Хроники экзорцистов. Книга 1. Поглотитель грехов

И тогда в ход пошла тяжелая артиллерия.

– Готова? – спросила Стефания у сестры.

Они стояли на крыльце одноэтажного здания бюро судебно-медицинской экспертизы и прятали носы в дутые куртки – ранним утром уже чувствовались первые осенние позывы холода. Ева глубоко вдохнула, попрыгала на месте, размяла шею. Но к подобному невозможно приготовиться ни зарядкой, ни медитациями.

Стефания осталась снаружи, чтобы не дестабилизировать потоки своим присутствием, Ева же вошла внутрь.

Тускло освещенный коридор, знакомый запах формалина, перебиваемого хлоркой, звонкий стук каблуков по ледяному кафелю на полу, и все помещение словно объято запахом смерти, проникающим в ноздри, глотку, легкие, усиливаемое то ли развитым воображением, то ли чутьем. В конце коридора из помещения, в котором горел яркий свет вышел Габдулла и поманил Еву рукой. Стало легче оттого, что она не одна в этом путешествии.

Каблучки-шпильки уверенно процокали по кафелю, словно храбро объявляли о присутствии живого. Нечего ее запугивать всеми этими каталками и фартуками на стене, Ева не из пуганных, Ева с мертвецами каждый день общается. Пусть и не с трупами, но все же с мертвецами.

Тело Тарани уже ждало ее визита. Этот момент всегда казался Еве странным. Даже противоестественным. Она – экзорцист, души сами приходят к ней. Сейчас же все было наоборот.

– Ваше удостоверение, – раздался наглый голос.

Ева неуверенно обернулась и увидела бритоголового недогнома в очках с линзами толщиной в палец. Она была одета в серый рабочий комбинезон с фартуком.

– Она не из полиции, – тут же объяснил Габдулла.

– Эй, сюда нельзя гражданским. Знаешь же правила. У меня тут не выставка, – нахальная девчонка сложила руки на груди и вызывала Еву на бой одним лишь взглядом.

Еве она понравилась, и она сразу протянула ей руку.

– Ева Бертран, – представилась она.

Девчонка чуть расслабилась.

– Те самые Бертраны, про которых в участке страшилки всякие ходят?

Девчонка обладала целым набором речевых дефектов, но они ее нисколько не смущали, и отныне Ева просто влюбилась в этого храброго колючего ежика.

– Прикольная татуировка, – произнесла Ева.

Девчонка застыла на пару секунд, а потом сильно пихнула Габдуллу в плечо:

– Это ты ей сказал? Это какая-то шутка? Думаешь, я куплюсь на эту хрень?

– Да о чем ты? Я понятия не имею, что у тебя есть татуировка!

– Я все равно не верю во всех этих призраков!

– Ну и не верь. Зато они в тебя верят.

С этими словами Ева подошла телу на столе, прикрытому полиэтиленом.

– Что это значит? – девчонка продолжала враждовать с Евой.

– Что они благодарны тебе. Ведь именно ты раскрываешь тайну их смерти. Позволь, я тоже подсоблю им чуть-чуть, – произнесла Ева, а потом взглянула на мелкого стража взором, полным мольбы, и добавила, – я тоже хочу ей помочь.

Габдулла смотрел на Шефа и видел, как что-то в ней перещелкнуло. Тело расслабилось, руки опустились, как будто Ева что-то задела в глубине ее души своим настойчивым голосом.

Габдулла жестом указал Шефу отойти, уже зная, что Еве нужно остаться с покойницей наедине.

– Она просто постоит и посмотрит, – попросил он Шефа.

На что та пожала плечами и ответила:

– Да ладно. Мне самой любопытно, что она найдет.

Потому что Шеф точно знала, что прячет это тело, и решила проверить знаменитого экстрасенса.

Ева никогда не поднимала покрывало. Ей не нужно смотреть на истерзанную оболочку. Все, что она слушает, это потоки света, которые существуют везде вне зависимости от одушевленности предмета. Трупы их тоже имели. Остатки их жизней – крошки прижизненных эмоций и чувств – как легкое эхо сопровождали телесную оболочку до ее полного растворения на атомы. Скелеты можно слушать и триста лет спустя, если твой аппарат восприятия способен улавливать длину столь тонкой волны. Ева не могла похвастать талантом отправляться в прошлое на сотни лет назад, но из всех остальных экзорцистов местного Епископата обладала наиболее проницательным чутьем.

