В объятиях XX-го века. Воспоминания

В лаборатории Алиханяна стали заниматься получением актиномицетов, устойчивых к фаговой инфекции. Задача требовала изучения взаимоотношений актиномицетов с актинофагами, которую было трудно осуществить, работая в прикладном институте. Две сложные проблемы возникали при промышленном использовании устойчивых к фагам актиномицетов. Во-первых, как правило, они образовывали значительно меньшее количество антибиотика. Это совершенно не устраивало производство, которому постоянно спускали сверху планы по увеличению антибиотической продукции. Во-вторых, при использовании устойчивых вариантов сразу находились фаги, преодолевающие их устойчивость, и все начиналось сначала.

Сталкиваясь с этой проблемой в течение многих лет, для меня было совершенно очевидно, что актинофаги попадают в ферментеры извне в результате дефектов в их конструкции. Однако среди большинства опытных заводских специалистов и ряда ученых в академических институтах существовало мнение, что инфекция вызывается фагом, присутствующим внутри лизогенной актиномицетной клетки штамма продуцента антибиотика. Это позволяло дезавуировать основную причину фаголизиса – несовершенство заводского оборудования. Насколько я помню, Софье Захаровне Миндлин удалось получить фагоустойчивый продуцент окситетрациклина, очень распространенного тогда антибиотика, который образовывал такие же количества антибиотика, как и исходный фагочувствительный штамм, и был устойчив к другим актинофагам. Но это был уникальный случай, о котором даже сама Софья Захароовна не помнит.

Когда я через много лет спросила у американского ученого Дика Болтса, имеются ли у них на крупной американской фирме проблемы с фаголизисом, он с удивлением ответил, что никогда с такой проблемой не сталкивался. У фирмы имелись в эксплуатации ферментеры, которые не позволяли проникновению в них фагов. Как это ни парадоксально, но проблемы фаголизиса при производстве антибиотиков стимулировали уникальные генетические исследования актинофагов в Советском Союзе в лаборатории С. И. Алиханяна. Известно, что бактериофаги играли очень существенную роль в генетическом изучении самих бактерий. В конце 1950-х годов, в связи с важностью актиномицетов, образующих большинство антибиотиков, многие известные генетики микроорганизмов за рубежом, ранее работавшие с удобными модельными бактериями, попытались начать генетическое изучение актиномицетов, но большинство из них вскоре отказалось от этой идеи.

Генетическое изучение актиномицетов, хотя они и принадлежали к бактериям, было сильно затруднено более сложным их строением, чем у модельных бактериальных генетических объектов.

Однако в середине 1950-х годов стали проводиться фундаментальные исследования по генетике актиномицетов на штамме, который не использовался в качестве промышленного продуцента. У истоков генетического изучения штамма актиномицетов Streptomyces coelicolor A(3) стояли итальянский ученый Джузеппе Сермонти, а также английский учёный Дэвид Хопвуд. Интенсивные исследования, проводимые в Англии, были настолько эффективными и результативными, что штамм Streptomyces coelicolor A(3) стал модельным объектом генетики актиномицетов. Трудно переоценить роль этих исследований в практике использования актиномицетов в качестве промышленных продуцентов. В течение десятилетий Дэвид Хопвуд возглавлял большой отдел в Институте Джона Иннеса (г. Норидж, Англия). За свои научные заслуги Дэвид Хопвуд, помимо научных званий, получил звание сэра из рук английской королевы. В. Англии ценят своих героев. С обоими учеными, Д. Хопвудом и Д. Сермонти, С. И. Алиханян поддерживал тесные контакты, умудряясь это осуществлять в эпоху железного занавеса. В свою очередь, они по заслугам оценивали вклад, который вносила лаборатория Алиханяна в генетическое изучение актиномицетов и создание основ селекции актиномицетов.

Достаточно сказать, что наличие генетической рекомбинации у актиномицетов было практически одновременно продемонстрировано супругами Сермонти, 1955, Алиханяном и Миндлин, 1957, Брэндлом и Шибальским, 1957, и Д. Хопвудом, 1957. Потом Д. Хопвуд в исследованиях на модельном штамме обогнал всех своих коллег.

