Степь 2. Расцвет. Часть первая

– А зачем надо чтобы пальцы сморщились и зубы начали стучать? – зашипела рыжая, разглядывая свои мозолистые от оружия руки.

– Наставница учила, что когда пальцы сморщиваются, то тело переходит в какое-то первородное состояние. Сказку рассказывала, мол когда-то много-много лет назад все люди были водными. Не то будто рыбы, не то упыри болотные. И для того, чтоб ходить по скользкому дну и держать в руках осклизлые камни с дубинами у них кожа на пальцах буграми шла. Якобы им так было сподручней цепляться. Только я в эти сказки отродясь не верила. Как это люди могли всю жизнь в воде прожить. Хотя, судя по тому, что нас здесь в воде заперли, это мы на себе теперь и проверим.

– Так я не поняла что-то, рассказчица ты убогая, – не унималась Райс и раздражаясь на белобрысую, – зачем надо тело вводить в это, как ты говоришь первородное состояние?

– Наставница сказывала, что в том состоянии колдовство прилипает лучше обычного.

– Так нас что тут колдовать учить станут?

– Да не знаю я, – заражаясь Райсовым раздражением прошипела в ответ Апити, – чё прилипла как банный лист к заднице? Где ты видишь здесь наставниц? Кто учить-то будет? И как? – с этими словами она обвела поверхность воды рукой, наглядно показывая тупой царской дочери, что никакие наставницы не плавают ни по воде, ни под ней, – я ж сказала тебе, что о таком не слышала. Может просто промаринуют какое-то время да выпустят, а может ещё чё. Подождём – увидим. Куда нам рыпаться отсюда?

– Ой, сомневаюсь я что-то, что мы легко отделаемся. Я так думаю, каждый новый круг должен быть круглее предыдущего.

– Ты думаешь нас тут долго продержат? Небось, пока рыбьи хвосты не отрастим?

– Тьфу ты пропасть тупоголовая. Да откуда ж мне знать-то про ваши ведьминые дела. Это ты у нас тут великая ведунья, вот и предскажи чего ждать-ожидать. Да не ври хоть сама себе. Боком вылезет.

На том шептание закончили и принялись ждать неминуемого.

Просидели так до вечера без какого-либо изменения ситуации. Райс сняла рубаху, полностью оголившись. Положила под голову, соорудив подобие подушки. Вертелась сбоку на бок, с живота на спину. Поныряла в тёплой воде, поплавала.

Встав на дно, убедилась, что вода доходит до самого подбородка. Отметила про себя что всё как нарочно предусмотрено именно для их длительного сидения. Залезла обратно в нишу, расслабилась, а когда неожиданно увидала плывущее из-за спины деревянное корыто, то аж вздрогнула с перепуганным визгом. Апити от её визга так резко дёрнула головой, что чуть бревно на потолке затылком не вышибла.

В корыте оказалась горячая еда и питьё.

– Ух ты, – нарочито весело вскрикнула рыжая, тем не менее с опаской оглядывая стены той стороны конуры, откуда выплыло корыто, но никаких щелей не обнаружив продолжила, – по крайней мере хоть кормить будут и то хорошо.

– А гадить куда будем? – задалась вопросом белобрысая ведунья, почёсывая ушибленную голову двумя руками.

– Понятия не имею. А ты видишь где-то отхожую лохань?

– Опять в говне придётся плавать, – обречённо подытожила Апити, отламывая крыло жареной птицы, поданный на обед.

– Не знаю, ни ведаю, – продолжила насторожено озираться Райс, – может после кормёжки и лохань всплывёт.

– Вряд ли, – осекла её подруга, продолжая уплетать за обе щёки приплывшую еду, – но поживём – увидим. Чай, не вечер ещё.

– Ну что за жизнь у царской дочери? – с драматичной наигранностью проговорила рыжая, отламывая вторую ножку птицы и принимаясь ею грызть, – а давай, как поедим в корыто им навалим.

Девки весело рассмеялись над задуманной шалостью, но это оказалось их последнее беззаботное веселие…

Опосля того как они поели и развалились по своим лежакам тихо переговариваясь, а в щелях бревенчатого потолка померк свет будто солнце спряталось за облачко, под водой показалось непонятное сияние. Райс пригляделась и сквозь водную рябь увидела, как через стену, что напротив и куда девы лежали лицами, просачивается голубой шар, размером примерно с голову.

