На суше и на море. Том 1

Поезд набирал скорость, двигаясь параллельно улицам Москвы, очень хорошо освещенным. Затем освещение становилось слабее, по мере того как поезд удалялся от центра столицы. И быстро огни за окном сменила густая ночная февральская тьма, разрываемая иногда тусклыми огнями малых станций, сквозь которые экспресс проносился, даже не сбавляя скорость.

После такого насыщенного бурными событиями и глубокими переживаниями дня и проводов вечером, наши путешественники, выпив принесенный проводником чай с лимоном, немедленно отправились спать на свои полки мягкого купе генеральского вагона, билеты в который приготовил дядя Лазарь. Мальчик и не подозревал, сколько смертельной опасности, тяжких трудов и лишений лихих лет революции и гражданской войны, (а дядя и отец еще и китайской, и финской войн), испытали его старшие родные, чтобы он мог так интересно и комфортно путешествовать.

В Минск поезд прибыл строго по расписанию в 11–00 утра. Здесь их вагон от состава отцепили и подсоединили к другому составу, Минск-Варшава-Берлин. Публика в вагоне изменилась, теперь здесь почти не осталось гражданских лиц, которых и в Москве было не много. Перед отправкой из Минска в вагон вошел молодой офицер пограничник, отдал честь и попросил предъявить документы. Внимательно изучив их, сверив лица, поблагодарил и уже хотел выйти из купе, но был остановлен неожиданным вопросом мальчика: «Товарищ командир, вы здесь тоже нарушителей границы ищите?». Удивившись такому уставному обращению шестилетнего ребенка, и, вероятно, догадавшись по документам, с кем имеет дело, строго ответил: «Так точно, пограничный досмотр, товарищ!». Мальчик вспыхнул от радости и вытянулся по струнке, как не раз делал на заставе при «официальных» обстоятельствах. Офицер взглянул на радостно и широко улыбающуюся мать и тепло сказал: «Хорошую вы нам смену готовите, Елена Моисеевна, спасибо вам». Имя и отчество мамы он запомнил мгновенно, профессионально. Но если бы он знал, какой глубокой болью в мамином сердце отразились эти хорошие слова. «Хватит вам моих троих старших!», – подумала мама, а для этого младшенького она мечтала о другой судьбе – физика, ученого энергетика, но не военного, несмотря на то что военных любила и уважала, да и сама от них была неотделима.

Поезд тронулся, впереди новые старые – польские земли, как в Российской империи, королевство Польское. Как и раньше в России, теперь в СССР, для въезда в новые теперь западно-белорусские земли требовался специальный пропуск, как за границу. Ехать предстояло сутки. Мама в Москве набегалась и наволновалась так, что у нее разболелся троичный нерв. Боли ужасные. Мама закуталась в азиатский шерстяной платок, легла на диван и отключилась, предоставив сыну полную свободу.

В вагоне шторами был приглушен свет. Мальчик пытался себя занять. Долго смотрел в окно, любуясь высокими, стройными, покрытыми снегом соснами и елями, которые пролетали за окном вагона. Но однообразный суровый зимний лесной пейзаж не мог долго удерживать бурную энергию здорового мальчишки, привыкшего к простору и движению. Книга о Синдбаде-мореходе так же ненадолго задержала его внимание. Он посмотрел с сочувствием на лежащую и пытающуюся уснуть маму, затем очень тихо открыл дверь купе и вышел в коридор вагона, пол которого устилала ковровая дорожка со знакомым азиатским орнаментом.

