Золотой братик

В столовой – завтрак, но есть не хочется. В окна сквозь искристые ветки заглядывало ярко-синее небо, и Дай решил, чем заняться. Давно мечтал. Побежал – потом пошел, потому что от бега в голове стали колоться и кататься тяжелые колючие шарики боли – к себе, нашел в шкафу тяжелую сумку с коньками. Каток-то близко. То есть не каток, а озеро. Громадное. А что его снегом засыпало, так это ерунда. Артем не рассердится, наоборот, он любит, когда Дай играет на улице и «дышит воздухом». И никакого тренера нет, чтоб запретил прыгать… А волки… Ну, они ж невидимые, как они помешают…

Пробирался он до озера долго, лез от расчищенной дорожки по глубокому снегу между больших деревьев. Добрался, запыхавшись. Голова разламывалась, но все равно от мороза противный жар прошел. Дай оглядел идеально ровную, нетронутую, белую пушистую плоскость. Почти бескрайнюю. Улыбнулся. Тут хорошо. Потом – устроил небольшую метель. Минутки на три, только чтобы запахло глетчерами, и даже развеселился. Потом еще подморозить рыхловатый лед… Правда, голова закружилась, но он съел немного снежку, и прошло.

Ну и что – из школы выгнали.

Это еще не беда.

И к ребятам можно будет в гости приезжать и играть. А Торпеду с Сережкой Артем разрешит, наверное, и сюда позвать.

Артем ведь его никогда не бросит. Он обещал.

Освободившийся, идеально ровный лед показался громадной тарелкой, вровень с краями налитой небом. Страшно ступить, и он несколько минут смотрел, как в голубой глади льда отражаются замершие, покрытые инеем темные верхушки сосен и кедров. Потом сел прямо в сугроб, мягкий, уютный, скинул ботинки, в которые набился снег, быстренько обул коньки. Новенькие, легкие, холодные, с серебряными звездочками на лезвиях.

Никого нет. Никто не скажет, что можно, а что нельзя… И он попробует и петлю на носке, и все реберные прыжки… Хотя бы в два оборотика… И всякие детские фонарики и змейки… Наконец Дай решился и перелез через наметенный вал снега на лед, и еще минуту смотрел, как небо во льду сияет и переливается. Он никогда еще такого гладкого-гладкого льда не видел. А если прямо под ноги посмотреть, то там подо льдом темно, и загадочные ходят глубоко пузырьки. Там же вода. Но озеро не глубокое, Артем говорил, почти до дна зимой промерзает, так что не очень страшно.

Дай оттолкнулся и тихонько поехал. От счастья и красоты защекотало затылок, и, сначала вразнобой, а потом все более связно зазвучали нотки – и будто не только в уме, а во всем – в сердце, в грудной клетке целиком, в руках и ноющих от жадности скользить ногах, и особенно щекотно под ребрами… музыка сложилась. Выкатывая ее в движение, он описал круг, потом вспомнил подходящий вираж и пару минут отрабатывал плавность движений. Юм, когда работает, все делает очень плавно. Надо так же. Хочется, чтоб все было красиво, каждая дорожка, каждый каскад простых движений, и попадать в ритм и умные нотки, звучащие внутри и щекочущие под коленками… К тому же, если плавно, то в голове никакие колючки никуда не вонзаются… Простые прыжки и каскады получалось без усилий, на хорошей скорости, может, потому, что никто не смотрел, только деревья. Голова перестала болеть, потому что холод остудил горячий лоб. Но во всем послушном теле Дай ощущал непонятную истому, почти тоску. И становилось жарко. Он скинул на лед пухлую куртку, помчался быстрее, стал прыгать выше. Счастье. И красота.

