На суше и на море. Том 1

Поезд на Ташкент уходил в 21–00 вечера, и это позволило нашим путешественникам побродить по Сталинабаду. Оказалось, что рядом с поразившим воображение мальчика центром находится старый город, где узкие улочки и глинобитные одноэтажные дома без окон, выходящих на улицы, были уже хорошо знакомы мальчику по поселку Бекташ.

Поезд на Ташкент был скорым и разместились сын с матерью в купейном вагоне со всеми удобствами, каждый на своей полке, и мальчику казалось, что он совсем большой. Его невозможно было оторвать от окна, хотя стемнело, и за окном почти ничего не было видно.

Утром показались пограничные столбы с Афганистаном. На станции Термез в вагоны и на вагонные площадки поднялись пограничники. Мальчик встретил их как родных, что суровых воинов сперва озадачило, но затем, после разъяснений матери, рассмешило и позабавило. Они «приняли» мальчонку в свой отряд, и в качестве особого отличия старшина надел на него свою пограничную фуражку, что привело его в полный восторг. Он теперь не сомневался, что здесь свои родные пограничники, без которых он и не мыслил возможности безопасного и уверенного существования. Чем ближе подъезжали к Ташкенту, столице Узбекистана и всей Средней Азии, тем больше становились проезжаемые города и тем больший интерес они вызывали у мальчика. Он буквально впивался глазами в каждый минарет, в каждую крепость, каждый большой дом. С интересом рассматривал их из вагонного окна, и требовал от мамы и соседей по купе и даже проводников вагона разъяснений. Такое любопытство не могло остаться не замеченным матерью и вызывало в ней одновременно радостные и тревожные чувства. Ведь совсем недавно, прошлой осенью, она проводила из дома своего самого младшего из троих своих старших сыновей Геночку, который вслед за своими старшими братьями Семеном и Леонидом уехал учиться в Ленинград, в военно-химическую академию. Семен закончил бронетанковую академию, Леонид служил на границе с Польшей, в Либаве. Трое старших сынов пошли по отцовской дороге – служить советской родине. И чуткое материнское сердце обеспокоилось, что и этот столь любимый и столь поздний ребенок долго дома не засидится.

Рано утром следующего дня поезд приближался к Ташкенту. Лил сильный дождь, но было тепло по сравнению с зимней погодой конца февраля на Памире. На вокзале, вооружившись зонтиками и плащами, наших путешественников встречали родственники отца, его братья и сестры и их дети, т. е. родные дяди и тети и многочисленные двоюродные братья и сестры нашего героя, как это принято в азиатских семьях.

Их дома находились недалеко от вокзала, и все они знали о существовании и с интересом ждали своего горного братца и его маму, так навсегда и остававшуюся для них очень уважаемой, но далекой и странной тетей из Европы. Они были одеты в яркие восточные наряды и были очень похожи на таджиков, но говорили на каком-то непонятном гортанном языке?

Встречающие бросились обнимать приехавших «из-под небес». Все что-то бурно говорили. Но когда встречающие поняли, что их родной язык не понимают ни мать, ни сын, слегка смутившись, перешли на очень правильный, сохранившийся в Средней Азии еще со времен ее завоеваний Скобелевым, чистейший русский язык, хотя и узбекский, и фарси они все знали прекрасно.

Домой к старшей тете Тамаре отправились пешком, распределив весь багаж среди многочисленных родственников. Там, умывшись с дороги и отдохнув, сели за длинный стол, который украшали ляганы с волнующе пахнувшим бухарским сладким пловом.

Большой одноэтажный с мансардой дом «Главтети» (как с уважением и любовью ее называли и взрослые, и дети), старшей дочери многодетной семьи деда Лазаря Когана (Кагана), стоял на берегу большого полноводного арыка Салар, среди цветущего фруктового сада. Рядом, через забор располагался городской живописный парк с искусственным озером, парк имени Тельмана, знаменитого немецкого коммуниста – интернационалиста.

Это место, как и сама высокая и по-восточному строго-красивая Глав тётя, мальчику очень понравились. Оно чем-то напоминало ему родной дом на заставе, а строгая красота Главтети была сродни красоте матери, хотя совершенно другого типа. И хотя он еще этого не понимал, но Глав тётю сразу же признал как свою родную, что осталось на всю жизнь.