Нельзя также не упомянуть и о статьях и книгах С. И. Алиханяна и его сотрудников об основах селекции продуцентов антибиотиков, которые публиковались в нашей стране и за рубежом. Эти статьи были настоящей находкой для шпионов, т. к. зарубежные фармацевтические компании, занимающиеся селекцией, предпочитали молчать о результатах своих исследований, а на работах Алиханяна учились многие его коллеги как в нашей стране, так и за ее пределами.

Джузеппе Сермонти в 1960-е годы вместе со своей женой Изабеллой Спада-Сермонти приезжали в лабораторию С. И. Алиханяна, а в 1973 году Д. Сермонти участвовал в международной конференции по генетике актиномицетов, которую организовал Сос Исаакович на горном курорте Цехкадзор в Армении, о которой еще будет речь впереди. Пригласил Сос Исаакович участвовать в этой конференции и Д. Хопвуда, но тот до 1988 года в Советский Союз не приезжал. Работа в прикладном институте антибиотиков ограничивала возможности генетического изучения как актиномицетов, так и их вирусов, актинофагов, т. к. объектами исследования всегда должны были быть актиномицеты, используемые в промышленности. Это тормозило работы по генетическому изучению актиномицетов и осуществлению кардинальных исследований по генетическому контролю биосинтеза антибиотиков.

Первоначальный этап моей работы, однако, завершился публикацией сначала в отечественном престижном журнале Доклады Академии Наук, а потом и в английском журнале статья Алиханяна, С. И., Ильиной, Т. С. и Ломовской, Н. Д. «Трансдукция у актиномицетов» (S. I. Alikhanian, T. S. Iljina, N. D. Lomovskaya Transduction in Actinomycetes. 1960, Nature 188: 245–246). В статье были впервые приведены доказательства наличия у актиномицетов феномена трансдукции, т. е. переноса генов актиномицета с помощью актинофага. Следует учесть, что феномены общей и специализированной трансдукции на модельных бактериях были открыты в начале 50-х годов и продолжали интенсивно изучаться в конце 1950-ых. Так что мы шли по горячим следам. Тамиллу Сергеевну злые языки называли Ледерберг и Ледерберг, так часто она цитировала авторов открытия феномена трансдукции. К сожалению, наша работа по трансдукции не имела продолжения, ввиду слабой генетической изученности актиномицета – объекта трансдукции. Правда, даже сейчас, по прошествии многих лет, в литературе можно найти упоминания об этой работе.

В общем, для меня в самом начале работы в лаборатории С. И. Алиханяна стало очевидным, что я, наконец, нашла своё призвание стать генетиком микроорганизмов. Этому призванию я не изменила в течение всей моей долгой научной карьеры и ничуть об этом не жалею. Правда, проработав микробным генетиком в течение, практически, полувека, я решила, что это достаточный срок для человеческой жизни и даже перестала следить за её достижениями. Иногда немного жалею об этом, но моя новая работа по сохранению памяти о жизни и работе моих родных, коллег, друзей и ряда выдающихся генетиков поколения моих родителей не оставляет мне на это времени.