Вода изнутри засветилась, красочно переливаясь блёстками и преломляясь рябью поверхности. Рыжая лишь успела отметить про себя, что это сильно напоминает шаровую молнию, как шар вспыхнул голубым пламенем, блеснул грозовыми молниями и по всему телу царской дочери хлестнула боль, невиданная до сей поры. Да такая нестерпимая, что аж искры из глаз и глаза на лоб. Затрясло трясучкой до судорог и сковало так, что даже пискнуть не смогла. Да какой там пискнуть, как дышать забыла.

Кутырка не помнила сколько времени продолжалось это издевательство, только когда начала приходить в себя, то осознала, что до этого в глазах стояла полная темень и они теперь как бы постепенно проясняются. Сумрак ночи в голове светлел, постепенно обрисовывая контуры водяной поруби.

Райс заметалась в жутком перепуге в своей нише, оглядывалась по сторонам, но шар нигде не светился. И корыто что до этого плавало между девами, не прогладывалось даже на дне.

– Что это было? – завопила она со всей силы, обращаясь ни пойми к кому.

Но ей никто не ответил.

– Апити! – продолжила голосить рыжая, кидаясь к соседней нише.

Подруга оказалась без сознания, плавая с закрытыми глазами безвольным кулём. Райс даже изначально подумала, что белобрысая ведунья умерла, оставив её на мучения в полном одиночестве. Но начав трясти и нахлестав от души по щекам, подруга очухалась, и глотая воздух словно рыба, выброшенная на берег, принялась беззвучно биться о стену и потолок, мутузя руками-ногами будто отбиваясь от невидимого врага. Райс её еле успокоила.

Когда уж совсем стемнело в их водяной пыточной норе обе горемыки лежали в обнимку и тихо плакали, так и не поняв, как ни пытались, что с ними произошло и что это такое было.

Провалялись в обнимку всю ночь, уснув только к рассвету. Утром подали завтрак всё в том же таинственном корыте, только выскобленном добела. Есть не хотелось вовсе, как отрезало. Райс лишь попила чего-то безвкусного, а подруга даже к питью не притронулась.

– Слушай, – шепнула задумчиво Райс, – а куда корыто давеча делось?

– Да леший41 его знает, – отвечала перепуганным шёпотом подруга, – когда эта хрень пролезла сквозь стену, корыто ещё плавало.

– А почему шёпотом говоришь? – насторожилась Райс тоже зашипев и озираясь по сторонам.

– Та дрянь появилась в аккурат опосля того, как мы поели.

– Ты думаешь…

Они замолчали и синхронно скосили глаза в водную глубь как раз в то место, откуда вчера выползала шаровая молния, как это определила Райс своим повелением. Томительное напряжение длилось долго, почти нескончаемо.

– А может больше не будет? – с ноткой надежды зашептала рыжая, больше вкладывая в слова мольбу, чем предположение.

– А что будет? – тут же подвергла сомнению царские надежды, белобрысая.

Райс ничего не ответила, потому что сама находилась уже на грани, а та и не ждала от неё ничего, понимая, что ответ им не ведом в одинаковой степени…

Яркий шар голубоватого свечения выползал из стены медленно. Будто издевался над психованными кутырками. Пока он выполз наружу полностью, девки успели до синяков на ногах набрыкаться и до осипших глоток навизжаться. Райс даже в лихорадке неосознанных метаний скомкала свою мокрую рубаху и швырнула в эту светящуюся сволочь, вот только это не помогло.

Шар сверкнул внутри грозовыми разрядами и по всей девичьей спине будто кто оголённый нерв вдоль хребта хватил жгучей крапивой, заставляя её выгнуться дугой, уперевшись животом в потолок. Но эта «зубная боль» в позвоночнике оказалась не долгой, а хлестнула словно удар плетью со всей немереной колдовской дури, а затем медленно отпускала, как бы остывая со временем.

Не успела ярица осознать это явление, как второй удар нервной плетью врезал через правую ягодицу в ногу на всю длину до самых пальчиков. Райс попыталась расслабить мышцы, хватаясь руками за ошпаренную ляжку, где внутри бежала молния, прошивая болью где-то внутри и пронимая до костей. Она уже не кричала, потому что не могла, а стиснув зубы рычала раненым зверем срывая голос до хрипоты, переходя из состояния страха в необузданную ярость.

Боль опять начала стихать, но не дав как следует отдышаться, врезала воспалённым нервом точно так же по другой ноге. Затем «зубная боль» мучила в обеих руках по очереди. Потом выворачивало плечи, скручивало грудь. По прошлась спине, животу и меж ног. В конце концов добралась до головы.

