Маша и Шерхан

Мария сделала блестящую жизненную карьеру, но не так как представлял данный процесс и его результаты Иван Иванович. Об этом несколько позже, а пока что обратимся к отношениям исполнителей главных ролей в спектакле «Ромео и Джульетта».

***

В колхозном театре в финальную стадию вошли репетиции самого ожидаемого спектакля в истории колхоза. Ромео – Шерхан и Джульетта – Мария обмениваются заключительными монологами.

«О, милая Джульетта!

Зачем ты так прекрасна? Можно думать,

Что смерть бесплотная в тебя влюбилась,

Что страшное чудовище здесь прячет

Во мраке, как любовницу, тебя!

Так лучше я останусь здесь с тобой:

Из этого дворца зловещей ночи

Я больше не уйду; здесь, здесь останусь,

С могильными червями, что отныне —

Прислужники твои. О, здесь себе

Найду покой, навеки нерушимый;

Стряхну я иго несчастливых звезд

С моей усталой плоти! – Ну, взгляните —

В последний раз, глаза мои! Вы, руки,

В последний раз объятия раскройте!

А вы, мои уста, врата дыханья, —

Священным поцелуем закрепите

Союз бессрочный со скупою смертью!

Сюда, мой горький спутник, проводник

Зловещий мой, отчаянный мой кормчий!

Разбей о скалы мой усталый челн! —

Любовь моя, пью за тебя!»

«Что вижу я! В руке Ромео склянка!

Так яд принес безвременную смерть.

О жадный! Выпил все и не оставил

Ни капли милосердной мне на помощь!

Тебя я прямо в губы поцелую.

Быть может, яд на них еще остался, —

Он мне поможет умереть блаженно».

–Какой трагический финал! – говорит Шерхан. – «Но нет печальнее повести на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте…». Согласны ли вы с выводом великого драматурга, озвученного в нашем спектакле таким персонажем, как Герцог, уважаемая Мария Ивановна?

– Можете называть меня Маша, – отвечает ему исполнительница роли Джульетты. – Я согласна с вашим мнением. Что по этому поводу говорят восточные источники? Может, у них более оптимистичные взгляды на любовь?

– Знаете ли вы поэму о любви двух сердец – «Лайла и Маджнун? – уточняет тему Шерхан.

– Конечно, знаю! Влюбленные не смогли соединиться в жизни, – говорит Маша. – Тоже трагический финал! Как пишет великий Низами: «Доверив тайну той, что всех родней, Лайла ушла беззвучно в мир теней!». Эти строки я запомнила еще в школе…

– Чтобы влюбленный мог соединиться с возлюбленной и ищущий мог найти искомую, существует много правил и условий, – продолжает нить разговора Шерхан. Ведущие артисты перешли в самую роскошную артистическую уборную театра. – Ничтожнейшее из них то, что друг должен оказывать собаке, живущей на улице друга, такое уважение, какого никогда не оказывал даже и человеку, но живущему на другой улице. Ты, наверно, слыхала, что как-то раз собака выбежала из дома Лайлы, и всюду, куда ставила ногу эта собака, Маджнун припадал к земле челом. Его спросили: «Маджнун, это что еще за безумие?» – «О, невежды, – отвечал он, – не знаете вы, из чьего дома выбежала эта собака!»

В степи бродя, Маджнун собаку раз увидел, как другу своему, ей руку протянул. Его за это все тотчас же упрекнули. Сказали: «Отчего с собакой ласков ты?» Ответил он: «Забыть упреки все должны вы, Ее я раз видал у Лайлы на дому!».

– О, Боже! Какие слова! Я и не знала, что вы еще и пишете, – только и сказала Маша.

–Это было написано в Индии много веков назад, выходцем из Средней Азии Зиявуддином Нахшаби, автором поэмы «Тути-наме» или «Книга попугая», – уточняет Шерхан.

– Что еще интересного сказал Нахшаби? – спрашивает Маша.

– «Иго любви на себя возложи, Нахшаби, ты,

Долго ли будешь страшиться за жизнь ты свою?