Теперь нельзя не упомянуть о совершенно необъятной деятельности, которую предпринял Сос Исаакович Алиханян по изданию в СССР на русском языке книг зарубежных авторов, подводящих итоги, ставших классикой работ по микробной генетике. Я не знаю, какой энергией надо было обладать, чтобы пробить издание этих книг еще в годы засилья в биологической науке лысенковской идеологии. На этих книгах, изданных под редакцией и с предисловием С. И. Алиханяна, учились, по крайней мере, два поколения советских генетиков и молекулярных биологов. Наверное, первой ласточкой была книга знаменитых французских генетиков Ф. Жакоба и Э. Вольмана «Пол и генетика бактерий». Она вышла в издательстве Academic Press в 1961 году, а уже в 1962 была выпущена Издательством Иностранной Литературы на русском языке в переводе А. А. Прозорова и С. З. Миндлин. Вслед за этой первой птичкой выходят один за другим русские переводы тоже под редакцией и с предисловием С. И. Алиханяна: фундаментальный труд У. Хейса «Генетика бактерий и бактериофагов» (перевод К. Н. Гринберга), 1965; Ф. Сталя «Механизмы наследственности» (перевод В. Г. Никифорова), М., Мир, 1966; А. Рейвина «Эволюция генетики» (перевод В. В. Суходольца), 1967; В. Брауна «Генетика бактерий» (перевод В. Н. Крылова), М., Наука, 1968 и, наконец, почти библия молекулярных биологов и генетиков, которая выходила в 1974 и 1981 годах в переводе Ю. Н. Зографа, Т. С. Ильиной и В. Г. Никифорова, книга Гюнтера Стента и Р. Кэлиндера под редакцией и с предисловием С. И. Алиханяна «Молекулярная генетика» М., Мир, 1974. Сейчас второе издание этой книги 1981 года (тираж 13500 экземпляров) считается букинистическим. Нельзя не упомянуть также, что русский перевод книги Г. Стента «Молекулярная биология вирусов бактерий» М., Мир (перевод М. И. Верховцевой и Л. Р. Гольдиной под редакцией и с предисловием А. С. Кривицкого) был опубликован в 1965 году. В 2000 году, отдыхая на Ямайке, познакомились в автобусе с американкой, которая приехала на остров из Беркли (Калифорния) отпраздновать свадьбу дочери. Разговорившись, узнали, что она хорошо знакома с Гюнтером Стентом. Список переводных изданий можно продолжать. Они сокращали пробел в генетическом образовании, по крайней мере, двух поколений генетиков, работающих в Советском Союзе. Тяжелый труд переводчиков этих изданий выполняли, главным образом, высококвалифицированные сотрудники лабораторий С. И. Алиханяна и Р. Б. Хейсина, которые совмещали этот труд с напряженной экспериментальной научной работой.

В моей научной жизни большую роль сыграло переводное издание книги М. Адамса «Бактериофаги» (перевод Т. С. Ильиной) М., Из-во Иностранной литературы, 1961 год, под редакцией и с предисловием А. С. Кривицкого. Книга была издана у нас через два года после её выхода из печати на английском языке в 1959 году. Впоследствии вышли в свет и переводные издания книг Херши А. Д. (ред), «Фаг лямбда» М., Мир (русский перевод под редакцией Б. Н. Ильяшенко) и Д. Уотсона. «Молекулярная биология гена» М., Мир, 1978.

В 1966 году году выходит в свет и первый сборник статей отечественных генетиков «Актуальные вопросы современной генетики». Книга была издана по материалам Всесоюзного семинара по генетике для преподавателей университетов (семинар был организован кафедрой генетики МГУ в 1964 г.) под редакцией С. И. Алиханяна. Научным редактором этого сборника был мой муж Лёня Фонштейн. Он был очень доволен тем, что познакомился сразу со многими выдающимися классическими генетиками того времени, а авторы этого сборника благосклонно принимали его замечания как научного редактора.

Он в эти годы много редактировал, хотя эта работа плохо оплачивалась. Как научный редактор он работал быстро и продуктивно. Книга В. Н. Сойфера «Молекулярные механизмы мутагенеза» тоже вышла под его научной редакцией, хотя помнится, что впервые между автором и редактором были какие-то разногласия, какие, не помню.

Впоследствии Лёня редактировал и книги Н. П. Дубинина. Сейчас уже не можем вспомнить всех книг, которые он редактировал. Недавно вспомнила, что он был уже ответственным редактором книги Н. П. Дубинина «Некоторые проблемы современной генетики», М., Наука, 1994, которая вышла уже после нашего отъезда в Америку.