Потом исподволь загудело небо, Дай даже не осознал, что это такое слышит, пока низко над озером не прошел знакомый люггер. Сел Артем прямо в сугробы берега. Дай остановился, ощутив, как неправильно быстро колотится сердце. В голове снова стало горячо. Он поехал к вышедшему Артему, поманившему рукой, но захотелось напоследок еще прыгнуть, и он раскатился сильнее, толкнулся ребром и в густом сопротивляющемся воздухе вывел собой идеальную амплитуду двух оборотов прыжка так плавно, что почти невесомо приземлился и, сияя, прокатился метров десять до Артема на одном коньке.

– Чудо мое, – улыбнулся Артем. – Ты нашел себе новое волшебство?

Дай смутился. Волшебство? Просто нравится кататься. Потому что красота.

– Ты точно раньше не учился?

Дай помотал головой. Смутно он помнил под всеми бесконечно отсмотренными уроками фигурного катания что-то давнее: то ли музыка, то ли просто тихое мурлыканье Юма, шорох коньков, какое-то бесконечное, подземное холодное пространство, идеальный синий, почти черный лед близко-близко – он сам, тепло закутанный, едет в санках, которые тянет за веревочку катящийся на тускло посверкивающих коньках Юм. Дай везет, прижимая варежками к пузу, черный рюкзак Юма (там пряники и термос) … Но это было давно-давно. Замерзшее озеро под глетчером? Там было темновато, все синее… Юм катался, да, но Дай думал, то это он, как обычно, делает собой какое-то красивое волшебство… И хотел так же.

– Эй, задумчивый. Я за тобой, – сказал Артем. – Поехали на праздник.

Музыка внутри оборвалась. Ой. Какой праздник?

– Начало каникул, забыл? А куртка где? – Артем помог найти в снегу затерявшиеся ботинки, посадил Дая на капот люггера, стал распутывать заледеневшие шнурки на коньках: – Что ты узлов тут напутал… Зачем куртку снял? Ты что делаешь? Простудиться хочешь? Нет, ботинки обувать не будем, ледяные же… Пусть согреются.

Артем стащил с его застывших ног коньки, взял за бока и скорее сунул в тепло салона, в белое креслице и даже пристегнул сам, как маленького; закинул назад куртку, холодную, пахнущую льдом, башмаки и коньки с заледеневшими шнурками, сел за руль, и, поднимая машину мимо деревьев так плавно, что Дай успел заметить нетронутый ветрами, слежавшийся в развилках веток тусклый снег, сказал:

– Ты, мой удивительный, знаешь, какие ты вчера задачки решал? Вступительный тест Венка. Учителя твои… В замешательстве. Ну, где ж ты всего этого нахватался, а, молчун? Умник. В школу больше не пойдешь. Маленький ты для нее, так будешь учиться… Проживешь каникулы у меня, а там решим. А сегодня праздник.

Это не его праздник. Голова болит. Ой, болит… Но если Артем велит, значит, он должен? Но он ведь не заслужил – со своими ужасными оценками… Из школы что, выгнали? А ребята? Дай вздохнул. Люггер висел высоко в голубом небе, только седой лес внизу быстро катился от горизонта назад. В салоне тепло – опять стало тягостно и жарко, повело в сон. Лицо стало тяжелое и горячее, и он стал студить ладошки о керамлит окна и прикладывать ко лбу и жарким щекам. Артем покосился:

– Жарко? Это ты накатался, вон какой румяный. Если пить хочешь, то в дверце вода, бутылка синяя.

Дай вяло попил невкусную минералку. Артем посмотрел пристальнее:

– Ты опять вареный… Расстроился из-за школы? Из-за своих ребяток?

Дай кивнул.

– Но ведь ты с ними-то в последнее время даже не играл?

Дай пожал плечами. Как объяснить, что, хоть они намного крупнее, но – не взрослее? Что с ними – неинтересно? Но они… родные?

– Зря я тебя без присмотра оставил.

Дай виновато улыбнулся. Но ведь он же ничего плохого не натворил. Покатался только. Почему он раньше Артема боялся? Ведь свет, которым сияет ясноглазый и всемогущий Юм, в самом Артеме тоже сразу бросается в глаза. И еще в нем что-то… Доброе… Дай устал и прислонился виском к защитному мягкому выступу подголовника. Какая убаюкивающая эта линия плавного полета над лесной шубой… Слишком жарко и одновременно колюче холодно. Артем встревожился:

– Да что с тобой? Спать хочешь?