Знаешь ли ты, что такое любовные игры?

Это – терпеть, коль пилою терзают тебя!», – отвечает Маше Шерхан.

– О, Боже! Как страшно! После такого примера любви не захочешь, – восклицает Маша.

– Тогда жизнь остановится, – отвечает новой репликой Шерхан.

– Вы извините меня, но ваша жизнь не остановилась, товарищ главный экономист! Четыре сына у вас, и говорят, что ваша жена опять беременна, – уточняет Маша.

– Я ничего не нашел лучшего, как привести еще одну цитату из книги Нахшаби, – отвечает ей Шерхан.

«Страшное пламя – любовь, Нахшаби,

Все она может на свете спалить.

Впрочем, и нет в этом, друг мой, беды,

Стоит ли о мусоре жалком тужить!»

– Вот незадача. Я не читала Нахшаби, – говорит Маша. – Вашему вниманию предлагаю знаменитый афоризм английского поэта Перси Биши Шелли: «Привычные поступки становятся прекрасными благодаря любви». Пожалуй, ваша преданность семье не без любви. Однако. Уже поздно. Продолжим наш разговор завтра…

Они встретятся. Перед этой встречей Шерхан увидел странный, как ему показалось, сон. Прелестная черно-рыжая кошка, единственное, что выпадало из ее цветовой гаммы – это белые носочки на лапках и белый кончик хвоста – запрыгнула ему на колени. Он еще успел подумать, что трехцветная кошка приносит счастье. Громко мурлыча, она принялась месить неожиданно сильными лапками область его таза. Ее глаза цвета весенней зеленой степи, что открывалась взору за рекой Кызыл Дарья, время от времени прищуривались. Тогда из них выходили молнии. Их ослепительные вспышки заставляли закрывать широко раскрытые от удивления глаза Шерхана. Он чуть было не заснул, но собрался с силами и решил снять с себя теплый, ритмично шевелящийся груз. Кошка в ту же секунду исчезла, и на ее месте появился черно-белый котенок с рыжими пятнами, собравшийся в уютный комочек. Это существо пронзительно мяукало, жалуясь на отсутствие материнского соска. Внезапно повеяло свежестью. Из раскрытого сильным порывом ветра окна спальни донеслись ржание и грохот копыт прыгающей во дворе дома громадной породистой лошади. На этом сон Шерхана прервался. Вскоре в соседнем дворе хрипло закричал петух. К нему присоединился петух семьи Шерхана. Новое утро вступало в свои права.

Сон пришел и к Наталье: она пила сладкую газированную воду и никак не могла напиться. Стоило ей силой оторваться от горлышка бутылки, как стеклянная емкость в ее руке внезапно превратилась в большеголовую толстую змею. Она выскользнула из ее рук и исчезла в складках ее юбки. Она вскочила на ноги и принялась отряхивать свое одеяние. Но никого и ничего не было. Не считая внезапно возникшего во рту Маши куриного яйца. Она закашлялась и выплюнула яйцо. Оно подпрыгнуло на дощатом полу и укатилось за порог ее комнаты. Все попытки найти яйцо в соседней комнате не увенчались успехом. Зато там же ниоткуда появился молодой взъерошенный петушок, незамедлительно попытавшийся запрыгнуть ей на руки…