Все семейство за столом шумно разговаривало на русском, но иногда хозяева, позабывшись, особенно дети, переходили на свой гортанный язык.

Это был древний еврейский язык – иврит, свято хранимый тысячелетиями изгнанниками из Израиля, рассеянными их Господом среди молодых и древних народов Азии.

Разговаривать публично на этом древнем языке в советской Средней Азии запрещалось, а в царские времена его вообще считали одним из среднеазиатских наречий. В царской России людей, говоривших на этом языке, считали сартами, азиатами, и в отличие от европейских евреев в правах не ограничивали, в том числе и в праве оседлости и военной службы. Но все это наш герой узнал только 60 лет спустя, когда начал интересоваться своими корнями.

А сейчас, сидя здесь, в доме Главтети, за праздничным столом, он сделал еще одно важное открытие, что его маленькие двоюродные братья и сестры чем-то отличаются и от него, и от его друзей из шумной многонациональной ватаги на заставе в горах.

Плов оказался очень вкусным. На заставе такой сладкий плов не готовили ни узбеки, ни таджики. Вообще здесь на столе отсутствовали мясо и жиры, а красовались ляганы и кайсы со свежей зеленью, сухими и свежими фруктами. Но что было самым удивительным, на столе стояло сухое красное вино, которое разрешали пить даже детям, как сок. Вероятно, это была еще одна древняя восточная мудрость, которая исключала пьянство в восточных семьях.

День пролетел незаметно, а вечерний поезд на Москву отправлялся в 23–00. В 22–00 вся шумная компания родственников поднялась из-за стола. Младшие дети уже давно спали, т. к. в короткие февральские дни солнце рано садится. Но взрослая половина родни легко подняла весьма скромный багаж наших путешественников и отправилась на вокзал в «пешем строю». Уже выспавшийся наш мальчик бодро шагал со всеми. Не смотря на свои шесть лет, он уже был неутомимым и опытным ходоком, как и все жители гор.

Прощания должны быть не долгими, как при очень кратковременной разлуке. Этой мудрости следуют многие народы и люди, которым приходится часто разъезжать по свету. Поэтому прощание было теплым и очень коротким. Посадив гостей в купейный вагон, наскоро попрощавшись, родственники ушли, не дожидаясь отхода поезда, который был битком набит пассажирами всех возрастов и национальностей. В Москву из них ехали далеко не все. Для этого нужно было иметь особый пропуск. Но до Москвы 3500 км. Множество городов пересекал Турксиб на этом пути.

Устроившись в уютном вагоне, в теплом и просторном купе, сын и мать быстро уснули после бурных эмоций, пережитых при встрече с родственниками. Мерно застучали по рельсам колеса. Впереди трое суток езды до столицы их великой родины СССР – златоглавой Москвы.

От окна мальчика было трудно оторвать. Пейзажи за окном менялись быстро. Уже зеленевшие хлопковые поля и цветущие сады долин Узбекистана сменяли сухие степи казахской полупустыни Арала, где на станциях предлагали всевозможную вяленную и сушеную рыбу, в том числе и балыки знаменитой белой (осетров, севрюг и даже огромных белуг) рыбы и черную икру. Мама накупила всего впрок, учитывая и прекрасный аппетит сына, и желание угостить редкими для них восточными яствами ждущих ее родных в Польше и родных отца в Москве. Здесь наш герой впервые увидел море, вернее Аральское озеро, которое тогда было полноводным и ему показалось огромным. Вода подходила почти прямо к железнодорожным путям. Такой голубовато-зеленной массы воды до горизонта он еще никогда не видел. Местный язык он хорошо понимал, хотя и говорили местные «киргизы» (казахи) с каким-то странным акцентом. И когда он у них спросил, указывая на водную гладь: «Бу нема? (это что?)», впервые услышал тюркское слово ДЕНГИЗ – МОРЕ. Он хорошо запомнил это новое слово, не подозревая, что всего через 17 лет свяжет с ним всю свою жизнь.

Долго еще после отхода поезда со станции из вагонного окна было видно море, от которого мальчик не мог оторвать взгляд. Своей широтой и красотой оно было под стать его родным горам.

А поезд летит и летит, стучат по рельсам колеса, слегка раскачиваются вагоны. И вечером, когда за окном вагона темно, приятно слушать мамино чтение о Синдбаде – мореходе или «Гулливер в стране лилипутов». Да и сам он уже мог читать, хотя и очень медленно. Поэтому ленился и предпочитал слушать, что рассказывают или читают другие.