Двери некоторых купе были приоткрыты и или открыты. Мальчик с не скрываемым интересом заглядывал в них. В купе сидели солидные мужчины и очень изредка женщины. Большинство в военной форме. Детей не было. Прогуливаясь по вагонному коридору, он столкнулся с пожилым и очень полным мужчиной в штатском. Заметив любопытного, но скучающего в одиночестве мальчика, «толстый дядя» дружелюбно улыбнулся и спросил: «Скучаешь, дружище?». Так запросто к нашему герою никто из незнакомых людей не обращался. И он насторожился. Ведь на заставе его учили не разговаривать с незнакомыми людьми, а сразу же сообщать о них пограничникам или взрослым. Но к кому обращаться сейчас? Мама больна, знакомых нет. Он быстро пробежался по коридору, заглядывая в открытые купе. В одном из них увидел высокого военного в пограничной хорошо ему знакомой форме. Решение было мгновенным. Мальчик вошел в купе, подошел к пограничнику, вытянулся по стойке смирно и выпалил: «Товарищ командир, там, в коридоре чужой и мне незнакомый человек». В первое мгновение офицер хотел рассмеяться, но вероятно сообразил о серьезных мыслях мальчика и встал. «Спасибо боец, пойдем, посмотрим», сказал он, и вместе они вышли из купе в коридор, где у окна стоял толстый дядя в штатском. Завидев приближающуюся пару, дядя пошел к ней навстречу и спросил: «Что же ваш сын скучает?». К удивлению мальчика, пограничник не стал спрашивать у толстяка документы, но сказал: «Он не скучает, а занят важным делом. Проявляет бдительность».

Взрослые рассмеялись, а наш герой не понял над чем они смеются, но почувствовал уверенность, что толстый дядя не нарушитель. Пограничник пригласил его и дядю в свое купе, где был еще один пассажир, угостил мальчика морсом и разговорил его, «выпытав» все военные тайны, которые хотел услышать. Когда же «боец» рассказал о Москве, кремлевском званом приеме, о заставе на Памире, отце и маме, старших братьях, дяде и Ташкентских родичах, то толстый дядя спросил: «Маму зовут Елена (ЭЛЬКА) Стрелец?» Мальчуган удивленно кивнул головой, что означало: «Да!».

Толстый дядя преобразился. «Веди меня к ней скорее», быстро и взволновано попросил он. «Сейчас мама очень болеет и к ней нельзя», – ответил мальчик. «Мне можно и даже очень можно», – парировал напористый толстяк. Мальчик взглянул за поддержкой на пограничника, но тот с любопытством следил за их беседой и не поддержал мальчугана. Но мальчик не сдавался. Он хорошо уже знал, что во время приступа троичного нерва маму беспокоить нельзя. «Нет, позже», – твердо ответил он.

Словесная дуэль прекратилась, мальчик победил. Но тут вмешался пограничник.

«Вот что, герой» – сказал он, – «Этот неизвестный – знаменитый нейрохирург Соломон Яковлевич Гордон, земляк твоей мамы и очень хорошо ее знает. Наверное, он сможет ей помочь прямо сейчас. Веди его к ней!». Аргументы в устах командира пограничника были вескими, и дальше сопротивляться было глупо. Все втроем пошли к маме. Она дремала на своем диване, крепко укутав голову в шерстяной платок. Ее тело расслабилось, и было видно, что острая боль отступила. Доктор, как его теперь мысленно назвал мальчик, приложил палец к губам и жестом поманил всех вернуться в коридор вагона. Мальчик вышел последним, осторожно закрыв дверь купе. «Приступ проходит, боль спала, сейчас нужен покой и сон. Вы правы, коллега», – обратился он к мальчику.

Вернулись все в купе пограничника, чтобы не беспокоить маму. Доктор рассказал, что они с мамой «с одного гнезда», из Гродно. Обоих первая мировая война заставила эмигрировать вглубь России, на Украину. Затем революция и гражданская война разбросали их в разные края огромной России – СССР, в том числе и в Ташкент, где он познакомился с родителями «коллеги», и конечно сдружился с ними, особенно с мамой, которой, как и ему самому, было нелегко привыкать к Средней Азии. Тогда он был начинающим полевым хирургом, а не знаменитым ученым с мировым именем.

Несколько лет они жили рядом в одном доме в Ташкенте. Много помогли ему в те трудные голодные годы отец и мать мальчика. Знал он и ташкентскую родню отца…

За морсом, чаем и рассказами время пролетело быстро. Дверь в купе была открыта, и увлеченные рассказом доктора мужчины не заметили, что в дверях стоит стройная, красивая молодая женщина, которая внимательно прислушивается к их разговору.

