La Critica (первая книга казанской трилогии)

Аргументы застряли у меня в горле. Кинестетика моих пальцев запустила соответствующий импульс в мозг, и я забыл всё на свете. Горячая, влажная ткань нижнего белья под кончиками пальцев и сладкий привкус коктейля от страстного продолжи-и-и-ительного поцелуя. Не знаю, сколько времени продолжалась эта разминка, но прервалась она тогда, когда Марта встала с дивана чтобы быстрым и чётким движением снять трусы. В этот двухсекундный антракт я успел скинуть футболку и расстегнуть брюки. Я, конечно, рассчитывал, что эти подростковые игры вот-вот перетекут в полноценный секс. Но у коварной Стальской были другие планы. Она приняла ту же позу, что и раньше, и приготовилась и дальше получать удовольствие в одностороннем порядке. «Наверное, остальное будет немного позже», – подумал я, и снова продолжил «игру на арфе». В фоновом режиме в моей сознании крутилась следующая мысль: «Она едва ли не живёт с Марком. Спит с ним в одной постели минимум три ночи в неделю. Раз или два в неделю навещает его на работе, чтобы заняться сексом на рабочем столе. А сейчас просит другого мужчину «помакать пальцы в её пудинг»! Кто она после этого? Молодец! Это последний раз, когда я иду у неё на поводу! Последний!» Все эти внутренние рассуждения не мешали мне делать дело. И делать его хорошо.

Я всегда считал себя большим специалистом предварительных ласк (и, чёрт возьми! я им являюсь), но сейчас реакция визави превысила все мои ожидания. Марта билась и стонала как в специализированной вкладке «Битвы и Стоны HD»; а ещё кусала губы, если они не были заняты моим языком или пальцами моей свободной руки. В пылу страсти я начал нащупывать новые горизонты, но в какой-то момент Стальская, как бы между делом, сказала-выдохнула: «Туда не надо». Я продолжил действовать в очерченных границах. Минут через шесть всё было закончено, для Стальской, но не для меня. Для меня ничего ещё не начиналось. Поэтому, когда она встала с дивана и начала оправлять платье, я претенциозным голосом сказал: «Ничего не забыла?»

– Вроде нет, – оглядываясь по сторонам, наивным голосом ответила Стальская. – Ах, точно!

Она прошла между мной и журнальным столиком и, нагнувшись (!) подняла с пола ранее брошенные туда кружевные boyshorts.

– Спасибо, что напомнил, – кинула она, направляясь к выходу.

– Эй, Стальская! – воскликнул я, не зная куда деть свои липкие пальцы. – Как насчёт меня?!

Она развернулась и проследовала мимо меня к кухонным шкафчикам. Что-то взяла из среднего ящика. Я, неловко повернувшись, пытался рассмотреть её манипуляции. Марта вернулась с кухонной половины и, проходя снова мимо меня, сказала:

– Что же ты такой несамостоятельный?..

А потом она кинула в меня чистым кухонным полотенцем и удалилась в ванную.

Сказать, что я был удивлён – ничего не сказать. «Какая коварная сучка!..» – думал я, вытирая пальцы. «И какая сила воли!»

*****

Через полтора часа вернулись Глеб и Джесс. Ещё через десять минут Стальский уселся на диван и, поводив носом как пёс в аэропорту, спросил:

– Чем здесь пахнет?

– Ничем! – хором ответили я и Марта.

– Понятно, – покачивая головой, сказал Глеб. – А нельзя ли этим «ничем» заниматься не здесь?

*****

За поздним ужином Глеб сказал несколько слов о новом рекламодателе и об условиях контракта. Потом он рассказал, как они с Нормой испытали на себе этот квест-проект, который носил название «Выйти из комнаты».

– Зря-зря не пошёл, – снова повторил последнюю мысль Стальский.

– Да понял я, что там прикольно, – ответил я.