Еще одним ярким событием, которое мальчик запомнил на всю жизнь, были рассказы матери, навеянные дорогой, о том, как они с отцом в теплушках воинского эшелона ехали из Украины на Туркестанский фронт, воевать с басмачами и устанавливать в Средней Азии власть советов. Как их обстреливали белогвардейские и басмаческие банды, как приходилось браться за винтовку, а то и за пулемет. Как теряли друзей и встречали новых. «Не в барском купе, как сейчас, а в теплушках военного поезда, ехали мы в Среднюю Азию – родину отца, только что поженившись. Это было нашим свадебным путешествием», – рассказывала мама. Шел 1918 год, маме 16 лет. А сейчас, 23 года спустя, мама сама ехала «как барыня, а сын как барчук», в отдельном купе. Трудно было понять, радуется она или сожалеет об этом.

В районе Куйбышева железная дорога пересекала Волгу. Здесь еще стоял лед. С высоты железнодорожного моста было видно множество разбросанных по белоснежному льду черных точек, рыбаков, занятых подводным ловом рыбы. Эта картина огромного моста и замерзшей широченной реки вызвала восторг и недоумение мальчика. Как может замерзнуть такая широченная река? Ведь на Памире даже в суровый мороз и малые речки не замерзают! Куда же девается поток воды в замерзшей реке? Как можно удить рыбу во льду? Ведь она должна там замерзнуть, и как ее вытащить удочкой изо льда? Пришлось маме, красному профессору физики и теоретической электротехники, а ныне из-за жизни на заставе, учителю математики и физики в сельской школе, разъяснить сыну, что большая и глубокая река течет медленно и поэтому замерзает, но не промерзает до дна. Толщина льда не более двух метров. Что подо льдом река продолжает течь, и в ней живет живая рыба, т. к. температура воды в реке подо льдом больше точки ее замерзания. А рыбаки пробуривают лунку во льду и ловят рыбу на удочку, как в обычной не замерзшей реке. Все оказалось очень просто.

«Вот какая у меня умная мама», подумал сын. И в этом он убеждался еще множество раз в течение долгих лет жизни, пока мама была жива.

Москва 1

«Москва, столица нашей родины, Союза Советских Социалистических Республик», торжественно объявил диктор по вагонному радио. Из окна вагона виднелось множество пересекающихся и параллельных рельсов. На некоторых из них стояли и двигались пассажирские и товарные поезда. Чувствовалось во всем и в торжественном тоне диктора, и в звучащих по вагонной сети песням: «Москва моя! Страна моя! Ты самая любимая!», и во взволнованных лицах пассажиров, что поезд уже едет по Москве. Очень плавно минута в минуту по расписанию поезд после трех суток пути останавливается на Казанском вокзале Москвы. Рядом, на параллельных путях стоят и отправляются пассажирские поезда других направлений. Множество суетящихся людей. Идет снег, холодно -21C°.

Вещи уже собраны. Одежда теплая наготове. Нетерпению мальчика нет предела. Но мама что-то ждет. Постепенно вагон пустеет. В этот момент в купе входят два статных офицера и заключают маму и сына в крепкие мужские объятия, вручая маме красные розы. Невиданная вещь зимой на Памире. Живые розы!!!

Так встретили наших путешественников в Москве, двоюродный брат отца Лазарь и мамин старший сын, и брат мальчика Семен. Конечно, это был сюрприз.

Старший на 16 лет брат, уже боевой офицер танкист, высокий и по-спортивному стройный, легко поднял своего младшенького к потолку вагона, приговаривая:

«Как ты вырос, Кебан, такой сильный и смелый, что добрался до Москвы». Это для мальчика было высшей похвалой. И он сиял от восторга от слов старшего брата и встречи с таким могучим и красивым офицером, каким был его новый дядя.

Дядя Лазарь, двоюродный брат отца, действительно был могуч телом и очень красив собой в свои 50 лет. С мамой они были хорошо знакомы еще с гражданской войны, когда Лазарь служил в Средней Азии. Он уже давно жил и служил в Москве, в наркомате обороны и с Еленой (Елей) не виделся много лет. Его дом в Москве служил пристанищем всех родных и сослуживцев, разбросанных по огромной стране, когда они заезжали в Москву. Так было и сейчас.