Маша срочно изыскала поэму «Тути-наме» Зиявуддина Нахшаби. Она привыкла, что последнее слово всегда оставалось за ней. Надеясь на свою феноменальную память, Шерхан пренебрег этой осторожностью. Встреча состоялась там же, в главной артистической уборной колхозного театра. Через несколько дней после триумфальной премьеры драмы Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта» в колхозном народном театре с участием почтенных гостей из Англии и сопровождающих их лиц из центра. Руководитель делегации коммунистов туманного Альбиона отметил на торжественном банкете в честь такого знаменательного события, как постановка самодеятельными артистами одного из величайших произведений великого британца: исполнение ролей Ромео и Джульетта поразило его в самое сердце. Он пригласил Шерхана и Машу в гости в Англию в сопровождении Башлыка. Спектакль был завершающей точкой в программе знакомства англичан с образцово-показательным коллективным хозяйством имени Ленина. А до этого гости посетили арчовые и другие леса, мавзолей знаменитого святого, полюбовались родниками и водопадами, приняли участие в показательном сборе лекарственных трав, оценили разнообразие вкусов различных сортов горного меда, попробовали представить себе размеры былых чудовищ на Тропе динозавров, попытавшись уместить себя в окаменевшие отпечатки ног доисторических чудовищ. Гости вкусили печенных на жаре костра тушек горной форели, испили ледяной, настоянный на свежих плодах шиповника, шербет. Не оставили их равнодушными и тушенные с горным луком и травами ягнята, и испеченная в тандуре туша барана. Англичане признали свое полное поражение на вечернем пиру, на котором Башлык еще раз продемонстрировал свое умение пить водку касушками, нисколько не пьянея, но при этом подавая должный пример высоким гостям своим завидным неиссякаемым аппетитом.

Для всех их встреча в главной артистической уборной колхозного театра – это начало работы над новым спектаклем. Речь шла об «Укрощении строптивой». А пока что Шерхан и Маша торопятся завершить начатый ими спор. В руках Маши перелистываемые страницы книги Нахшаби Она начинает диалог следующей цитатой:

«Нахшаби, с женой водиться – горе и погибель,

От беды такой мужчины стонут и страдают.

Только тот, кто жен покинул, верь мне, друг мой милый,

Ни забот, ни огорчений до конца не знает»

Шерхан отвечает в то же мгновенье следующей выдержкой:

«Честь, Нахшаби, величайшее дело!

Кроме нее, в мире ценностей нет.

Тяжкая смерть – умолять о подачке,

Если нет чести, не мил белый свет!»

Далее Шерхан добавил от себя: «Милая Маша! Мне льстит ваша симпатия Нахшаби. Если позволите, я продолжу наш диалог. Я приведу знаменательную выдержку из «Тути-наме»: «Спросили у хлебопашца: вас три брата; самый младший из вас – старый и дряхлый, средний – человек пожилой, а ты – самый старший из них – молод и свеж. Что это за удивительное явление? Что за странное дело?» – «О, ходжа, – ответил хлебопашец, – нас три брата, и все трое – хлебопашцы. У младшего из нас два горя – одно в доме, другое вне дома; одно – это то, что посев его никогда не всходит, а другое, что дома у него ворчливая жена. Эти две горести так состарили его. У среднего брата одно горе – посев его удается, но дома у него непокладистая жена. Потому-то он и кажется человеком средних лет. А у меня нет горя ни дома, ни вне дома – посев мой удается, жена у меня дома покорная. Чего же мне стареть?»

«Нахшаби, от невзгоды стареют мужи,

Молоко может в деготь судьба превратить.

Раньше времени старят, мой милый, людей

Все те беды, что им довелось пережить»…

– Я рада за вас, милый Шерхан! – ответила ему Маша. И опять она зашуршала страницами книги. – Не вас ли подразумевал Нахшаби, говоря устами мудрого попугая следующее: «существует десять свойств, при наличии коих человека можно считать совершенным. Это следующие свойства. Во-первых, муж должен обладать совершенством нрава и казаться величественным в глазах своей возлюбленной, во-вторых, он должен обладать красотой характера, чтобы не раздражать своей возлюбленной, в-третьих, должен быть молодым и не скрывать своих тайн от возлюбленной, в-четвертых, должен владеть оружием, чтобы соперники, если бы им удалось овладеть возлюбленной, не могли убить его; в-пятых, должен быть высоким, чтобы в том случае, если его будет отделять от возлюбленной бурная вода, он мог бы добраться до нее без помощи ладьи; в-шестых, должен быть смелым, чтобы во время посещений возлюбленной им не овладел страх; в-седьмых, должен быть щедрым и, если возлюбленная потребует у него голову, должен тотчас же отрезать ее от тела и снести ей; в-восьмых, должен уметь говорить почти на всех языках, чтобы иметь возможность дать ответ на любом языке, на каком бы ни заговорила с ним возлюбленная; в- девятых, не должен быть слишком падким и жадным до вина и до чаши, чтобы не совершать каких-либо неприличных поступков в присутствии возлюбленной, и, в-десятых, должен знать музыку, чтобы возлюбленная могла получить удовольствие от его присутствия».

