожиданности, – передо мной сидела женщина и внимательно меня рассматривала, а потом опустила глаза на экран телефона, который я всё ещё держал повёрнутым к ней. Я собирался что-то сказать, вроде «извините, тут занято» или «это место моего друга», но мой речевой аппарат отказался мне повиноваться, а в следующую секунду я поймал себя на ощущении, что и мыслей у меня никаких нет. Я как бы оказался в плену мгновения. Мне показалось, что я в этом мгновении заточен уже целую вечность, будто вся моя жизнь и все мои воспоминания существуют только для того, чтобы я не скучал, находясь всегда в одном и том же месте, а именно – в этом мгновении. Я сижу, как растение в горшке на подоконнике, а меня рассматривает какое-то существо.

Моё оцепенение прекратилось в тот момент, когда пискнул мой телефон, приняв новое сообщение в WhatsApp’е от Марты. Незнакомка на мгновение отвела от меня глаза, кивнула на мой мобильник и сказала:

– Поздравляю.

– А-ах… – как будто вынырнул я с глубины. – Кхе!.. Э…

– Вадим-LaCritica, не так ли? – скорее утвердила, чем спросила женщина.

В этот миг я подумал, что она моложе, чем мне показалось вначале. А в следующую секунду она нахмурилась, и мне показалось, что она стала старше лет на пятнадцать. «Чёрт! Наваждение!» – подумал я, а потом сформулировалась очень знакомая в затруднительных ситуациях мысль: «Где Стальский?» Я с надеждой подумал: «Вот сейчас придёт Глеб и отгонит от меня эту сумасшедшую, и другую сумасшедшую, и гипотетических хулиганов, и умозрительных врагов, и инопланетных захватчиков, если потребуется».

– Твой партнёр немного занят, – сообщила мне незнакомка. – Он беседует с поклонницами. В данный момент они делают селфи.

Я посмотрел в сторону туалета в надежде разглядеть Стальского, но в моём поле зрения его не было. Я приуныл. Есть уже не хотелось.

– А вам что?..

– Да я просто так… – беззаботно махнула рукой блондинка (она была блондинка). – Просто, знаешь, решила увидеться лично. Перекинутся парой слов перед вашим отъездом.

– Перед нашим отъездом? – переспросил я.

– Да, – тем же беззаботным тоном подтвердила девушка. – Вы же со дня на день уезжаете.

– Да, это верно. Последний выпуск газеты был… последним, – пролепетал я.

– Ну конечно. Ты же даже… Можно я буду называть тебя на «Ты»?

– Да-да, пожалуйста. Я и сам хотел предложить, – сказал я.

– Ты же даже в конце номера написал прощальную цитату из царя Василича. Я не сразу нашла кто это. Уже месяц у меня в машине только эта группа и играет. В ознакомительных целях. Интересное дело: некто, вроде тебя, вскользь упоминает какую-то деталь, а миллионы людей заинтересовываются. Мне всегда были интересны эти… процессы. Знаешь, все эти взаимосвязи между людьми, социальные причинно-следственные связи. Рычаги, нажимая на которые, можно получить тот или иной результат, – сказав последнее предложения, она пальцами изобразила кукловода, который дергает за нитки.

Наверное, я должен был спросить: «Кто вы?», но я просто сидел и слушал. Мне было интересно и страшно находиться вблизи этого человека.

– Социальная инженерия, политтехнология, – продолжала ассоциативный ряд собеседница. – Люди руководствуются всего несколькими…

– Иногда мне кажется, – перебил я собеседницу.

– Что тебе кажется? – пронзила меня своим взором девушка-женщина.

– Иногда мне кажется, что существует всего два вида человеческой деятельности: тяжкий скотский труд и мошенничество.

Моя визави ещё более пристально посмотрела на меня, поправила на левом запястье часы и проговорила:

– Это не так, Вадим Аронов. Живи спокойно, – тут она впервые улыбнулась.

