Тайны стихий. Часть первая

* * *

– У каждого человека есть стихия, – потихоньку говорила Осина. – Так философствовал Абу-Аль-Инзарек в своей книге. Он был п…первым, кто изучал хранительство. В н…нашей эпохе. Даже если человек не хранитель, он всё равно с…склоняется к той или иной стихии. Какая твоя стихия, Лемов?

– Суп с фрикадельками, – ответил Лемов. Он уже какое-то время пытался поспать, однако сделать это в такой тесной камере было затруднительно.

– А я вот д…думаю над своей, – продолжала мысль Осина. – Думаю, металл бы мне п…подошёл. Металл – красивая стихия. Или вот дух. Стихия, н…наделяющая живое самосознанием.

– Для рыжих есть только одна стихия – это огонь, – комментировал Лемов.

– Нет, – решительно покачала головой Осина. – Может это и п…п…предубеждение, но это очень жестокая стихия. Мне не н…нравится огонь.

– Не нравится ей… Как насчёт природы? Вырастила бы нам покушать чего, – Лемов пустился в свой стиль философии. – От компота я бы сейчас не отказался.

– Ты очень большой д…дурак, Лемов. Степень, в которой ты д…

– Ну, хватит уже, пожалуйста! – взмолилась Анна.

– Прости.

Уже темнело. Никто так и не пришёл, чтобы забрать их куда-то ещё. Ужин тоже состоял из каши, но сытным он не был. Анна чувствовала не только голод, но и подобие отчаянья, хотя и не сильного. В темноте призвать свет, скорее всего, не получится, если это вообще возможно. Вот уже несколько часов она сидела, пытаясь заглянуть внутрь своего духа, если пользоваться словами Осины. Эти попытки были небезуспешны: внутреннее ощущение силы, какой-то её емкости, усиливалось в ней. Сначала это чувство было ускользающим и казалось надуманным, но затем она поняла, что оно реально.

Теперь она ощущала присутствие в ней некой силы, за неимением лучшего слова, и это чувство было таким же реальным, как вкус, зрение или слух. Отныне Анна была уверена, что сила копится в ней постоянно, как бы заполняя её душу, капля за каплей. Она продолжала копиться даже теперь, когда опускалась темнота и появлялись звёзды. Свет есть даже ночью! Луны не видно, но раз есть хоть какой-то свет, то нужно продолжать.

Сторожа совершенно не позаботились о ночлеге своих пленных. Камера не предусматривала ночлег совсем, здесь можно было только сидеть, но не лежать. А при такой загруженности, в три человека, уже и сидеть было крайне неудобно. Руки и ноги затекали, болела спина, не было возможности повернуться набок, и потому начинало ныть всё тело. Лемов отыскал позу с поджатыми под себя ногами, что позволило Анне на какое-то время устроиться каплю удобнее, но через час ногу Лемова свело судорогой и всё вернулось как было, только теперь он ещё постанывал и пытался растереть ногу, в такой-то тесноте. Осина всем телом навалилась на стенку камеры и даже смогла подремать, но вскоре проснулась с сильной головной болью.

Анна тоже не смогла бы нормально спать в этом месте. Из-за того, что скамейка была поставлена немного наискосок, Анна упиралась ногами в дверь камеры, находясь, таким образом, в полулежащем положении, а подушкой ей служил угол, где сходились решетки. Но хотя сон и не был в её планах, сосредоточиться при таком подходе тоже было нелегко. Она старалась, насколько могла, не понимая в точности, что именно нужно делать.

Анна пыталась звать свет самыми разными способами. Вспомнив, что невольно звала на помощь солнце, Анна попробовала сделать это ещё раз, только вот солнца сейчас нет, а звёздное небо на зов не откликнулось. Она пыталась звать уютный свет, что шёл из дома сторожей. Там горели лампы, такие манящие, тёплые, будто обещая простор и покой, какого никто ещё не знал, и Анна ненадолго забыла обо всём, просто глядя на него. Свет в окнах погас довольно скоро. Спать лёг только один из сторожей (это Анна знала наверняка), второй направился в дозор. Третий же сторож так и не вернулся, пока что. Момент для побега мог быть близок к идеальному, Лемов даже шёпотом помечтал, что они могут украсть запасы сторожей и сбежать с ними. Но чтобы так получилось, нужно сперва открыть замок не разбудив спящего сторожа. Пусть даже они разбудили бы его, один сторож – не трое, особенно если он не ожидает нападения.