И все-таки я, даже предполагая наличие у вас всех этих десяти качеств, соглашусь со следующим выражением Нахшаби:

«Нахшаби, должна жена смиренной быть:

Нам покой приносит в жизни чистота.

В этом мире все, что хочешь, ты найдешь,

Но не знаю я, жена найдется ль та…»

– Я отвечу вам тем же Нахшаби, – говорит Шерхан:

«Нахшаби, хвалы достойны мудрецы!

Неудачным не бывает дело их.

Все, что разум мудреца изобретет,

Будет складным и изящным, как твой стих»

–Что-то нас понесло не в ту сторону, – отвечает Маша. – Вы можете возгордиться собой. Мол, Маша вас ревнует и оспаривает ваш личный выбор. Я очень далека от этого. Поверьте мне. Я вас немножко за эти дни изучила. Вы увлекаетесь философией?!

– Вы попали в самую точку, – говорит Шерхан. – Я хотел стать профессиональным философом, но отец решил за меня и определил в экономисты. Сейчас, когда прошло несколько лет со дня его смерти, я понимаю мотивы его тогдашнего поступка, определившего мою жизнь на долгие годы вперед, а, может, и на всю жизнь. Мой отец поднялся вверх из самых низов общества. Мой дедушка по отцу был сезонным рабочим на заводе по переработке хлопка, большую часть времени года посвящал откорму скота и выращиванию фруктов и овощей на приусадебном участке. Отец рассказывал мне, что ему приходилось ночью пробираться к высокой стене завода и ждать, когда ему перебросят мешок с комбикормами. Потом он тащил ворованное домой. Это его очень оскорбляло, но он ничего не мог поделать. В моей памяти навсегда запечатлелся характерный сытый запах шрота – конечного продукта выжимки очищенных хлопковых семян, которым дед откармливал лоснящихся от сытости быков в крытом загоне. Бабушка занималась домашним хозяйством, ее мне всегда напоминает запах свежей выпечки. Лепешки были у нее удивительно вкусными! Мой отец всю свою жизнь боялся бедности. Это характерно для многих их тех, кто почувствовал преимущества высокого поста и высокого оклада. Что такое философия в обыденном понимании? Разговоры умных, но далеких от жизни людей. Так считал мой отец. Увы, меня нисколько не привлекает следующий совет Нахшаби:

«Нахшаби, дураком притворяйся всегда,

Не болтай, болтовня только беду несет.

Делай вид, будто ты ничего не видал:

От несчастий тебя в этом мире спасет»

Но большинство в нашем мире придерживается именно этой точки зрения…

– О философии мы еще поговорим. Меня интересует в первую очередь вот что. А как к решению вашего отца отвлечь вас всеми имеющимися силами от философии отнеслась ваша мать? – спросила Маша.

– Моя мать была из известного рода священнослужителей, – ответил на вопрос Шерхан. – Согласно многовековым традициям она была обязана выйти замуж за представителя семьи служителей веры, имеющего тот же почетный титул, как ее отец – ишан. Им обязательно прибавляют к имени окончание «хан». Единственным компромиссным вариантом мог быть выбор в качестве мужа сына человека, чей род, будучи далеко от профессии священнослужителя, тоже был бы связан с великими пророками. Это правило жизни, которое следовало выполнять. Вот что сказал по этому поводу Нахшаби:

«Нахшаби, все, что в мире живет,

Будь то добрая, злая ль душа,

Примиришь меж собой не всегда:

Лишь порода своя хороша».

