Степь 2. Расцвет. Часть первая

Райс как-то даже взбодрилась и расхотела реветь, услышав, что кому-то было ещё хуже, чем ей, и она, оказывается, ещё не в самых худших условиях провела последнее время. Даже представила себе, как бы она в таких условиях справилась с отсидкой, а как представила сразу даже зауважала соседку. Она бы так не смогла. Пока думала, представляла, отвлекаясь от действительности, почти совсем пришла в себя.

– Слышь, Апити, – заговорщицки зашипела Райс вполголоса, помахав перед лицом ладошками, как бы очищая для глаз обзорное пространство, заполонённое жужжащими насекомыми, – ты можешь мне разъяснить, что здесь творится? Я имею в виду вообще. Я от неведения всего этого места себе не нахожу. Башка на раскорячку. Нет, когда я вырвусь на свободу я им всем покажу Кузькину Мать.34 Это к еги-бабе не ходи. Все у меня кровью умоются, но хотелось бы понять, КАК отсюда выбраться?

– Странная ты какая-то, – задумчиво пробубнила Апити себе под нос, пристально, с ещё большим подозрением уставившись на собеседницу, при этом скривив ротик на бок и сдунув очередную муху, ползущую по щеке.

Подняв и просунув руки в кожаные петли, она обмякла, повиснув на запястьях, роняя голову на хрупкое плечико, казавшееся по сравнению с прокаченным Райсовым, коленом от кузнечика, и продолжая корчить откровенную недоверчивость к засланной непонятно откуда девке принялась новенькую разглядывать с особой тщательностью.

Наконец что-то для себя видимо решив, показательно тяжело вздохнула и начала своё высокопарное выступление, строя из себя бывалую бабу, снизошедшую до объяснений всем известных прописных истин неопытной и бестолковой кутырке:

– Отсюда, девонька, не вырываются. Сюда рвутся. Пищат да лезут. Только мало кого пускают. Я вот ведунья35 обласканная особым даром предвидения. Сюда больше года просилась, так и то не пускали, старые грымзы. Понимаешь? Мало дар иметь, чтобы сюда попасть. Здесь ещё кое-что требуется. Нужно иметь особое зерно внутри, которое здесь выращивается в стержень. А у кого его нет, то тут и выращивать нечего. Для начала закапывают в яму, оставляя наедине с собой, чтобы всю дрянь из башки вытрясла, оставив только нужные и значимые мысли. Затем здесь опускают ниже опарыша, превращая в ничтожество. Чтобы поняла, что ты никто и звать тебя никак. Первыми кругами вычищают будущую «особую» до бела. Лучшая из лучших может вырасти только с чистого листа. Вот я из этого низшего состояния должна буду подняться выше всех прочих, преодолевая все трудности зачётных кругов. Поднимусь, буду ведуньей какой свет не видывал. Не поднимусь, сдохну на каком круге, значить это не моё. Не судьба. Отсюда только два выхода подруга: либо на коне в лучах славы, либо дохлая. Сломаться на колдовских кругах сможет любая, а вот выдюжит, не каждая.

Говорила белобрысая свою возвышенно торжественную речь явно с чужих слов. Даже интонация с гримасами стали не её, а слизаны с кого-то, но тут дева как-то встрепенулась, вновь став собой, возвращаясь к подозрительности, и уставившись на Райс добавила:

– Только ты не нашего поля ягода как я погляжу. Не вижу я в тебе никакого ведьминого дара.

– А у меня его и нет, – жёстко отрезала царская дочь, от её речей ещё больше запутавшаяся и ни на шаг не продвинувшаяся в понимании происходящего.

– Вот и я не пойму, – задумчиво уставилась на неё Апити, – кого они из тебя-то растят?