– Ну давай, девочка, расскажи мне, – прошептала Ева и закрыла глаза.

Ей потребовалось время, чтобы определить искомый диапазон. Прислушивание к энергетическим потокам похоже на перебирание цветовой палитры в голове: каждый поток надо представить, прочувствовать, увидеть в нем суть и понять, подходит ли. Колебания живых организмов различны. Так, Ева никогда не спутает кота сестры – Люсика – с вороной в саду. Волны, исходящие от людей, еще ярче и плотнее, потому что эта форма живой материи понятнее остальных, ведь экзорцист тоже человек. Ева чувствовала вибрации, исходящие от Габдуллы – она знает их уже давно, она выросла на его глазах. Вибрации Шефа были незнакомы, но понятны: такие более колючие и резкие на фоне спокойствия и уверенности детектива.

А вот наконец и Тарани. Остаточный блеск такой тусклый и едва теплый, как долго исчезающий след ладони на стекле. Ее сущность пока еще обладала цельностью, хотя уже и была призрачна, со временем она полностью рассеется в потоках энергии всего мироздания.

«Тарани-и-и-и», – шептал голос экзорциста в потустороннем мире. Мире, невидимом для остальных.

Сущность была робкой и неторопливой, лениво вышла на зов, как будто выказала снисхождение. Оно и понятно. Человеческая жизнь ее более не интересовала. Отныне она обладала сакральным знанием. Физический мир был пустяковым испытанием, таким малозначительным в сравнении с тем, что существует во вселенной в целом. А потому ей не особо хотелось уделять свое внимание на ерунду.

«Про-о-осто-о-о-о ра-а-асскажи-и-и-и», – тянулась просьба Евы как горячий силикон.

Тарани не противилась, хоть и сделала это быстро – опять-таки ее ждало великое путешествие к собственному совершенству, и ей совсем не до людского мира. Она поделилась своими ощущениями и воспоминаниями, которые мягкими волнами накатывали на Еву посреди этой ленивой искрящейся неги. В груди разлилось знакомое чувство негодования от всего услышанного и увиденного. Душа Тарани не мучилась и уже даже думать не хотела о трагичной участи тела, Ева же наполнялась горечью и обидой за девушку, которой этот мир принес столько боли.

Ева открыла глаза и схватилась за грудь. В голове еще царил сумбур, перед глазами летали черные мошки. Выйти из транса – дело нелегкое. Там, в этом бесконечном невесомом мире, наполненном теплом и безмятежностью, экзорцист визит за визитом находит сакральное знание об основе всего мироздания, о бренности бытия, о смысле жизни. И там очень хочется остаться. Физическое тело звонит в колокол тревог все громче через ускоряющийся пульс, отмеряя своими лимитами определенный промежуток времени, на который может отпустить душу домой, продолжая держать ее за руку.

С каждым вдохом мозг обогащался кислородом, возвращая функции тела в один биоритм с душой.

– Он пытал ее, – произнесла Ева на выдохе.

Она смотрела прямо на труп перед собой.

Шеф тут же встрепенулась и подошла. Всем своим видом она демонстрировала назревающее желание испытать Еву.

– Как?

– Резал.

– Чем? – резко бросила она.

– Каким-то ножом.

– Пф-ф-ф, тоже мне, дар.

– Для разделки филе.

Шеф прищурилась. Этот ответ ей нравился больше.

– Как? – снова спросила она.

– Вдоль.

– Пронзал?

– Нет.

– Как глубоко?

– Что?

– Как глубоко полосил?

– Человек такое при жизни не измерит. Я же слушаю ее ощущения. Я не знаю того, чего не знает она.

– Хм. А вот я знаю.

С этими словами удовлетворенная своей победой Шеф протянула Габдулле завершенный отчет о вскрытии. И пусть она знала больше Евы в размере причиненных травм, все же она отдала должное этой чудилке за точные ответы. Шеф еще не решила, верит ли в экстрасенсорику, но она совершенно точно поверила в то, что Ева умеет видеть больше обычного человека.

– На сохранившихся поверхностных тканях, а это тридцать процентов от всего тела, двести семьдесят четыре рассечения в один сантиметр глубиной и от трех до семи сантиметров в длину. Разрезы ровные, глубина выдержана. Это значит, что убийца опытный. Бьюсь об заклад, те три скелета – тоже результат его работы. Они все умерли от ранения мягких тканей.