Но жизнь распорядилась по-своему. Мои родители познакомились на межфакультетской лекции по истории коммунистической партии Советского Союза. Времена наступили другие. Они послужили моей матери. Стало престижным давать высшее образование не только сыновьям. Но и дочерям. Устроить мою будущую мать на факультет экономики сельскохозяйственного института дедушке не составило большого труда. Там она и остановила свой выбор на будущем агрономе. Впрочем, дедушка по матери путем долгих расспросов установил, что род его зятя тоже относится к потомкам великих пророков, когда-то впавшим в нищету и поэтому оставшимся на самых низах общества. Нахшаби на этот счет сказал так:

«Нахшаби, всегда прекрасны богачи,

Бедняков всегда лукаво большинство.

Только деньги людям цену придают,

Человек без них не стоит ничего».

Мой дедушка по матери со временем, таким образом, смирился с выбором моей матери. Мне он запомнился запахом старинных пергаментных книг, водруженных на большой стол, блеяньем откормленных баранов, приведенных благочестивыми мусульманами в честь очередного праздника в дом служителя веры и ждущих своей печальной участи в просторном дворе деда, украшенного редкими по тем временам крымскими соснами и японской хурмой. У него были мягкие руки и глаза. Но его громовой голос, когда по просьбам верующих он занимался изгнанием сатаны – экзорцизмом, закладывал мои уши. Бабушка, хрупкая и изящная, как статуэтка из китайского фарфора, на его фоне совершенно терялась, что впрочем, совсем не мешало ей являться истинной шеей деда. Моя мать тоже никогда не спорила с отцом, но всегда вносила незаметные и нужные коррективы в нашу жизнь. Так, уже в пять лет я начал изучать не только священную книгу мусульман – Коран, но и русский, английский языки, в семь лет меня определили в секции бокса и греко-римской борьбы, а годом позже записали в кружок юных шахматистов. Но выбор отцом моей будущей профессии мать не смогла оспорить…

– Таким образом, из вас сформировался человек новой, чуть ли не коммунистической, формации – гармонично развитый, – прервала затянувшийся монолог собеседника Маша. – И вместе с тем, вы личность, не идущая против воли родителей. Это, на мой взгляд, великолепное сочетание! Не удержусь и приведу цитату из книги Нахшаби:

«Нахшаби, кто может добрых злыми назвать?

Хоть ничто от сплетни в мире мужа не спасет,

Все же тот, кто добродетель взял за образец,

Всем врагам заткнул свирепым доброй жизнью рот».

– Добродетель помогла вам при выборе спутницы жизни?

– Вопрос не простой, – отвечает Шерхан. – С вашего разрешения я пересяду к вам поближе. У стен тоже есть уши. У меня были любовные увлечения. Самое первое серьезное, когда я влюбился в учительницу английского языка, что приходила к нам домой на репетиторские занятия.

А потом у меня была любовь в Артеке. Слушайте меня, Маша! «Январь. Закрытые до лета престижные прибрежные лагеря. Дружина «Алмазная» наверху, пока спустишься к морю, 15 минут потеряешь. Но и до нашего корпуса доносится рёв волн зимнего Черного моря. Обработка против накожных паразитов в приемном покое. И мы получаем странно, как мне показалось, пахнущую форменную одежду артековцев. Мое первое знакомство с запахом казенного белья. Премьерный в моей пока что 12-летней жизни столь продолжительный (на полтора месяца) выезд за пределы родного дома. Впечатлений было много, как и прикупленных на многочисленных экскурсиях по Южному берегу Крыма книжек, открыток, карт…

Коснусь лишь одного маленького эпизода из моего пребывания во Всесоюзном пионерском лагере «Артек». Подведены итоги многоэтапных соревнований «Витязь дружины» среди мальчиков. Конечно, и речи не могло быть о делении претендентов на весовые категории, как это принято в силовых единоборствах. В финале (борьба) я уступил Сандро из Грузии. Он просто задавил меня своей массой. Я попробовал из стойки в партере (раз за разом я сбивал противника на колени) поднять его и перебросить через себя. Собственно, этот приём редко когда дается и взрослым борцам (главное условие – большая физическая сила, ну, а потом техника), так что всё было закономерно. Я допустил ошибку: нужно было дождаться окончания времени схватки и получить выигрыш по очкам. Но так болел за меня мой первый отряд! Как тоненько визжала еще одна моя первая моя любовь – девочка из Белоруссии! И так хотелось эффектно припечатать лопатками к ковру толстяка! Сандро же извернулся в воздухе, и мои дрожащие от напряжения руки не выдержали. Я сам оказался на лопатках.