Райс хотела было огрызнуться, на такое неуважение, но тут её как обухом брякнули по голове. Она даже замерла на несколько ударов сумасшедшего сердца с открытым ртом и изумлёнными глазами. На царскую дочь наконец-то снизошло озарение, будто что щёлкнуло в мозгах. Рыжая сразу успокоилась, сгладила свою ершистость, выпрямилась приняв царскую осанку на сколько позволяло подвешенное состояние. Затем неспешно сунув руки в верхние петли расслаблено повисла.

– Не могла сразу об этом спросить? – пренебрежительно попеняла она, ни с того ни с сего делая Апити виноватой ни пойми в чём, – а то ходит всё вокруг да около.

– Не поняла? – обалдела в ответ от такого поворота белобрысая, совсем уходя от роли наставницы, при этом вынимая одну руку из петли и отмахиваясь от летающих пред глазами «надоедок» с зелёными пузами, – вокруг чего хожу?

Рыжая продолжая висеть на руках медленно повернулась всем туловищем и с ехидной улыбочкой ещё раз представилась:

– Меня. Кличут. Райс, бестолковка ты белобрысая, – проговорила она, выделяя каждое сказанное слово.

– Ну. И. Что, – передразнила её Апити, не понимая причин столь резкого изменения в соседке.

– Я дочь царицы Тиоранты. Небось слыхала о такой, безродная? Притом единственная дочь, оттого любимая. Поэтому делай выводы.

На что Апити сложив губки трубочкой и распахнув серые глаза тихо присвистнула.

– А растят из меня завтрашнюю царицу степей. Так что имей в виду на будущее.

Райс прямо загордилась своим открытием, хотя сама в это не верила до конца, но в её интонации звякнула нотка зазнайства и высокомерного чванства. Правда реакция соседки вновь опустила её на грешную землю, вернее в отхожее место, где они на пару и плавали:

– Хреново тебе придётся подруга, врагу не позавидуешь.

Царская дочь чуть не подавилась услышанным. Но Апити тут же пояснила:

– У меня горка пониже да лужа по жиже, и то не знаю, как карабкаться. Из нашей ведьминой шоблы лишь одна из трёх поднимается и проходит испытания в здравом разуме и твёрдой памяти. Многие не выдерживают. А у тебя гора куда покруче моей. Сколько интересно из ваших доверху доползут? Хотя ведь Матерь у нас единственная, а значит из всех только одна и выползет.

– Что значит из нас? – тут же взъелась рыжая, – думаешь, кроме меня ещё кто-то будет?

– А то, как же, – прибила её потенциальная ведьма, – много ты знаешь цариц, что стали преемницами своих мам? Я, например, ни одной не знаю. Хотя, по правде сказать, я не сильна в вашей родословной. Но даже коли тебя допустили до этого, неужели ты думаешь, что только на тебя будет ставка? А коли не сдюжишь, что ж теперь степи без царицы оставаться и пропадать-пропадом?

Райс принялась лихорадочно перебирать в голове всё что об этом знает или слышала. Но не найдя в памяти ни одной родственной преемственности, насколько помнила рассказы о бывших царицах, тут же заочно зверски окрысилась на всех высокородных дев, перебирая теоретических конкуренток из числа вспомнившихся и крутящихся при мамином дворе.

В конечном итоге всё же вынуждено сдалась обстоятельствам, соглашаясь хоть и нехотя, что белобрысая всезнайка в принципе права, от чего спесь с гордыней несколько схлынули, а сама Райс понурила голову, закусив губу. На краю сознания в обрывках памяти она даже вспомнила о запрете родственной преемственности, правда, абсолютно не помня по какой причине.

В голове как зайцы запрыгали разные мысли по поводу и без повода, и от этого «зайцескока» рыжая вообще перестала что-либо соображать. Голова закружилась, отчего опять пристала мерзкая тошнота. Прекратив следить за скачущими мыслями и сконцентрировавшись на подавлении блевотного недуга, она несколько успокоилась и смогла заставить себя думать собрано и здраво.