Выбравшись из вокзальной толпы на привокзальную площадь, все четверо сели в черную легковую машину, поджидавшую дядю, и поехали по широченным улицам и Садовому кольцу к дяде домой, на Поклонную гору. Там стоял трехэтажный деревянный бревенчатый дом, где у дяди была своя трехкомнатная отдельная квартира. Неслыханная роскошь по тем временам.

Кебан, так звали мальчика братья, был оглушен шумными улицами Москвы, полными автомобилей и толпами людей, стоящими у переходов и движущимися по тротуарам вдоль улиц, не смотря на мороз. Такая суета сует его пугала и отталкивала. В легковой «эмочке» он ехал впервые вообще, и по Москве, в частности, и это ему нравилось. Но когда они поднялись в квартиру дяди, он почувствовал облегчение и защищенность, которой так не хватало в бурном потоке московских улиц, несмотря на присутствие мамы, старшего брата и атлетического генерала-дяди. Толпа ему была враждебна. И он воспринимал ее как единое многоголовое, многоликое, много хвостатое чудовище.

Дядя жил один, без семьи, и мама, быстро умывшись и переодевшись с дороги, приготовила наспех завтрак для всех мужчин, с нетерпением ждавших его появления на столе, за которым они дружно расселись. В центре стола букет из роз и красивая бутылка красного вина со странной непонятной надписью. Дядя налил взрослым в высокие фужеры это пенящееся вино, а мальчику в такой же фужер налил красный гранатный сок, и, встав, провозгласил тост: «За столь долгожданную встречу!».

Завтрак длился не долго. Чувствовалось, что офицеры торопятся. И действительно, вскоре они встали из стола и, извинившись, попрощались до вечера. Мама была огорчена столь краткой встречей со старшим сыном и дядей. Но жена военнослужащего привыкла к таким кратким встречам и быстрым расставаниям. Это удел военнослужащих и их семей. Темп бурной московской жизни сразу же дал себя знать. Несмотря на мороз, мама решила посмотреть центр Москвы и показать его сыну. Ведь о Кремле и Красной площади он был хорошо наслышан.

Тепло, одевшись, они вышли на улицу и спустились к ближайшей трамвайной остановке.

«Красная Аннушка» (трамвай А) не заставила себя долго ждать. Они оба быстро поднялись в теплый и переполненный вагон, и трамвай с шумом и грохотом поехал к Киевскому вокзалу. Мальчик на все это смотрел с интересом и опаской. Трамваев он никогда не видел, но о них читал. Грохот вагонов, толпа пассажиров, теснота были ужасной пыткой для свободного горного жителя. И он не видел высоких домов и широких улиц, зажатый в толпе взрослых пассажиров. Наконец, эта мука закончилась. Когда они вышли из вагона трамвая на привокзальной площади, он попросил маму наклониться и прошептал ей на ухо: «Смотри, мама, только меня не потеряй. Здесь никто и никогда меня не найдет». Мама удивилась и поняла состояние сына. Она крепко взяла его за руку, и они пошли ко входу в метро, крупнейшую его станции «Киевская». Опять толпа застилала красоту станции метро. Только на бегущей лестнице эскалатора мальчик заулыбался, взглянув на длинную вереницу лестничных ступеней, уходящих глубоко вниз. В вагоне метро опять толпа. И только на станции «Площадь революции», выйдя из душного вагона в зал, мальчик с облегчением вздохнул и обратил восхищенный взгляд на бронзовые скульптуры героев – революционеров, которыми был украшен этот зал из гранита и красного мрамора.

Выйдя на площадь Революции, остановились у стен музея революции и любовались огромным зданием гостиницы «Москва». Затем пошли на Красную площадь к мавзолею В. И. Ленина, по площади к памятнику Минину и Пожарскому, к Казанскому собору.

Издали любовались рубиновыми звездами Спасской и других башнях Кремля, золотыми куполами колокольни Ивана Великого и других внутренних кремлевских храмов. Конечно, попасть в Кремль и не мечтали. Там великий вождь и учитель всех народов Иосиф Виссарионович Сталин. Совсем рядом этот великий человек – друг и защитник детей.

