Золотой братик

– Ну, и зачем же эти уловки?

– Не хочу, чтоб все знали, что он у меня есть, – повторил Юм.

– Да ты боишься за него, – мягко сказал Артем. – Ты что, своим не веришь? Почему ты думаешь, что тут ему лучше, чем Дома? Почему ты прячешь его от братьев и Деда?

– Да потому что Дома-то меня или нет, или я пашу, как тварь… Мне что, Деду его сдать на воспитание? Так я Деду его показывал младенцем, и он – ты знаешь, что он сказал…

Они опять долго молчали. Дай внимательно смотрел то на одного, то на другого. Артем поймал его взгляд и усмехнулся:

– Пора что-то решать. Его школа вон уже до нервного срыва довела.

– Я уж понял…

– Юм, ты кажешься растерянным.

– Это так. Надо сначала понять, Нехебхау он или… Просто таг. Но как понять? Понимаешь, несомненный результат будет тогда, когда Нехебхау впервые сделает… выполнит свою функцию. Такую… В возможность которой даже я не верю. Ну, ох, пусть отец прав, это будет – а когда, в каком возрасте? Я не хочу никого из них торопить. Ни Дая, ни тем более девочку. Та ведь совсем малявка, растет как есть – ее нельзя по временам перемещать. Она вообще очень нежная. А Дайка – ты прав, очень не прост. И происхождение его неясно. Пусть растут пока.

– Юм. Но ведь есть же Венок, в смысле – не школа, а Corona Astralis. Он там лежит для Нехебхау.

– Это еще хуже. Они оба, и Дай, и Ника, легко приблизятся к Венку, потому что я их обоих очень люблю. Вот как ты. Но… Миг прикосновения… Я не знаю, что стрясется. Я разве могу рискнуть?

– …Можешь. Должен. Путь Драконов, – помолчав, с испугавшей ничего не понимавшего Дая усталой интонацией сказал Артем. – Не тяни тогда с этим. Ты останешься хотя бы на день? На час? Юми?

– Да. На сколько нужно. Хочу побыть с вами. И… Я сегодня вмешаюсь в ваш Праздник, а завтра буду работать.

– В Храме? Юм, что случилось?

– Захотелось, – сумрачно ответил Юм и лег горячим подбородком на макушку Дая. – Может быть, правда не стоит тянуть… Я решу… В Круге все становится понятнее. И расскажи-ка мне, Тёма, что это такое с ребенком. Он и раньше не часто улыбался, но теперь-то… И такой замученный и все молчит? Артём!

– Ты виноват, – не оглядываясь, сказал Артем. – Сам понимаешь. Но я тоже виноват. Сначала недосмотрел, потом поторопился. Он болел тяжело, вот только выздоровел.

– Он без меня если долго – болеет, – вздохнул Юм и поцеловал Дая в висок. – Энергообмен есть… Дайка зависит от меня здорово, я заметил уже, – Юм все обнимал Дая, поглаживая по лопаткам. А какой у него голос. Родной. Нужный. Единственный. Сердце томилось от сумасшедшей тоскливой нежности. Он всегда так быстро уходит. Как, чем его удержать? И почему нет ни места, ни времени в настоящей жизни Юма? – Дайка, все будет хорошо.

Так говорят, если впереди неприятности. Дай сжался. Стало жарко и скучно, свет совсем померк. Чуть отстранившись от зорко взглянувшего Юма, он долго разматывал пухлый шарф, потом расстегнул воротник. Люггер медленно нес их куда-то под самым потолком неба, и звезды казались дырочками, проткнутыми в черной бумаге. А месяц терминала, наверное, вырезали из фольги от шоколада. Артем рассказал про башню Испытания и про то, как Дай перестал говорить.