– То есть, по грубой оценке, он нанес ей около…тысячи разрезов?! – удивилась Ева.

– Точно утверждать не возьмусь. У меня нет тех семидесяти процентов поверхностных мягких тканей.

– Есть следы посторонних веществ на теле? – спросил Габдулла.

– Да. Моющее средство на основе хлора.

– Ублюдок ее вымыл.

– Разумеется. Говорю же, опытный. Более того, я уверена их больше, чем четыре.

Шеф кивком указала на труп Тарани Хэдж.

– Почему? – спросила Ева.

– Для того, чтобы делать такие ровные рассечения, я целый год практиковалась в университете. Мне пришлось оскальпировать, разделить и нашинковать целый труп на полупрозрачные слайсы, чтобы рука стала уверенной, а нажим – ровным. Убийца – заядлый разделыватель трупов. Человеческих или животных – неважно.

– Работник мясокомбината?

– Вполне вероятно. В таких местах, где работа предполагает постоянное умерщвление животных, работают только социопаты. Невозможно оставаться психически стабильным человеком, если каждый день тебе приходится убивать. Убийство коровы ничем не отличается от убийства человека, потому что разум в обоих случаях осознает, что это насильственный отъем жизни у живого существа со сложной нервной системой.

– Ты бы подружилась с моей сестрой, – произнесла Ева на выдохе.

– Видимо, она очень рассудительный человек, – Шеф растянулась в довольной улыбке от самокомплимента. – Если я дам тебе сейчас пневматический пистолет с выдвигающимся стержнем, чтобы оглушить свинью, сможешь?

Ева уже хотела ответить, не задумываясь, потому что бекон-то вкусный, но Шеф ее перебила:

– Не торопись. Задумайся. Представь. Живую свинью представь, а не бекон на тарелке. Представь, как держишь пистолет в руке и выпускаешь гвоздь животному между глаз, как подвешиваешь свинью на цепь, ножом рассекаешь от глотки по брюху до самых гениталий, как кишки вываливаются на пол. Представь, что выстрел твой был неидеальным, и свинья внезапно очнулась прямо в этот момент и начала дергаться в конвульсиях от шока, что часто происходит в реальности.

И так она это произнесла, что Ева ярко представила рядом с собой хрюкающую свинью. Вот смотрит на тебя разумное существо, пусть другое, пусть отличается от тебя физиологически, но понимание-то сути своей у него есть. Как и понимание того, что сейчас ее убьют.

Ученые уверяют, что свиньи гораздо сообразительнее собак. У них долговременная память, они хорошо ориентируются в лабиринтах, понимают язык символов, любят играть и кувыркаться, а также бороться, как это делают собаки. В одном эксперименте свиней оставляли в холодной комнате, показывая при этом, как включить отопление при помощи клавиши. Свиньи понимали, что от них требуется в течение минуты, у собак же на это уходило от трех до пяти минут. При должной тренировке свиньи становятся отличными нюхачами: могут учуять дичь в сорока метрах и даже найти человека под толстым слоем снега.

А еще они умеют сопереживать своим собратьям. Прямо как человек.

И как после всех этих фактов поднимется рука на столь прекрасное сообразительное существо? Чем она хуже собаки или кошки, которых люди как лялечек нянчат в доме?

Ева помотала головой. Она покупает бекон в магазине на полке, там он обезличен, там она не видит в нем свинью – цветастая упаковка отвлекает ее от правды, и оттого стать соучастником преступления легче. Но сама Ева никогда не сможет зарезать животное.

– Потому что твоя психика имеет твёрдый стержень, – объясняла Шеф. – Ты не убивала. Ты никогда не пересекала эту черту. Но те, кто пересек, их психика ломается, обрастает изъянами. Они становятся более предрасположенными к убийству. Это ярче всего демонстрируют примеры, когда заядлые охотники вдруг сходят с ума и перестреливают всю свою семью или друзей на пьянке. Потому что грань однажды была пересечена, обратной дороги нет, ведь стержень сломан. Почитай статистику: в развитых странах на скотобойнях в основном работают мигранты, цветные малообразованные меньшинства, люди с судимостями. Туда идут работать те, кто по каким-то причинам на другую работу не могут устроиться, либо же психопаты. У бывших работников скотобоен констатируют психические и посттравматические стрессовые расстройства. На скотобойнях постоянная текучка кадров, люди просто не справляются с психологическим давлением, вызванным самой сутью этого феномена – конвейерное убийство разумных существ.