Дай кивнул. Артем еще что-то сказал, но Дай слышал уже неясно, сквозь неодолимую жаркую лень. Артем ледяной рукой потрогал лоб. Глянул расширившимися, ярко-серебряными глазами, секунду еще летел прямо, а потом резко переложил люггер на другой курс.

Ну, вот… Докатался. Госпиталь. Белые коридоры, палата с окном в лес, врачи. Уколы, таблетки, микстурки, горячая подушка, жесткая пижамка… Все, заболел. Артема не было, работа, – но он оставил, как привет, книжку с картинками. Да и вокруг были врачи, которых Дай немного знал. Няня сидела у кроватки и никуда не уходила, давала Даю понемножку какое-то кислое теплое питье и тихонько читала оставленную Артемом книжку про смешных зайцев. Картинки – еще смешнее, Дай их разглядывал долго и смеялся бы, если б горло так не болело. А так лишь улыбался. Лежал пластом.

Совсем уж плохо было только в первые день и ночь. Потом он всего лишь чувствовал себя тяжелой ватной куклой, промокшей от лекарств и пота. Только тоненькие проволочки нервов натянулись внутри так туго, что плакать хотелось. Но он терпел. Кроме вечеров, конечно, когда, просидев с ним часок-полтора, уходил навещавший Артем. Он оставлял книжки, маленькие игрушки и тяжелые, милые, с липкими капельками смолы, темно-коричневые кедровые шишки. Даю нравилось их расколупывать и вынимать крепкие орешки. Или даже просто нюхать… Вот после ухода Артема он и нюхал. И плакал. Голову прятал под одеяло, чтоб никто не видел.

Больница оказалась местом не страшным, а скучным, привык он быстро. Взрослые – тихие и заботливые. Других заболевших деток он не видел и не слышал – да были ли они в соседних палатах? Наверно, он один такой дурачок, что заболел. Днем с ним сидели няни, читали книжки, играли в лото, заходили добрые доктора – а ночью была открыта дверь в полутемный коридор, и там неподалеку, в налитой от пола до потолка стерильной тишине был дежурный доктор. Не страшно, но надо терпеть медленное, вязкое движение времени. И лечение надо терпеть. Он терпел, когда светили в горло каким-то зеленым светом, жевал честные беленькие таблетки, потому что ему нравилась их рассыпчатая горечь; давился липким сладким витаминным сиропом, пил соленую скользкую водичку, которая тут же проходила насквозь обильным скользким потом. Ласковые нянечки помогали переодеть рубашку, приносили на белых больничных тарелочках пахучие яркие фрукты. Тесный ошейник на горле, от которого было больно глотать, ослабел и исчез; и разрешили вставать. Дай стал включать экран на стене против кроватки, выбирал сказки. Только ни одну до конца не досмотрел – или сразу становилось неинтересно, или уставал от шума, криков, звона и мельтешащих приключений. Или внезапно так жалко становилось всех этих выдуманных людей, что слезы потоком лились. Совсем стыдно.

Предновогодние праздники Венка смотреть легче. Сказки, спортивные соревнования, интеллектуальные турниры, фильмы о достопримечательностях других планет, о заповедниках и музеях, о космических путешествиях и о самом Венке – Дай не уставал. Полюбил эти картинки счастливой жизни, так хорошо согласованной с голосом звездной бездны, которая их всех несла и напоминала о себе кораблями и месяцем самого большого терминала в вечернем небе и черными огромными, полными звезд и планетных шаров картами в каждом классе. Раньше упоминания о космосе будили в душе болезненный слезливый отзыв и тоску по Юму, а теперь – недоумение: как он сможет справиться с жизнью в этом огромном красивом мире без Юма? Мир такой большой…

5. Новогодний дракон

Утром последнего дня года ребята прислали Даю шесть рисунков, ярких, переливающихся от блесток и приклеенных пластмассовых снежинок, и открытки с пожеланиями новогоднего счастья. Дай разложил рисунки на одеяле и долго любовался. А потом все-таки заплакал. Но он так легко плакал теперь, что слезы ничего не значили.