– Возможно, это знак, что он готов к инициации, – сказал Юм. – Прав Филин, это Круг. Только… Что-то я не верю. Он ведь еще такой маленький. Я этого не допущу. Пусть лучше молчит, – он приподнял к себе лицо Дая, заглянул в глаза: – А ты не бойся. Верь себе. Да. Ты все равно мой родной, кем бы ты там ни оказался…

Дай потерся об его плечо лбом. Мир снова стал золотым. Юм достал из воздуха его узорчатую золотую шапочку с зелеными самоцветиками:

– Помнишь? – помог одеть, поправил, снова обнял. – Но вообще-то, ты прав, Темка, со сказками пора заканчивать. Но вы меня удивили со школой. Он же считает не намного медленнее, чем я, он в ротопульт залезал и вполне справлялся.

– …Куда залезал?

– В таймфаг. Простейшие пока, короткие треки, конечно, и я на контроле. Он молодец и умница. Я же говорю, он – таг! Обучается с одного взгляда. Я был неосторожен. Пришлось и объяснить. Он научился.

– Ты… Ты изверг.

– Я не знаю, что мне делать, Тёма, – снова сказал Юм. – Конечно, школа как таковая ему не нужна… Ему дом нужен… Ладно. Венок – значит, Венок. Не будем тянуть. Дайка, ты знаешь что-нибудь про Звездный Венок?

Дай помотал головой.

– Если только от тебя, – сказал Артем. – Он и в Храме-то никогда не был… Юмка, ты уверен?

– Сам же говоришь: «не тяни с этим»… И ты прав, как обычно.

Потом начался праздник. Артем их отпустил одних, и Юм, никем не узнанный, старался подбавить к празднику чудес, как мог. Стало некогда думать про непонятный разговор в люггере. К тому же Юм крепко держал за руку или за шиворот, а то и вовсе подхватывал на руки – и они оказывались в новом волшебном месте. Но это все-таки был Венок: школы, стадионы, катки, парки… Везде звучала музыка с серебряными нотками новогодних колокольчиков. В небе по желанию Юма летали огромные разноцветные планеты, мелкие золотые дракончики и старинные парусники. По земле гуляли слоны и клоуны. Все обыкновенные здания превратились в древние замки и причудливые дворцы, а на слонах и верблюдах – пожалуйте кататься. Или в серебряных самоходных санках: они тоже покатались, и как тепло и радостно сидеть у Юма под боком и смотреть на качающиеся чудеса вокруг, на деревья, все покрытые цветными огоньками, конфетами и игрушками – жалко, катались недолго… Ледяные горки… лабиринт… Домики из леденцов… Кружка с горячим сладким молоком, и Юм не торопил, а тоже пил горячее молоко, и узорный пряник они съели пополам… И побежали скорей дальше, потому что – Бал… С елок в школьных дворах и в парках спрыгивали игрушки и танцевали под тоненькие песенки. Всем было жарко, но снег почему-то не таял.

И вот заиграла таинственная музыка и начался Большой Бал. Все девчонки оказались принцессами в платьях с кружевами или феями в совсем уж умопомрачительных нарядах. Маленькие мальчишки в костюмах всяких викингов, волшебников и королей бегали везде и орали от счастья, а те, что постарше, словно впервые заметили своих ровесниц. Да. Хочется смотреть на девочек… Они нежные и волшебные. Даже Юм иногда поворачивал голову и провожал их глазами.

Волшебник Юмис расправил над Венком такой огромный парус чудес, что всех детей, кажется, унесло в те же волшебные страны, где раньше бывал только Дай. Но руку Дая, как и на том прошлогоднем карнавале в старинном городе, Юм не отпускал. Они много где побывали. Даже на слоне покатались: посидели в качающемся зеленом, со всякими золотыми висюльками и колокольчиками, шатре у него на спине. Слон почему-то пах пряниками. И на главной елке были, где Юм устроил такое с пиротехникой, что все просто сели в снег и смотрели в грохочущее яркое небо, задрав головы. И на всяких представлениях были и тоже вмешивались, причем Юм все притворялся обыкновенным мальчиком, небольшим, примерно двенадцатилетним, и даже платье на нем возникло синее школьное – его карнавальный наряд. Все – наоборот, в сказочном, а Юм – в обычном. Точно – волшебник… Вообще-то он таким и был всегда – небольшим. Ой, а зачем этому всемогущему существу детский облик? Детская порой речь, любопытство, подвижность, ровная веселость? Он ребенок. Вот как эти, большие мальчишки, что вокруг бегают. Он вовсе не взрослый, притворяющийся ребенком, он – подросток на самом деле. Почему? А если он вырастет, то каким станет?