Зубы прострелили одним разом в обоих челюстях, от чего у девы случилось временное помутнение рассудка и в какой-то момент рыжая выпала из реальности, ничего больше не ощущая и ни владея собственными мыслями. Сколько продолжалось это избиение Райс не помнила, но ей показалось это вечностью…

Экзекуции проводились по три раза на день как по расписанию. Сколь уже дней минуло ни та, ни другая уже не понимали. Девы ни то что перестали считать дни, но уже не сознавали ночь или день. Реакция на пытки у кутырок оказалось разной. Если Апити впадала в безвольную истерику ещё при виде вплывающего корыта, и который день ничего ни ела, ни пила, то Райс при виде плывущей еды приходила в бешенство и принималась яростно метаться в своей нише как лютый зверь в загнанный тупик и на нервной почве съедала за двоих.

Но шару было глубоко наплевать на их реакции и метания. Он неспешно вплывал через бревенчатую стену и монотонно мучил кутырок «нервной» болью. Разнообразно мучил, подходя к процессу так сказать творчески…

Они уж давно не разговаривали между собой, а просто молча лежали измождёнными и истерзанными куклами каждая в своей норе. Райс казалось даже, что у неё мысли все из головы выбило.

Она уже бедная всё перепробовала. И отбегала к дальней стенке, увеличивая расстояние. Вылезала из воды на изголовье ниши, стараясь не касаться ненавистной поверхности. Один раз даже вглубь нырнула и хотела ногтями эту дрянь достать, даже не побоявшись что подобный поступок мог закончиться смертью. И что она там могла просто захлебнуться и утонуть. Пыталась защититься от него скомканной рубахой, корытом, даже пряталась за Апити, но всё было бесполезно хоть ты на нём высерись.

Шар настигал её повсюду, где бы она не пряталась, и рвал болью нервы вдребезги в той последовательности, в какой хотел, как хотел и сколько хотел не зависимо от девичьих стараний и ухищрений…

Проснувшись в очередное утро, Райс, в неизменно тупом состоянии, в котором прибывала всё последнее время, в полной отрешённости от происходящего вокруг неожиданно задумалась. Может быть, впервые за эти дни. Вспоминая всё своё водяное сидение с самого начала, ей показалось будто со временем избиение молниями стало менее болезненно. «Начинаю привыкать к боли?» – спросила она сама себя. «Может в этом и заключается испытание?» И тут же с полной уверенностью отметила, что действительно последние разы она вполне сносно терпела нервную боль, ни то, что вначале. И вспомнив передёрнулась.

Прислушиваясь к ощущениям истерзанного и всюду болевшего тела, как бы ища доказательства привыкания, Райс поймала себя на незнакомом чувстве стянутой кожи, как от ожога. Она медленно потянулась, проверяя ощущение. Подняла над водой руки и ошарашено замерла. На всей длине рук отчётливо проступила ажурная голубая сеточка тоненьких молний, похожая на татуировку «меченых» баб, не раз виденную и в маминой бане, да и что-то подобное у Матёрых Терема.

Рыжая дёрнулась от неожиданности округляя глаза, рывком вскинула руки к свету и рассмотрела внимательнее. Затем забравшись на изголовье поднялась всем телом из воды и разглядела груди, тело и всё что удавалось оглядеть. Колдовская татуировка голубыми росчерками виднелась повсюду!

– Апити! – заворожено позвала она подругу.

Та не ответила, но встрепенулась и по побежавшей от неё волне Райс поняла, что та её услышала.

– У тебя тоже на теле татуировка высветилась?

Соседка резко вынула руки из воды, поднося их к щелям потолка на свет. Рыжей ответ не потребовался. Она его увидела. Апити, как и она стала расписана по всему телу кроме шеи и лица. Лишь внимательно рассмотрев рисунок, подруга возразила царской дочери:

– Это не татуировка, – шёпот Апити выражал наивысшую степень восхищения, – это что-то внутри. Под верхней кожей. Внимательней присмотрись.

– Получается, эта светящаяся хрень, что объявляется здесь по три раза на день выжигает нам колдовской узор через наши мучения, – тут же выдвинула своё предположение как доказанную истину Райс, при этом светясь от восторга, захватывающего дух, – а ты заметила, что с каждым разом терпеть боль становится легче?

– Ну не знаю, – пробурчала недовольная Апити, – что-то я такого не заметила.

