Завет Адмирала

Чешские легионеры, как в своё время было с генералом Сычёвым, предупредили, что они не допустят обстрела Иркутска со стороны станции Иннокентьевской, где находились в это время войска Войцеховского.

Иркутск можно было взять, с любой стороны, но на совещании начальник Воткинской дивизии, генерал Молчанов, заявил:

− Войти в город, разумеется, мы войдем, а вот выйдем ли из него, − большой вопрос. Начнутся погром и грабеж, и мы потеряем последнюю власть над солдатом.

Это мнение было решающим, а предложение обойти город разумным, и в ночь с седьмого на восьмое февраля войска под руководством генерала Войцеховского и с телом покойного генерала Каппеля обошли город с юго-западной стороны и вышли к Ангаре.

Красные, как бы в насмешку, послали вдогонку несколько артиллерийских выстрелов, и тем дело кончилось.

Далее последовал бросок армии к Байкалу по льду реки мимо прибрежного посёлка Лиственичного.

Спешно двигаясь по льду Ангары передовой отряд попал в зажор – сложное образование при ледоставе, вызванное быстрым течением реки и сильными морозами. В месте зажора, который возникает на отмелях, местах разделения речного потока, лёд до конца зимы не устанавливается и можно провалиться, если сверху непрочный лёд присыпан снежком.

Передовой отряд со всего хода влетел в зажор и на глазах остальной передовой части войска стал тонуть: кони бились в истерике, люди барахтались рядом с ними и скоро несколько десятков лучших солдат, − из авангарда армии, навеки остались на дне реки.

Пришлось уходить с удобного маршрута по руслу реки и двигаться дальше по берегу, по засыпанным снегом лесным дорогам, утопая в снегу порой по пояс. Так дошли до Байкала.

Спустившись к Байкалу, генерал Войцеховский попытался найти проводников из числа местных жителей, однако жители прибрежного села или отказывались, или, дав в страхе обещание, убегали и прятались в тайге.

Тем не менее проводников нашли и направились из Лиственичного вдоль крутого скалистого берега озера на северо-восток к селу Голоустному с тем, чтобы перейти Байкал и попасть на станцию Мысовую, в которой по сведениям разведки были войска атамана Семёнова и японский батальон.

Лёд на Байкале коварен: множество трещин и нерпичьи лунки-проталины, припорошенные снегом, делали путь по льду на десятки верст крайне опасным. Ледяной ветер и торосы требовали невероятных усилий. Плохо кованные лошади скользили по льду и падали, отказывались вставать и идти дальше.

Трещины, что возникали на пути движущихся войск пересекали по доскам, заблаговременно подготовленных по совету бывалых людей. Случались и трагедии: несколько повозок, сбившись с пути угодили в широкую трещину: погибли беженцы с детьми и группа солдат армии.

Вереница обозов и бредущих под шквалистым ветром людей растянулась на многие километры. Весь путь по озеру был усеян брошенными повозками, павшими лошадьми и людьми.

Случались и такие встречи.

Шли через Байкал заблудившись казаки. Шли, огибая торосы и трещины и увидели группу отставших и совершенно выбившихся их сил людей. Подошли ближе и увидели молодую ещё женщину и троих мальцов: девочек и мальчика, укутанных шалями. Идти они уже не могли и от напора байкальского ветра прятались за торосами сбившись в кучку и просто замерзая без какой-либо еды и надежды посреди ледяной пустыни.

Казаки не остались равнодушны, подъехали, узнали, что это жена погибшего недавно офицера и его дети. Разобрали казаки ребятишек себе на лошадей, тут же пристроили маму и вывезли на берег.

На берегу уже узнали, что спасли представителей знатного дворянского княжеского рода: так вот уровняла стихия революции людей – не защищали ни знатность, ни титулы, а даже более того, попадали под гнев распоясавшегося народа именно они – прежние хозяева России.

И можно было бы сказать:

− 

«Поделом вам воздаётся за вековое унижение нижних сословий», если бы не реальные страдания женщин и детей.

В этот раз провидению было угодно, чтобы невинные люди были спасены, а сколько таких брошенных, обездоленных, потерявших родных, отцов – боевых офицеров, сгинуло на пути ледового перехода. Счёта такого никто не вёл.

В какой-то момент пала лошадь, везшая гроб с телом генерала Каппеля.

Кто-то предложил опустить гроб в Байкал, мотивируя предложение тем, что не доберутся в этом случае «большаки-лешаки» до славного генерала, однако большинство выступило против.

Сменили лошадь, которую предложил доброволец Самойлов, отцепив её от своих санок, и Каппель продолжил свой последний путь со своей армией.