Ночь тянулась медленно. Пару раз Анна разочаровывалась в своих попытках. Возможно, лучшим решением был отдых, так она могла набраться не только духовных, но и физических сил. Шанс мог представиться и позднее. С другой стороны, если их отведут в один из пограничных фортов, сбежать оттуда будет в несколько раз сложнее. Но Анна всё равно не представляла что делает, правильно ли она это делает и даже чего в итоге планирует добиться. Даже если свет удастся вызвать, то как им пользоваться было непонятно, а как можно напасть на живых людей с помощью этого света, когда потребуется, тем более. Пытаясь медитировать, как подсказывала ей Осина, Анна просто провалилась в тревожную дрёму, а потом проснулась в ужасе.

Начало светать. От усталости мир казался сюрреалистическим. Анна чувствовала небольшую тошноту и болезненное покалывание в горле. Сторож тем временем проснулся и суетился по хозяйству. Вскоре объявился и второй. Шанс улизнуть незаметно был утерян. Когда раннее утро стало поздним, к клетке подошёл главный сторож, потрясая своим пузом. Вид троицы его малость позабавил:

– Да, неудобно вам тут, поганки вы эдакие, – весело сказал он. – Но сейчас время такое, знаете ли. Все готовятся задать жару злодеям, знаете ли. Непросто это, да. Поймаешь кого – хотя тут и нечасто такое бывает, – так надо же, чтобы конфискат был какой-никакой. А с пустышками, голодными шмакодявками, никто особо не хочет возиться. Так что, вы уж не серчайте, детишки. Посидите пока, мы вас покормим, уж так и быть.

– Может, и водички дадите попить? – спросил Лемов.

– Это да. Про водичку-то мы и забыли! – заулыбался главный. – Нечасто у нас тут пленники отдыхают, нечасто. Эх, да я бы вас и отпустил даже. Но ведь послал же уже парня с докладом! Ладно, сейчас будет…

И он снова удалился. Закончится этот кошмар ещё нескоро. Анна была выжата досуха, никакая вода ей не поможет. Сидеть им здесь ещё долго, а там уже жди печальный конец.

– Не п…получается, Анна? – слабым голосом спросила Осина.

– Нет. Это не работает. Ничего не работает.

– Попробуй воспоминания.

– Что?

– Я тут думала п…понемногу, – ответила Осина. – Есть же причина, почему ты стала хранительницей. Я бы сказала, где-то в тебе есть с…светлый уголок. Буквально.

– Осина, я не могу больше… это полная чушь.

– Ты не стараешься! Не путай дар с п…подарком! Нужно развивать его, д…делать усилия!

– Я и делаю!

– А я думаю, ты п…пользуешься своим разумом, а не внутренней силой! Когда ты п…позвала силу тогда, разум тебе не мешал! Это был именно н…нужный способ!

– О как, – вставил Лемов. – Нужно быть тупым, чтобы вызвать силу…

– Нет, нужно п…принять силу, какая она есть! Внутри себя!

Как отличить разум от внутренней силы? Анна точно уже ощущала стихию, в которую поверила с таким трудом. Неужто она ещё не убеждена достаточно, чтобы пользоваться ей? В глубине мыслей и чувств она не хотела быть хранительницей, что бы это ни значило. И она боялась этого. Но сейчас страшнее был другой исход, нужно взять себя в руки.

Воспоминания? Анна посмотрела на залитую солнцем поляну у дома сторожей, цветы и тени деревьев. Мысленно она заменила этот образ своим: яблоневый сад около родного дома, блики тёплого летнего солнца, скользящие между яблонями; комната, освещённая утренним светом, где она просыпалась много лет; любование звёздами в то время, когда полагалось спать. Все самые лучшие воспоминания были о том, как беззаботно она жила когда-то. Один из образов получился настолько реальным, что она даже потянулась к одному из яблок, чтобы сорвать его с ветки. Но образ исчез, а вместо яблока к её ладони потянулись светящиеся белые ленты, взявшиеся из ниоткуда. Сияющие, ослепительно белые, они ползли в каждый палец её руки, протянутой сквозь прутья решетки.

– Свет твой друг, Анна, – благоговейным шёпотом сказала Осина.

– Ты права, – Анна почувствовала, что плачет, – его я любила больше всего.