Однако горечь поражения быстро смылась. Отряд взялся подкидывать меня в воздух. После двух полетов, на третьем – я очутился на жестком асфальте. Мое тело, как я понял потом, не приняли руки всего одного из шестерых мальчиков. И этого оказалось достаточно. Мой друг, земляк, так решил. Переход от охватившей меня эйфории к реальности показался мне настолько несправедливым, что я расплакался.

Вожатый, что успокаивал меня, сказал запомнившиеся слова: «Не плачь! Тебе считай, повезло! А если бы он свел счеты с тобой по-другому?» А в ответ на мой вопрос: «Почему? За что? Я же ничего плохого ему не сделал?», ответил: «Ты нравишься ему. Он не знает так много фактов, он не умеет сочинять истории, бороться, он не нравится девочкам! Продолжать?» Вожатый на миг задумался, видимо, вспомнив что-то своё, и заключил: «Никогда не плачь! Вставай и иди дальше!» На мой вопрос: «Куда?», он ответил: «В жизнь… Ты мне нравишься, у тебя будет многое получаться, но ты какой-то по-книжному правильный… Ты же ведь дружил с…? Конечно, вы из одного города, понимаю… А потом ты перестал его замечать. Вот он и отомстил тебе…».

Сейчас, по происшествие стольких лет, я понимаю, что его слова были искренние. Что же касается моего юного врага, действительно, и я был виноват. Мы ночевали в одной спальной комнате, рассчитанной на шесть мальчиков. В одну из артековских ночей я проснулся от всхлипываний. Как мне показалось, в них было что-то девчоночье. Мой земляк любил одного из своих сверстников. Я впервые столкнулся с явлением, имеющим место в среде мальчиков. Как я сейчас понимаю, или надо было оборвать непривычную для меня сцену, или же присоединиться к другу, недвусмысленно предлагающему разделить его любовь. Я выбрал нейтральную позицию: ушел ночевать в другую комнату, где была свободная кровать. И с этого дня перестал разговаривать с другом. Я сейчас понимаю: мне нужно было жестоко избить его. Хотя как знать? Не придумал бы он после моей расправы над ним еще более жестокое отмщение мне? А убить человека и тогда, и сейчас я не готов».

Но с вашего разрешения Маша вернусь в главное русло нашей беседы. В 15 лет я начал сохнуть по новой первой красавице нашего класса. Расскажу подробнее. Девятый класс престижной столичной школы. Учительница знакомит класс с новой ученицей. На переменке я вижу ее, красавицу, оживленно беседующую с самым приметным учеником школы – чемпионом республики по плаванию среди юношей, красавцем Виктором. Я пробовал себя в спорте, и успешно, однако, как оказалось, дело было не только в достижениях на борцовском ковре или боксерском ринге. Это я понял потом. Правда, период бурных восторгов Виктора был коротким. Но это уже другая история: почему герои-любовники не могут служить всю жизнь одной женщине? Конечно, я не шел ни в какое сравнение с Виктором. У него была внешность юного греческого бога. Это впечатляло. Я понял Алину. Пусть и далее смотрится в Виктора, как в зеркало. Расплата за самовлюбленность не заставила себя ждать. Но и это совсем другая история. Сейчас я понимаю, что Виктор был в глазах девушек нашей школы идолом. На его алтарь ничего не жалко было положить. А потом надеяться, что эта жертва получит высокую оценку со стороны взрослой беспощадной жизни, в которую вступает беззащитный подросток…