– Не то слово, я тебе даже объяснить не смогу, если бы даже не давал подписку о неразглашении.

– А-а-а… – зевнул я. – Да-да, вижу, что интересная вещь.

– Ты просто не понимаешь, что там такое. Там каждый член команды внёс свою лепту в общее дело. Я сам додумался до такой фишки, которая никому в голову не приходила. Смекаешь?

– Письку что-ли куда-то засунул, и механизм пришёл в движение? – предположил я.

Марта посмеялась.

– Охренеть как смешно, – с набитым ртом сказал Глеб.

*****

Половина первого ночи. Я лежал в кровати и не мог уснуть. В коридоре скрипнула дверь, – это Марта спустилась в свою ванную. Когда она поднималась, я уже стоял около её двери.

– Можно с тобой поговорить? – сказал я.

– Я устала. Терпит до завтра? – спросила она.

– Нет, – ответил я и вошёл вслед за ней в её комнату.

Стальская незамедлительно легла в постель и закрыла глаза. Затем открыла. Я заговорил:

– Марта, почему ты так себя ведёшь?

– Помнишь, ты сказал, что каждый сам выбирает: жить своими фантазиями или чужими. Я выбрала жить своими.

Всё указывало на то, что она подготовилась к этому разговору. Я тяжело вздохнул. Мне нужно было понять: что я хочу выяснить у Марты этим разговором. А до тех пор, пока это не понял, я собирался ходить вокруг да около, поэтому сказал:

– Ты же знаешь, что мне сложно тебе отказать. Сколько раз я тебе отказал?

– Однажды, – снова прикрыв глаза, ответила она.

– Вот видишь. Я, конечно, не с точки зрения морали всё это говорю. Скажи мне, зачем ты так поступаешь? Ты ведь знаешь, что у меня к тебе чувства.

– У меня к тебе тоже чувства, – сказала Стальская.

– У меня к тебе сильные чувства, – уточнил я.

– У меня тоже сильные.

– Так почему?..

– Что ты хочешь, Аронов, чтобы я была только твоей?!

– А что в этом плохого?! – громко прошипел я.

– Я тебе предлагала! – громким шёпотом воскликнула Стальская, садясь на кровати. – Что ты мне ответил? «Свобода лучше…» Да?! Вот и наслаждайся свободой. А я ещё молодая – и тоже буду наслаждаться свободой. Понял?!

– А как Богомерзкий к этому относится? Он же не такой дурак, чтобы не понимать, что ты… что ты… – я не смог слёту подыскать эвфемизм для обозначения того, что Марта спит с нами обоими.

– Что «что я»?! Трахаюсь с двумя?! Вам – эгоистичным ублюдкам – сложнее всего даётся этот момент. Вы бы предпочли оттолкнуть меня от себя, лишь бы не делить. Что же ты, Аронов, так погряз в человеческом, «слишком человеческом»? Ты же считаешь себя выше всего и всех, твой мозг способен понять всё. Объясни себе сам причину моего поведения. Наплюй на боль и ревность и получай удовольствие. Ну, что же ты, Аронов? Такие метания ниже твоего достоинства.

Произнося эту тираду, Стальская покраснела от напряжения, глаза её блестели. Я собрал последние силы и сказал:

– А что если я тебя пошлю куда подальше, раз и навсегда? Ведь если бы не эта работа, мы бы уже давно исчезли друг для друга.

– Ты каждый раз так говоришь, просто разными словами, – гневно и в то же время печально сказала она.

Это была чистая правда. После каждого эпизода близости (я не имею ввиду только секс, но и всякие обнимашки и зажимашки, которые нет-нет да и имели место) меня накрывала депрессия, которую я превращал в очередной «последний серьёзный разговор» с Мартой. Надо ж было так вляпаться. Мой могучий мозг (как я сам о нём отзывался) не мог выдать мне противоядие от этой отравы.