Но как следует подумать об этом не удалось. Особенно когда они оказались на огромном катке (кажется, в реальности это – озеро, даже с островами), и там началось что-то совсем уж волшебное, с мерцающими огнями, с огромными снежинками, с музыкой. Дай, оказавшись на коньках, сначала в длиннющем золотом одеянии путался, но Юм спохватился и переформатировал платье на штанишки, и больше Дай от него, хоть он и летал, как комета, не отставал. И научился таким прыжкам, которых раньше даже представить не мог.

А потом музыка стала все тише. И тише. И цветные огни все тусклее. И Юм не прыгал больше, а катился все медленнее, крепко держа за руку. Озирался по сторонам, кого-то искал. И все вокруг тоже перестали кататься: или ехали тихонько к краю катка, к белым островам, или собирались группками, обнимались, поздравлялись, перешучивались. Дай испугался, что праздник кончается, но тут откуда-то подъехал на коньках Артем, а за ним внуки, притихшие, кланялись Юму, а тот лишь кивнул с улыбкой и подтолкнул Дая к Артему. Дай вцепился в ладонь Юма изо всех сил обеими руками: Юм уходит! Сразу поняв его, Юм упал на колени, обнял крепко свободной рукой и шепнул под шапку:

– Ну, пусти меня, карасик. Я сейчас, я скоро вернусь. Отпустишь?

Дай с трудом, как будто долго плакал, вздохнул и разжал руки. Юм сам обнял обеими руками, прижал к себе (Дай вцепился в него изо всех сил), вскочил – и как-то растерянно посмотрел на Артема. Артем что-то понял и грозно велел ему:

– Не вздумай. Рано. Юмка, рано еще!! – и отобрал Дая, похлопал по спине и Даю тоже велел: – Подрасти сперва. Давай смотреть…

О чем это он? А вокруг стало еще темнее и тише. Юм покатился прочь, все быстрее, и за ним оставался ярко-синий сияющий след на льду, а люди перед ним быстро раскатывались в стороны, и он мчался быстрее, быстрее – и вдруг синяя-синяя, темная, как низкая тяжелая нота, вспышка. Юм исчез. Все замерли. Артем, прижимая к себе Дая, тихо сказал:

– Девять.

Новая вспышка, высоко над катком, еще темнее и тяжелее. Артем сказал, внуки за ним повторили:

– Восемь.

– Семь, – прокатилось шелестом над катком.

– Шесть, – тяжелый гул, и небо лишь чуть озарилось.

Все стояли, не дыша, и Даю показалось, что лед тускло светится черным.

– Пять, – разве свет бывает черным?

– Четыре, – такой низкий, опасный звук бывает в таймфаге, когда время начинает сворачиваться в ноль.

– Три, – Дай перестал дышать.

– Два, – в полном мраке существовал только голос Артема и крупные звезды далеко-далеко в небе. Дай ощутил, как к Артему с обоих сторон крепко прижались внуки.

– Один, – выдохнул Артем, а звезды погасли.

Все перестало существовать. Год истек. Кончился.

Ноль?! Сингулярность?