Двенадцатого февраля передовые части Ижевской дивизии вышли к окраинам станции Мысовой на берегу Байкала, где были встречены частями японского экспедиционного корпуса.

Весь день части армии и обозы выбирались на берег Байкала и сосредотачивались на берегу. В этот день через озеро переправились около тридцати тысяч человек, из которых многие были больны: обморожены, ранены, простужены или страдали от тифа.

В тот же день на станции Мысовой отслужили первую панихиду по генералу Каппелю.

К часовне над Байкалом собрались тысячи исхудавших, больных и раненных солдат и офицеров, имевших честь служить под знамёнами полков армии генерала Каппеля. Пережив тяжкое испытание, тяготы ледового перехода, гибель товарищей и понимая всю сложность своего положения, эти люди чтили своего командующего, преклоняя в знак величайшего уважения колени и изрядно поседевшие в походе головы.

Из Мысовой отряды Сибирской армии Колчака, несколько передохнув, отправились в Верхнеудинск, а в конце февраля в Читу.

До конца февраля в Забайкалье вышли около шестидесяти тысяч офицеров, солдат, казаков и мирных беженцев.

Этот путь будет назван Великим Сибирским Ледяным походом, по аналогии с Ледовым походом Добровольческой армии генерала Лавра Корнилова на Кубани в 1918 году и продлился он с ноября до марта на три тысячи верст от Омска до Читы по полному бездорожью, снегам, тайге, руслам многих рек и Байкалу в сильнейшие морозы, в условиях периодически возникающих боевых столкновений, при недостатке продовольствия и какого-либо медицинского сопровождения.

Так вершился великий исход русского воинского и гражданского духа, великий перелом и великая мука истерзанной непосильной ношей непонимания, горя и отчаяния, страны. Русский дух выдавливался прессом большевизма, как давят масло из жмыха на маслобойне…бойне!

А жмых потом на удобрение, или из-за ненадобности, – просто в канаву.

Растекалась по миру русская душа, удаль и ум великого народа.

Мир принял их и стал лучше, но безмерно потеряла Россия.

5. Казачий исход. Поиски спасения

В первых числах марта 1920 года по еще крепкому льду Иркута со стороны города в деревню Шаманка нагрянул под вечер отряд верховых числом в четверть эскадрона.

Это были опытные казаки из охраны адмирала Колчака, что маялись который год, не выбравшись окончательно из одной войны с германцем, как попали на другу, такую малопонятную своей жестокостью и казалось бесконечную по срокам.

Казаки, укутанные по глаза в башлыки, в длинных заснеженных шинелях с карабинами за спиной и большими мешками с провиантом, теплыми вещами и оружием, притороченные к седлу позади всадника, молча и сосредоточенно вошли в деревню на усталых заиндевелых на морозе конях.

Кони фыркали, сбивая намерзающий на морде и ноздрях лёд, и устало брели, понурив головы, прикрывая усталые глаза ресницами с бахромой измороси.

Впереди отряда суетился на резвом мерине сотник Кондратий Хватов, который вёл себя нервно, покрикивал на казаков и вертелся на своем коне, выбивая копытами снег.

На Хватове ладно сидела серая папаха с бело-сине-красной кокардой и овчинная армейская куртка-бекеша. Из-под папахи выбился длинный, свалявшийся в долгих скитаниях русый казачий чуб. В руке Хватов держал нагайку, сбоку висела шашка. Потертый боевой карабин был ловко приторочен к седлу.

Хватов был из местных.

Крепкий, коренастый молодой мужик, с круглым обветренным и обмороженным лицом, на котором красовались рыжеватые усы и гуляла улыбка, которая в сочетании с недобрым прищуром светло-голубых глаз, создавала образ симпатичный, но настораживающий.

И то, правда. Стоило вступить в разговор с сотником, сразу слышался в голосе скрежет металла. Губы кривила усмешка, в которой читалась ирония и недоверие к собеседнику.

Такая манера общения у Хватова сложилась за годы войны, в то время, что приходилось самому быть в числе рядовых и вынести многие тяготы окопной жизни, а, продвинувшись по службе, стать командиром над казаками и усвоить, что для влияния на подчиненных следует всегда быть придирчивым, жёстким и непредсказуемым в своих действиях. Жизнь научила – надеяться можно только на себя, а рассчитывать на реальную поддержку служивых и то же многому наученных казаков – дело пустое. Особенно теперь, когда погнали красные войска белые отряды и нужно было думать, и искать ту щель, в которую можно было забиться, сохранить жизнь и какую-никакую перспективу в этой самой жизни.