Когда же они ее заметили, то быстро поднялись в приветствии. Наступила пауза, которую нарушил возглас мамы: «СОЛ!», и ответ доктора: «ЭЛЬКА!», и они крепко по-родственному обнялись и расцеловались.

«Вот так нарушитель», подумал мальчик.

Доктор Сол, теперь так называл его мальчик, мама и сын прошли в свое купе, где мама не смогла удержать слезы радости. Она долго разговаривала с Солом на странном непонятном мальчику картавом языке. Он внимательно прислушивался, стараясь уловить знакомые ему слова из трех известных ему языков, но безуспешно. Это был родной язык маминого детства – идиш, адаптированный европейскими евреями немецкий язык. В доме мальчика на нем не говорили, так как его не знал отец. Не говорили и на иврите, т. к. его не знала мать. Вот и получилось, что своих родных языков мальчик и не знал.

Казалось, что мама и доктор Сол никогда не наговорятся. Они вспоминали детство в Гродно в далекие предвоенные годы, еврейскую гимназию, ее учителей, праздники: польские, православные, еврейские, приезд Царя в Гродно в начале. Первой мировой войны, польских друзей детства, эвакуацию, революцию, разоружение городовых, гражданскую войну в Средней Азии, голодную жизнь в Ташкенте в начале 20-x годов.

Нашему новоиспеченному «коллеге» надоело сидеть тихо одному. Очень хотелось пить, но беспокоить маму он не стал, понимая, что разговор с доктором Солом ей очень важен.

Мальчик отправился к командиру – пограничнику. «Беседуют?», спросил командир у мальчика. Он понимал, что маме с доктором есть о чем поговорить. Уже смеркалось, и когда «боец» попросил воды, пограничник решил выйти с мальчиком из вагона в привокзальный буфет, т. к. в поезде морса не оказалось.

Поезд остановился на станции Белосток. Это была пограничная станция между Белоруссией и вновь возвращенными землями – Западной Белоруссией. Наш доблестный боец и его командир пограничник решили сделать вылазку на Белостокский вокзал и попить морс. Как только поезд остановился, они выскочили из вагона на перрон и отправились за морсом в ресторан, ничего не говоря маме. Стоянка была очень короткой, и когда они, наконец, выпили желанный напиток и купили пару бутылочек с собой, поезд уже начал движение. Бросились вдогонку. Успели заскочить в последний вагон, на последнюю подножку. Помогла пограничная форма. Проводник, стоящий на подножке без лишней суеты, принял мальчика из рук пограничника, который сам ловко запрыгнул на подножку уже набравшего приличную скорость вагона. Все были возбуждены и, пройдя в вагон, зашли в купе проводника объясниться.

Командир предъявил документы и билет, а вот с ребенком пришлось разбираться.

Когда прошли в свой вагон, проводник последнего вагона и начальник поезда зашли в мамино купе и попросили ее предъявить документы. Мама ничего не знавшая о приключении своего героя несколько удивилась, немедленно предъявила все требуемые документы. Внимательно просмотрев их, начальник поезда поблагодарил маму, вернул документы и ушел. Мама вопросительно взглянула на сына и пограничника. Но они только заговорщически улыбались. Однако командиру пришлось рассказать маме о случившемся, и извиняться за свою неосторожность. Все обошлось, укрепив в сознании мальчика всесильность пограничников.

А тем временем поезд приближался к конечной точке долгого путешествия, к городу Гродно. Рано утром мама, которая от предвкушения встречи и остатков приступа головной боли почти не спала, разбудила сына. Нужно было подготовить его к не простой для понимания советского шестилетнего мальчика встрече с родными.

Гродно

Для торжественного момента мама принарядилась сама, причесала свои длинные локоны и даже подкрасила губы, что никогда раньше не делала и чем очень удивила сына.