В 1963 году выходит настольная книга всех советских генетиков того времени «Генетика», Л., ЛГУ, 1963, М. Е. Лобашева, заведующего кафедрой генетики Ленинградского университета с основами классической генетики. По рассказам ленинградских молодых генетиков, преподавание этого курса в ЛГУ, практически, не прерывалось в тяжелые годы лысенкоизма.

Начинают выходить книги и монографии по генетике микроорганизмов и отечественных авторов: «Генетика и селекция микроорганизмов», М., Наука, 1964 (отв. ред. С. И. Алиханян), Д. М. Гольдфарба «Введение в генетику бактерий» (научн. ред. Н. Д. Ломовская), 1966; С. И. Алиханяна

«Современная генетика», М., Наука, 1967; И. А. Захарова и К. В. Квитко «Генетика микроорганизмов» Л.,1967; Алиханяна, С. И. «Селекция промышленных микроорганизмов», М., Наука, 1968; «Генетические основы селекции микроорганизмов» М., Наука, 1969. (отв. ред. С. И. Алиханян).

Я (Н. Л.) в самом начале работы в РБО. Института атомной энергии им. Курчатова (1958 г.) после доклада, сделанного мной на семинаре лаборатории, руководимой С. И. Алиханяном. Доклад, по предложению С. И. Алиханяна, был посвящен реферированию статьи А. Львова, посвященной открытию им явления лизогении у бактериофагов и получившего за это открытие Нобелевскую премию. Тут я впервые осознала, что моё призвание быть генетиком микроорганизмов и их вирусов бактериофагов. При этом имелось в виду изучение актиномицетов – продуцентов большинства антибиотиков и их вирусов, умеренных актинофагов, способных к лизогенизации их актиномицетных хозяев. Моя мечта сбылась через несколько лет работы в лаборатории С. И. Алиханяна с вирулентным фагом Т4. А пока собираю литературу по лизогении. Слева от меня картотека статей по изучению этого явления у бактерий и бактериофагов.

Сос Исаакович Алиханян в своем рабочем кабинете 1980 гг.

Глава 11

Начало нашей совместной семейной жизни

Своим чередом катилась и наша личная жизнь. Почти в начале 1959 года женился Эдик Гойзман, которого мы раньше всегда видели при встречах с ним с новой девушкой. Его женой на все последующие годы стала Люда Лившиц, очень красивая, дочь главного конструктора авиационных моторов на крупном авиационном заводе в Москве. В то время он не разрешал своей семье летать на самолетах. Мы с Лёней были свидетелями на их свадьбе. Витя Жданов, Лёнин однокурсник по Тимирязевской академии, который работал со мной в одной лаборатории, как-то заметил Лене, что Наташу могут и увести. Я работала вместе с Виктором и его женой Нелли больше 30 лет в одном институте, и мы с ними дружили. Будучи длительное время заместителем директора нашего института и какое-то время исполняющим обязанности директора, Виктор Григорьевич при разных коллизиях не забывал, что я Лёнина жена. Лёня еще подумал и сделал мне предложение. Поженились мы 11 июня 1959 года. Оба были абсолютно счастливы. Деньги, привезенные с целины, ушли на покупку телевизора Лёниным родителям и на приобретение раскладывающегося дивана в маленькую комнату квартиры на Малой Бронной. Лёня один на спине принес его на 3-й этаж и сшил на свадьбу новый костюм. Свидетелями на нашей свадьбе были уже женатые Гойзманы, которые прямо в Загсе уговорили нас с Лёней не менять мою фамилию. Так я и осталась Ломовской, что по тем временам, наверное, было правильно. После Загса вместе со свидетелями пришли пешком на Малую Бронную, где нас уже ждали гости: тетя Ганя с дядей Саулом, родным братом моего дедушки, Марианна Петровна, Лёнины родители Анна Абрамовна и Израиль Иосифович, и Феликс Янишевский со своей первой женой Олей, которая должна была родить с часу на час. Стояла совершенно необычная для этого времени года жара, и почти вся приготовленная еда осталась. Конечно, все, кого нам хотелось пригласить, не могли одновременно поместиться в нашей квартире или даже в большой комнате коммунальной квартиры, где жил Лёня с родителями и сестрой. Устраивать свадьбу в ресторане, по-моему, ещё было не принято. Мы и в дальнейшем отмечали все события в нашей семье всегда дома. На вторую свадьбу были приглашены Лёнины и мои друзья. Она уже состоялась в доме у Лёни. Всё приготовила Анна Абрамовна, также как и на третью свадьбу, куда были приглашены многочисленные Лёнины родственники. Благо за продуктами ходить было недалеко. Всё купили в большом магазине в высотном здании на площади Восстания. Это был какой-то довольно короткий период в Москве, когда в продовольственных магазинах было изобилие продуктов и не было очередей. Некоторые, например, Эдик Гойзман умудрился побывать на всех трех свадьбах, как свидетель, близкий друг и родственник. Его жена Люда, обладая какой то парадоксальной памятью может и сейчас вспомнить, в каком платье я была на свадьбе и какую скатерть стелили.