Шеф стала развязывать фартук и снимать рабочий комбинезон.

– Есть статистическое исследование, в котором доказывается, что после открытия скотобойни в городах увеличивается число насильственных преступлений, включая сексуальные нападения, изнасилования и употребление наркотиков29. Из-за недостатка желающих работать на скотобойнях некоторые страны пошли на отчаянный шаг и разработали программу реабилитации бывших заключенных, в рамках которой заставляют их там работать30. У заключенных выбора особо нет, ведь им за это срок скостят, мол прошел программу реабилитации. И вот представь, что бывшие убийцы и насильники теперь абсолютно легально берут в руки ножи и расчленяют животных, насильно осеменяют коров, засовывая руки в вагину по локоть. Представь, какой эффект оказывается на и без того сломанную психику? А выхода нет: корпорациям нужны деньги со вложенных активов, реклама полезности мяса оплачена, потребитель ждет заявленного товара. И государство либо будет субсидировать из бюджета банкротящийся бизнес, либо воспользуется бесправными людьми, выпустив потом на волю заядлых мясников, привыкнувших ко вкусу крови. Подумаешь убьет кого-нибудь, ну засадим за решетку снова и снова будет на скотобойне работать.

Ева слушала Шефа не дыша.

– Так что, возвращаясь к нашему убийце, возможно, ты и проспонсировала его взращение своей нерушимой любовью к бекону на завтрак.

Ева так и застыла на месте, а потом неуверенно защебетала:

– Как ты так все это провернула? От убийцы ко мне…

– А разве это не так? Мы одна общность, живущая в пределах одной планеты. С этим человеком что-то явно не в порядке уже давно, – сказала Шеф, кивая куда-то в сторону, указывая на убийцу. – И очень жаль, что никто не обращал на это внимание. Рос себе психопат да рос, а люди либо были равнодушны, либо тупы, либо алчны, чтобы это заметить. На ровном месте человек не начинает такую фигню творить.

Она кивком указала на покойную Тарани.

Евы вышла на улицу. Стефания тут же вскочила со скамейки возле крыльца и подошла к сестре.

– Ну как? – спросила она в надежде.

– Дай сумку.

Ева пошарила рукой в сумке и достала пачку сигарет. Она курила только после визитов в морги – настолько ее выжимали подобные исследования в поисках улик. Сделав глубокую затяжку, она оперлась о столб. Стефания терпеливо выжидала.

– Парень это. Садист… она умирала долго, – полушепотом произнесла Ева.

– Почувствовала тьму?

– Не четко. Там было столько боли и страданий, что в этом комке особо не различишь присутствие темной сущности. В любом случае тот, кто это сделал, свету точно не принадлежал.

– А что с сатанистами?

– Там был нож… но он бытовой. Тонкий заостренный без меток. С другой стороны Тарани могла просто не увидеть четких меток. А может, видела, но не осознала, что это ритуальный нож.

Отправиться в прошлое и увидеть события так, будто смотришь на них собственными глазами, невозможно, если душа сама не захочет тебя пронести через это приключение. Зачастую они это и не любят, потому что не желают тратить время на пустяки, перед ними ведь уже маячит другая цель впереди. Тарани тоже не хотела. Она желала покоя.

Стефания приобняла сестру и мягко похлопывала ее по спине. Из них двоих именно Еве удавалось уходить далеко к мертвым, нырять так глубоко, что доставать души, умершие даже десятки лет назад. Стефания такой мощной силой не обладала, а потому ей повезло избегать посещений подобных мест, где покойники находят предпоследнее пристанище.

– Хочешь поесть? – спросила Стефания, зная, что сестре необходимо подкрепиться после сеанса.

– Ага… Только давай в твой ресторан…индийский который.

– «Зеленый боб»? Он же для веганов, – удивилась сестра.

– Самое то.

Ева потушила сигарету и выбросила в урну, а потом они взялись за руки и зашагали к метро.

В бюро Шеф натянула джинсовую куртку и развернулась к Габдулле, сосредоточенно читающему ее отчет.

– Ну все. Я готова, – объявила она.

– К чему? – Габдулла удивленно вскинул брови.

– К плотному завтраку. Накорми меня.

– Что?

– Я бедный аспирант, который выплачивает кредит за обучение. Давай, корми меня.