Мальчика одели в непривычный для него костюм и даже повязали галстук. Прическа тоже перетерпела изменения. Очень жесткие черные волосы, торчащие во все стороны как иглы у ежа, смазали бриолином и расчесали на гладкий пробор. Когда мальчик взглянул в зеркальную дверь вагона, то себя не узнал. На него смотрел не вольный обитатель гор, а какой-то прилизанный мальчишка с галстуком, буржуйский сынок. Да и мама с помадой на губах, с рассыпанными пышными локонами, спадающими на ее плечи, в длинном платье, выглядела совершенно необычно. Это уже не была героиня революции и гражданской войны в узкой юбке, кожанке и революционной красной косынке на голове.

И наш герой понял, что надвигаются совершенно невероятные события, которые не могли быть у него на родине в СССР. Тепло, одевшись в шубки и меховые шапки, наши путешественники в сопровождении командира – пограничника и «доктора Сола» последними вышли из вагона, медленно остановившегося поезда. К ним на встречу чинно и спокойно приближалась группа людей, во главе со статным, высоким и совершенно седым стариком, с пышной седой бородой. У всех в руках были цветы. Мама, взяв сына за руку, медленно пошла к ним навстречу, как бы сомневаясь, что это ее родные и вообще, что все это наяву, а не во сне. И чем ближе она подходила, тем быстрее и увереннее становились ее шаги. Наконец, напряжение достигло предела, и мама бросилась в объятия отца, которого очень любила и не видела много лет. «Элька, май таере Элька», повторял высокий старик, обнимая старшую любимую дочь. Все плакали и взрослые, и дети. Мама из рук деда, Моисея, перешла в объятия своей матери, невысокой, тоже благородно седоволосой и очень аккуратно и гармонично одетой женщине 59 лет, которая как ни старалась, но не могла сдержать слез. И затем по – старшинству объятия с братьями и сестрами, Залменом и Лизой, и еще тремя младшими. На это время о мальчике забыли. Он стоял рядом и был так далек от всех этих людей, самых дорогих и близких для мамы, но которым до него, как ему казалось, и не было никакого дела так же, как до командира – пограничника и «доктора Сола».

Мама смутно помнила Залмена и Лизу, а младших сестер и брата пришлось разгадывать, но они сами называли свои имена при объятиях. Все сдерживали слезы и бурные эмоции, охватившие всю семью, Стрелец. Наконец, маме представили детей – ее племянников и племянниц, в возрасте от 16 и до 4-х лет. Всего 8-мь человек, которые родились после отъезда мамы. Каждый из детей, празднично одетый, представлялся сам. Мальчики кланялись, гордо сгибая шею в выразительном поклоне, девочки слегка приседали, прижимая руки к полам пальто. Церемония встречи продолжалась довольно долго. И вот настал торжественный момент. Мама представила сына деду, бабушке, его родным тетям и дядям, двоюродным сестрам и братьям. Все они обнимали мальчика и что-то говорили, но понять он ничего не мог. Сам же твердо повторял выученное «Здравствуйте»! Ни кланяться, ни приседать он не умел и поначалу отнесся к этому ритуалу не серьезно, смех его разрывал. Он на минуту вообразил такое у себя дома, на заставе или даже в Бекташе, и звонко, задорно, по-детски искренне расхохотался, чем озадачил своих чинных родственников. Мама удивленно поглядела на своего Зорюшку, как она его часто звала, догадалась, в чем дело и тоже счастливо рассмеялась. Напряженность и строгая радость встречи, ее чопорная ритуальность, сменились легкой радостью и счастьем родных людей, встретившихся после долгих 26 лет разлуки. Теперь наступила очередь представить родителям доктора Гордона и командира – пограничника. «Доктор Сол» легко вписался в церемонию встречи, поздоровавшись первым с дедом, бабушкой и всеми остальными членами семьи Стрелец на идиш. Мама кратко его представила как соотечественника и друга. А вот с пограничником было сложно. Он не знал ни идиш, ни польский, спокойно стоял в стороне «на страже» вещей приехавших. Мама представила и его, одновременно исполняя роль переводчика. После встречи вся публика с перрона прошла в чистенькое здание вокзала, где опять прошли спец контроль. И вот теперь настало время проститься с командиром – пограничником и доктором Солом, которого никто не встречал. Мама дала им адрес родного дома, который за все эти годы не изменился, и они распрощались. Пограничник прощался с мамой по – военному, отдав ей честь в знак уважения, как жене командира – пограничника. О ее боевой биографии он и не догадывался.