Она взяла из подставки зубочистку и вытащила её из бумажной упаковки. Я следил за её манипуляциями. Слева от меня возник картавый двойник с коптящими, как горящие автомобильные покрышки, крыльями. Двойник смотрел на женщину. Моя визави на мгновение подняла взгляд от зубочистки, – она посмотрела не на меня, а чуть повыше моего левого плеча, а затем снова опустила взор на зубочистку. «Я знаю, кто она!» – закричал мне в ухо Картавый, да так неожиданно, что я вздрогнул. «Она та, кто ездит на красном Ягуаре с номером «к001рт»!»

– Да, верно, – не поднимая взора, ответила девушка и снова улыбнулась. – La Critica – это я.

Мне стало совсем нехорошо. Я затравленно посмотрел по сторонам. «Почему к нашему столику никто не подходит уже целую вечность?! Где Глеб?!» – думал я. «Когда меня отпустят?» – думал я. Девушка сказала:

– Не стоит забывать, что наше время ограничено, поэтому я поеду. Не забывайте, что ваше время ограниченно – торопитесь.

Я поставил локти на столешницу и закрыл глаза ладонями. Это мне не помешало услышать последние её слова, которыми были:

– Было весело. И вы старались, как могли1.

Я принялся считать в уме: «Раз, два, три…»

– Эй, Аронов, – дотронулся до моего стоящего на столе локтя Стальский.

Я резко отдёрнул руку и открыл глаза. Передо мной сидел Глеб, в зубах у него была зубочистка.

– Ты что? Спрятался от всех, – с усмешкой спросил он.

Я, молча, смотрел на партнёра. Он, вскинув брови, весело сказал:

– Ты не поверишь: сейчас, когда шёл вдоль витражей, снова видел этот красный кабриолет!.. Охренеть! Весь тонированный по кругу, – не рассмотреть кто внутри. Двига ревёт, как динозавр в брачный период.

– Ты где провалился? – с претензией спросил я.

– Да там… Девчонки попросили с ними сфотографироваться.

– Я тут чуть не умер, тебя ожидая! – почти прокричал я, заставил Глеба стыдливо обернуться.

– Меня три минуты не было, псих ты чёртов! – наклоняясь над столешницей, прошипел Глеб.

Появилась девушка официантка, заставив меня дёрнуться в сторону.

– Всё в порядке?.. – опасливо проговорила она. – Вот ваш суп. Приятного аппетита.

– Вот видишь: только ещё суп принесли, – сказал Глеб. – А его приносят в течение пяти минут.

На середине фразы Стальского, я уже скорым шагом направлялся к туалету. Зайдя в полумрак «комнаты отдыха», я приблизился к крану и посмотрел на себя в зеркало.

– Эй! – сказал я. – Эй-эй!..

В отражении зеркала за моим плечом появился Картавый и, сделав страшные глаза, проговорил:

– Чтоб меня черти драли! Ты видел: она смотрела на меня!

– Да, – покивал я. – Это было ужасно.

– Я пгосто в шоке! Это какая-то мистика, бгат!..

– Не говори-ка, – согласился я. – Думал, что прямо там концы отдам. А кто это?

– Ты не понял? Её земное воплощение тождественно…

– Нельзя проще сказать? – перебил я двойника.

– В её случае пгоще не скажешь. А что в последнем сообщении от Магты?

– А точно, – сказал я, достал из кармана аппарат и прочитал вслух: – «Японцы хотят, чтобы я стала лицом их ножей во всей Европе. После Нового Года съёмки серии рекламных роликов. В Греции;) Я сказала, что «я+1». Они сказали «Конечно» ;)»

– О! Поздгавляю, мистег «Плюс один».

«…Когда я стал купаться в море, мама, чтобы дать мне почувствовать

удовольствие от ныряния, которое я не выносил, потому что

начинал задыхаться, тайком передавала сопровождавшему меня

купальщику изумительные раковины и ветки кораллов,

и я был уверен, что это я нашёл их на морском дне»

М. Пруст

Глава последняя. «Чем шире агитация, тем меньше может быть организация» и другие цитаты из Адольфа с «

f

» на конце. Журналисты от Бога. Холодильник – лучший прощальный подарок

Тридцатое декабря.