Было много свадебных подарков, но денег всё время катастрофически не хватало, и большинство из них в разное время были проданы. Сейчас от всех подарков сохранились 4 из шести хрустальных бокалов для шампанского (мы подняли их в день нашей более чем скромной золотой свадьбы уже в Калифорнии) и пять из шести серебряных чайных ложечек, подаренных тетей Майей (Марианной Петровной). В отпуск и медовый месяц поехали на Кавказ в Пицунду, прихватив с собой несколько баночек с черной икрой. Но в Пицунде было трудно достать даже хлеб, не говоря уже о сливочном масле. Пришлось есть икру ложками. В. Пицунде мы познакомились с супружеской парой, Эллой и Володей Фрейзонами, с которыми дружим и по сей день. Они уехали в Америку почти одновременно с нами и сейчас живут в Бостоне. На пляже Лёня с Володей играли в преферанс с болваном на домашние эклеры, которые парень приносил на пляж продавать с лотка. Часто они доставались нам бесплатно. Лёня очень любил эклеры и старался во всю их выиграть. Володя был заядлым охотником и всегда плавал с подводным ружьем. Я боялась входить в воду одновременно с ним. Во время поездки в Гагры, чтобы купить обратные билеты в Москву, у Лёни из заднего кармана украли кошелёк с деньгами и билетами. Пришлось продать его костюм хозяину квартиры, где жили Фрейзоны. Все равно это было счастливое время, мы уже ждали ребёнка, но мне казалось, что беременность длится целую вечность. В ту пору мы, конечно, не знали, кто должен родиться. Надеялись, что будет мальчик и мы назовём его в честь отца Лёни Максом.

Родилась плотненькая коротенькая девочка, которую мы долго не могли назвать. Звали просто девочкой. Назвали ее только через месяц Ольгой. У меня сразу началась инфекционная грудница, а все крошки после выхода из роддома попали в Филатовскую больницу со стафилококковой инфекцией (воспалением легких). Олю трижды за это время спасали. Первый раз Лёня, который, придя с работы, увидел, что девочка умирает, и через 10 минут мы были в больнице. Я была в это время в полной депрессии и все время плакала. Прогноз врачей был неутешительным, но врачи были опытные, никто из детей не умер. Я в это время еще и отравилась дрожжами и лежала с высокой температурой дома, девочка оставалась в больнице и Лёня по несколько раз в день относил туда сцеженное молоко, которого было мало. В самый критический момент в течение болезни из Великих Лук приехала моя родная тетя Валя, врач-рентгенолог и вообще хороший врач, и спасла ребенка, продержав ее всю ночь на руках у открытого окна. После этого ребенок стал поправляться и ее выписали из больницы одной из первых. Когда я после 4-дневного перерыва пришла ее кормить, я своего ребенка не узнала. Но мы с Лёней, особенно впоследствии, были уверены, что нам её не подменили. В три месяца наша девочка уже сама садилась, согнувшись в три погибели, в 6 месяцев встала в кроватке. В начале зимы в 8 месяцев уже ходила по Патриаршам в длинном пальто, короче достать не удалось, подвязанном тонким пояском, чтобы не задувало, и в больших резиновых ботах. До ее пяти лет Лёня стеснялся с ней гулять на Патриарших, потому что она обижала других детей и отнимала у них игрушки. Единственным утешением было то, что она так укатывалась за день, что отправлялась спать в 8 часов вечера. Правда, просыпалась в 6 утра и все начиналось сначала. Я вышла на работу, когда ей исполнилось 4 или 5 месяцев, и началась череда нянь.