Экран показывал снежные елки и детскую суету. Артем вчера вечером не пообещал, что приедет. Да, у него сегодня дел впятеро больше, чем обычно, потому что завтра самый важный, главный праздник в Венке. Важнее даже летнего равноденствия, потому что звезда Айр появилась именно в новогоднюю ночь по воле Сташа Астропайоса… Даю, правда, не верилось. Такая же легенда о прошлом, как и все остальные. Из-за этой легенды у Артема сегодня времени нет – Дай все понимал, но хотелось ныть и плакать.

Дежурный врач принес маленькую игрушечную елочку, которая пахла почти настоящим хвойным запахом, и коробку с крохотными невесомыми елочными игрушками. Дай возился-возился с этой елочкой: наряжал, вплетал между лапок тоненькую мишуру. А потом опять вспомнил, что Артем может и не прийти, что у него на руках несколько тысяч детей. Минут десять пришлось смотреть в потолок, чтобы слезы не вылились.

После обеда няня – куда веселее выглядевшая, чем обычно, принесла большую коробку:

– Смотри-ка, заинька, что тут для тебя. Еще вчера Артем привез, да волновать не хотел.

В коробке было что-то очень праздничное. Волшебное почти, новенькое, черно-золотое, даже не сразу понять, что это одежда. Он потрогал пальцем шелковистую ткань и замер. Няня улыбнулась и, ошеломленного, быстренько увлекла в ванную и деловито выкупала. Она вообще-то няней не была, она просто еще училась на старших курсах медицинской Академии. Большая такая девочка. И она всегда смешила Дая, и сама веселилась и что-нибудь придумывала хорошее. И сейчас она чем-то таким вымыла ему голову, что тусклые волосы вдруг стали тяжелыми и пушистыми, и они их долго сушили и заплетали в сложную красивую косу с названием «дракончик». Потом началось торжественное одевание. Может быть, маленький Дай казался этой веселой девушке кем-то вроде куклы, но она возилась с ним так самозабвенно, что даже жмурилась. Одежда – как на картинках в учебнике истории: платьев два, и еще непонятная пелерина, но няня довольно быстро разобралась. Толстенькие черные штанишки, потом мягкое нижнее платье, все золотое и нежное, как девчоночье, и очень длинное, сверху второе, покороче, тоже золотое, но тоном темнее, с черными тонкими вышитыми узорами, с широкими рукавами и капюшоном. И еще эта штука, пелерина или как там ее, уже наоборот, черная с золотыми узорами. Такое только на новый год носить. А из коробки няня еще длинное-длинное черное пальто достала, тоже с капюшоном, длинным-длинным и с кисточкой, и все – с узенькими золотыми узорчиками. И золотисто-черную узорчатую шапку… И мягкие теплые сапожки… Только пока это надевать не надо… но они примерили, чтоб полюбоваться.

В зеркале стоял какой-то принц старинный. Там далеко в Плеядах, в золотых дворцах он был таким. Даже шапочка похожа. Зачем в больнице такие наряды? Артем ведь это все привез и велел нарядить? Вдруг отпустят, он ведь почти здоров? Няня помогла снять пальто и сапожки, чмокнула в щеку и убежала. У всех новый год… Но Артем все не едет и не едет… Ему некогда… Дай посмотрел на свою маленькую грустную елочку. Прилег на застеленную кроватку. То смотрел на тихую елочку, то разглядывал и трогал на себе черные и золотые узоры. Потом наконец сообразил, что, если Артем не придет, то придет Юм. Ведь – новый год. Он всегда приходит в новый год… Он обещал…

Проснулся в синем сумраке от острого свежего холода и счастья. Наклонившийся Артем – пахло снегом и морозом – тихонько спросил:

– Спишь, Дайка?