– Ты ведь мне поможешь? – жалостно спросила рыжая, поймав себя на каверзной мысли, что если останется в одиночестве, то пропадёт тут с концами, даже не выбравшись из этого говна.

– Как? – со смехом поинтересовалась Апити.

– Ну, – тут Райс задумалась на мгновение, – «каком» каким-нибудь. Я ж ни ухом не рылом во всём этом. Хоть объясни, как тут что.

– Ну, коли только в этом, – пожала плечами «бывалая» соседка.

Она вкратце поведала новенькой о девяти кругах каверзных испытаний, что обязана пройти любая «особая», вот только что конкретно эти круги собой представляли толком тоже не знала. Так лишь в общих чертах. Слышала только, что при прохождении каждого круга дева получает какую-нибудь особенность или наоборот, как теперь избавляется от чего-то ненужного.

В конечном итоге закончив своё словоблудие после многих ничего не объясняющих слов, белобрысая честно призналась, что сама мало что знает. Эти колдовские круги окутаны тайной, и наставница по поводу их всегда одно и то же талдычила, мол, попадёшь на них, сама узнаешь.

Замолчали обе. Каждая задумалась о своём. О чём размышляла Апити сказать было трудно по её безразличному виду. Мысли же Райс заклубились в голове мрачными тучами о себе любимой. Обо всем, что было, есть, и будет. Она вдруг вспомнила маму в ту роковую пьянку с ближницами. Припомнила её напряжённое лицо, измученное чем-то тягостным. Её вид ни то усталый, ни то болезненный, и по всей видимости не спавшая всю ночь.

Кутырка только сейчас осознала и готова была руку дать на отсечение, что мама преднамеренно пошла на этот шаг. И решение это далось царице нелегко, понимая, что может больше не увидеть родную кровиночку живой или судя по испытаниям в здравом уме и твёрдой памяти. У Райс в голове не укладывалось. Как родная мать могла принести её в жертву? И ради чего? Но тут же вспомнив для чего, вновь закусила губу.

Почему прежние царицы не выращивали из своих дочерей замену? Что они не рожали дочерей? Или не пускали на испытания? И тут Райс неожиданно пришла к неутешительному выводу, от которого мурашки забегали по спине и волосы затопорщились дыбом: «Я как царская дочь должна стать Царицей Степи или исчезнуть с глаз долой, как и прочие дочери прежних цариц, правящих степью».

Кем бы Райс стала, если бы выросла при шатре мамы? И какое светило бы будущее не отправь её на испытания? Самое большее чего Райс могла добиться, это стать ордынской девой боевого сестричества, а там, если заслужит и не сложит голову в походах, могла подняться до Матёрой со временем. Хотя с её-то характером и замашками, вряд ли. Вот и всё что ей светило в той нерадостной жизни.

До сего дня кутырка не интересовалась в принципе, как становятся царицами и как ею умудрилась стать мама. Знала только, что в отличие от мужицкой орды, цариц не выбирают скопом, как это делали мужики. Царицей становилась дева из клана «меченых».36 Она на таких насмотрелась в бане среди маминого окружения, с ног до головы причудливо изрисованных. Но откуда те брались рыжая абсолютно не знала, укоряя себя лишний раз, что была полной дурой, когда всему этому наставницы обучали на нудных уроках.

А ведь учили этому наверняка. И только теперь, сидя в выгребной яме в говне по уши она в очередной раз отчётливо поняла, что не только детство, но похоже и жизнь заканчивается. И что встала она на особый путь, на котором «выращивают» будущих цариц, тех самых «меченых». Вернее, даже не так. Она не поняла этого, а заставила себя поверить в свои предположения.

Рыжая безоговорочно внушила себе, что мама послала её на эти изуверские испытания только для того, чтобы дочь стала единовластной царицей Степи или исчезла с лица земли за ненадобностью, не опускаясь до простого боевого «мяса».