Нашей с Лёней доченьке Олечке два месяца и девять дней. Улыбается своей бабушке Э. Г. Ломовской. Фото от 15 мая 1960 г.

Я обожаю нашу доченьку Олечку и полнею от бесконечного питья чая с молоком, надеясь иметь больше собственного грудного молока. Ничего не помогает. Пью час с молоком с отвращением. Фото от 19 июня 1960 г.

Глава 12

Тернистый путь возвращения классической генетики в нашу страну

Вернусь ненадолго в 1950-ые. Так мне жалко, что никогда не писала дневников да и никогда не предполагала писать воспоминания. Даже несколько лет назад, когда у нас в гостях уже в Калифорнии был Дэвид Хопвуд и его жена Джойс, Дэвид вдруг сказал, что хорошо бы я написала мемуары. Я удивилась, т. к. никогда об этом не думала. Теперь вот приходится насиловать свою и нашу с Лёней совместную память, часто безуспешно, но я об этом не жалею.

Как же мучительно шел процесс к возврату к генетике в нашей стране в эпоху лысенкоизма! Я хорошо помню, как читали, наверное, первую статью в Ботаническом журнале Н. В. Турбина с критикой теории видообразования Т. Д. Лысенко. Она была опубликована еще при жизни Сталина. Это событие всех потрясло. Но к Н. В. Турбину, несмотря на его такой мужественный поступок, все равно относились как к человеку, который в свое время поддерживал Т. Д. Лысенко. Помню, как я была на лекции Т. Д. Лысенко для студентов биофака МГУ в 1955 году. Аудитория ломилась от зрителей. Он высказал все свои абсурдные теории о превращении одних видов в другие. Немедленно появились эпиграммы. Текстов я не помню, что-то о превращении пеночки в кукушку. Помню, как лектор наделил воробьев атомной энергией, прыгающих в Сибири на 40- градусном морозе. Совсем не помню, чтобы эти его теории были где-то опубликованы. А смотреть в интернете не хочется. Признанным лидером борьбы с лысенкоизмом был В. Н. Сукачев – академик АН СССР, директор института леса АН СССР, главный редактор Ботанического журнала и Бюллетеня Московского общества испытателей природы (МОИП), в которых появлялись статьи, критикующие теории Т. Д. Лысенко и его последователей. Пройти все барьеры на пути к публикации этих статей было невероятно трудно. В. Н. Сукачев не боялся. В № 3 и 4 Ботанического журнала за 1955 год были опубликованы рефераты статей директора института культурных растений Ганса Штубе и немецкого генетика Гельмута Бёме с критикой лысенкоизма. В. П. Эфроимсон еще в 1947 году направил в отдел науки ЦК КПСС большой труд с критикой лысенкоизма. Он же, вернувшись после второго ареста и пребывания в лагере с 1949 по 1955 годы, еще не будучи реабилитированным, посылает этот труд вновь в ЦК КПСС и в генеральную прокуратуру. И только через 40 лет после его написания его публикуют в 1988 году в журнале «Вопросы естествознания и техники». В 1955 году в Бюллетене МОИП публикуется разгромная рецензия на книгу Н. И. Фейгинсона «Основные вопросы мичуринской генетики», написанная В. П. Эфроимсоном. Сначала планировали опубликовать ее под другим авторством, но потом настоящий автор был тоже назван. В следующем номере журнала публикуется еще одна статья В. П. Эфроимсона, по его словам, с невинным названием, но с убийственным критическим содержанием взглядов и политики Т. Д. Лысенко. В 1955 году отправляет свои статьи Н. С. Хрущеву и А. А. Любищев – биолог, член международного биометрического общества «Об аракчеевском режиме в биологии» и «О монополии Лысенко в биологии».