Все цвета преобразились! Нет, их стало больше, в тысячу раз больше! Теперь свет не только лился с небес, светилось всё – всё, что было вокруг, и каждое своим особым светом. А солнечный свет был словно живым, она почувствовала, как трава, деревья и цветы жадно пьют его, впитывая с ним саму жизнь. Образы, что она представляла раньше, снова ожили в её памяти, но стали ярче. Теперь в них тоже всё сияло и светилось разными цветами, и кто-то будто звал её, как-то внутренне, без звуков и даже без слов: «Искорка, Искорка». Это нечто радуется их новой встрече.

С усилием Анна поднялась на ноги, благо хоть стоять в этой камере можно было без проблем. Её пошатывало от усталости, а от буйства красок и эмоций она отчасти потеряла ощущение своего тела. Немного привыкнув вновь стоять на ногах, она вновь мысленно позвала. На зов явился крохотный огонёк, невероятно яркий, белый, окружённый ореолом свечения. Он летал вокруг неё, будто светлячок, и как мотылёк он тянулся к ней, хотя светом был он, а не она. Это был чистейший кусочек света, связанный с ней какими-то необъяснимыми узами. Она звала ещё, и их стало больше. Светлячки окружили хранительницу, хороводом вращаясь вокруг. Анна вытирала слёзы руками.

К клетке снова подходил главный из сторожей, он нёс в руках небольшой котелок с поварёшкой, в котором парила каша, а также чарку с водой. Главный остолбенел, заметив светлячков, в танце окруживших Анну. Челюсть у него отвисла, он просто встал и пялился, пытаясь осознать. Анна уже знала, что может сделать. Её зрение так изменилось, что теперь она видела тысячи деталей, незаметных раньше. Взмах руки, и светлячки слились в яркий луч и разом ударили по одной из ржавых дверных петель. На смену одним огонькам появились другие. Следующий взмах снёс вторую петлю, и дверь повисла на одном замке.

Главный бросил всё, что держал в руках, и попятился назад, крича что-то другому сторожу. Анна не хотела ему вреда, она плавно повела рукой, и светлячки ринулись вперёд, они почти мгновенно нагнали сторожа и пихнули его – он полетел лицом в землю. Анна вышла из клетки, за ней последовали и остальные: Лемов немного прихрамывал, Осина шла неуверенно и выглядела поражённой. Странно, ведь именно она подсказала ей способ, но не ожидала результата.

Когда откуда-то выбежал второй сторож, вооруженный довольно длинным боевым ножом с несколькими долами на лезвии, Анна пригрозила ему:

– Уходите отсюда! Забирай своего командира! Уходите!

Парень явно испугался. Её внешний вид, видимо, ярко демонстрировал угрозу.

– Пойдём лучше, пойдём, – звал его главный, поднимаясь сначала на колени, а потом уже на ноги. – Это колдунья!

На лице парня читался ужас, он отступил. За ним последовал и главный сторож. Анна не желала им зла.

– Что ты там говорил про припасы? – спросила она у Лемова.

Ночь

Июль – Август, третий год Патриарха.

Снова крыши, проклятые крыши. Нынче это слово наполняло жизнь Цимбы, занимая её значительную часть. Тёмные предпочитали путешествовать именно по крышам. Они не могли перемещаться слишком далеко с помощью тьмы, потому использовали крыши как промежуточные площадки. Кое-где можно было переходить с дома на дом и вовсе безо всяких особых сил, обычным прыжком. Только риск упасть был велик, но Цимба пока не умела перемещаться, потому пользовалась лишь своими ногами с подстраховкой силы. Теперь Цимба вызывала силу достаточно легко, по крайней мере, по вечерам и ночью. Летнее солнце сильно ослабляло тёмных, затрудняя вызов силы и увеличивая её расход в середине дня. Даже Дэнсу стало сложнее, он теперь проводил дни в каком-то из местных подвалов, где когда-то лежала в темноте Цимба. Он медитировал и пытался, с его слов, проникнуть во тьму поглубже.

Катерина и Вирк становились всё более надоедливыми. Если к Дэнсу Цимба испытывала смешанные чувства, то двое его учеников вызывали лишь раздражение. Вирк прямо говорил, что Цимба – нахлебница, и они вынуждены кормить её и одевать честно награбленным добром. Правда, одежда, выданная тёмными, сводилась к грязно-зелёному комбинезону, предназначенному для скольжения во тьме. Ещё Дэнс подарил Цимбе модный берет, чтобы она прятала под него свои длинные волосы – так было меньше шансов, что девушку узнают. Остальные же вещи Цимба носила с момента похищения, пару раз простирнув в небольшом тазу, благо хотя бы они были все чёрного или тёмно-коричневого цвета и пачкались не так сильно.