Райс понимала, что это лишь догадки разума, находящегося уже на границе сумасшествия, а исходя из того как с ней обращаются, она может до конца мучительных испытаний так и не узнать об истинных причинах маминого поступка, свихнувшись здесь или вообще попрощавшись с жизнью. Поэтому дева взяла, и сама себе всё объяснила по ходу дела, поставив пред собою высокую цель, почти недостижимую. Но другого выхода она для себя не видела. Загибаться здесь, гордая Райс не собиралась.

Ко всему прочему ярица с ужасом осознала, что не будет карабкаться за титулом в гордом одиночестве. Наверняка им пойдут и другие. Вот только на вершину кручи, куда вся орава будет карабкаться, заберётся лишь одна. И только от неё теперь зависит, сможет ли она претендовать на лидерство или это место займёт другая, более «особая». А то, что эти круги будут непростыми, теперь рыжая уже не сомневалась ни капельки.

Это открытие окончательно огорчило Райс, не давая покоя и ещё больше вгоняя в уныние. Наконец она оторвалась от пораженческих рассуждений, твёрдо решив бороться до самого конца, чего бы ей это не стоило, оттого буднично спросила новую знакомую:

– А чё мы тут вообще делаем? Как долго нам в говне сидеть и мух развлекать?

Апити повернулась, отмахиваясь от роя «жужжалок» и так же буднично ответила:

– Скоро пить-есть принесут, тогда и поймёшь без объяснений.

– Как пить-есть? Это тут-то? – удивление у Райс выплеснулось через край.

– Да, – не меняя спокойного тона, ответила светловолосая соседка, – вон в ту дыру побросают перемешанной кучей, а ты вылавливай среди дерьма съедобное и ешь, если черви наперёд не расстараются, и всё не съедят за тебя пока ты морду воротишь.

– Фу, – скривилась в гримасе дева, взращённая в привилегированном царском обществе, тут же позабыв обо всей своей решимости, – а зачем такое унижение? А если я заразу подхвачу? Что тогда?

– Я же тебе кажется уже говорила, что тут проходят особенный ритуал: «познания себя через нечистоту», – наставительно заговорила Апити, снова принимаясь за нравоучения, – себя чуешь? Нечистоту видишь? Так вот! Из тебя здесь вытравливают брезгливость, ту, что ты мне тут напоказ выставляешь. Для «особых» брезгливость – это непозволительная роскошь. Она допускается лишь для обычного люда. Брезгливый человек ведь он кто? Он как зашоренная лошадь. Видит перед собой только часть, а не целое. Это вовсе не говорит о том, что мы должны в свиней превратиться и помоями питаться, плавно переходя на опарышей с мухами. Просто мы «ОСОБЫЕ» и не имеем права быть брезгливыми ни к людям, какими бы омерзительными они не оказались, ни к их поступкам. Мы должны понимать и принимать в себя всех и всё. А брезгливость по жизни крайне вредная штука. Она мешает. А вот вытравить из себя этого червя можно только поборов омерзение к еде, питаясь, где угодно и чем попало.

Тут она остановила внушение, заинтересовано осмотрела собеседницу, внимательно слушавшую и уже по-простому добавила:

– Только делать вид что поборола брезгливого «червя» и навсегда прибила его в себе, я тебе не советую. Троица не смотрит на то, как мы едим, и едим ли вообще то что бросается в дыру. А это говорит, что ОНИ просто знают наверняка, жив в нас ещё порок или уже нет. И не спрашивай, как ОНИ это делают. Сама не знаю. Я уже третий день тут сижу и, кажется, совсем перестала брезговать и то не выпускают. Видно, какие-то остатки чувствуют. А тебе, судя по твоим желудочным позывам в этих «хоромах» ещё долго мух развлекать.

– Что за бред? – вновь взорвалась на эмоциях Райс, – а если я не смогу перебороть это омерзение? И вообще, что мне будет если я откажусь от испытания?