– Если это наказание, Стальская, то оно затянулось. Не находишь? – собрав последние силы, стараясь, чтобы голос не дрожал, сказал я.

– Проваливай, Аронов, – она попыталась стряхнуть меня со своей постели ногой.

Я поднялся, но уходить не спешил.

– А за что наказан Бимерзкий? А? Он-то что тебе сделал? – прошипел я.

Она изменилась в лице. Через полминуты по щекам Марты покатились слёзы.

– Марк ни в чём не виноват, – просипела она. – Разве только в том, что я его не люблю. Но я его не обманываю. Он знает свои перспективы и довольствуется тем, что получает от меня. А я… А я…

Стальская больше не могла говорить. Она закрыла лицо руками. Я впервые видел её слёзы. Я был поражён этим событием. Мне пришла в голову мысль о том, что если я и добьюсь Марту и даже, если мы поженимся, то всё равно мы не сможем быть счастливы. А следующая мысль была: «Никто-никто-никто не бывает счастлив». А третья мысль: «Мы-то с Марткой всяко были бы счастливее, чем другие!»

Итак, я довёл Стальскую до истерики, но облегчения не почувствовал. Что дальше? Попытаться обнять её? Разреветься тоже и молить прошение за всё и за всех? Начать аргументированный разговор в духе Юнга и Фрейда, в конце которого мы распутаем этот клубок противоречий? Обвинить во всех наших бедах родителей? Я вконец запутался. И это не то запутывание, когда орешь во всё горло: «Я, блядь, запутался!» Это такое запутывание, когда стоишь в каком-то месте и не знаешь как здесь оказался; это такое запутывание, когда смотришь на свою жизнь и не понимаешь, как дожил до такого. С глупой улыбкой спрашиваешь у кого-то, кто прячется от тебя в темноте: «Это моя жизнь?.. Правда?.. Подумать только!.. Вы уверены?» «Идти мне куда-то или стоять?!» – спросил я у самого себя.

– Я была готова, Вадим, – снова заговорила Стальская. – Тогда в бассейне… На дне рождения… Я тебе сказала, что согласна… А ты?! Ты начал оттачивать на мне своё остроумие!.. И не заметил, как просрал нас!.. Просто просрал. Когда в ту ночь я пришла к тебе в спальню, – я хотела дать нам ещё один – последний шанс, но, скажу тебе честно, душа уже не лежала.

Стальская внезапно успокоилась. Я обрёл дар речи.

– Марта, почему ты сразу не согласилась? После дискотеки восьмидесятых, когда мы провели ночь у меня на квартире. Я ведь подумал, что эта близость и есть твоё согласие! Я просто летал на крыльях. Вся моя жизнь в ту ночь изменилась; от меня прежнего ничего не осталось. Я ведь знал, что люблю тебя, когда звал к себе в ту ночь. Я был уверен в своих чувствах и намерениях на все сто, – я замолчал и перевёл дух, затем снова заговорил: – А когда ты оттолкнула меня, я думал, что умру. В буквальном смысле, Марта! Старый мир рухнул, а нового-то не оказалось. Каждая секунда жизни была пыткой. Это было несовместимо с жизнью, поэтому я приготовился сдохнуть, но не тут-то было, – организм оказал сопротивление; и вот я – отупевший до нужной кондиции – вернулся в город, чтобы впредь от любого воздействия с твоей стороны защищаться своим «отточенным остроумием».

Стальская внимательно слушала мою речь, положив подбородок на свои колени. Я подумал, что пора закругляться, – желания выяснять первопричины больше не осталось.

– Так что, Стальская, не говори мне о том дне в аквапарке и о ночи, когда ты «пришла дать последний шанс», потому что они были гораздо позже дня, когда я ещё не боялся чувствовать.

Установилось молчание. Я сделал шаг к двери. Она спокойным голосом сказала:

– Вадим, ты не должен идеализировать ни меня, ни себя. В чёрно-белом свете воспринимают мир только дети. До каких пор мы будем детьми?