Катерина завела дурную привычку называть Цимбу сестрой при личных встречах. Каждый раз у Цимбы ёкало сердце при этом слове, так как вспоминалась родная сестра. Ориану, её драгоценную сестрёнку, суд оправдал, указав, что девушка не была магессой, и её просто перепутали с близняшкой. Однако судья также отказал в возмещении, ссылаясь на существенный вред, потенциально предотвращаемый при аресте. После трёх недель заключения Ориана была больна и почти не выходила из дома, вероятно, она подцепила какую-то заразу в стенах городской тюрьмы.

Катерина теперь учила Цимбу перемещению. Каждую ночь они уходили на несколько кварталов по крышам, чтобы остаться незаметными для охраны порядка, и Цимба тренировалась на очередном заброшенном чердаке. Конечно, учить Цимбу мог бы и Дэнс, но вмешалась банальная стыдливость: новичок не мог переместить ничего, кроме своего тела. Чтобы делать прыжки через тьму в тонком комбинезоне, нужны месяцы тренировок – по крайней мере, так было у остальных, – потому приходилось раздеваться догола. Даже присутствие Катерины очень смущало Цимбу, задумываться о тренировках с Дэнсом, годившимся ей в отцы, она не собиралась.

Между тем отца Цимбы уволили с работы, больше он не был помощником судьи и никак не мог найти заработок. Мама всю себя отдала на лечение Орианы и уход за ней, потому тоже не работала. Люди показывали на семью Шиглен пальцами, будучи уверенными, что они сторонники магии и колдовства. А охрана выставила у их дома наблюдателей. Знает ли семья об этих соглядатаях или нет, Цимба не имела понятия, но их видел Дэнс, а затем он показал их и Цимбе.

– Ни в коем случае не ходи больше туда, – наставлял её Дэнс. – Пока ты не способна быстро убежать от боя. Это очень опасно!

– Ты не можешь это понять, потому что у тебя нет семьи, – резко отвечала Цимба. – Как я могу не переживать за сестру, если это из-за меня?..

– Нет. Ты стала хранительницей, но это не событие вины, это не ошибка, – пуще обычного нахмурился Дэнс. – Я склонен полагать, что ты всегда была ею, только проявилось это в неподходящий момент.

– Если бы не магия, то всё осталось прежним, – грустно ответила Цимба. – Кстати, почему столько людей стали хранителями на площади? Сначала те казнённые, затем я… В главной площади есть нечто особенное?

– Думаю, это не более чем совпадение, – покачал головой Дэнс. – Возможны тысячи причин, которых мы никогда не узнаем. Может, дело в особом моменте, в происходящем на площади или отношении к нему.

– Весенний праздник сделал их хранителями, а их смерть сделала хранителем меня, – тихо рассуждала Цимба. – Или то место просто проклято…

– Плоский разум вечно ищет объяснение в чём-то монументальном, – философствовал Дэнс. – Всемогущий бог или незримое проклятие, демонические силы или необъяснимый заговор…

– Это как раз тот случай, когда всё перечисленное возможно!

– Обычно самое простое объяснение ближе всего к правде.

– И какое самое простое объяснение к борьбе между стихиями? – вступила в привычный спор Цимба. – Зачем это? Какой смысл?

– У меня есть кое-какие соображения, но они могут быть совершенно неверными, – мелодично ответил Дэнс. – Не хочу забивать твой разум догадками, сойдёмся на том, что я не знаю ответа. Возможно, в нём кроется и один из ключиков к победе.

– Тёмный мир… – устало пробурчала Цимба. – Мне и обычный мир нравится.

– Кто-то победит. Рано или поздно. И пока этого не случилось, не ходи к своему дому. Тебя заметят!

– Прости, Дэнс, но я не могу! – заявила Цимба. – Я обязана приглядывать за сестрой, даже если она об этом не узнает! Мы с ней – части одного целого, сёстры. Невозможно разделить сестёр, особенно таких, как мы.

– Начни привыкать к твоему родству со стихией! Тебе придётся отпустить обычную жизнь, чтобы понять больше о тьме. Она, в некотором смысле, тоже твоя сестра!