– Обломайся, дщерь царская, – тут же издевательски ответила соседка, – если не сдюжишь испытание, то сдохнешь тут от голода и неминуемой жажды. И поверь, тебя отсюда даже вынимать не станут. Тут сгниёшь. Хотя нет. От голода не сдохнешь, потому что тебя вот эти белые миленькие червячки быстрей обглодают, чем ты с жизнью простишься.

И Апити расхохоталась как ненормальная, разгоняя волновыми движениями подвешенного тела, кишащих вокруг жирных опарышей.

– Этого не может быть! – чуть не заорав в истерике и сверкая заблестевшими от слёз глазками запротестовала рыжая, – я дочь царицы Тиоранты Великой. Они не посмеют меня сгноить в этой зловонной яме среди говна.

– Да не ори ты, психованная! – тут же грозно рявкнула на неё Апити, вогнав привыкшую к «жополизному» почитанию и до крайности избалованную царскую дочь в очередной ступор ничего непонимания.

Ведунья злобно зыркнула на рыжую, исказившуюся в молчаливой гримасе и смачно сплюнув в кишащих опарышей, сквозь зубы процедила:

– Вот теперь я точно знаю, почему нет преемственности власти по царской крови.

И Райс тут же захлебнулась услышанными словами, неожиданно поняв, что белобрысая имела в виду. Вскипевшее в ней чувство права во всём быть правой моментально улетучилось. Она задышала рывками словно уже в голос ревя, осознавая с глубокой обидой, что в данный момент она действительно «никто» и звать её «никак».

Рыжей будто кто мозги прочистил, оставив там лишь одну мысль: следует как можно быстрее забыть, кто она такая и какого рода-племени, тут же вспомнив слова Апити, что, только опустившись ниже нижнего можно выкарабкаться выше всех. Райс ещё нескольких ударов сердца осмысливала эту истину, а затем смиренно опустив голову, спросила уже совсем отчаявшимся голосом:

– Так что-делать-то теперь?

– Да ничего. Пей, да ешь в своё удовольствие, – ответила подруга, пожимая плечиками, – как говаривала моя наставница, вода камень точит не силой, а упорством с настойчивостью. Будешь бороться – победишь. Сдашься – сдохнешь. Всё просто.

– Тебе легко говорить, – пробурчала царская дочь.

– А чё тут сложного? Ты же не с нежитью борешься, а сама с собой. На одной стороне ненужные привычки, на другой голова на плечах. К тому же этот круг сказывали ещё самый лёгкий. Тебе твоё тело помогать станет, когда уж невтерпёж голод с жаждой припрёт.

– Благодарствую, – недовольно пробурчала Райс, – успокоила.

– Да не за что. Коль приспичит, обращайся. Мне языком молоть не жалко.

Наверху вновь послышались гулкие шаги и в жижу булькнули два кожаных мешка, окатив девок зловонными брызгами.

– О, обед, – наигранно радостно возликовала Апити, утираясь от капель нечистот, прилетевших в лицо.

Райс тут же скрутило рвотными позывами, что пару раз страдальчески дёрнули тело, но без каких-либо материальных последствий. Так лишь наглядно выразив отношение ко всему происходящему…

Апити выловила мешки, один из них оттолкнув соседке с аппетитом отобедала. А Райс развязав мешок и поковырявшись в тех помоях, что там навалены и перемешаны в единую массу, вынула лишь извозюканный мешочек с водой и наплевав на смрадную вонь, тут же весь осушила без остатка.

В море дерьма, куда угораздило попасть Райс, оказалась и ложка мёда, что хоть как-то подсластила наказание. Сидеть в вонючей яме безвылазно, оказывается, не было необходимости. После того как белобрысая поела, а рыжая лишь попила, их обоих вытянули из жидкого дерьма на свежий воздух.