Даже шестилетний мальчишка уже хорошо это знал. На заставе висели портреты и плакаты с фото Сталина, а его имя повторялось в лозунгах и призывах везде и всюду. Гремели песни: «Сталин – наша слава боевая, Сталин – нашей юности полет, с песнями борясь и побеждая, наш народ за Сталиным идет!». Конечно и мать, и сын были крайне взволнованы грандиозностью увиденного, своей причастностью и близостью к великому Сталину, Кремлю, мавзолею В. И. Ленина – учителя и соратника Сталина. На площади было холодно и, к счастью, мало людей. Можно было совсем близко подойти к мавзолею и Спасским воротам, в которые въезжали и выезжали легковые автомобили.

В феврале в Москве темнеет рано. Бегом припустились в метро, в эту ужасную толпу, которая к вечеру стала еще больше и агрессивнее. Скорее, скорее домой, прочь от этой давки и духоты. Мальчик, привыкший к бескрайним просторам далекой заставы, не мог понять, как Сталин может жить в этой тесноте и жуткой толпе людей. И как вообще могут люди здесь жить? На эти вопросы его мудрая мама ответила, что москвичи все очень сильные, жесткие люди, привыкшие к такой бурной (жуткой) жизни.

К дому дяди Лазаря добрались в сумерках. На входе в дом их остановил часовой, но мама показала ему документы, он отдал ей честь и пропустил к лестнице на третий этаж, где находилась квартира дяди. Наконец, они вдвоем в теплой квартире вдали от шума бушующего городского потока.

Чай, горячий и терпкий из памирских трав быстро восстановил их силы. Наш герой по просьбе мамы прилег отдохнуть и крепко уснул после такого обилия впечатлений, которых в его обычной жизни хватило бы на годы.

Проснулся он от прекрасной мелодии и высокого голоса мамы, поющей незнакомую песню на каком-то странном языке, очень похожем на русский, но более певучем и мягком со многими неизвестными ему словами. Мама любила и умела петь. Ее высокий, очень сильный и приятный голос знали и ценили все ее родные и сослуживцы. Всегда в компании ее просили спеть, и долго просить не приходилось. Как узнал Кебан гораздо позже, маму очень серьезно приглашали учиться в консерваторию, но папа был против, и она стала не певицей, а красным профессором физики.

В большой комнате своей холостяцкой квартиры дядя собрал старых сослуживцев по Средней – Азии по случаю приезда Елены Стрелец, которую хорошо помнили и уважали.

И вот она пела, как много лет назад, в компании старых друзей – однополчан любимую ими украинскую песню «Распрягайтэ хлопци коней». Вся веселая компания дружно подпевала. На заставе мама эту песню не пела, или он ее не слышал, а здесь она звучала как-то особенно торжественно. Выходить из спальни не хотелось. Он знал, что взрослые начнут его обнимать и подымать к потолку. Но ему было приятно тихо лежать в постели дяди и слушать мамино пение. Пусть взрослые думают, что он спит. А он… и снова заснул улыбаясь.

Рано утром его разбудил мамин строгий голос. «Пора вставать, сын». Мама, когда хотела подчеркнуть значимость своих слов, называла его как взрослого – сын. А, вообще, она обращалась к нему по – разному, в зависимости от значимости и темы разговора, от ласкательно уменьшительного сынок, до почтительно – комичного: «Ваше величество, высочество, превосходительство, благородие» и т. п. странные обращения.

Обращение «сын» значило, что нежиться не придется. Мама была уже красиво и торжественно одета в костюм с галстуком и с красной косынкой на голове, памятке гражданской войны. «Мы едем в Кремль на встречу участников революции и гражданской войны. Возможно, там будет товарищ Сталин», торжественно сказала мама. «Быстро вставай и одевайся». Тут уж не до сна. Увидеть товарища Сталина! Что может быть важнее и интереснее!?

Дядина «эмка» уже ждала внизу. Поехали в Кремль к Алтуфьевской башне. Сегодня 23 февраля, день Красной армии. Большой праздник. По этому поводу и была организована правительством встреча ветеранов революции и гражданской войны, на которую сейчас и ехали. У северного (?) въезда в Кремль выстроилась вереница легковых автомобилей, приглашенных на встречу. У ворот пассажиры выходили из автомобилей и шли в проходную, где их тщательно досматривали и проверяли документы. Затем по широкому кремлевскому двору, где снег был убран, по черной брусчатке шли к Кремлевскому большому залу. Среди взрослых гостей были и дети. Их пригласили в отдельное помещение. Наш герой, не ожидавший разлуки с мамой, сперва расстроился. Но вокруг были только дети и сопровождавшие их высокие офицеры, мужчины и женщины, в синих красивых формах, со звездами на шапках. Это мгновенно успокоило мальчика. К военной форме он привык с раннего детства. От нее веяло уверенностью в защите и безопасности.