Таких как Хватов, опасались за резкость и непредсказуемость рациональных и жёстких действий, а значит уважали, − точнее боялись, а потому слушались и спешили исполнить сказанное даже спокойно в полголоса, как просьбу, потому что, если ослушаться, в другой раз тебе это припомнят и обязательно накажут.

Повоевав с крепким германцем и более хлипким австрийцем, Хватов, вернулся в деревню после службы вахмистром, серьёзно продвинувшись по службе. А когда грянула революция, вскоре снова отправился на фронт по призыву уже в белую армию и при отсутствии достойных и опытных командиров вырос сразу до сотника. В белую гвардию Хватов отправился по убеждению. Как-то ему сразу было понятно, что все эти лозунги про свободу, землю и волю, просто козыри в руках шулеров, взявшихся перекраивать вековой уклад. Не верил Хватов, что кто-то кому-то отдаст хоть толику по доброй воле. Чтобы хоть что-то, хотя бы самую малость дать, это что-то нужно было отнять у другого. А в чем тогда смысл?

И как только в деревне возникли первые Советы с голытьбой во главе, Хватов не стал испытывать судьбу – собрался наспех и в ночь ушёл из деревни в войска.

Теперь, оказавшись во главе отряда, Хватов направил его в знакомые места, намереваясь выйти из западни, что устроили красные и белочехи, перекрыв железную дорогу и основные пути отступления на восток – узкое горлышко вдоль отвесных берегов Ангары и Байкала по знаменитой кругобайкальской железной дороге, что протянулась на сотню вёрст по вырубленному в скале карнизу вдоль обрывистого крутого берега к стылым водам великого озера.

Дорога эта изобиловала десятками протяженных и коротких тоннелей, множеством арочных мостов, подпорных и водоотводных стенок и даже в обычном своём состоянии и хорошую погоду представляла для поездов непустячное испытание: скорость движения была строго регламентирована, а машинисты внимательно смотрели вперёд, опасаясь камнепадов с отвесных скал.

Дорога предстояла не близкая и первый её этап предполагал выход по льду реки и таёжным тропам к южной оконечности Байкала.

Среди казаков выделялись добротной дорогой формой и осанкой три офицера и упряжь из двух лошадей, управляемые верховым солдатами, которые несли подвязанный между лошадьми груз. Сотник за ними присматривал особо по поручению штабс-капитана Соколовского, зная, что это офицеры со специальным поручением штаба, о сути которой они не скажут никому.

Штабс-капитан Соколовский, был личным порученцем Колчака и отвечал за груз в поезде, в том числе и за золото.

Внешность Соколовского сразу выдавала в нем старого служаку: подтянутый, всегда со свежей сорочкой, краешек которой выглядывал из-под ворота мундира, в выглаженных галифе и тщательно вычищенных сапогах. Лицо штабс-капитана, ухоженное, в пенсне, с небольшой бородкой клинышком и щеточкой усов указывало на хороший вкус, образование и принадлежность к представителям потомственных дворян Российской Империи.

Перед арестом адмирала в Иркутске Соколовский едва успел снять с поезда часть архива и вещей адмирала и с несколькими офицерами из окружения Верховного примкнуть к Иркутскому гарнизону в ожидании того, как решится судьба Колчака.

После известия о гибели Колчака штабс-капитан, офицеры и казаки из личной охраны Верховного стали выбираться из города, уже не рассчитывая на благоприятный исход событий.

Эскадрон, вымотанный зимней дорогой, был в пути уже вторую неделю, рыская в поисках выхода из окружения, в которое попали сопровождающие адмирала Колчака солдаты, офицеры и казаки.

Пришло время покинуть город тем, кто до последнего был с адмиралом. Самый короткий путь по железной дороге на восток был перекрыт, а соединиться с обезглавленными войсками генерала Каппеля, стремительным броском обошедших город и сминая заслоны красных, ускользнувших за Байкал, не удалось.

Отставшие от основных отрядов казаки решили идти к станции Култук по льду реки Иркут с тем, чтобы уже за станцией выйти на тракт и железную дорогу в обход Байкала. Если же дорога будет захвачена врагом, оставалась возможность спуститься на лёд Байкала и идти вдоль берега на восток. В эту пору лёд на озере был еще крепок.

Вот в таком состоянии полного разочарования, раздумий и растерянности передвигались по льду реки казаки и офицеры из окружения Колчака, чтобы спасти себя, ведомые знатоком мест сотником Кондратием Хватовым.

В деревне, переполошив собак, изводящихся в лае, казаки разместились во дворах, на которые указал Хватов. Время было позднее и вымотанные дорогой люди, едва перекусив, уснули.

Казаков распределили по соседним избам, по два-три человека в каждую, организовав постели прямо на полу, на которых и разместились вповалку.