Кажется, её вопрос не предполагал ответа, поэтому я сказал:

– Спокойной ночи, Марта.

А она мне сказала:

– Доброй ночи.

*****

Днём следующего дня Марта отправилась в город, чтобы вечером пойти на концерт «Мельницы», а Глеб уехал по каким-то делам ещё утром. Джессика убиралась в доме, а я снова не знал чем себя занять. Проходя мимо гостиного дивана, я в подробностях вспоминал вчерашний эпизод с Мартой. Мозг скручивался в узел. Я был противен сам себе даже больше, чем обычно. Не имея ещё чёткого плана, я надел пальто и вышел во двор.

*****

– Признаться, я выбрал именно вашу клинику среди четырёх в нашем городе, потому что мне понравилась картинка на сайте. Там где сидят два человечка, у одного над головой картинка с запутанными нитками, и эта картинка тянется к голове другого человечка, у которого эти нитки от первого человечка распутываются и наматываются на катушку. Что как бы символизирует то, что один человечек помогает распутать нитки первого человечка, под которыми подразумеваются, конечно, проблемы первого человечка… В общем, вот так…

– Я понимаю, – кивая, сказала приятная женщина в очках лет сорока.

– Я думал, что у вас тут кушетка будет, на которой я буду лежать и рассказывать…

– Вам неудобно в кресле?

– Нет-нет. Кресло отличное, кресло просто класс, – поспешил заверить я.

– Как я могу к вам обращаться?

– Ва… Корнелиус. Понимаю, редкое имя, тем не менее…

– Как угодно. Наши взаимоотношения – врача и пациента – строятся на доверительной и конфиденциальной основе. Информация о вас ни при каких обстоятельствах не попадёт к третьим лицам. Можете использовать псевдоним.

– Корнелиус – это моё настоящее имя, – заверил я.

– Хорошо. Корнелиус, что вас беспокоит.

Я вдохнул побольше воздуха и начал:

– У меня странные взаимоотношения с сестрой моего партнёра. В смысле делового партнёра, а не какого-то там ещё… Пометьте там в блокнотике. Это принципиальный момент. Всё началось почти десять лет назад – в августе – на празднике в честь годовщины основания нашего города…

*****

Когда я вышел на улицу, была половина шестого вечера, и шёл снег. По совету психолога я решил позвонить «той, кто выслушает» или «той, с кем можно провести время». Скорее всего, психолог говорила «тому, с кем можно поговорить на отвлечённые темы». В общем, я стал звонить Ксю. На третий гудок, я услышал её голос. «Привет», – мрачно сказала она.

– О! Привет, Ксю! Это Аронов.

«Я узнала». Кажется, она не была расположена болтать.

– Надеюсь, я не отвлекаю тебя от важных дел.

Молчание в трубке. Я продолжил:

– Скорее всего у тебя какие-то планы, – ведь завтра восьмое марта – но я вот решил позвонить – спросить: не желаешь ли ты где-нибудь поужинать, кино посмотреть, в театр, балет, картинг… Этот список не исчерпывающий, нет. А? Как насчёт кино? Театр?..

«Совсем оборзел, Аронов?! Думаешь, можешь просто позвонить, и назначить мне встречу?! Я тебе что, подружка для траха?!»

– Ой! Прости, пожалуйста, Ксю! – я не знал как повернуть время вспять.

«Чёртов психолог, насоветовал мне какой-то стыд!» – подумал я. В трубке раздались короткие гудки, а потом тишина.

Я сидел в машине и умирал от неловкости. Меня всего задёргали. Мои нервы стали как резинка на старых кальсонах. И это притом что я совершенно не измучен какой-либо занятостью. Телефон, всё ещё лежавший над бардачком, зазвонил.

– Кто там ещё?! – с досадой проговорил я.