Что-то снаружи застрекотало, задвигалось, и привязанная за пояс верёвка медленно потянула Райс наверх, где оказался прокопанный наклонный лаз, по которому скользкое тело с лёгкостью протащилось и вынырнуло в люк с крышкой.

Кутырка очутилась в узкой длинной комнатке, где пол, стены и потолок сложены из крупных массивных брёвен. Пол толстым слоем устилала свежескошенная трава. В одном торце вырезано окно, откуда падал свет и в помещение лился свежий воздух. В другом торце – тяжеленая дверь без засова. Царская дочь осмотрела себя, брезгливо сморщилась и схватив пучок травы принялась обтирать на груди кожаный пояс, ища как бы от него избавиться.

Такие резкие изменения в окружающей обстановке, разом заставили забыть все данные себе обещания по поводу борьбы за невиданную вершину, за решимость идти до самого конца и тут же заменились на мысли о немедленном побеге. Она и сама не поняла, как это произошло. Ну, вот просто в голове заклинило, напрочь заставив забыть все разговоры внизу.

Не найдя никаких завязок, кинулась к двери, почему-то решив, что там помогут. Дотянулась, натягивая верёвку. Заперто снаружи. Устремилась к окну. То оказалось высоко и требовалось сильно изловчиться, чтобы туда забраться, но глухой голос Апити раздавшийся из-за стены разом прервал все её метания.

– Райс.

– Что? – отрывисто и зло тявкнула рыжая, лихорадочно разглядывая окно и исследуя подступы к нему.

– Только ты не вздумай там пёрышки чистить.

– Почему это? – недоумённо спросила ярица, оторвав наконец взгляд от вожделенной дырки в стене и ещё раз оглядев себя.

– Чем дольше в этом дерме прибываешь, тем быстрее к нему привыкнешь, – ответила из-за толстой стены Апити, похоже устраиваясь на боковую.

Райс кинула в угол пучок испачканной травы и замерла, прислушиваясь и осторожно выспрашивая собеседницу:

– А бежать отсюда никто не пробовал?

– А зачем? – раздался удивлённый голос Апити, – я же тебе говорила уже. Чтобы сюда попасть очередь стоит, да не каждую пускают. Кого пускают на круг, девы особенные, нечета остальным. Ты уж поверь. Да и сама подумай. Ну сбежишь ты, допустим. И куда подашься? К любимой маме под подол? И как там тебя встретят после твоего трусливого побега? Ну, прибить может быть и не прибьют, только кем ты после этого для всех станешь? Не знаю. Если бы я была твоей мамой, то прибила бы, чтоб не позорила. В леса побежишь на подножный корм? В пустующую избу еги-бабы долг её отрабатывать? Или, где на поселении пристроишься в постельных рабынях в качестве живой подстилки?

– Да всё, хватит. Разошлась, – недовольно оборвала её ярица, тоже заваливаясь на травяную подстилку, – я просто спросила, бывали ли случаи.

– Я на эти круги больше года умоляла Матёрых Терема.37 Не пускали ни в какую, хоть тресни. Одна постоянно трындела, мол мала ещё. Жирок нагуляй. Вторая «веселушка» вечно подкалывала, что-то вроде: «неча делать, круг топтать». Третья так вообще лишь отмахивалась и посылала меня по матери.

– Поняла. А что за Терем такой? Что за Матёрые?

– Так, Матёрых-то ты уже видела. Это те вековушки что волоком тебя сюда притащили, – ответила Апити и судя по интонации в голосе, похоже, уже решившая покемарить, переваривая обед, – а Терем – это Терем.38 Дом Отца-Неба, Вала Всевышнего. Здесь все «особые» проходят испытания и обучение. Это место силы.

– Так мы что в Тереме Вала Вседержителя?39 – озадаченно поинтересовалась Райс, усаживаясь спиной к той стене, откуда слышался голос новой подруги.