Дай обхватил его, шурша своими золотыми широкими рукавами, прижался изо всех сил.

– Ласковый ты мой малыш, – вздохнул Артем, выпрямляясь с ним на руках. – Ты уж меня прости, что я так долго. Ждал, не ждал? Ждал… Ну-у, не плачь уж. Да не бойся, я ведь понимаю, почему. Нежный-то ты какой, оказывается. Душа сразу за ребрышками… Давай-ка одеваться. Хорошо, что ты поспал. Праздник впереди… А красивый-то ты какой! Понравился наряд? Я подумал, раз карнавал – будешь волшебным царевичем…

Карнавал?!! Царевичем?

На улице стыли черные очерки елей в блистающем легийской галактикой небе. Снег под ногами повизгивал от мороза, дышать студеным воздухом – весело и вкусно. Пар от дыхания мгновенно замерзал мелкими искринками на толстом шарфе, которым поверх черного капюшона и шапки замотал Артем. Сидеть на заднем сиденье – чтоб не измять в детском кресле наряд – просторно и холодно. Зима снаружи пахла яблоками, была простой и прекрасной, но такой волшебной, что он верил: Юм совсем близко и вот-вот появится.

Люггер взмыл в праздничное светоносное небо, устремляясь, как почудилось Даю, прямо под жемчужную дугу легийской галактики. Ее видно из Венка только зимой, да и то не всю, и лишь ранним вечером. А летом – только свет над горизонтом… Никто и не поверит, что он там уже был. Это там – золотые города и узорчатые дороги, там белая лошадка пони и волшебные игрушки. И туда без Юма никак.

Внизу вдруг засияло, рассыпалось разноцветными игольчатыми гроздьями, и Дай прилип к окну. Артем засмеялся и облетел вокруг неистовствующего фейерверка; поднял машину выше, еще выше, к самому седьмому небу – Дай увидел весь огромный, переливающийся фейерверками обруч Венка, уложенный в черно-белый узорный бархат леса.

И тут бесшумно блеснуло ярко-синим сиянием, и Юм, родной, легкий и тонкорукий, крепко-крепко схватил и щекотно прошептал под шапку:

– Здравствуй!

Дай сам вцепился в него изо всех сил – в родного, смеющегося, в тонкой белой рубашке. Он пах нездешним воздухом и горячим от солнца лесом. От счастья сквозь Дая полыхнуло золотой радостью так, что он сам зажмурился. Юм тихонько засмеялся и сказал:

– Светлячок мой родной.

Все вокруг позолотилось и стало светло. Медленно повернулся Артем. Юм втащил сияющего Дая на колени, покрепче прижал и смущенно и виновато сказал Артему:

– С наступающим.

– И тебя, – сухо ответил Артем. Мгновение помолчал и, тихонько и так нежно, что у Дая защемило в груди и в глазах стало горячо, сказал: – Здравствуй, Юмка.

И даже бросил штурвал, взял его руку, поцеловал и на секунду прижал пальцы Юма к своему лбу. Зачем он так сделал? Что ж, Юм ведь волшебник. А может, кто-то больше… На всем лежал золотой отсвет от него самого, руки из черных рукавов сияли звездами – он уж и забыл, что так бывает – быть золотым фонариком.

– Тёмка, – так же тихонько сказал Юм. – Прости. А? Пожалуйста.

– Химера. Ящ-щщерица, – Артем отвернулся к штурвалу, поправил подхваченный автопилотом курс и снова повернулся. – А как дитя-то сияет… Вот он, значит, какой на самом-то деле… А глазки-то какие зеленые… Дайка, да ты сам – как сказка… Юмка! Отлуплю ведь… Наизнанку выверну. Зараза. Бессовестная тварь. Ну… Так что же дальше?

– Не знаю…

– Юм!