Взрыв синего света высоко в небе, и там, высоко-высоко… Громадный… Дракон мчался по кругу, снижаясь, оставляя синий как молния, сияющий след, замыкая его в кольцо над обручем городков Венка. Он был все ниже, все ближе, крылья в полнеба – какой… какой грандиозный… Какой прекрасный! Все ниже, ниже, и Артем крепче прижал Дая, чуть слышно смеясь, смеясь так радостно, что Дай всем сердцем пожелал, чтоб этот прекрасный зверь в небе оказался не фантомом, как все эти, Юма рук дело, новогодние видения в небе, а настоящим… Ведь водятся же где-нибудь во Вселенной такие прекрасные зверюги? Он потянулся к дракону, вытянул руки – вот бы потрогать! – и тоже засмеялся. Как Юм здорово придумал: всем показать дракона! Такого черного, такого космического! Ох, какая прекрасная зверюга! Как он его придумал, такого ужасного и прекрасного?! Дракон прошел над катком низко-низко – какие лапы, а пузо худое, поджатое… Что-то лапы какие-то уж очень… Настоящие? С когтями… И пахнет он чем-то горьким, дымом? Народ на катке орал и вопил от счастья, скакал и валялся, причем не только пацаны, а все. Оглушительно орали внуки, так громко, что слов не разобрать, что-то про Юмиса и новый год. Артем засмеялся, вдруг перехватил Дая за бока, подбросил в небо, поймал и сказал:

– С новым годом!

Дай засмеялся, прижался лицом к его колючей щеке, потом отклонился, разыскивая взглядом Дракона – ну, или Юма… А, вот он! Юм, сверкая коньками – лед сиял под ними ослепительно-белыми узорами – мчался к ним, а во все стороны от Юма разноцветными огнями разлетался праздник. Артем осторожно поставил конечками на лед, отпустил – и Дай полетел навстречу Юму. Все вокруг стало золотое от счастья. Юм подхватил на руки, закружил. А потом все музыка, музыка – до неба музыка… Еще Юм пел всем новогоднюю песню, а Дай катался вокруг него, как спутник вокруг планеты, старательно выполняя все фигуры, какие знал, и попадая в ноты движениями… А потом они еще катались, катались, и было столько музыки, такой непереносимо прекрасной, что хоть плачь.

Только он быстро устал. Щемило сердце от счастья и усталости, золотой свет стал слабее, мерцал за музыкой, ярче вспыхивая за точной прекрасной нотой – и снова потухая. Юм так быстро катится… какой он сильный… Как холодно что-то становится… Когда совсем запыхался, то перестал его догонять, сел (коньки мешают) на лед – Юм вернулся, упал на колени, заглянул в лицо – Дай сидел на льду и сиял совсем слабенько. Сил больше нету… Юм притянул к себе, и стало тепло… Можно смотреть в бездонное черное небо с громадными, рукой достать, звездами… Голова кружилась. Появился Артем, взял на руки, и они как-то вдруг все втроем оказались дома, и Артем расшнуровывал один конек на Дае, а Юм – другой. Хотелось спать – голову не поднять… Но дома тоже была елка. Громадная, так что Дай голову все-таки поднял. И подарки, и опять всякие волшебные чудеса, и золотая мишура, и огоньки. И среди подарков эта музыкальная штука с клавишами, большая – Дай тихонько сыграл (а что еще он мог им подарить?) самые любимые песенки, а Юм молчал-молчал, слушал-слушал, а потом стал так же тихонько петь. Очень красиво получилось. Потом Юм позвал под елку, и та вдруг заняла весь мир. Пахло смолкой и мандаринами, и на каждой ветке – чудеса: говорящие зайцы или летучий корабль. Юм обнял его, как маленького, и тихонько-тихонько, почти без слов, запел колыбельную. Дай так и уснул, глядя, как на темной колючей лапе медленно кружится большой золотистый шар, и где-то там вверху в ветках путаются летучие разноцветные огонечки.