– А я заметила, – торжествующе прошипела рыжая, – я точно помню, как было в первые разы и как в последние. По-моему, мы должны к этой боли просто привыкнуть и чем больше мы станем привыкать, тем лучше будет проступать колдовской узор. А как полностью разукрасимся, вот тогда нас и выпустят.

– И кто тебе наговорил эту несусветную чушь?

– Я так думаю! – гордо заявила царская дочь.

Апити ничего не ответила, но задумалась, а тут, как назло выплыло корыто, осведомив о своём присутствии лёгким всплеском и побежавшей рябью.

Впервые за последние дни у них не случилось истерики, а Райс даже решительно настояла, как следует подкрепиться. Раз им надлежит терпеть и сопротивляться неминуемому истязанию, то для этого нужны жизненные силы, а не сопли со слезами. И они с ожесточением набросились на еду, подъев всё что было в корыте. Затем обе насупились, нахохлились как клуши, поудобней устроились на своих лежаках в боевом настрое и принялись ждать лютого побоища, вернее очередного избиения.

Заструилось голубое свечение. Сквозь брёвна полез ненавистный пузырь с розовым содержимым. Райс со всей накопившейся в ней яростью швырнула в мучителя скомканную рубаху, и сдавленным обидой голосом прокричала: «На!» и замерла готовая ко всему. Шар голубого свечения, вылезший из стены почти на половину, моментально покрылся мелкими трещинами словно раскалываясь внутри, резко помутнел, сделавшись молоком и пополз туда, откуда только что вылезал, а ярице, швырнувшей рубаху, руку будто неведомым огнём обожгло.

Она медленно поднесла к лицу разогретую ладонь. Скомканная кожа действительно из белой превратилась в красную. Рыжая подняла вторую ладонь для сравнения. Та, оставалась мертвенно бледной будто из неё всю кровь высосали. Райс перевела взгляд на Апити. Та, вытаращив глаза, ошарашенно уставилась на подругу, но тут же поймав её взгляд зашипела:

– Что ты сделала?!

– Не знаю, – сконфуженно ответила дочь царская, – я вот так, – и она показала, как, – швырнула рубаху и крикнула «На!» и руке вдруг сделалось тепло, а шаровая молния вся пошла трещинами и будто заполнилась молоком.

Не успели девки осознать, что же Райс такого наделала, как с другой стороны, со стороны двери появилось новое свечение. Там сквозь дубовую дверь вылезало очередное наказание. Девки, словно сошедшие с ума принялись выкидывать вперёд руки, голося «На!» на все лады и что было девичьей мочи пытались и этот шар трещинами раскрошить.

Но на этот раз ничего не получилось, как ни старались и ни кочевряжились. Он вылез полностью и врезал им обеим по самое «не хочу». Только когда Райс получила уже четвёртую «нервную плеть», она уже со слезами отчаяния, превозмогая нестерпимую боль вновь выбросила руку в направлении истязателя, уже не надеясь ни на что. Тот тут же растрескался, заполняясь мутным молоком и плавно спрятался за дверь, не причинив им больше боли.

– Да! – завопила Райс до оглушающего визга, ликуя сквозь застилающие глаза слёзы, в один миг забыв про все страдания.

– Райс как ты это сделала?! – тоже забыв избиения, кинулась к ней белобрысая подруга, – научи меня, я тоже хочу!

– Да не знаю я, – кричала Райс, обнимая ревущую Апити, – я делала, делала. Поначалу ни хрена не делалось, а потом раз и врезала.

После хорошенько подзаправившись обедом, они вновь принялись ждать неминуемого боя. Теперь у яриц забрезжила надежда, что рано или поздно они тоже научатся бить эту круглую хрень своей «нервной плетью» и тогда возможно от них отстанут и отвяжутся.

Первый шар Райс разбила играючи, как только тот полез сквозь бревенчатую стену. Их победный визг слышал, наверное, весь колдовской Терем. Со вторым шаром пришлось немного помучиться и рассыпать его лишь только после трёх плетей, пропущенных по своим нервам.

Кутырки от избытка нахлынувших на них чувств принялись плясать, прямо плавая в воде. Только рано радовались. Выполз третий, и отлупил их за милую душу. Ничего они с ним поделать не смогли, как ни старались.

– Видимо истощилась, – подытожила собственные побои рыжая, плавая в изнеможении, как отходы жизнедеятельности в своём водном кармане кверху попой.

Опосля очередной кормёжки рыжая своим царственным повелением, не требующим от белобрысой никаких возражений и отговорок, жёстко потребовала:

– Давай Апити, впрягайся. Ты же видишь мне одной с ними не справиться, а со временем похоже их только больше будет. Это уж как пить дать и к еги-бабе не ходи.