Семейство Стрелец в полном составе, во главе с дедом, который взял за руку младшего внука, вышло из уютного и чистенького вокзала на широкую площадь, ровно вымощенную булыжником. У выхода росли голубые елки. Было прохладно, но снега не было видно ни на деревьях, ни на мостовой. Дедушка помахал рукой извозчику, стоявшему недалеко от выхода из вокзала. В одну коляску все не уместились, пришлось нанимать еще одну. По широкой мостовой въехали в город. Небольшие аккуратные одноэтажные, как правило, с мансардой, дома растянулись вдоль чистеньких улиц. Изредка встречались дома двухэтажные, огражденные красивыми деревянными заборами. Контраст белым стенам кирпичных домов составляли крыши из красной черепицы. Зелень хвойных деревьев вдоль улиц чередовалась с темными стволами лиственных. Очень чисто и аккуратно все это выглядело, как на картинках в книжке «Сказки Андерсена».

Мирный пейзаж этого города дополняли шпили католических соборов и купола православных церквей и синагог. Проехали почти весь город пока добрались до родного дома мамы, где проживало все семейство Стрелец. Большой, но одноэтажный дом с мансардой стоял у самого берега реки Неман. Он был отгорожен от улицы аккуратно подстриженным кустарником, служившим зеленным забором для просторного двора, выходящего дальним концом прямо к крутому спуску к реке. Река еще не проснулась от зимнего сна и была покрыта буро-белым льдом. Соседние дома находились на большом расстоянии друг от друга, что создавало впечатление индивидуальности каждого дома и каждой семьи в нем проживающей. Кроме зеленых оград и расстояния дома ничто не разделяло.

Экипажи остановились у широкой вымощенной дорожки к парадному входу в дом. Первым вышел из коляски дед Моисей, галантно подавший руку бабушке и потом маме, чтобы помочь им спуститься вниз. Наш герой, ехавший с дедом, бабушкой, мамой и ее сестрой Лизой и братом Залменом, ловко выпрыгнул сам, не дожидаясь торжественного спуска старших. Он смело подошел к лошадям, дотянулся до их морд и угостил конфетками, которыми его щедро одарили родные при встрече. Лошади, как и собаки, для него были своими на заставе. Громко и привычно сказал лошадям: «Спасибо!», – чем вызвал одобрительную улыбку ямщиков и недоумевающие взгляды родственников, которые чинно выходили из своих экипажей.

У входа их ждала пожилая женщина, одетая в черное длинное платье, которая с особым вниманием вглядывалась в маму. Когда они поравнялись, женщина и мама обнялись и расцеловались. «Прошу пани до дому», сказала с волнением пожилая женщина. Это была неизменная няня – горничная семьи Стрелец на протяжении 40 лет, на руках которой выросли все шестеро детей и восемь внуков старших Стрельцов. Обняла она и нашего мальчика, что-то ласково говоря по-польски. Все один за другим, по старшинству, вошли в просторную прихожую, обставленную высоченными встроенными шкафами светло коричневого цвета, с зеркалами в полный рост человека. Прихожую освещала люстра из такого же дерева, с четырьмя лампочками в абажурах розового цвета. Такой красоты мальчик нигде прежде не видел. Он стоял в оцепенении и внимательно разглядывал все вокруг. Его никто не торопил, давая возможность привыкнуть к новой обстановке. Уже все разделись и прошли в гостиную, когда к нему подошла мать и горничная, тетя Поля, и помогли раздеться. Затем провели нашего героя в ванную, где он был не менее удивлен ранее невиданным огромным белым корытом – ванной и большим зеркалом. Здесь не было привычного рукомойника, из блестящего крана текла холодная или горячая вода. Такое он уже видел у дяди в Москве. А дома, на заставе, в туалете, висел рукомойник, в который наливали из кувшина воду холодную или подогретую.