* * *

Регулярно Цимба пробиралась в этот район, забиралась на крышу соседнего дома и глядела, как её сестра укладывается спать. Поздним вечером можно было забраться на крышу без особого риска. Но она приходила сюда и днём, иногда. Правила нынче ужесточились: горожан призывали не ходить по улицам без надобности, большей частью запрет работал по ночам. Нарушать запрет было крайне опасно, но выручали крыши, проклятые крыши.

И она приходила сюда снова и снова. Зачем? Цимба и сама не знала. Сестра была её неотъемлемой частью, продолжением её самой. Они близняшки, похожие, почти неразличимые. Нельзя разделить неразделимое, нельзя разделить и сестёр. Теперь, правда, их сходство немного ушло: после освобождения из заключения Ориана постриглась коротко и заметно исхудала. Болезнь вычерпывала силы Орианы всё сильнее, похоже, лекарства не помогали ей. Быть может, у родителей не было средств, чтобы лечить её, хотя Цимба знала, что отец очень запасливый человек, у него наверняка остались сбережения на чёрный день. Этот день во всех иронических смыслах и правда настал, и был чернее некуда, как сама темнота.

Пора было уходить. Вечер был жаркий, сидеть на крыше было тяжело. Ориана так и не вышла сегодня на балкон, а шторы на окнах были плотно задёрнуты. Ничего, она придёт к сестре ещё раз, а сейчас нужно возвращаться. Поднявшись, она пошла по крыше назад. Отойдя немного, Цимба выставила руку, мягко повела ей, призывая силу, как уже привыкла делать. Чёрные ленты вошли в пальцы, и мир снова потемнел. Таким город нравился Цимбе куда больше. В этом состоянии цвета меркли, свет становился тусклее, границы предметов несколько размывались. Окружающий мир казался нарисованным на холсте художником, страдающим от неразделённой любви, неутолимой тоски или печали. Но мрачность и своеобразная «нарисованность» придавали домам и людям более гармоничный вид, всё становилось более простым, неброским, не кричащим, спокойным. В таком мире, в таком городе, хотелось остаться, думалось Цимбе, в такие моменты она будто понимала Дэнса и даже почти разделяла его жажду сделать мир тёмным по-настоящему.

Идти по крышам было опасно, но сила убережёт её в случае падения. Ещё одну опасность представляли люди. Хотя сама Цимба не могла вспомнить, когда ей приходилось смотреть наверх в своей жизни, но люди делали это чаще, чем можно подумать. Мальчишки задирали голову, стараясь уследить за летящей птицей, прохожие высматривали облака на небе, пытаясь предсказать погоду, кто-то смотрел на окна верхних этажей, высматривая знакомых или ещё что. Опасность поднять тревогу была самой острой из всех. Конечно, люди не стали бы сразу кричать про колдунов – да и с чего? – но вид девушки, лазящей по крышам, мог взбудоражить разного рода впечатлительных личностей. А если сюда сбежится охрана порядка, то будет беда, ведь без способностей к перемещению Цимба была очень уязвима.

Через полчаса Цимба уже спустилась с очередной крыши в соседнем районе. Чтобы забираться и спускаться с крыш прямо во дворы, нужны были старые дома, в которых имелись внешние лестницы; в более современных эти лестницы перенесли внутрь дома, где был риск столкнуться с его жителями, к тому же там были запирающиеся люки. Это была самая опасная часть: кто-то мог смотреть в окно, а любитель пялиться на невыразительный дворик так же мог любить доносить на подозрительных девушек. В этот раз такого любителя вроде бы не нашлось, и Цимба надела свой модный берет, подобрала волосы, а затем вышла на основную улицу.

Нужно поспешить домой (если их чердак можно называть таковым), пока не начались внезапные проверки документов, введённые около недели назад. Теперь любого прохожего могли остановить для досмотра, посмотреть бумаги, задать вопросы. Внезапность проверок, впрочем, была чисто формальной: владельцы различных торговых точек, начальники рынков, почтовые и некоторые другие люди, – они всегда знали, когда начнутся проверки на улицах. Можно только гадать откуда.

Из двора Цимба попала сразу на проспект Героя Генриха, названный так в честь какого-то, никому не нужного древнего полководца. Отсюда её путь был всегда одинаковым: пару кварталов по проспекту в сторону развалин стены, затем на маленькую улочку с библиотекой, а оттуда уже по улице Перьев, и дальше по ней же к более скромным районам. Прохожих на проспекте было много, все суетились и спешили – попасть под проверку было мало желающих. Если люди и дальше будут знать заранее и разбегаться перед проверками по домам, то солдатам и охране вскоре придётся проверять друг друга.