Посмотрел на экран. Звонила Ксю. «Наверное, хочет ещё раз облаять меня». «Не брать!» – была мысль. Но я взял, собираясь продолжить оправдываться, тогда как в оправданиях больше не было необходимости.

«Ладно, Аронов, не обижайся, – на выдохе проговорила Ксения. – Заезжай за мной на работу. Через двадцать минут. Знаешь где редакция “Коммерсанта”?»

– Около Верховного Суда? – уточнил я.

«Да. Через двадцать минут. Не опаздывай. Пока».

*****

Одиннадцать вечера. После кино и кафешки, у меня на квартире. Мы оба в сильном подпитии.

– Вы же друзья, – заплетающимся языком проговорила Ксения.

Не могу точно вспомнить, к чему именно было это сказано. Может я случайно проболтался ей о том, что посетил психолога.

– Скорее партнёры. Раз уж мы… ты подняла эту тему, то скажу авторитетно: дружба, Ксюшенька, это как беговая дорожка, – организм изнашивается, а движения вперёд нет.

– Что-что? – Ксюша едва держала голову самостоятельно.

Я закатил глаза в показном негодовании и продолжил:

– Дружба, Ксюшенька, такая штука, которая как мёд, как клей, как супермёд: фиксирует тебя на «здесь и сейчас». Ну, понимаешь?..

Ксения отрицательно покачала головой, икнула и сморщилась. Я обреченно подумал, что вот: сейчас начнёт заблёвывать мне тут всё; но, это было только предупреждение со стороны организма, что не стоит так трясти головой. Я предпринял ещё одну попытку донести до собеседницы свою мысль. Кстати, о какой мысли идёт речь?!.. Ах, да.

– Дружба, Ксюшенька, это такое состояние, которое заставляет человека хотеть быть бессмертным. Понимаешь? Нет. А человек должен гнать от себя мысль о бессмертии. Понимаешь? Нет. Партнёрство, с другой стороны, – это всегда движение из точки «А» в точку «В». Понимаешь? Сама по себе – в чистом виде – дружба между мужчинами невозможна; невозможна, потому что бессмысленна, Ксюшенька. Дружба мужчин – это всегда партнёрство мужчин; военное, идейное, бизнес-партнёрство и так далее. Когда партнёрство заканчивается, Ксюшенька, остаётся воспоминание о недавнем партнёрстве – остывание дружбы. Жизнь на самом деле коротка; вот что я хотел сказать. Ксюша…

Ксения закрыла мне рот ладонью, чтобы я больше не разговаривал. Я сразу подумал, что сейчас микробы с её немытых рук набегут мне в рот. Через мгновение я забыл о чём говорил, а она убрала руку от моего рта. Картинка перед глазами начала вздрагивать, как коровий бок атакуемый слепнями. И почему мне пришло в голову такое сравнение?

– Пойдём, ляжем, – писклявым голосом сказала Ксю и начала карабкаться с пола на разложенный диван.

– Ага, пойдём, – согласился я и упал на спину.

В эту ночь у нас с Ксю дело не зашло дальше распития спиртных напитков и болтовни за жизнь. Мы с ней уверенно двигались в сторону дружбы.

*****

На следующий день около полудня, пока мой друг Ксения лежала в ванной и умирала с похмелья, я метнулся в ГУМ, а потом в цветочный киоск.

Ксюша готовила завтрак, когда на пороге материализовался я с букетом роз в руках и браслетом из белого золота с бриллиантами в коробочке в кармане.

Реакция Ксю на подарки была такая по-женски трогательная, что я расчувствовался.

– Поздравляю с восьмым мартом, – сказал я, вручая ей подарки и целуя в щёку.

– Спасибо, Вадим, – тихо промолвила она. – Спасибо, дорогой.

Отсутствие счастья двигает прогресс

А.В.А.