Умывшись, дорогие гости, и хозяева сели к празднично накрытому столу во всю большую комнату – гостиную. Во главе стола сел дедушка. Он рядом с собой посадил маму и сына – почетных гостей. Потом села за стол бабушка и все остальные члены семьи по старшинству. Дедушка Моисей выглядел почти библейским патриархом. С длинными пепельно-седыми волосами и седой пышной бородой, в черной шляпе, высокий и солидный, он произнес какие-то очень серьезные слова, как объяснила мама, молитвы, и все принялись за трапезу, сильно проголодавшись на свежем, холодном воздухе.

По сравнению с обедом у Главтети, еда была скромная. Борщ постный, отварная рыба с картошкой, салат из кислых и маринованных овощей. В качестве десерта – печеные яблоки, слегка посыпанные сахаром. К рыбе подали красное вино, но детям его пить не разрешалось. Для них была приготовлена очень вкусная настойка из клюквы. Старшие произносили тосты, и, хотя мама их переводила, все равно они были сыну непонятны.

Непонятны были и сами люди, взрослые и дети, говорившие на неизвестном ему языке и странно ведущие себя. Но дом и обстановка в нем очень понравились. Предстояло еще обследовать большую часть дома и главное, большой двор со спуском к реке.

Когда обед закончился, дети, одевшись, вышли во двор погулять к крутому берегу Немана. Наш герой пошел вместе с ними. Они вели себя очень спокойно, тихо беседовали и казались взрослыми в своих «парадных» одеждах. Ни разговаривать, ни чинно с ними вести мальчик не умел. Он шел последним по дорожке к берегу реки. Лед на реке еще стоял, и хорошо видны были рыбаки, сидящие на скамеечках с удочками у пробуренных лунок.

Памятуя о пояснениях мамы, полученных при пересечении Волги, он решил проверить их на практике. Когда подошли к краю крутого берега, он увидел тропинку, спускавшуюся вниз к реке. Тропа была крутой и местами скользкой, там, где образовались проталины. Однако нашего героя это ничуть не смутило. Ведь в горах на заставе он бегал с мальчишками по тропам и круче, и много выше над быстрой Коксу, и летом, и зимой. Для него было это естественно и буднично.

Ничего не говоря занятым беседой детям, он свернул с дорожки на тропу, ведущую вниз к реке, и начал бегом спускаться. Когда его кузены и кузины (как их представляли) обнаружили отсутствие гостя, он уже был далеко внизу, спускаясь по круче к реке. Они начали что-то кричать, но мальчик не обращал на них никакого внимания, весь поглощенный движением по крутому спуску и желанием увидеть воду подо льдом.

Последние несколько метров, по скользкому спуску он проехал на ногах, как на лыжах, и оказался на льду замерзшей реки. Попрыгав по льду, проверив его прочность, направился к ближайшему рыбаку, находившемуся в 100 м от него. Он и не подозревал, какой опасности подвергался. На реке глубокий снег покрывал лед, но это не смутило мальчика. И такие препятствия для него были вполне естественны. Но шел он медленно. И когда добрался до рыбака и стал за его спиной, наверху за ним наблюдало все семейство Стрельцов, взрослые и дети. По совету мамы никто не звал его и старался не нервничать. Мама это все взяла на себя, зная о хорошей выучке сына к таким ситуациям. Когда мальчик спросил рыбака о воде и рыбе, тот не ответил. Он не ждал кого-либо в гости. Рыбаки это не любят. Тогда мальчик дернул его за рукав. Рыбак оглянулся и побледнел. Ребенок на льду реки, на котором и взрослым находиться запрещалось, да еще в последние дни февраля, когда вот-вот начнутся ледовые подвижки.