– Ну, не совсем прямо в нём, но рядышком. Коли до окна дотянешься, сможешь разглядеть. Правда не весь. Отсюда только край видно.

Райс опять взглянула с вожделением на окно и принялась прикидывать, как туда можно вскарабкаться. Апити тем временем замолчала и рыжая, испугавшись что та уснёт и ничего больше не расскажет, спросила первое что в голову пришло:

– Как думаешь, что будет после этой вонючей ямы?

– А с чего ты решила, что у нас с тобой будут одинаковые круги?

– А ты думаешь будут разные?

– Я ведьма. У нас свои испытания. А ты – не пришей кобыле хвост. Даже не знаю через что тебя будут ломать. Хотя если честно, и для себя не знаю, что дальше будет, – горестно призналась «всезнайка», – меня вреде как река должна ожидать. Но это чисто наше, ведунье и тебя вряд ли коснётся.

Райс почесала ногу и как результат запачкала пальцы, вновь хватая пучок травы и с остервенением принимаясь оттирать дерьмо, матерно ругаясь про себя, но вслух задавая вопрос стараясь быть как можно спокойнее:

– Слышь подруга по сидению, а пояс этот снять с себя возможно хоть на отдыхе?

– Нет, – ответил из-за стены насмешливый голос, – верёвку тоже грызть не советую. Без зубов останешься. Наговор наложен и на то и другое. Колдовство крепкое. Крепче железа. Да и вообще не о том думаешь. Ты собираешься проходить свой второй круг или решила червей пожалеть и себя им скормить?

– Какой второй? – встрепенулась Райс и тут же поняла, что она полная дура, ведь первый круг она прошла в запечатанной бане, и тут же поправилась, – да собираюсь, собираюсь. Куда мне теперь деться?

– А раз «собираюсь», то реши с чем ты борешься. Вместо того чтобы драться с собой, ты воюешь с мерзостью что вокруг тебя. Ты дура Райс хоть и царская. Ты эту мерзость-то прими как родное. Пусти в себя. Да отрави ею брезгливого червя к едреней матери. По-другому у тебя не получится. А ты стараешься от говна отделаться и этого червя обезопасить всеми силами. Эдак долго будешь тут плавать.

Райс задумалась, и ей показалось будто поняла смысл круга. Но тут же с подозрением подумала о соседке, уж больно она умная какая-то. Прям не девка, а целая вековуха.

– Слышь подруга, а ты откуда взялась такая умная? Откуда про всё знаешь?

– Ну, я ещё многого чего не знаю, да и не такая я умная как хотелось бы. А вообще хорошая наставница была.

– Так меня тоже не бездари учили. И наставницы, мама говорила, лучшие. А толку-то?

– Райс, – вдруг весело позвала Апити, – а тебя как царскую дщерь пороли по твоей высокородной заднице?

– Ты чё с ума сбрендила? Кто б попробовал, и дня бы не прожил без оторванной башки.

Соседка за стеной заливисто рассмеялась.

– Вот поэтому ты и выросла дурой.

– Но ты, – рявкнула в негодовании Райс, дёрнувшись, но тут же поняв, что обидчицу не достать, лишь со злостью сжала в руке пучок травы.

– Да ты не обижайся Райс, – вновь донеслось от обидчицы, – просто многие знания необходимо вколачивать через задницу. Их по-другому выучить не получается. Вот меня пороли через день да каждый день. Иной раз седмицу присесть не могла. Стоймя стояла как кол, воткнутый в землю. А наставница только подтрунивала, мол «ни-чё-ни-чё» в стоймя больше знаний влезет. Поэтому не хотела да умнела.

К ужину мучениц опять окунули в выгребную яму, и Райс с удивлением отметила, что морально была готова к этому и восприняла мерзость не как наказание, а как лихой бой или нешуточную игру, ополчив себя на то, что обязательно должна победить, и съесть то, что ей перепадёт. Вот назло, но съест…