Вчера, когда я уже собирался пойти спать, к нам приехала Сицилия и осталась с ночёвкой. «Завтра в обед будьте дома», – сказала Владимировна. Уехала она ни свет ни заря, – я ещё спал. Всё говорило о том, что наше время пребывания здесь подходит к концу.

Мы проснулись рано и съездили в город, чтобы увидеться и попрощаться с нашими «Тьюрингом и Колмогоровым» – практикантами.

С того дня как Стальский вернул Ягу дарительнице, он не просыхал. Не то что бы он был так пьян, что прям заметно, нет; просто под градусом. С утра до вечера. Он меня этим расстраивал.

В полдень мы уже были дома и томились ожиданием. Чтобы скоротать время я (уже не в первый раз за последние сутки) завёл разговор о вчерашней незнакомке, которая подсела ко мне за столик во время отсутствия Стальского. Мы уже несколько раз обмусолили всевозможные вероятные взаимосвязи этой девушки с нашей деятельностью, а сейчас я снова и снова говорил Глебу о том, какая «она вся неземная» и что «она меня, прям, загипнотизировала», на что Стальский снова и снова повторял: «Твои злоупотребления, Аронов, не прошли бесследно для рассудка».

– Да на чьей ты стороне, приятель, моей или здравого смысла?! – негодуя, воскликнул я.

– Твоей-твоей, конечно.

Мы, конечно, думали позвонить Сицилии и расспросить её о загадочной незнакомке, но всё как-то откладывали этот звонок. К тому же Сицилия говорила, чтобы мы сидели дома и ждали. Я стеснялся доставать её глупыми расспросами. Стальский просто считал упоминание «девушки на красном Ягуаре» лишним.

– Что же мы будем делать, коль скоро работа закончилась? – поинтересовался Стальский, приминая табак папиросной бумагой.

– Не знаю, – я взял в руки пульт от телека. – Может, будем смотреть кино.

– Годится.

Стальский извлёк из-под стойки два стакана.

– Вестерн или индийское кино?

– Давай вестерн, – Глеб плеснул в стаканы, но так как я жестом отказался, то перелил напиток в один стакан. – Всё-таки хорошо, что я подсуетился тогда насчёт алкоголя. Считай, сколько денег сэкономили.

– И не говори-ка!.. Зато сколько здоровья потратили, – ответил я.

– Да, конечно, но зато, сколько денег сэкономили.

Мы помолчали. Я поднялся с дивана, чтобы заболтать себе коктейль из ягодного сока и банана. Банан, сок, сок, банан… В последнее время я всё чаще думал о жизненной ситуации Марка Бимерзкого. Этот несчастный «всё поставил на одну лошадку», а она не только «не пришла первой, но и вообще отказалась продолжить забег». Так бывает, наверное. Интересно: под эту ситуацию подходит расхожее выражение «не судьба», или «такова жизнь»? А кто у Бимерзкого Марка есть из близких людей? Раньше была Марта, а сейчас кто-нибудь есть? Я не знаю, живы ли у Марка родители. Есть ли у Марка любовница. Может, имеются случайно зачатые дети? Он ведь не Маяковский, – не застрелится. Я не должен об этом думать. Не моя забота. Не моя беда.

– Ты что там, суфле взбиваешь? – вывел меня из задумчивости Глеб.

Во время гудения блендера, мне показалось, что я слышал звук, который доносился с улицы. Я спросил:

– Что за звук? Как будто кто-то сигналит.

Стальский выглянул в окошко, но калитка плохо просматривалась. Тогда он включил монитор домофона: около наших ворот стояла белая BMW то ли пятой модели, то ли седьмой, – их теперь не отличишь.

– Я выйду, спрошу что надо, – сказал я. – Начинай просмотр «кина про индейцев» без меня.