6. Corona Astralis

Но утром еще ничего не закончилось! Юм никуда не исчез! Он сам разбудил Дая рано-рано, когда за окнами все еще была черная новогодняя ночь, принес молоко и пряники. А Артем их поторапливал. На столе поблескивала новогодними обертками гора подарков – никогда столько еще… Юм выглядел так, будто не ложился, и на голове – совсем уж непонятная система кос. Но, умывшись, он взял и сложно замотал всю получившуюся красоту черной поблескивающей лентой, только длинные серебристо-черные хвосты кос остались свисать на плечи. Еще Юм заставил наряжаться во все новое, непонятное, тоже многослойное и золотисто-зеленое, а шапочку можно старую, любимую с зелеными камешками. Ну да, праздник, первый день года – только почему Юм так строг и тих, а Артем напряжен? Он тоже был в праздничном. А Юм платье надел простое, черное, похожее на рубашку, и потом прямо так, в нем одном, вышел на мороз. Но ему никогда холодно не бывает… Юм затолкал Дая на заднее сиденье и сам влез, обнял. На беленьком сиденье рядом с Артемом лежала высокая охапка особенных одеяний Юма, антрацитово-черных, пугающе поблескивающих мелкими прозрачными камнями.

Опять они летели втроем высоко-высоко, прямо под колючими звездами, наверно, там, где летал ночью волшебный дракон… Какая напряженная тишина. Что это значит – Юм будет работать? И куда теперь? Это все вчерашний разговор про «нельзя тянуть»? Тонкая легкая рука лежала на плечах Дая, но казалось, что Юм где-то далеко. За много-много веков, за много миль. Это уже было совершенно иное существо, чем тот, кто недавно разбудил. Очень далекое. Тоскуя, Дай все косился на точный профиль Юма, напоминающий что-то невозможно древнее из исторических энциклопедий. Хотелось спать, мерещились вчерашние слоны, блеск и стук коньков, музыка, дымчатые переливающиеся планеты над верхушками елок… Синее сияние… Жизнь не казалась явью, потому что вот он – Юм. Как это так: здесь, в Венке, в люггере Артема, где тут вот рядом на заднем сиденье лежат какие-то папки с документами, – и Юм здесь на самом деле? В реальности? Нежный пламень расправляется в душе, если прошептать про себя его имя: «Юмис». И получается, что этот пламень всем видно – вот, на всем золотая дымка, это ведь его свет… Только бы Юм не уходил.

В темноте они сели возле огромного здания. Это храм? Ну да, это главный Храм Венка, Дай видел его на картинках. Зачем они вообще, храмы? Юм выскочил наружу, сгреб с белого сиденья черный ворох. Артем что-то очень заботливо помог Даю выбраться, а Юм вдруг уронил в снег тяжело осевший ворох, наклонился к Даю, взял горячими ладонями за лицо, прислонился лбом ко лбу и посмотрел в глаза. Обожгло синим. Ой. А Юм коснулся губами его лба, выпрямился, отступил, подобрал свое черное одеяние и, оставляя клочья мрака с нерасправленных крыльев ненадетой одежды, исчез в темноте. Дай разом погас и растерянно посмотрел на Артема. Тот взял за руку:

– Он тебя очень любит. Ты об этом всегда помни. Только ты еще помни, что ему тяжелее. Ему тяжелее всегда. Вот здесь – для всех здесь небо с землей встречается, а ему… Не пойдем пока. Не надо ему мешать, для него это страшное место. Как он преодолевает-то это всегда…

Храм – страшное место? Тут с Юмом что-то стряслось? Дай посмотрел на небо и темные огромные очертания здания. И так ясно, что Юму тяжелее, чем всем. Пусть он волшебный и все может, но ведь вся эта жизнь, весь этот мир так зависят от него! Как же это может быть легко?

Под снегом на земле исподволь засветилась и замерцала голубым огромная, уходящая за храм дуга. Потом полыхнула светом, вставшим стеной до неба и осветившим все вокруг. И возникло ослепительно белое, как кусок дня, огромнейшее волшебное здание, такое прекрасное, как если бы оно было во сне. Храм мерцал искрящимися гранями каменных линий и сиял, как днем. А вокруг ночь и зима… Небо гудело. Артем непонятно сказал:

– Хозяин пришел. Смотри, он с первого же мига контур максимально заполнил, а сейчас еще всего Дракона впряжет. Видно, больше не может, если решил объявиться. Правда, все уж вчера обрадовались, что он здесь…

С неба, серебристо вспыхивая, как медленный крупный звездопад, садились машины и выпускали людей. Дай потянул Артема вперед. Надо за Юмом – бегом. Юм не должен быть один. Особенно там, среди сплетения всех этих космических змей энергий и чар.