Глава об одиннадцатом марте

Сегодня в нашем городе произошла трагедия. Загорелся крытый рынок. Пожар тушили всю ночь. Погибли люди. Кто-то звонил из-под завалов, умоляя поторопиться, и спасатели делали всё, что от них зависело. Этого кого-то извлекли из под завала только в четыре утра на следующий день; он задохнулся.

La Critica плачет по погибшим вместе со всеми жителями нашего города.

Каждый сострадающий человек готов принять мучительную смерть на благо всего человечества. Как же тяжело умирать самому за себя.

*****

– Смотри, Вадим, какая пробка, – сказала Марта. – Зря мы поехали через западную дамбу. Ещё не поздно свернуть.

– Да, уходи направо, вдоль стадиона.

– Господи Боже, откуда этот дым?

«Завершив поток нелёгких дней, пятнице мы молимся своей…»

Мельница

Глава о тёте Саре

17 марта.

За ужином Стальская как бы между прочим говорила о том, что некоей тёте Саре нужно завтра поездить по разным пенсионерским делам, а она не может её свозить ввиду своей занятости на съёмках передачи. В ходе разговора, к которому мне было лень прислушиваться, выяснилось, что и Глеб тоже не сумеет оказать услугу пожилой леди – другу семьи. Потом Стальская начала вспоминать о том, что тётя Сара была для маленьких Глеба и Марты аки бабушка родная и так далее. «Да, замечательная бабулька», – поддакивал Стальский. Наконец до меня дошло.

– Ладно-ладно… Прокачусь я с этой леди, – согласился я; мне было приятно оказать своим партнёрам услугу.

– Тебя не затруднит, правда? – нежно спросила Стальская, сделав наивное лицо.

– Нет, конечно. Я люблю стариков, из них получается отличный бульон, – пошутил я.

– Только тёте Саре про бульон не говори, – улыбнулась Марта.

– Если она сама не спросит, – сказал я.

– Возьмёшь Танк, окэ. Тётя Сара привыкла к нему, – ей будет удобнее, – сказала Марта.

– Ладно, – сказал я.

– Я на Единичке на «Кефир» поеду. Потом в Sport Life после работы. Вечером вернусь, – продолжала делиться планами Стальская.

*****

18 марта.

Завтракали мы все вместе – вчетвером. Марта собиралась на работу, Глеб тоже. Я – к тёте Саре. Джессика – просто ранняя пташка.

Я уже собрался (раньше всех) выходить, когда Стальская вновь завела разговор о тёте Саре:

– И это… Если она тебе предложит пообедать – не отказывайся, – не вежливо.

– Ладно. Я к тому времени сам есть захочу, – согласился я.

– И это… Если предложит выпить – выпей. Понял? – какой-то странной интонацией сказала Стальская.

Я премного удивился:

– Не верю своим ушам. Ты доверяешь мне свою машину и ещё велишь сесть пьяным за руль! – сделав страшные глаза, сказал я. – И какое впечатление произведу я – твой партнёр… деловой – на тётю Сару?!..

– Не строй из себя невинность, – сдерживая (а точнее даже не сдерживая) раздражение, сказала Марта. – Можно подумать, что ты никогда не садился внеадеквате за руль!

Стальская задумчиво умолкла. Я не знал: идти мне уже или ждать новых инструкций. Марта сидела в напряжённой позе на диване и нервно шевелила пальцами, явно сомневаясь по какому-то поводу.

– Ну так что? – я стоял одетый и мне становилось жарко.

– Ладно, – заключила Стальская. – Я за тобой заеду. Заберу тебя от тёти Сары.

– Когда?

– Когда надо. Иди.

– А?..

– Иди-иди.

– А мою машину где бросишь? – претензионной интонацией поинтересовался я.

– Что-нибудь придумаем. Мою оставим у тёти Сары во дворе. Или твою на парковке «Кефира». Мне тоже выходить пора. Пока, милый.