Я сделал несколько больших глотков из чаши, рыгнул (а хер ли нет – ladies уехали, можно вести себя как свинья), надел ботинки, пальто и вышел. Когда я открывал калитку, около правой задней двери авто стоял высокий мужчина в чёрном костюме со слегка алкоголическим лицом. Когда я затворил за собой калитку, он, открывая дверь машины, сказал:

– Присаживайтесь.

Я подумал, что салон автомобиля гораздо лучше багажника, какой бы просторный ни был последний. Я послушно сел. На соседнем сиденье сидел пожилой джентльмен с очень знакомым лицом.

– Здравствуйте, – я, конечно, решил вести себя любезно.

В голове крутились сценарии моей ликвидации. Тем временем привратник лимузина превратился в водителя. Пассажир лимузина дал приказ:

– Поехали, Айдарчик.

Айдарчик повёл машину по нашей сельской дороге.

– Ты не против, если я буду называть тебя Вадим? Вот и хорошо. Ты знаешь, кто я такой? – задав этот вопрос, мужчина включил лампочку у нас над головой.

Я, боясь показаться грубым, мельком взглянул на собеседника. Последние сомнения рассеялись: это туловище совершенно точно принадлежало нашему, ещё пока не переизбранному на очередной срок… Вот, теперь я тоже ощутил непонятную связь с автором Nuahuless, о которой говорил Стальский.

– Ты, наверное, меня плохо знаешь. Ты ведь, как мне говорили, не смотришь телевизор. Да уж, того, кто не смотрит телевизор, трудно использовать в своих целях политикам. Поэтому я вас нанял и платил вам хорошую заработную плату. Мы сотрудничали, понимаешь? – мужчина пристально посмотрел на меня.

Я покивал в знак того, что понимаю.

– Что ты знаешь о своём отце? – спросил меня мужчина.

– Знаю, что его всегда вызывали к доске первого. Это всё, – я глупо улыбнулся, чтобы смягчить грубость.

– Не много. А мой отец погиб, когда мне было девятнадцать. Провалился под лёд. Я в тот момент служил в армии на другом конце страны. Ещё той страны, – в Ташкенте. Конечно, я не смог присутствовать на похоронах. Хотя и вытащили из реки его не сразу.

– У… – сочувственно протянул я и уставился в пол.

– У меня не так много времени, чтобы с тобой беседовать. Сам понимаешь: много дел.

Я понимающе закивал.

– Однако нам всё-таки необходимо поговорить. Последние двенадцать месяцев были, без преувеличения, самыми тяжёлыми в моей жизни. Сейчас политика в большей степени шоу-бизнес, чем когда-либо. Ни тяжёлое деревенское детство, ни бурная городская молодость, ни лихие годы начала политической карьеры не доставляли мне столько беспокойств и неопределённости, как минувший год моей жизни. Времена меняются очень быстро, поколения сменяют друг друга… Средства, которые срабатывали ещё четыре года назад, сегодня могут обернуться против того, кто ими пользуется. Необходимо держать руку на пульсе коньюктуры. Тщательно выбирать средства… «Опыт ничего не значит, когда правила сочиняются на ходу». Понимаешь?

Я неопределённо (наискосок) кивнул. Мужчина продолжил монолог:

– Скоро это место, я имею в виду деревню, где находится и твой коттедж, будет не узнать. Тысячи семей заселят десятки многоквартирных башен.

Установилось молчание. Машина остановилась на въезде в нашу деревеньку – на границе грунтовой и асфальтированной дороги. Водитель вышел из машины и направился в сторону рощицы.

Мужчина взял у себя из-под ног кожаную сумку и кинул мне на колени. Нарочито наивно проговорил:

– Уверен, что тридцать российских миллионов – хорошая цена за твой дом; всё, что больше этой суммы – обещанная премия, поделите на троих.

– Спаси…

– Думаю, ты и твои партнёры будете приятно удивлены. И кстати половина твоих доходов принадлежит твоей супруге; не забывай это. Половина её доходов, справедливости ради надо сказать, принадлежит тебе. Это к слову.