Габдулла смотрел на гладкий белесый ежик, проплывший мимо его груди в сторону выхода, и ухмыльнулся наглости этой девчонки. Спустя неделю работы с ней он поймал себя на мысли, что девчонка занимала его все больше, и сейчас он не переставал думать: «Где она была раньше?»

8. Заходит священник в клуб…

Vim vi repellĕre licet.

Насилие разрешено отражать силой (положение римского гражданского права).

На следующий день детектив снова стоял на пороге дома Бертранов.

– Габдулла! – приветствовала Роза гостя.

Что-что, а обнять пухленькую Розу Габдулле никогда не надоедало. Да что лукавить, никому не надоедало! Стефания и Ева, будучи школьницами, вообще висели на ее плечах и подоле юбки до первого крика отца. А Роза только и смеялась, продолжая месить ароматное тесто для щавелевых пирожков.

– Есть зацепка, и я подумал, что вы сможете помочь, – сказал детектив, пожимая руку Виктору.

Ева и Стефания уже сидели в гостиной наготове.

– Мы выяснили, что незадолго до пропажи Тарани подрабатывала в местном парке развлечений. Неофициально и всего пару недель. И вот этот тип, – Габи показал фотографию, – работает там все это время. Возможно, он знал ее. Хотелось бы его расспросить.

– Почему вы не вызовете его на допрос? – удивился Виктор.

Габдулла немного замялся, и Виктор пожалел, что спросил.

– Не хотим ворошить гнездо. Если убийца ошивается где-то поблизости и если он увидит, что мы напали на его след, боюсь, он сбежит, и мы уже никогда его не найдем.

– Мы займемся этим! – Ева уже вскочила с дивана.

Отец хмуро посмотрел на дочь. Кому хочется отпускать свою дочь в место, где может бродить убийца? Но после увиденного в бюро судебно-медицинской экспертизы Ева стала одержимой этим делом. Она потеряла нормальный сон, потому что на задворках сознания красным светом мигал факт того, что прямо сейчас в данную секунду жестокий садист пытает следующую девушку.

– Пап, мы сможем! – умоляла Ева. – Мы незаметно расспросим его. Если уж кому и удастся затесаться в толпу молодежного парка, то это нам, а не полицейским. Посмотри на Габдуллу. Да он же вылитый коп. Или террорист.

– Эй!

– Да ладно, посмотри на себя в зеркало!

Габдулла обиженно почесал густую твердую бороду. Как и священники, Еву он тоже уже давно не смущался.

– Это опасная затея. И ты должна понимать, почему она мне не нравится, – сурово отчеканил Виктор.

– А еще мы понимаем, что где-то сейчас Мария заперта в подвале, где над ней издевается какой-то сатанист, – тихо произнесла Стефания.

И тем высказала свою солидарность с сестрой. Виктору оставалось лишь тяжело вздохнуть.

– Хорошо. Но одних я вас не отпущу.

И с этой фразы началось самое безумное приключение во всей истории сестер Бертран, наполненное бестолковыми решениями и безрассудными поступками.

На следующий день в дом Бертранов заявились священник и демон.

Виктор встретил Ибрагима и Корфа в холле лично, обоим пожал руки и выразил глубокую благодарность за содействие в столь опасном и деле.

– Девочки, за вами приехали. Надеюсь, вы готовы? – позвал Виктор. – Единственное условие, позволяющее всей этой затее осуществиться, это чтобы вы вернулись до полуночи, – отчеканил Виктор. – Ева, ты слышишь?

– Да, сэр!

– Никаких выходок!

– Да, сэр!

– Дома до полуночи!

– Есть, сэр!

– И в первую очередь?

– Бдительность и…чего-то там еще было!

– Предосторожность!

– Да, сэр!

Ева отдала честь. Виктор устало закатил глаза, а потом повернулся к парням и произнес:

– Разбирайтесь с ними сами, мальчики.

И пошел прочь.

– Манчкин? Он сказал манчкин31? – подключилась к беседе Стефания, отреагировав, как собака Павлова на волшебный звук.

Бдительность ее не интересовала. Как и предосторожность. А вот смешные котики самое то.

Ибрагим ударил в ладоши и воскликнул:

– Итого! Что мы имеем? Одного недоделанного солдата и одну женщину-кошку. Плюс один демон и сексуальный однояйцевый священник! Пора встряхнуть этот город!