Господ офицеров с секретным грузом и охраной принял у себя староста в просторном своем доме.

В домах с прибывшими новыми постояльцами сразу распространился резкий мужицкий дух пота, табака, кожи и машинного масла.

При вхождении в Шаманку отряда колчаковцев деревня насторожилась, ощетинилась и затаилась. До глубокой ночи не спали мужики, всё ждали – не пойдут ли по дворам шкодить прибывшие. Но поначалу обошлось: ночь прошла спокойно и наступил морозный, в инее на избах и деревьях, в густом тумане, рассвет.

Утром, едва рассвело и дымы из труб выстроились, устремившись в высь и оживили зимний пейзаж, выспавшиеся и отогревшиеся казаки в одной из изб, взялись наверстывать упущенное: потребовали накрыть стол и подать непременно самогона, да затопить баньку.

На столе появился мороженный розоватый на срезе увесистый шмат сала с кристаллами крупной соли, аккуратно завернутый в белую ткань, пара хлебных караваев, десяток золотистых луковиц. В тазике торчала айсбергом и таяла большущая белая шайба замороженного молока. К столу хозяйка подала и чугунок свежесваренной, парящей и источающей аромат, картошки.

Усевшись за стол, казаки вопросительно посмотрели на хозяйку, − вдову, уже не молодую, и та, быстро сообразив, извлекла из подпола бутыль с самогоном. Казаки дружно рассмеялись, отметив, что приятно остановиться у столь сообразительной хозяюшки. Женщина в ответ зарделась и смутившись, быстренько ушла с глаз долой разгулявшихся мужчин.

Под одобрительные и сальные шуточки казаков хозяйка скрылась за печкой, где и сидела теперь в основном с притаившейся там девкой лет пятнадцати, которой было и любопытно происходящее в их хате и в то же время одолевал страх: мамка наговорила строгостей и предостережений, требовала ни в какую не вступать в общение с пришлыми, опасаясь, что снасильничают малолетку.

Девчонка тем не менее храбрилась и порывалась все выскочить из хаты, показаться лишний раз пришлым людям, но мамка одёргивала девку и заставляла сидеть тихо.

− Не нарывайся, Ксюха, − цыкала на дочь мамка, а молодая, ощутив одобрение казаков её показной решимостью, всё более вела себя так, как не подобает по мнению матери себя вести скромной девушке среди чужих мужиков.

К обеду нежданно прибывшие гости уже были изрядно пьяны и разбрелись по избам, в которых остановились казаки для общения и долгих разговоров.

Теперь сидя по хатам, казаки сокрушенно размышляли о том, что их ждет впереди. Ситуация складывалась так, что исхода их службе видно не было.

Заговорили было о том, что пришла пора кинуть эту службу и отправиться по своим домам, а то, не ровен час, господа офицеры заведут их в такую переделку, что и ног не смогут унести.

Но возникли сомнения.

Сомневающиеся заявили о том, что здесь среди тайги будет сложно найти нужную дорогу и следует довериться знающему сотнику Хватову, чтобы вывел он казаков к железной дороге, а там, за Байкалом атаман Семёнов со своими казаками сдерживает красных и они смогут или примкнуть к ним или двигаться дальше самостоятельно.

− А язык, как известно и до Киева доведет, − завершил разговор урядник Запашный.

− И не только до Киева доведет, и до могилы проводит, − продлил мысль урядника, как выдохнул, сидящий у печи, угрюмый с обвисшими усами казак Родион Хопров, который маялся который день желудком и от того имел крайне болезненный вид.

Казаки в ответ на остроту Хопрова, невесело рассмеялись.

Сокрушаясь над своим положением, старый казак Селезнёв тем не менее балагурил, понуро склонившись над столом:

– Раскудрит твою канитель – расплескали мы купель, прогневили небеса – нет нам веры, нет креста!

– Да, брат Селезнёв, тут ты прав, что-то в последний год у нас всё пошло не в лады. Красные потрепали за загривок да погнали нас, как белок по тайге гоняет добрая лайка, – понуро отвечал ему урядник Запашный, штопая порванную гимнастерку и прилаживая погон с широкой полосой.

– Раскудрит твою коромысло, как не гляди – все криво вышло, – продолжал свою унылую линию шуток-прибауток Селезнёв.

– Вот, что мы тут сидим? И куда нас завтра поведет сотник? Бегём от самого Омска. А далее куда? Гуторят в Китай. А что там я среди этой нелюди, смогу найти? Дома уж заждались. Тебе вот хорошо, ты забайкальский, чем дальше идём, тем ближе к твоему дому. А я-то, куда бегу, коли моя хата на Енисей-реке.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.