А в 18 лет меня поразила буквально в сердце девушка-борец. Она специализировалась в борьбе без правил. Ее сильные руки в моих сильных руках, я хочу ее обнять, она уходит вниз и пытается сбить меня с ног, выведя из равновесия. Я увожу ее правую руку в сторону и захожу в спину. Она в моей власти: мой двойной нельсон заставляет ее согнуться. Отсюда недалеко до позиции борьбы в партере, когда борец находится сверху борца-соперника, поставленного на колени. Но она не собирается сдаваться. Она бьет меня пяткой в щиколотку ноги и это заставляет меня отпустить ее остро пахнущее тело. Она пугается моей явной возбужденности и отсутствия зрителей. Мы на борцовском ковре. И больше никого. Я, как могу, успокаиваю ее. На следующий день она проходит мимо меня, не обратив на меня внимание. В 24 года я чуть было не женился на лаборантке научно-исследовательского института, куда меня направили на должность младшего научного сотрудника после окончания аспирантуры и защиты степени кандидата экономических наук. Ее звали тоже Алина, как и мою первую школьную любовь, гибкая, изящная. У нас была связь. С ней я стал мужчиной. Но опять вмешался отец. Конечно, вхождение в нашу почтенную семью молодой женщины другой веры и национальности было бы непростительным нонсенсом. Отец последовал следующему совету Нахшаби:

«Нахшаби, тех сторонись ты, кто тебе не пара,

Пользу вряд ли ты увидишь от толпы презренной.

Много тебе твердили истину такую:

Бесполезно водиться с тем, кто тебе не пара».

***

Шерхана всю жизнь тянуло на хорошеньких, чем-то напоминающих кошек, женщин. Это потом, казалось бы, пройдет. Не без помощи родных людей. Воспитание Шерхана, несмотря на свою невероятную занятость, контролировал отец – авторитарная и ревнивая личность, сторонник административных методов не только в экономике, но и в обществе. Он и направил единственного сына на учебу в экономический факультет сельскохозяйственного института. Не смотря на явные гуманитарные склонности сына. Эта раздвоенность – служение роду и собственные предпочтения, которые отец пренебрежительно называл «философствованием», сопровождала Шерхана всю жизнь. Он, как и хотел отец, стал успешным хозяйственником. Но это было потом. А пока что его отправили служить рядовым экономистом в коллективное хозяйство. По окончания аспирантуры, защиты степени кандидата экономических наук и работы в одном из научно-исследовательских институтов академии наук республики. Казалось бы, после смерти отца Шерхану позволительно вернуться в родной столичный город. И заняться наукой. Но новоиспеченный ученый решил не прерывать свои изыскания в самой глубине жизни. Он понял, что в словах отца, приведшего с немалой долей сарказма перед отправкой сына в далекую провинцию цитату из наследия Платона: «Да, разумеется, есть своя прелесть и у философии, если заниматься ею умеренно и в молодом возрасте; но стоит задержаться на ней дольше, чем следует, и она погибель для человека! Если ты даже очень даровит, но посвящаешь философии более зрелые свои годы, неизбежно останешься без того опыта. Какой нужен, чтобы стать человеком достойным и уважаемым. Ты останешься несведущ в законах своего города, в том, как вести с людьми деловые беседы, частные ли или государственного значения, безразлично, – в радостях и желаниях, одним словом, совершенно несведущ в человеческих нравах. И к чему бы тогда ни приступил, чем бы ни занялся – своим делом или государственным, ты будешь смешон…», есть глубокий смысл. Но это понимание пришло позже. А в тот в знаменательный день его отец закрыл сборник произведений античного философа и сказал: «Я не буду спорить с тобой. За меня сказал Платон. Решение принято. Пусть каждому поколению кажется, что предыдущее поколение глупое, так как не смогло устроить жизнь на лучших началах. Старики отнюдь не дураки. И отец у тебя тоже не дурак. Жизнь в глубинке научит тебя многому…». Ссылка, ставшая скоро добровольной, продолжилась в коллективном хозяйстве Башлыка. В должности главного экономиста. И, казалось бы, в его жизнь, протекавшую как безмятежный ручей в уютном глинистом русле, пробитом женой – рослой, на голову выше его, напоминающей чем-то породистую лошадь, младшей дочерью Башлыка, ничто и никто не могли вмешаться.