– Я прихожу к Даю реже, намного реже, – сказал Юм, стаскивая с Дая черную шапку – сияние стало ярче – и целуя в лоб. – Но чую, что это тоже до добра не доведет… Но не могу вовсе не приходить. Мне нужен твой совет.

Артем опять бросил штурвал и развернулся:

– Старая история… Совет я тебе давал, когда ему было два месяца. Да что сейчас можно сделать: он-то стойкий, но скажешь – «Юмис», и его встряхивает! У него твои ухватки, твоя скрытность, твой образ мыслей – да все от тебя. А танцевать кто его так научил? А эквилибру? А этим твоим жутким навигаторским упражнениям? Да вообще все движения, даже как он зубы чистит, как дышит, как сказки читает, как спит – да вылитый ты… Копия. Думаешь, не видно? Другим, кто тебя человеком не знает, может, и не видно – да я увидел… Он-то ни словом тебя не выдавал, такой же партизан, как ты!

Юм вздохнул. Артем добавил тише:

– Он – твое зеркало… Вы, похоже, родственники, только у Дайчика масть другая… И еще какая-то чужеродность, инакость. След другой крови. Но наполовину-то он точно ваш… Это заметно. Юмка, ты мне правду тогда про Дая сказал? Это – найденыш? Точно он не из вашей семьи?

– …Ты с ума сошел?

– А ты посмотри, как он похож на Ние. Рыжий ведь, когда не золотой.

Юм уставился в лицо Дая. Дай терпел. Юм почесал под косой и пожал плечами:

– Ну-у… Да, похож. Ты мне предлагаешь спросить у брата, не потерял ли он где внебрачного ребенка? Так он мне язык раньше оторвет, чем дослушает.

– Слишком много сходства. Настолько, что я даже не показываю Дая Ангелу. Мне ваши тайны и так поперек горла. Решайте этот вопрос сами. И быстро. Сверь генотип. Вон посмотри на свои руки и на Дайкины… На ладошки, на пальчики, на форму ногтей…

Юм взял ладошки Дая, разглядел, нахмурился; улыбнулся, быстро глянув в глаза – и вдруг поцеловал серединку ладошки и прижал ее к своей щеке:

– Ну и что…

– «Ну и что»?!

– Тём, я давно это вижу… Но не могу объяснить.

– Гены смотрел?

– Боюсь.

– Юмка, а вот близнецы-братцы твои со своими исследованиями… Это не могут быть… Их генетические проделки?

– Исключено. Кто ж им разрешит. И они еще – учатся… Да, я их готовлю, так что их исследования – наши общие …проделки. У них есть идеи, но пока это на уровне расчетов. Им рано на Геккон, а сами – что они без моего ведома и ресурсов могут… Ну, и технологически мы даже на Гекконе еще не готовы к… К такому. Рано нам еще.

– Технологически… А что, готовитесь?

– Чтоб создавать искусственно вот таких вот Дайчиков? Да.

– А не боишься?

– Боюсь. Потому и не спешу. Ведь это очень трудоемкие расчеты даже для меня. Пока мы занимаемся базой и нави первого поколения. Они ненамного сильнее людей. А мне нужны нави, которые будут летать, как надо. То есть очень быстро. Естественным путем на появление таких тысячи лет уйдут. И мы – работаем. Понятное дело, что я давно вмешался, сразу… Геккон есть Геккон. Кое-что получается. Но Дайка не имеет к этому никакого отношения. Он – нормальный ребенок.

– Да ну? Неужели?! Да он так же похож на обыкновенного ребенка, как ты – на мартышку! Ладно, беда не в этом. А в том, что ты, мерзавец, сделал с его жизнью.

– Да. Ему тяжело. Я велел все чудеса скрывать. И про меня никому не говорить. Темка, но что же мне делать? Если б я мог, я б вообще с ним не расставался. Но ему нет места в моей жизни! Куда мне его?