Ярица как в воду глядела. Всё так и вышло. У Апити получилось лишь на третий день и то лишь на третьем истязателе, когда рыжая от бессилия взвыла пронзительным визгом и заревела в голос от отчаянья. Этот вопль неожиданно встряхнул светловолосую и придал ей нужную злость, в ореоле которой у неё и прошла первая «нервная плеть». Радости Апити не было придела.

А потом началась настоящая война, хотя сначала с переменным успехом. То у них получалось, то им попадало от всей души. Боль, что причиняли шары, даже Апити заметила значительно снизилась, а у них наоборот получаться стало от раза к разу лучше прежнего.

Наконец настал тот радостный день, когда девы одолели все шары по очереди, не получив при этом ни единого удара по своим истерзанным телам. И когда шестой по счёту шар после ужина уплыл расколотым в дверь, что-то стукнуло, брякнуло и вода пошла на убыль, утекая куда-то из их глухо запертой конуры.

А когда стемнело, вся вода уже ушла. Они стояли на мокром полу держа в руках скомканные рубахи в ожидании какого-нибудь чуда, уставились на дверь и затаив дыхание. Снаружи звонко щёлкнуло, и тяжёлая дверь медленно открылась, впуская в темноту пыточной свет коптящих масляных светильников, что держали Матёрые Терема доброжелательно улыбаясь прошедшим очередной круг кутыркам…

Глава восьмая. Если без меры пихать всё что впихивается, так и меру саму ненароком запихаешь туда, потеряв последние границы дозволенного.

На дворе дело шло к лету, когда две красавицы, татуированные узорами отоспавшись почти два дня без продыху впервые вышли на совместную прогулку.

За Теремом рос огороженный лес или священная роща, как именовала её Мать Медведица. Хотя для яриц она больше походила на ухоженный сад. Аккуратные дорожки выложены тёсаным поленом, цветы высажены опрятными полянами. Ни диких зарослей травы не найдёшь, ни валежника. И земля в лесу ровная, словно вода в озере.

Только где-то в глубине, ближе к высокому частоколу возвышался странный земляной холм в полтора человеческого роста, где по ровному кругу со знанием колдовского дела были разложены большие камни.

Они на пару под ручку гуляли по чудному саду не в состоянии надышаться лесным воздухом. Гордые собой, то и дело на показ выпячивали узорные рисунки на руках и босых ногах перед встречными теремными девками.

Гуляя и показывая себя во всей красе кутырки меж собой заговорщицки перешёптывались, соображая, что их ждёт на следующем круге, чувствуя щуплыми задницами, что отдыхать им долго Матёрые не дадут. Не дали. В одно прекрасное утро Райс проснулась довольная сном, потянулась щурясь в улыбке и тут её словно «нервной плетью» по лицу врезали, так её перекосило родимую.

На скамье у лежака сидела Любовь – третья Матёрая Терема. Рядом с ней две теремные кутырки на подросте, лыбясь во весь рот от непонятной радости и с восторгом глазея на проснувшуюся. «Началось», – подумала про себя рыжая, а у самой аж ручонки задёргались в предвкушении очередной порции боли и издевательства.

По знаку властвующей руки вековухи, кутырки вскочили с мест как ужаленные и накинулись на царскую дочь словно натравленные собаки на зайца. Райс хоть и опешила от такого пробуждения, но намерено сопротивляться не стала, понимая, что бесполезно. Девки тем временем на пару принялись за её рыжие космы. Они чесали их костяными гребнями, разбирали на тонкие пряди, вычёсывая каждую отдельно. Вынув откуда-то по клубку тонких нитей из золота, принялись вплетать их в распущенные и собранные отдельными прядями волосы.

Процедура проснувшейся ярице показалась отчего-то бестолковой и уж слишком затянутой. Мало того, что она осталась без завтрака, так ещё от безделья и постоянного сидения в одной и той же скрюченной позе хотелось прибить этих криворуких и медлительных дур.

Даже после того, как они всё закончили, Любовь подошла, придирчиво осмотрела их работу, по-доброму пожурила. Так, без ругани. Указала на мелкие ошибки … и заставила всё переделать! Там ей видите ли узел не тот вывели, там плетёнка «как бык поссал», а где-то вообще у девонек руки не из того места выросли. Ярица глухо зарычала словно затравленный зверь, понимая, что сидеть ей ещё тут до посинения.