Огромные двери. Внутри – тепло, светло и так многоцветно, что внутри мгновенно полыхнула радость и сделала горячим, сияющим и легким. Артем куда-то дел его куртку, и все время крепко держал за руку, и что-то серьезно втолковывал. Дай кивал торопливо, и все порывался бежать найти Юма, чтоб помогать. В конце концов Артем его даже встряхнул и рявкнул:

– Нельзя! Тут будь. Я тебя сейчас спрячу, и попробуй только высунься. Таким маленьким, как ты, вообще здесь быть запрещается, понимаешь? И Юму ни в каком случае мешать нельзя! – лицо у Артема было непривычно светлым, и Дай испуганно понял, что он бледен от тревоги. – Ну что же мне с тобой делать! Даюшка, ты меня слышишь? Он же рискует сейчас всем. Всеми планетами, всем Драконом. Собой, тобой. Ты к нему рвешься, но пойми ж, он ведь работать будет, он ведь Астропайос Дракон. А это Храм. Горизонт событий. Да если он даже в одном вздохе ошибется, в одной ноте – все, гекатомба. Это же космос, в конце-то концов… А тут только детей сейчас тысяч пять будет.

Дай обхватил Артема, показывая, что наконец все понял и не побежит искать Юма. Стал рассматривать, где оказался. Разные оттенки синего, голубого, черного, белого камня переливались мозаикой на уходящих в высоту стенах, пронизывающие их золотые узоры кружили голову странными, томительными линиями, в которых таился невыразимый, мучительно необходимый смысл.

А вокруг становилось многолюдно. Впереди собирались и выстраивались дугами большие дети, много-много, в черном и белом. Что-то делали высокие взрослые в черной старинной одежде.

– Мне пора, – Артем поднял его и поставил в глубокую нишу в стене, под ноги какой-то огромной статуи. – Тут будь. Ты маленький, а народа будет – тысячи. Снизу ты ничего не увидишь, а отсюда – как раз. И потом не слезай. Жди нас.

Он отошел и сразу потерялся во вдруг заполнившей огромный зал толпе. Все входили тихо, стараясь бесшумно ступать, но зал заполнял шелест, наплывало тепло. Много взрослых, и, наверное, впятеро больше разного возраста детей, от десятилетних до старших, которые отличались от взрослых лишь тонкой легкостью и горячим блеском глаз. Все в праздничной новогодней одежде, красивые и устремленные к понятному Даю источнику. Они тоже хотят видеть Юма. Жаждут. Некоторые, проходя вперед, замечали его, притаившегося у ног статуи, в этом поблескивающем, как елочная игрушка, платьице. Улыбались мельком, правда, тагеты задерживали взгляд, оглядывались даже, что-то говорили друг другу. Непонятно.

Конечно, что-то он слышал о Храме Венка. И зачем вообще нужны Храмы – для праздников? Юм как-то связан с Храмами. Да еще Артем сказал – Юм хозяин этого всего? «Горизонт событий»? Что это? И как еще он сложно Юма назвал? Дракон как-то там? Интересно. И боязно.

Никогда раньше Дай здесь не был, и что это за вместилище счастья, невидимым синим огнем сгустившегося под далеким куполом – не знал. А потом можно будет прийти сюда снова? Здесь хорошо. Хотя, наверное, без Юма здесь все не так. Сейчас-то это ведь именно он заставил сиять всю эту каменную громаду.