Всматриваясь в прохожих, Цимба вдруг заметила знакомое лицо Катерины, ученицы Дэнса. Она стояла прислонившись к стене прямо у поворота на ту маленькую улочку, куда Цимба как раз собиралась идти.

– Эй, гуляешь? – вопросом поприветствовала её Катерина.

Сегодня она была не в своем обычном наряде: Катерина сменила комбинезон на бежевое платье, повязала на голову ленту, чтобы быть чуть более неузнаваемой, надела лёгкие туфельки. Она всегда коротко стрижена, а теперь, одевшись так, могла считаться очень модной. Старшие дамы неодобрительно поглядывали на молодую девицу, даже спешно проходя мимо. В Георге стало принято блистать летом, год за годом молодые девушки всё больше раздевались, обнажали различные части тела, укорачивали юбки, ведь зимы долгие – покрасоваться можно только несколько месяцев.

– Пытаешься найти нового ухажёра? – съязвила Цимба.

– В некотором роде, – улыбнулась Катерина. – Ты же знаешь, Вирк просто душка. Но Дэнс говорит, что в городе появился ещё один хранитель. Он прячется тут неподалёку. Может, мне его захомутать?

– Ещё один тёмный?

– Вряд ли, – пожала плечами Катерина. – Но вроде умеет что-то делать. Дэнс сказал, что видел применение силы, и просил сходить посмотреть, что незнакомец там задумал. Вирк потратил много сил на рейде, он не пойдёт. Так что, только ты и я. Пора тебе поучаствовать в нашем деле.

– Сейчас проверки начнутся, – предупредила Цимба.

– Мы отсидимся дома у нашего нового друга. По домам они ещё не шастают, наверное.

– А если он на нас нападёт? С чего такая срочность?

– Хуже будет, если он исчезнет, как мы его тогда найдём? Нам ещё повезло, что мы его вообще заметили, можно сказать, случайно. Дэнс велел срочно идти и разузнать!

– Не проще ли тебе просто переместиться туда сразу? Мне обязательно идти?

– Я ведь сказала, что потратила много сил. Мне хватит на ещё один прыжок, но не больше. Вирк и вовсе выжат досуха. Пойдём, прикроешь меня, ты уже умеешь.

– А чего это Вирк потратил больше силы, чем ты? – подозрительно спросила Цимба.

– Больше ей пользовался, уж наверное! Хватит спрашивать, пошли!

Катерина подтолкнула её вперед. На маленькой улочке имени некого «М. Аян» была только массивная библиотека, а с другой стороны была стена жилого дома, но отсюда в него нельзя было попасть. Сразу за этой улочкой начиналась улица Перьев, названная в честь минувшего века. Цимба родилась в веке Перьев и слышала много легенд о его названии. Официально церковь утверждала, что в последний год века Зари церковные охотники поймали и уничтожили последних мифических птиц с ярко-красным оперением, и принесли эти перья патриарху. Это событие будто бы ознаменовало новый век достижений цивилизации, взамен суевериям и глупости. Птицы считались волшебными в некоторых культурах, что активно осуждалось в Георге. Тогда про монахов, колдунов и всяких пироманов ещё никто не слышал. Улицу переименовали незадолго до начала века Патриарха, чтобы оставить память о прошлом.

– Ты готовишься к нашему ночному занятию? – спросила Катерина, пока они шли дальше.

– Я очень хочу научиться, ты знаешь, но как к этому готовиться?

– По крайней мере, не шляясь где-то среди дня. Мы же тёмные, у нас принято шляться только по ночам.

– Порой ты хуже Дэнса…

– Ошибаешься, я много лучше старого маразматика, – Катерина закатила глаза. – При всей его философии, задумчивости там, он бы пялился на тебя во время таких уроков, уж поверь моему опыту. А я только требую аккуратности, ведь тебе ещё рано бродить одной.

– Я знаю, но… должен же хоть кто-то из вас понимать, как важна семья? Меня вот взяли и выбросили из моей в один миг.

– У тебя теперь новая семья, Цимба. Её, как и первую, выбираешь не ты. И она не обязана тебе нравиться. Но никакая другая тебя больше не примет, – рассудила Катерина. – Считай, что я твоя новая сестрёнка. А Вирк уже практически твой зять. Осталось придумать одно: кто нам всем старый маразматик…