Выпустили Райс лишь на обед, когда на кухне забили в призывные котлы. «В доску» измученную чрезмерным вниманием, злую как собаку и с чешущимися руками кому-нибудь врезать если не «нервной плетью», так кулаком наотмашь, чтобы от полученного мало не показалось.

В узком коридоре у распахнутых дверей её караулила белобрысая подруга. Она-то как раз чуть и не попала под горячую руку, доведённой до тихого бешенства царской дочери. Но реакция будущей ведуньи на экзотический вид странно причёсанной ярицы несколько остудила пыл кипения рыжей ярости.

Лишь узрев её, светловолосая сконфуженно улыбнулась, засмущалась, покраснела будто девка навыдане и вместе с тем стыдливо восхитилась, широко распахнув заблестевшие глазёнки и при этом прикрывая рот ладонями явно выдавая своё замешательство.

Вид у подруги был как у кутырки подглядывающей в щёлку за чем-то непристойным, но жутко любопытным. Райс с самого начала заподозрила, что эта белобрысая дрянь обо всём этом что-то явно знает больше нужного, но рыжая находилась под надзором Матёрой, поэтому разговор у дверей не заладился. Вернее, вековуха тут же заткнула их попытку поговорить.

На обеде подружки лишь перекинулись парой слов и то с набитыми ртами, чтобы Любовь ничего не заметила.

– Давай по-быстрому, – начала допытываться Райс, – чего нас ждёт на этом грёбанном круге.

– Ну, не нас, а тебя, – так же что-то пережёвывая ответила Апити, – только почему тебя одну? Непонятно. Я ведь тоже хочу.

– Чего хочу? – взъелась рыжая бестия, – говори толком дрянь белобрысая. Чего мне ждать от этого «причесона»? Имей ввиду, я уже в таком взвинченном состоянии, что и прибить могу ненароком коли что.

– Не ори, стерва рыжая. Славу42 тебе девичью растить будут, – пробурчала Апити с набитым кашей ртом, – только как, не ведаю и не спрашивай. Наставница говаривала, мол девки… вам понравится «по самое не хочу». Мол пищать и верещать от восторга вам до мокрых ляжек.

– Что-то верится с трудом, – тут же отреагировала Райс, запивая кашу холодным молоком, – с чего бы это хорошо стало после того, как было хуже некуда. Чует моё сердечко, кровушкой умоюсь вместо колодезной воды.

– Не знаю. Но она никогда толком про круги не рассказывала. Вечно хитро лыбилась и строя утайки, догадайся мол сама. Но если учесть, что каждый новый круг круглее предыдущего, то надо ждать «подарочка».

– А почему меня одну расфуфырили? Тебе что, не надо Славу выращивать?

– Да чего ты меня-то пытаешь? Вон пытай Матёрую. Я сама в недоумках. Сказала же – тоже хочу обзавестись таким оружием, чтоб мужиков одним взглядом в поленницы складывать.

Как выяснилось после обеда, про Апити не забыли. Просто очередь до неё дошла позже, когда закончили с Райс.

Вечером перед сном к царской дочери пожаловала Любовь. Дала рыже–золотой кутырке выпить чего-то безвкусного и пожелав приятных сновидений тоном мол «вот ты и попалась дрянь рыжая» закрыла за собой дверь, предупредив напоследок, что прыгать на запертую преграду бес толку и что, когда надобно будет тогда сама откроется.

Райс, ожидая чего угодно от этого неминуемого круга заранее напугалась. Как можно удобней устроилась на лежанке и принялась ждать конца своего света, прислушиваясь к внутренним ощущениям.

Сначала почувствовала, как то, что выпила согрело живот, а затем стало опускаться вниз, растекаясь там волной приятности. Ощутила, как нечто тёплое стекло ещё ниже достигая волосатой девичьей щёлки и там разлилось во все стороны, перехватывая дух сладкой негой впитываясь в пах.

Набухла похабная бабья горошина, заныла неведомым желаньем, заскулила беззвучно требуя ласки, призывая погладить, потрепать с нежностью, ну или хотя бы прикоснуться пальчиком. Ярица задрала подол рубахи, настороженно оглядела себя в том месте, и протянув руку ни то почесала, ни то погладила. От чего низ живота ответил волнительным блаженством до кожных мурашек и трепетной истомы. В пересохшем горле будто застряло что, заставляя деву сглотнуть тягучую слюну, а лицо словно в жар бросило, покрывая лоб испариной.