Дай глубоко дышал. Этот невидимый огонь Юма, преломляемый и умноженный Храмом, превращался в нем в стремительный ток жаркой живой крови и сумасшедшую радость. Дикий и ослепительный, солнечно-синий свет наполнил его до макушки. Он поднес ладошки к лицу – они светились напряженным бело-золотым, нежным огнем, вздрагивающим от пульса – куда ярче, чем когда-либо. Он не хотел, чтоб это видели чужие и отодвинулся дальше в нишу, спрятался за каменную одежду статуи. И тут вдруг еще заметил: если касаться холодного темного мрамора, в камне вспыхивало и медленно угасало светлое пятно, высвечивающее крупинчатую структуру. Вот под ногами – целая лужица такого же белого, как солнечный снег, света, тоже вздрагивающего за горячо толкающимся в груди сердцем. Дай подумал, отколол от воротника тяжелую брошку из синих аметистов и золотистых мелких топазов. Она была старинной, ее, превращая вчера в сказочного восточного принца, вместе с кучей еще всяких красивых старинных украшений на него навесил Юм, когда ехали на слоне. Это все они потом еще дома на елку повесили, но брошечку – да потому что камни были настоящие, живые – Дай оставил себе, играть. У брошки была толстая золотая игла застежки. Дай отодвинулся еще, в самую темноту за каменным подолом. Прижмурившись, ткнул тупой иголкой себе в большой палец. Больно почти не было, а кровь и не светилась, как он ждал, только дрожал яркий отблеск на густой капельке. Дай присел и аккуратно капнул ее на темный мрамор. С глухим толчком сердца внутри камня брызнула такая яркая вспышка, что он подскочил и засмеялся. Не удержался и еще два разика капнул, ахая от сладкого испуга при ударе света, потом сунул занывший палец в рот. Сжимая брошку в ладони, осторожно выглянул – а народа-то! Стоят тесно, дети помладше впереди, у приподнятого в центре огромного круга, исчерченного поблескивающими линиями. За кругом, у сияющей стены, хор в белом и черном, оставляя проход в темноту, клубящуюся синим. Там, в приподнятом круге, где сияет черный лед пола и металлические линии, скоро появится Юм. Он будет делать что-то важное для всех… Дай раньше два раза видел, как Юм колдует-танцует для чего-то важного и непонятного. Это было ни на что не похоже и так красиво, что не могло быть наяву. А теперь – что, может? В реальности? На самом деле? Там, под камнем и линиями круга, Дай чувствовал тех же просыпающихся знакомых змей разных энергий, сильных и опасных, которых Юм должен зачаровать и заставить сделать что-то хорошее. Но ведь сейчас-то все на самом деле, а не в сказке? И вчера, все эти слоны и елка – это ведь тоже все на самом деле? Не сон ведь?

Шорох и плеск голосов, как теплая вода, переливался у ног Дая. Он присел, чтобы казаться незаметнее; смотрел на людей, снова разглядывал кружащие голову линии на стенах. Кое-как приколол брошку на место. Казалось, что камешки щекотятся, если их неплотно трогать пальцем. А капельки крови на мраморе так и остались светящимся следом, яркими золотисто-белыми пятнышками, а сами исчезли.

Внезапно что-то произошло – натянутые радостные нервы вздрогнули и застонали. Это запел хор. И эту мелодию всегда мурлыкал Юм, когда усаживался у маршевого пульта своего корабля. А большие люди в черном, там, в круге, что-то совершали непонятное, будто очень медленно танцевали, и любой шаг, любой взмах широкого рукава, оставляющего в воздухе шлейф из рассыпающихся и тающих искринок, обладал почти уловимым смыслом. Как линии каменных сияющих узоров. Будто это было подсказкой, знаком, уравнением, которое нужно решить по знакомой формуле.

Он прижался к статуе. И неожиданно почувствовал, как ее наполняет добрая живая сила. Поднял голову, но статуя была такой большой, что он ничего не разглядел, кроме раскрытой над ним защищающей каменной ладони. А он даже не знал, кто это и как его зовут. Но он понял всем существом, что эта ладонь точно так же раскрылась бы над ним, если бы статуя вдруг ожила. Он улыбнулся и прислонился к согревающемуся от его тепла мрамору.