«Ты чей?», спросил он мальчика по-польски. Конечно, мальчик его не понял и начал по-русски расспрашивать рыбака о рыбе и воде подо льдом. Дедушка, рыбачивший на льду, старой, еще царской «закалки», знал по-русски, хотя за годы свободной Польши многое позабыл. Он крепко выругался, выдернул из лунки леску, на крючке которой билась живая рыбка, и тем самым сразу же развеял все сомнения мальчика, громко рассмеявшегося от радости очередного открытия.

Живой и звонкий смех мальчика смягчил гнев старика. Он взял мальчишку за руку, свернул все свое рыбацкое имущество, и вместе они пошли к берегу, к ступеням на круче по протоптанной дорожке на льду. Наблюдавшее за мальчиком семейство Стрельцов несколько успокоилось и отправилось к месту, где лестница выходила наверх к мостовой на берегу Немана. Через час мальчик был вручен в целости и сохранности в руки матери и всей встревоженной родни. Дед – рыбак, приведший мальца к родным, был одарен бутылкой самогона, о чем, конечно, ребенок не знал.

Первыми словами мальчика было: «Мама, рыбка действительно живая, и вода подо льдом есть. Ты совершенно права!» Никто из окружающих так и не понял, о чем они говорят. Ни мать, ни, тем более, никто другой не ругали мальчика. Только дед внимательно оглядел его с головы до пят и тихо что-то сказал своей старшей дочери.

Вечерело, когда вся взволнованная компания вернулась домой. Там их ждали бабушка и тетя Поля. На столе все было накрыто к ужину. В центре стола возвышался цветной самовар с большим красным чайником наверху. У самовара хлопотала бабушка. Все расселись на свои места, оживленно обсуждая приключения маленького гостя.

«Теперь держи ухо остро», думали взрослые, «с этим, сорви головой, не соскучишься».

К чаю подали пирожки с ежевичным вареньем и маленькие тарелочки с медом. Неслыханное лакомство для гостей. А вот сахара на столе не было. Перед едой дедушка опять встал, прочел молитву, и только потом вся семья приступила к еде.

Это озадачило мальчика. О Боге он ничего не знал, кроме того, что это сказочный герой, в реальной жизни не существующий. А здесь? Такой серьезный и важный дедушка молится Богу перед едой? Но вопросов он задавать не стал. Столько много событий произошло за один только сегодняшний день, что на заставе хватило бы на месяц. Еще предстояло раздать московский кремлевский подарок детям. Мама произнесла какую-то фразу и все за столом посмотрели в его сторону. Мальчик понял, пора начинать. Он встал из-за стола, прошел в прихожую, где на маленьком столике лежал кремлевский пакет. С трудом приподнял его и принес в столовую. Но сам распределить подарок не мог. Он только догадывался о его содержимом. Решил просить помощи мамы, но она взглядом адресовала его к деду. Тяжелый пакет он положил на стол перед дедом и сказал: «Теперь ты и раздавай». Дедушка раскрыл пакет, покачал головой и попросил Полю принести большое блюдо. Когда красивое фарфоровое блюдо, расписанное цветами, принесли, дедушка высыпал в него содержимое пакета. Все с интересом рассматривали кремлевский подарок: большие конфеты трюфели Красный октябрь, плитки шоколада Мокко, длинные леденцы, круглые шарики шоколада с изюмом, румяные яблоки и бело-зеленные крупные груши, гроздь черного винограда без косточек, и два банана. Это была для того времени неслыханная роскошь. Дед призывно развел руками: «Берите и ешьте, что больше нравится», сказал он. К блюду потянулись нетерпеливые детские руки, и оно быстро опустело. А наш герой был рад, что доставил своим новым двоюродным братьям и сестрам удовольствие. Сам к кремлевским угощениям и не прикоснулся. Для него это было нелегко сделать, такие прелести ему доводилось есть только однажды в Москве по большому празднику.