– Поэтому ты превратил его в неврастеника, который скрывает в себе вот просто все и боится смотреть людям в глаза? Ты вынуждаешь тага притворяться недоразвитым первоклассником и думаешь, что все норм? Ребенок боится вот просто всех на свете! Ты не понимаешь, что причиняешь ему вред? А каково ему тут после всех твоих чудес? Без тебя? Юм, Юм! Ну как же так? Зачем?

– Не знаю, как с ним быть, – тихо ответил Юм. – Ты прав, пора что-то менять. Хорошо, что ты забрал Дайку себе. Спасибо.

– «Забрал себе»? Ты что? Он не игрушка. Да его так измучила устроенная тобой неразбериха, что он рад спрятаться в любое тихое место, где можно побыть самим собой! Но он и во мне нашел что-то… Что позволяет ему быть искренним. При этом не выдавая тебя, заразу!! Юмка! Да я готов его усыновить хоть сегодня, но сперва надо понять, что его вообще ждет в будущем! А вдруг навязанное мной отцовство ему помешает? Я же понимаю, что это не просто ребенок, что это детеныш какого-то прекрасного чудовища, что вырасти из него может кто-то такой, что… Ох. Ну, Юм. Кто – Дай?

– Не знаю. Просто… Родной мальчик. Я… не могу без него – и все. И он… Прекрасное чудовище? Возможно… Он таг, это правда.

Дай сильнее притиснулся и спрятал лицо ему под подбородок. Юм обнял его крепче. Не в чудесах ведь дело! Все долго молчали, а люггер планировал без управления. Артем спросил странным голосом:

– Таг… Или кто – появились какие-то небесные резоны? Ты видишь в нем Нехебхау?

– Не понял еще…

– Этакая глупость на тебя не похожа. А кто тогда у тебя там Дома? Девочка-то?

– Нехебхау. Наверное.

– Но тогда кто это? Он ведь тоже… Чудесный.

– Я не знаю. Да, это дико звучит, но я действительно не знаю, – Он наклонился и еще раз поцеловал Дая в лоб: – Артем, я его просто так люблю. Он мне с тех пор еще родной.

– Это-то я могу понять. Ты ему тоже – вон он светит, как фонарик. Но в нем… Есть что-то еще сродни тебе. Раз сумел научиться играть в твои игрушки… Может, все-таки это он – Нехебхау?

– Может быть. Похоже.

– Юми, – взмолился Артем. – Я не понимаю. Ты – и не знаешь? Ты что, с ума сошел? Если ты решил его здесь прятать, то почему мне ничего не сказал?

– Да я не прячу, – виновато сказал Юм. – Тёмка, ну ты сам подумай – кому я его могу еще доверить? Да куда мне его деть вообще? Я – это я, а он такой маленький. Я не хочу, чтоб все знали, что он у меня есть.

– Дай, – позвал Артем. – Он часто к тебе приходит?

Дай помотал головой. Ответил Юм:

– В начале октября был последний раз. Брал его в Плеяды.

– …Куда?!

– В Золотые Плеяды Доменов.

Артем опять бросил управление. Он так смотрел на Юма, что по Даю забегали колючие мурашки, сияние съежилось – Юм глянул, горестно сморщил лоб и объяснил:

– Мы много времени провели на корабле. Он очень хорошо переносил мои любые таймфаговые выверты… Мы вообще с ним много живем у меня на корабле. Ну, или в Лесу, или в Плеядах… А здесь я выверял каждую секунду. Здешнего времени я на него почти не трачу. Здесь у меня и времени-то нет. Здесь что – работа и работа, а Дайке я весь целиком нужен… И он так кстати растет медленно.

– Мы оба знаем, что это за признак.

– Да. Потому он и тоже стал мне так нужен. Он мой Младший. Мы оба теперь друг от друга зависим. Потому я и стараюсь обучать его сам. Да, и он не растет почти за те месяцы, что со мной, потому здесь никто ничего и не замечал. Можно учить и воспитывать, можно путешествовать и все показывать. Я не считал, но, кажется, он со мной больше времени провел, чем здесь. Того времени, конечно, не линейного.