*****

Адрес дома, который дала Стальская, был в центре. Когда я подъехал к воротам старинного отреставрированного дома, у знака «Остановка запрещена» стояла маленькая старушенция. Я опустил правое стекло, чтобы спросить: не тётя ли Сара она, но старушка, видимо узнав машину, открыла дверь и проворно забралась на пассажирское кресло.

– Здравствуйте. Тётя Сара? – с лёгкой вопросительной интонацией, сказал я.

– Да. Здравствуйте, Вадимчик. Рада познакомиться, – она протянула руку для пожатия на американский манер.

Я осторожно пожал горячие сухие пальцы.

– Поедемте, мой хороший, здесь нельзя останавливаться, – камеры повсюду. Знаете поликлинику на Комлева?

Кстати говоря, мы находились сейчас тоже на улице Комлева, только в самом её начале.

– Та, что на пересечении Комлева и Красного Октября? – уточнил я.

– Да-да, та самая.

– Да, понял, – я включил поворотник, чтобы начать движение, заодно сказал: – Я живу на Красного Октября.

– А-а-а!.. – весело протянула тётя Сара. – Так мы почти соседи. А мне Марточка рассказывала, что вы живёте за городом.

– Мы там тоже… живём. У нас там что-то вроде редакции, – подтвердил слова Марточки я.

Уже после этих нескольких обоюдных реплик я почувствовал себя свободно и непринуждённо в компании этой женщины. Когда через три минуты мы подъехали к поликлинике, у меня было ощущение, что я знаю тётю Сару всю жизнь.

*****

Через сорок минут мы с тётей Сарой стояли в заторе на улице Профсоюзной. Она мне объяснила где находится синагога. «Там напротив ещё японский ресторан», – сказала она. Я знал где это. Старая леди успела рассказать про своего мужа – бывшего директора приборостроительного завода и про то, что последние пять лет жизни он был прикован к коляске. Также она рассказала про своего сына, который живёт в США и учится в институте Хопкинса и дочку, которая работает врачом в Москве. Я успел вставить пару слов о своей бабушке – заведующей отделением в дурдоме.

– У неё немецкая машина. Как же её?.. С пятью колечками, – припоминала она авто своей дочки.

– Олимпиада тридцать шесть? – предположил я и, на всякий случай, прибавил: – Извините.

– С четырьмя.

– Ауди.

– Точно! Ауди.

Около синагоги я прождал сорок минут.

*****

Следующие четыре с половиной часа, что я провёл в компании старой леди, заезжая в разные места – поликлинику, аптеку, почту, магазин тканей, продуктовый супермаркет, кладбище в центре города – лучше представить в ускоренной перемотке в виде клипа – ремикса Neitrino на Луи Армстронга.

*****

Наконец, в семь вечера мы с тётей Сарой вошли в её квартиру. Я пронёс пакеты с провизией на кухню. Она настояла, чтобы я отужинал в её компании. Помня наставления Стальской, я ответил согласием.

Квартира тётя Сары была примерно такая, как рисовало моё воображение, – большая, дорого обставленная, и, конечно, на третьем этаже. Я, помыв руки, сидел на кушетке в гостиной-столовой-кухне и следил за манипуляциями тёти Сары около плиты.

– Вадимчик, вы водку пьёте? – обернувшись, спросил она.

– Да, постоянно, – с грустной усмешкой признался я.

Старая леди на секунду замерла, а потом направилась к буфету, который оказался баром-холодильником. Она извлекла из него хрустальный графин с прозрачной жидкостью и сказала мне:

– Вадимчик, достаньте рюмки с верхней полки.

«И почему у этих старушенций всегда водка хранится в хрустальных графинах с затычкой?» – подумал я, направляясь в сторону буфета-холодильника.

После того, как мы с тётей Сарой опрокинули по рюмашке на голодный желудок и закусили лимонами, она заговорила.