Я уже упоминала о «Письме 300», направленном в Президиум ЦК КПСС и подписанном истинной научной элитой страны в октябре 1955 года. Письмо последующими десятилетиями содержалось в полном секрете и было опубликовано с купюрами в начале перестройки в газете «Правда» от 13 января 1989 года. К своему стыду, я этого не помню, хотя мы были еще в Москве. Единственным оправданием может служить то, что многие годы мы не читали центральных газет. Моей мамы уже не было в живых, а папа был сильно болен, иначе бы они, конечно, обратили наше внимание на это письмо. Авторы письма и ученые, его подписавшие, оставались неизвестными в течение 50 лет! Вестник В. ГиС опубликовал сохранившиеся материалы, связанные с «Письмом 300», в 2005 году (т. 9, № 1). Замысел письма возник в Ботаническом институте им, В. Л. Комарова в Ленинграде, когда стало очевидным, что обращения отдельных ученых остаются без ответов. Авторами письма были сотрудники Ботанического института В. Я. Александров и Д. Б. Лебедев, а также Ю. М. Оленов – генетик, работающий в зоологическом институте.

Первым подписал письмо директор Ботанического института, правая рука В. Н. Сукачева, член-корр АН СССР П. А. Баранов, вторым – член-корр АН СССР Д. Н. Насонов.

П. А. Баранов отвез письмо Н. П. Дубинину. Письмо написано без преклонения перед всесильной властью, без скидок на уровень образования ее представителей и на политическую ситуацию в стране. Очень советую тем, кто интересуется историей биологии и просто историей прочесть «Письмо 300» и, главное, увидеть подписи под ним ученых, которые показали пример гражданского мужества и не побоялись во времена всеобщего страха его подписать. Сколько фамилий из Ботанического института, из института научной информации АН СССР, люди всех биологических специальностей, физики, математики, химики. А сколько фамилий, которые я уже упоминала в своих воспоминаниях! Письмо одобрили И. В. Курчатов и А. Н. Несмеянов, тогдашний президент АН СССР. И. В. Курчатов вспоминал, что Н. С. Хрущев в разговоре с ним назвал письмо возмутительным. Письмо было направлено с сопроводительной запиской П. А. Баранова и Н. П. Дубинина, которая не сохранилась. В этом же 1955 году Т. Д. Лысенко был снят с поста президента ВАСХНИЛ, а ученого секретаря биологического отделения А. И. Опарина сменил В. А. Энгельгардт. Борьба продолжалась. Н. С. Хрущев поддерживал Т. Д. Лысенко. Его восстановили в должности президента ВАСХНИЛ в 1958 году. В этом же году разогнали редакцию Ботанического журнала. Поводом, наверное, и последней каплей была публикация в третьем номере журнала статьи Н. В. Тимофеева-Ресовского «О синтетической теории эволюции». Вместе с тем, в 1955 году в институте биофизики АН СССР открывается большая лаборатория радиационной генетики (зав. лаб. Н. П. Дубинин), в 1958 году организован радиобиолоогический отдел с генетическими лабораториями в Институте атомной энергии и генетические лаборатории в институте химической физики АН СССР. В 1963 году в журнале «Нева», № 3 (опять Ленинград) опубликована статья Ж. А. Медведева и В. С. Кирпичникова «Перспективы советской генетики» с уничтожающей критикой взглядов Т. Д. Лысенко. Редакцию тоже разогнали. Имя Ж. Медведева я впервые услышала от Лёниных друзей, так как Ж. Медведев до его увольнения в 1962 году работал в Тимирязевской академии. Его аспирантом в Тимирязевке был Никита Заболоцкий – сын знаменитого поэта Н. Заболотского. Никита, который совсем недавно скончался, был близким другом Инны и Димы Вахмистровых, и мы часто с ним в молодости встречались.