– …бо. Спасибо, – как будто заново учась говорить, выговорил я.

– Вот здесь нужно поставить подписи, – с этими словами, мужчина извлёк из кармана переднего сиденья папку с бумагами и положил на откидной столик напротив меня. – Там где галочки.

– Можно ручку.

– Вот, пожалуйста, – мужчина протянул мне перо. – И не забудьте заплатить НДФЛ! – строго прибавил собеседник.

По моему лицу прошла судорога ужаса прежде, чем я понял, что это шутка.

– А-ха-ха-ха! – душевно засмеялся джентльмен. – Я пошутил! Пошутил! Tax free! Видел бы ты сейчас своё лицо! Как тебе не стыдно?!..

Я поставил подписи в нужных местах и вернул ручку.

– Нужно, наверное, нотариальное заверение? – неуверенно проговорил я.

– За это не беспокойся, – махнул рукой собеседник. – Теперь о деле. Слушай и запоминай: третий и четвёртый этаж вашего дома заправлен под завязку. Сегодня в двенадцать часов ночи…

– Чем?! Взрывчаткой?! – перебил я собеседника.

– Не совсем. Пиротехническими зарядами. Дом не рухнет, просто сгорит дотла.

Теперь всё стало на свои места. Газета печатает нелицеприятные вещи о сильных республики сей, а через некоторое время редакция горит синим пламенем, газета перестаёт существовать, учредители исчезают в неизвестном направлении. Все улики косвенные, все недоброжелатели испуганы. Главное, что всё просто.

– Да, так-то, – как будто читая мои мысли, сказал мужчина. – Никто не смеет задевать слуг народа. Чтобы никому не повадно!.. И так далее, и всё в том же духе.

Я должен сказать «спасибо»?.. Я говорю:

– Спасибо.

– Да, пожалуйста. Сериалы должны заканчиваться раньше, чем будут исчерпаны все сюжетные ходы. Ты согласен.

– Согласен, – согласился я.

– Знаешь, что обозначает термин «цугцванг»?

Я отрицательно покачал головой.

– Сериал под названием «La Critica» исчерпал все сюжетные ходы, но рейтинг у него был огромный, – продолжил собеседник. – Ты и твои партнёры знали это заранее. Кажется, прекрасная треть вашего коллектива уже отбыла, не так ли?

– Так, – я встревожился упоминанием этого факта.

– Правильно. В Болгарии отличный климат, не то, что здесь. Российские граждане могут иметь в этой стране бизнес. Купите недвижимость – получите вид на жительство. Отельчик там, на берегу моря, прокат аквалангов… Вы ребята умные, – что-нибудь придумаете. Эх, упустили мы…

Собеседник посмотрел в пол и усмехнулся. Затем продолжил:

– В конце марта будущего года все суды по делам La Critic’и закончатся в вашу пользу, – серьёзной интонацией проговорил пожилой джентльмен. – Захотите вернуться в Россию, – пожалуйста. Только не приезжайте в этот город как минимум пять лет. Договорились?

– Да, – без запинки ответил я.

– Электорат любит ушами, – резко сменил тему собеседник.

Я подумал, что если он и дальше будет проводить параллели с женщинами, то я покраснею. Мужчина вновь замолчал. Мне показалось, что он что-то припоминает. Я не ошибся. В следующее мгновение он заговорил:

– «Читатели прессы делятся на три группы: во-первых, те, кто верит всему, что читает; во-вторых, те, кто не верит ничему, что читает; в-третьих, те люди с головами, которые умеют отнестись критически к прочитанному и делать соответственно этому свои выводы. В цифровом отношении первая группа является самой большой. Она состоит из основной массы народа и поэтому представляет собою наиболее примитивную в идейном отношении часть нации".

Мужчина замолчал. Я, как игрушечная собачка на торпедо авто гастарбайтера-таксиста, покачивал головой в такт голосовым модуляциям собеседника.

– Знаешь, кто это сказал? – с усмешкой спросил собеседник.