Ребят повели на экскурсию по кремлевскому двору, рассказали об истории постройки кремлевской стены, дворцовых зданий и церквей. Показали главное здание Кремля, над которым развивался красный флаг со звездой, серпом и молотом, символами единства военных, рабочих и крестьян. В нем, совсем рядом, кабинет товарища Сталина.

Затем детей привели к огромным размерам Царь пушке и Царь колоколу, и рассказали историю их создания и жизни. После осмотра кремлевского двора, все вошли в грандиозный зал, где разделись и слушали концерт лучших артистов Москвы. В основном исполнялись народные песни и танцы. Наконец, поднялись на верхний этаж, где детей ждали вкуснейшие угощения, уже выставленные на столах. Здесь было все, что только могло нашему памирцу присниться. Многих из выставленных яств он никогда до этого момента не видел. Всего было вдоволь и можно было есть без ограничений. Хотелось дивными конфетами набить карманы брюк, но было стыдно. Никто из присутствующих здесь детей этого не делал. Ведь большинство из них на таких приемах бывали и раньше, и хорошо знали, что после угощения, перед прощаньем, выдадут подарки с множеством вкусных вещей. Так оно и было.

Время пролетело мгновенно, как в сказке наяву. Одевшихся детей вывели на свежий морозный воздух кремлевского двора, где их уже ждали родители. Сказка заканчивалась, но самого главного чуда не произошло. Товарища Сталина он так и не увидел, хотя был совсем близко. Сталин встречался с взрослыми, его соратниками по революции и гражданской войне. Мама его видела, и не в первый раз.

Когда возвратились к дяде на квартиру, уже темнело. Там их ждал Семен. Сегодня последний вечер в Москве. В 23–00 поезд с Белорусского вокзала уходил на Минск, и в его составе специальные вагоны следовали в бывшие польские, а ныне западно-белорусские земли городов Белосток и Гродно, конечные пункты назначения наших путешественников.

До отхода поезда оставалось еще много времени. Взрослые чинно уселись вокруг стола с мамиными розами и чашками крепкого чая на памирских травах, и о чем-то очень серьезно разговаривали. Часто в их разговоре звучали тревожные слова: «фашизм, немцы, Германия, война». После сказочной встречи в Кремле, мальчик и думать не мог о какой-то войне, о которой сейчас говорили его самые близкие люди. Но ему хорошо запомнились слова дяди: «К сожалению, война будет и очень скоро». Он вскочил с глубокого дядиного кресла, подбежал к дяде, схватил его за руку и спросил: «Когда?»

Дядя, не ожидавший такой бурной реакции ребенка, который, казалось, совсем не слушал разговор взрослых, пристально посмотрел племяннику в глаза и серьезно ответил: «НЕ завтра». Спокойный и уверенный голос дяди, большого командира Красной армии, успокоил мальчика, и он вновь погрузился в свои детские мысли о празднике в Кремле.

Когда они начали собирать вещи, мама попросила сына особо осторожно упаковать кремлевский подарок и сберечь его для детей своих братьев и сестер в Гродно, где она знала, живется не сытно. Мальчик вспомнил об ожидающих его приезда двоюродных братьях и сестрах и мысленно сравнил их со встреченными в Ташкенте. Но он очень ошибался. В Гродно его ждали совсем другие встречи.

До Белорусского вокзала дядин автомобиль доставил всех четверых очень быстро. Быстрой была и посадка в теплый и очень удобный вагон, где в отдельном купе они и расположились. Брат и дядя внесли слегка располневший от подарков и покупок багаж. Обнялись и расцеловались. Им казалось, что прощаются они совсем ненадолго, ведь обратная дорога проходила опять через Москву. И никто не предполагал, что с сыном, братом и дядей, такими родными молодыми и красивыми, они прощаются навсегда.

Поезд тронулся с перрона очень плавно. Брат и дядя, высокие и статные офицеры, шли рядом с окном, к которому прижались мать и сын, но потом стали отставать, прощально махая руками, и исчезли из вида.