Белый Порш-911 1984-го года выпуска – необъяснимая гордость Ибрагима за самого себя. Будто он этот автомобиль спроектировал и собрал. На деле же Ибрагим обожал этот автомобиль с детства, когда его отец – обычный лавочник – вдруг решил, что им не нужна квартира и они могут преспокойно жить в трейлере, если во дворе будет стоять эта красотка. Через два месяца после начала обладания легендарным автомобилем отца хватил инсульт, Порш угнали, а десятилетний Ибрагим остался на улице. Тогда-то его и пристроили в школу для мальчиков при Церкви Святого Николая, чей приход когда-то вел пресвитер Джованни, взявший его позже под свое шефство. Вот так автомобиль сделал из мальчика экзорциста.

Маленький Ибрагим ненавидел отца Джованни. Потому что по его тогдашнему мнению все итальяшки – бессовестные воры и просто сволочи, судя по местному рэкетиру Винченцо, ныне гоняющему на отцовском Порше-911. Одноглазый Винченцо даже не скрывал, где достал машину, потому что в те времена полиция была под контролем мафии, и если ты дорожил своей жизнью, то не ел жирного мяса, совершал утренние пробежки и не совал свой нос ни в рестораны, ни в прачечные, ни в отделения полиции.

Но пути Господни неисповедимы. Эпоха правления мафиозных группировок изжила себя, люди потребовали порядка. Уже после окончания духовной семинарии и пары лет практики Ибрагим приобрел влиятельных и просто неравнодушных друзей, которые нашли отцовский автомобиль и помогли его вернуть истинному владельцу. Так Ибрагим уверовал еще пуще и принял Джованни за собственного отца.

Под скучающие взгляды друзей Ибрагим бегал вокруг маленького автомобиля, натирал фары, смахивал ветки и листья, стирал облизанным пальцем точки со сверкающих литых дисков. Этот Порш-911 стал его другом, убежищем, или, как Ибрагим его называл, «службой спасения», потому что после сеансов долгие поездки помогали экзорцисту обрести баланс. Была ли в том заслуга самого автомобиля или же воображаемой благодарности отца с того света – нам неведомо.

– Как ты в него влез? – тихо спросила Ева у Корфа, пока Ибрагим натирал зеркала.

Именно натирал. Потому что зеркала уже блестели настолько, что ими можно было сжечь целый город.

– Пожалуйста, не напоминай, – недовольно буркнул Корф.

И трижды проклял это металлическое нечто высотой ему до пупка.

– Моя лошадь была в три раза выше этого…этой службы спасения, – добавил он.

На заднем раздвоенном сидении девушки чувствовали себя очень даже комфортно. Пока в машину не влез Корф.

– Ай! – запищала Стефания, когда ее ноги прижало передним сидением.

– Прости, – сконфуженно буркнул Корф.

А потом попытался подвинуть сидение вперед, отчего автомобиль буквально запрыгал на колесах.

– Не надо! Нормально все. Я так поеду, – раздраженно сказала Стефания, прижимая колени к груди.

Под тяжестью Корфа подвеска заскрипела, и автомобиль завалился на правую сторону. Еще чуть-чуть и левые колеса оторвутся от земли. Но Ибрагим был слишком взбудоражен предстоящей авантюрой, чтобы заметить ущерб машине и кислые лица ее пассажиров.

Он лихо прыгнул за руль, поерзал на массажной накидке на сидении – бамбуковые диски весело захрустели под его задницей — размял ладони, приготавливаясь к сумасшедшей езде и задорно воскликнул:

– Готовы к приключениям? Пора встряхнуть этот город!

– Ты это уже говорил. Давай уже, начинай встряхивать, – Ева устало закатила глаза.

– Как скажете, мэм! – весело ответил возбужденный Ибрагим и повернул ключ зажигания.

Порш-«служба спасения» разрезала вечерний воздух со скоростью двадцать пять километров в час. Ну, может, и не разрезала, а осторожно отодвигала, или даже вежливо просила отодвинуться. Но Ибрагиму казалось, что именно разрезала.

Автомобиль медленно полз по узким улицам старой части города, становясь причиной пробок ко всеобщей радости пешеходов и велосипедистов, живо объезжающих затор. Ибрагим рулил так, будто боялся самого руля. Он аккуратно и даже чересчур аккуратно объезжал припаркованные автомобили, останавливался перед каждым пешеходным переходом, даже если на нем не было пешеходов, и опасливо озирался по сторонам, причитая: