А куда деваться, если отпала охота? Если запасы агуарденте в моём пятнадцатилитровом бочонке кажутся совершенно неистощимыми, и подпирает к горлу жирная облая лень набивать текст на клавиатуре? Поневоле возникают позывы поддаться торможению, однако я с ними борюсь из последних сил.

Или это коронавирус, размножившись, пытается выесть мне мозг?

Ну нет, кому-кому, а ему-то я воли не дам. Даже если повсюду окрест будет кишмя кишеть этот враг рода человейного – у меня внутри ему никак не выжить.

А вот колебания творческого порядка – это бакалда посерьёзнее. Даже Диккенс писал из Венеции своему другу Джону Форстеру: «Никогда прежде мне не приходилось видеть вещь, которую я боялся бы описать. Но рассказать, какова Венеция, – это, я чувствую, непосильная задача». Диккенс! И рядом с ним – в затылок друг другу, длинной чередой, уходящей за горизонт – можно выстроить столько классиков мировой литературы, оставивших свои воспоминания о Светлейшей, что никакой дальнозоркости не хватит разглядеть замыкающего – меня, самонадеянно и крайне опрометчиво вступившего на эту торную дорожку. Потому моя рефлексия нисколько не меньше, нежели у Евгения Долматовского, обхаживавшего свою туристическую музу в следующих выражениях:

И вот Венеция. Скажу вам прямо,Большая робость овладела мной:Здесь побывали Блок с Прекрасной ДамойИ современный лирик Н. с женой.Ну что сумею написать теперь я,В гостинице прожив четыре дня,Когда такие избранные перьяВ каналы окунались до меня?

Разумеется, Долматовский был человеком профессиональным, оттого сумел выдать на гора стихотворение из восьми четверостиший. Так что же, теперь и мне деваться некуда: коли взялся за дело – надо довести его до конца. Возможно, и у меня получится, лиха беда начало, вот только соберу в кучу свои извилины…

Пока я проявляю колебания, краем уха слушая телевизор (он у меня работает практически круглосуточно: когда я пишу прозу или просматриваю новости в интернете, когда я ем или читаю книгу, когда я сплю или делаю физзарядку, когда я трахаюсь или вообще ни шиша не делаю; информационная атмосфера – это моя среда обитания), в мозг просачиваются мировые новости текущего момента:

…В Италии число скончавшихся от коронавируса составило четыре тысячи человек. Министр транспорта Паола де Микель издала приказ о сокращении железнодорожных перевозок до минимума. Римские власти устанавливают полицейские кордоны на въездах в город.

…Китайские учёные обвиняют США в создании коронавирусной инфекции и в использовании этого штамма в качестве биологического оружия против КНР.

…В США растут продажи огнестрельного оружия. Это вызвано тем, что полиция сокращает количество проводимых операций из-за пандемии, и население готовится к всплеску преступности.

…Князь Монако Альбер II заразился коронавирусом.

…Всемирная организация здравоохранения признала Европу эпицентром пандемии. Генеральный директор организации Тедрос Гебреисус призвал национальные правительства к решительным мерам и социальной изоляции во имя спасения человеческих жизней.

…Власти Туркмении запретили использовать слово «коронавирус».

…Житель Британии заразился covid-19 во время проведённого с любовницей отпуска в Италии, в то время как его жена полагала, что он уехал в командировку в пределах страны.

…В итальянском Бергамо слишком много жертв коронавируса, поэтому власти города разрешили размещать гробы с телами в церкви, где проходят службы по усопшим. Местный крематорий не справляется с нагрузкой, и часть гробов отправляют для кремации в другие города: армейскими грузовиками их перевозят в соседние Модену и Болонью.

…В Греции родился первый ребёнок от матери, заражённой коронавирусом: женщине сделали кесарево сечение. Медицинский персонал был одет в специальные костюмы для защиты от инфекции.

…В Испании пневмония унесла жизни более тысячи человек. Число заражённых достигло двадцати тысяч.

…Из-за пандемии в США многие записывают похороны на видео, позволяя присутствовать на похоронной церемонии только близким родственникам. Отдалённые похороны также начали проводить в Великобритании.

…В Евросоюзе практически во всех городах улицы опустели. За нарушение карантина без уважительной причины каждого может оштрафовать полиция.

…Итальянцы страдают от того, что им запрещено выходить на улицу без специального разрешения. Поэтому они стали брать в аренду соседских собак, чтобы погулять. Нашлись и те, кто додумались смастерить питомцев из подручных материалов или просто выходят на улицы с привязанными к поводкам плюшевыми игрушками. Узнав об этом, власти некоторых городов издают указы, в которых прописывают, что выгуливаемые собаки «должны быть живыми».

…В Китае вырос уровень разводов в связи с карантином.

…Помимо вспышек в Испании и Италии, болезнь нанесла удар по Франции: там уже четыре с половиной тысячи заболевших и девяносто один умерший. «Мы находимся в состоянии войны за наше здоровье», – заявил президент Эммануэль Макрон. Франция закрыла для посещения места общего пользования.

…Легенда оперы Пласидо Доминго заразился коронавирусом.

…Билл Гейтс предсказывал, что надо готовиться к глобальной пандемии, но его не слушали. Он настаивал, что государствам следует работать над созданием вакцин.

…Паника из-за коронавируса в США достигла невообразимых масштабов. Люди сметают с полок товары первой необходимости, особым спросом пользуется туалетная бумага, которая стала буквально на вес золота. В Северной Каролине преступники угнали фургон для перевозки восьми тонн туалетной бумаги. Полицейские остановили фургон и арестовали подозреваемых. В машине, кроме туалетной бумаги, были бумажные полотенца, спрос на которые тоже возрос.

…Испанский биолог заявил: «Вы платите миллионы евро в месяц футболистам и в тысячу раз меньше – биологам. Сегодня вам требуется в лечение? Идите к Месси или Рональдо: пусть они найдут вам вакцину.

…Число заражённых в России достигло двухсот пятидесяти трёх человек, один из них погиб. Под наблюдением сейчас находятся двадцать семь тысяч россиян. У всех прилетающих из стран Евросоюза берут анализы на коронавирус.

Берут они анализы, как же. Разве только на бумаге. А бумаги, как водится, составляют министерские брехуны. Может, президент Путин и верит липовой отчётности: ему простительно, он старенький. Но я-то знаю правду. Чёрта с два почесались в нашей поликлинике, когда мы сообщили туда о своём возвращении из Италии. Спросили: «Как вы себя чувствуете? Симптомы простуды имеются?» – «Нет». – «Хорошо. Если появятся симптомы – приезжайте». Вот так-то. Когда б не суровые спиртосодержащие жидкости – всем нам настала бы хана, давно настала бы. А вот же какой кандибобер: невзирая на усилия отечественных гиппократов стоит Третий Рим уже более тысячи лет – пошатывается иногда, но стоит, и никакая зараза его не берёт.

Мои мысли прерывает телефонный звонок. Это Василий Вялый в очередной раз интересуется:

– Ну как, ты ещё жив?

– Не дождёшься, – отвечаю я.

– Что-нибудь пишешь? Грозил мемуарами разродиться.

– Да кропаю помаленьку.

– Помаленьку не годится. Ты же в карантине. Франсуа Вийон знаешь, как Пегаса пришпоривал в тюряге – перед смертью-то?

– У меня, между прочим, пока ещё никаких симптомов не появилось. Так что не надейся скоро погулять на моих поминках.

– Да мало ли, иногда люди и без симптомов отбрасывают ласты, – разочарованно замечает Василий. И уходит со связи, не дав мне возможности опровергнуть его слова насчёт Вийона (тот, конечно, был приговорён к виселице, когда писал: «Я – Франсуа, чему не рад, увы, ждёт смерть злодея, и сколько весит этот зад, узнает скоро шея», но затем приговор заменили десятилетним изгнанием из Парижа: поэт-разбойник благополучно усвистал в белый свет как в копеечку, и его дальнейшие следы затерялись в пучине средневековья).

С другой стороны, Василий, наверное, всё же прав: Вийон ведь не мог знать наперёд, что приговор ему смягчат, он ждал виселицы.

Вот примерно как я сейчас жду появления первых симптомов covid-19.

Хотя это ещё бабушка надвое сказала. Тем более что у меня имеется надёжное средство для борьбы с микроскопическим гадёнышем. Не лишённое приятности средство, между прочим.

А какая великолепная была бы смерть, мамма мия! Съездить в Венецию – и, вернувшись оттуда, крякнуться в разгар полутверёзой вербализации своих воспоминаний и ощущений, в соплях и в бреду, в обнимку с недопитым бочонком агуарденте! Перфетто, белиссимо, грандиозо!

Как ни крути, мне повезло. Михаил Булгаков, например, тоже мечтал побывать в Италии. Даже просил Сталина отпустить его за границу; однако не сложилось. Умирал великий писатель от наследственной болезни почек, сопровождавшейся страшными головными болями и стремительно развивавшейся слепотой – мужественно умирал, работал, надиктовывая жене последний вариант романа «Мастер и Маргарита». А за два дня до смерти попросил Елену Сергеевну купить икры и водки (невзирая на предписанную врачами строгую диету) и устроил прощальный ужин.

Куда мне до него. Я ещё и заболеть-то не успел, а уже чувствую, что охота к словосложению во мне едва теплится. Однако впереди продолжительная самоизоляция, авось управлюсь употребить её на скромный травелог.

А сейчас пора и по вирусу ударить как следует.

Пора, да.

4 марта, 2020. Местре

…«Куда ты теперь, в Венецию? Не развалится твоя Венеция в два-то дня», – говорил отец Ивану Карамазову.

Фразу, подобную той, которую Достоевский вложил в уста Карамазова-старшего, выдал в Местре и Валериан.

– В самом деле, я устала, – присоединилась к нему Элен. – А до Венеции ещё трамваем добираться – не хочу. Давайте сегодня отдохнём, а завтра отправимся в город со свежими силами.

– И я бы отдохнула, – сказала Анхен.

Исполненный воодушевления, я пытался возражать:

– Да ладно вам, ещё полдня впереди, жаль терять столько времени. Давайте доедем хотя бы до площади Сан-Марко.

– Мы можем доехать только до конечной трамвая, – пояснила Анхен. – А оттуда до Сан-Марко – или пешком идти, или плыть на вапоретто.

– А сколько остановок до конечной? – уточнил я.

– Точно не скажу, – пожала плечами она. – Наверное, пять или шесть, что-то в этом духе.

– Так это же ерунда: десять минут – и мы там!

– Я никуда не поеду, – отрезал Валериан. – Надо обустраивать действительность сообразно своим желаниям. А мои желания сейчас так далеко не простираются.

– И с меня на сегодня довольно, – проявила непреклонность Элен.

– Нет, это неправильно, – огорчился я. – Но по Местре-то хотя бы надо пройтись!

– По Местре – это можно, я не против, – решил Валериан.

Элен и Анхен тоже согласились.

Так и вышло, что в первый день своего венецианского подорожья мы не добрались до островной части Венеции. Лишь прогулялись умеренным аллюром по центру Местре. Раньше это был самостоятельный городок, терраферма – так называли венецианцы всё, что относилось к их материковым владениям; а теперь Местре – пригород. Никаких особенных достопримечательностей мы здесь не обнаружили: ни замшелых крепостных развалин, ни величественных монументов и тому подобных осколков культуры прошлого, кои могли бы нас заинтересовать и дать толчок полёту воображения. Ничего сродни благородному изяществу хорошо пронафталиненных старинных лохмотьев. Хотя, возможно, мы не слишком старательно искали. Вернее сказать, совсем не искали, а просто фланировали наобум по центральным улицам да глазели по сторонам – этаким манером много ли наследопытничаешь. И всё же Панталоне – персонаж пьесы Карло Гольдони «Ловкая служанка» – впал в изрядное преувеличение, заявив, будто «Местре сейчас – это маленький Версаль». Ни малейшего сходства с Версалем там нет и быть не могло даже во времена Гольдони… Вместе с тем к концу прогулки у меня сложилось впечатление, что наша компания осчастливила своим посещением довольно приятный населённый пункт, подобный многим небольшим городкам медитеррианского побережья: тихий, уютный – можно сказать, мечта европенсионера.

Между прочим, Местре весьма немолод. Во всяком случае, уже Пётр Толстой, стольник Петра I, оказавшийся здесь в июне 1697 года, записал в своём путевом дневнике: «Город Местр великой, каменной, и домов великих строения каменнаго в нем много. Тот город весь в садах, и воды в нем есть пропускные многие. От того города до Венецы ездят морем в барках, и в пиотах, и в гундалах…».

Поскольку меня привлекает идея нет-нет и совмещать в своём повествовании два временных пласта, да и сами по себе путевые заметки Петра Андреевича Толстого прелюбопытны, считаю необходимым в нескольких строках рассказать об этом примечательном человеке.

Сроду не поехал бы он в чужедальние края, если бы не оплошка: Пётр Толстой занял сторону царевны Софьи во время стрелецкого бунта. Многие видели, как он поспешествовал своему дяде Милославскому, выкрикивая:

– Нарышкины удавили царевича Ивана!

Его счастье, что вовремя переметнулся на сторону царя, а то не сносил бы головы. И всё же после падения Софьи долго ещё Петр I испытывал к нему недоверие, невзирая даже на военную доблесть Толстого во втором Азовском походе. Тут-то и подвернулся случай, когда царь надумал послать дворянских отпрысков в Европу для освоения морских премудростей. Добровольно вызвался ехать среди прочих и Пётр Толстой, хотя было ему пятьдесят два года.

– Ты ведь не отрок уже, Пётр Андреевич, – удивился царь. – Две тыщи вёрст придётся в рыдване трястись. Да и не поздно ли удумал кораблевождению обучаться?

– Отечеству служить никогда не поздно, – бодро отрапортовал Толстой.

Государю ответ понравился:

– Вижу, зело решителен ты не только в дыму батальном. При столь изрядном рвении разве помыслю отказать? Тому и быть: поезжай за кордон обучаться навигацкому делу.

Так и вышло, что в 1697 году отправился царский стольник в чужедальнюю Венецию. Два года прожил там, изучил итальянский язык и всё, что от него требовалось по морской части. Кроме Венеции, Пётр Толстой побывал в Речи Посполитой и в германских городах Священной Римской империи, плавал в Дубровник и на Мальту, в Истрию и в Далмацию, посетил Рим и немало других италийских городов. Он оставил внушительный по объёму дневник, в который по ходу путешествия заносил свои впечатления об увиденном. Этот дневник послужил прообразом бессчётного количества подорожных повествований, вышедших из-под перьев моих соотечественников в более поздние времена… А ещё Пётр Андреевич Толстой является пращуром многих знаменитых Толстых, в том числе двух классиков русской литературы – Льва Николаевича и Алексея Константиновича.

Вот, собственно и всё о нём. Нет, если отодвинуться от венецианской темы, то у Петра Толстого впоследствии было предостаточно приключений: он и в Константинополе состоял первым российским послом, даже дважды заточался султаном в Семибашенный замок, и беглого царевича Алексея вместе с его полюбовницей Ефросиньей уговорил вернуться к царственному родителю, однако это уже выходит за рамки моего повествования. А мне, как ни крути, долженствует остаться в рамках, дабы вернуться к своему собственному путешествию.

…После прогулки по Местре мы зашли в супермаркет и основательно запаслись продуктами, дабы впоследствии поменьше отвлекаться на пустяки (любое предприятие – это меньше, чем полдела: главное – подготовка). Затем вернулись домой и снова уселись за стол.

И просидели застольным образом до глубокой ночи.

Несколько литров граппы плюс довольно обширный винно-шампанский ассортимент – это вам не хухры-мухры!

…Сержио в этот день мы больше не увидели. Во-первых, потому что квартиру он себе снял отдельную (толстосумы – они, как правило, закоренелые индивидуалисты). Во-вторых, не ограничившись беседой с украинскими гастарбайтерами, он отправился прочёсывать окрестности, желая пообщаться ещё с кем-нибудь. И у него состоялось немало содержательных знакомств – с молдавскими, русскими, киргизскими и разными другими путешественниками и переселенцами из бывшего СССР (то ли напуганные пандемией итальянцы прятались по домам, то ли незримые флюиды, исходившие от Сержио, влекли к нему исключительно русскоязычный контингент). Зато весь следующий день он рассказывал нам многообразные полезные сведения. Рассказывал и рассказывал, рассказывал и рассказывал – просто уняться не мог, собака такой, а у нас головы трещали с похмелья, а он всё рассказывал и рассказывал, рассказывал и рассказывал. А вечером выпил полбутылки кизилового самогона и наконец успокоился.

***

Allora, мы сидели в своём тесном варварском кругу за обильным венецианским столом, дегустировали местные напитки, сыры и мясопродукты (хвалёная пармская ветчина, к слову, оказалась бледной ерундовиной по сравнению с испанскими хамонами и чоризо, не говоря уже о сербских мясных чудесах – вот уж где едят мясо с мясом, во всевозможно-извращённых формах, это апофеоз варварского чревоугодия, бурные аплодисменты) и ржали-прикалывались над Элен. А затем и над Валерианом. Поскольку благодаря двум упомянутым персонажам мы могли вообще сюда не добраться.

Дело заключалось в том, что на полпути до Венеции нас тормознули. Пересадка была в Белграде, и за полчаса до перемещения в окончательный самолёт из белградского зала ожидания по всем аэропортовским громкоговорителям стали объявлять, что администрация воздушной гавани исполнена горячим желанием пообщаться с Элен. Вскоре её увели под белы рученьки, и примерно пятнадцать-двадцать минут она отсутствовала. Мы, понятное дело, строили самые фатальные и безвыходные предположения относительно того, что могло послужить причиной задержания «братушками» нашей весёлой подруги (самогон? сало? колбаса? или таблетки, коих, как признался Симанович, он собрал в дорогу во много раз больше того, что позволяло международное законодательство?). Затем решили, что в крайнем случае – если Элен задержат – останемся в Белграде: заплатим за неё штраф, купим билеты на следующий день или на когда уж там получится, а сами пока поживём в сербской столице, вволю попьем сливовицы и поедим плескавицы. Остановившись на этом, мы стали коротать время, соревнуясь в произнесении местных скороговорок – брзалице:

– Криво рало Лазарево криве лазе разорало!

– Шаш деветерошаш, како се раздеветерошашио!

– Сврака свраку прескакала, свака сврака скака на два крака!

– Петар Петру плете плот, са три прута по три пута, брзо плети Петре плот!

– Ко покопа попу боб у петак пред Петровдан?

– Ја канура и канура и оста једна канура недоканурана!

В общем, примерно в таком духе. Сербский язык – он забавный. Например, слово «театр» по-сербски звучит как «позориште», а «гордость» – как «понос». Слова же «курятина», «китаец» и «спички» здесь произносить нежелательно, поскольку это «псовки», собачий язык, а по-нашему – матюги.

Нет, наши скороговорки были вполне пристойными. Правда, произнести хоть одну из них без запинок мастера не нашлось.

А потом Элен благополучно вернулась, и мы улетели в Венецию.

Суть произошедшего в аэропорту инцидента выяснилась в следующем.

Валериан страдает неизлечимой меломанией. Казалось бы, какая может быть связь между этим безобидным недугом и таможенными препонами? Сроду не угадаете, но самая прямая. Просто Симанович прихватил с собой в путешествие небольшой кубообразный гаджет – этакий проигрыватель – с коллекцией матерных песен кубанских рокеров. И (судя по всему, от душевного удара по чемодану в момент перегрузки с самолёта на самолёт) гаджет включился. Матерный фольклор кубанских рокеров полился в свободный доступ и ввёл в восторженный ступор сербских грузчиков. А следом за ними и братушек-таможенников… Однако восторг восторгом, а службу исполнять надо. Поскольку багаж Валериана был оформлен на Элен, то её и затребовали, дабы она выключила источник культурной информации.

Уж не знаю, каким образом она – без знания языка – умудрилась столь быстро очаровать сербских блюстителей авиапорядка, однако провожали они её рукоплесканиями и криками: «Глумица!» (В переводе с сербского это означает: «актриса». А Элен ведь и впрямь актриса, никуда не денешься).

Таким образом, нам удалось успеть на посадку. В самый последний момент, но удалось.

Мы улетели из Белграда и прилетели в Венецию.

И это главное.

***

Ощущая себя в двух шагах от двери, за которой сбываются мечты, мы предвкушали совсем не то, что вышло позже. Но вышло не хуже, факт.

А пока посреди густой венецианской ночи мы сидели за столом в квартире на виа Франческо Баракка, 80-B, и ни в чём себе не отказывали.

На исходе трапезы у Валериана созрело желание посетить могилу Бродского и там почитать стихи. Однако я напомнил ему, что добираться придётся вплавь, а как раз плавок-то мы не взяли, поскольку до купального сезона ещё неблизко. И по здравом размышлении мы ограничились тем, что вышли на балкон покурить.

Справа от нашего балкона располагался секс-шоп, а слева – тюрьма. Было живописно, благоприятно и многообещающе.

Валериан, воодушевившись фигурой момента, принялся читать с балкона наизусть что-то из стихов Олега Виговского. А потом – из Сергея Егорова и Юрия Гречко, из Владимира Есипова и Любови Сироты-Дмитровой. Даже сейчас, спустя изрядное время, перед моими глазами стоит, как живая, эта картинка: вот он переклонился через перила, в кожаной куртке и семейных трусах, развевающихся от порывов тёплого сирокко, и бросает в ночь пламенные рифмы, а я, Элен и Анхен горячо аплодируем с другого конца балкона и дружно подпрыгиваем в такт его потусторонним камланиям, и кричим: «Вива, Симанович! Вива, Венеция»! И жители Местре, притаившиеся за тёмными окнами своих квартир, роняют слёзы умиления…

Да, слёзы умиления, а как вы думали.

Ну вот: вспомнил и расчувствовался. Даже самого чуть на слезу не прошибло. Пойду-ка я, пожалуй, приму сто грамм для дезинфекции. Мемуары мемуарами, а борьбу с коронавирусом никто не отменял.

Продолжу писать завтра. Или когда-нибудь ещё.

Strada buona non fu mai lunga, как гласит итальянская мудрость: правильный путь никогда не долог.

5 марта, 2020.

Большой канал,

Сан-Марко, Сан-Поло и Санта-Кроче

Наконец-то мы добрались до пьяцца Сан-Марко.

Не сразу, конечно. Сначала дотрюхали на монорельсовом трамвайчике до площади Рима, оттуда вышли к причалу (это совсем рядом), купили в автомате билеты на вапоретто – и поплыли по Гранд-каналу из конца в конец (очень удобный маршрут: заодно можно осмотреть достопримечательности центра города, выходящие к воде – сиди себе, прихлёбывай из фляжки граппу и сообразовывай собственноручный багаж исторических заблуждений с открывающимися взору рукотворными окирпичелостями, мраморностями и покрытыми благородной плесенью коннотациями).

«И вот, благодарение богу, Венеция для меня уже не только звук, не пустое слово, так часто отпугивавшее меня, заклятого врага пустых слов и звуков», – теперь я с чистой совестью мог подписаться под этими словами Гёте.

Абсолютно ничто не тревожило и не внушало опасений. Да и не могло тревожить и внушать, иначе нас здесь не было бы.

Правда, перед посадкой на речной трамвайчик не обошлось без очередной хохмы, источником которой явился Сержио. Установив на свой смартфон программу-переводчик, он вообразил, что цифровой помощник станет его чуть ли не через дорогу переводить в правильных местах. И вместо формулирования кратких фраз, требующихся в обиходе – например: «Один билет на вапоретто» – наш пытливый друг пытался общаться со смартфоном как с живым человеком, спрашивая того: «Как мне купить билет на экскурсию по Гранд-каньону?» (да-да, именно на экскурсию, притом – по каньону!). Естественно, программу долго глючило, и наконец переводчик выдавал неизменное:

– Бонджорно, ку-ку!

Мы едва не падали от хохота. И с этого момента нашим всепогодным итальянским приветствием стало: «Бонджорно, ку-ку».

А билет Сержио купил в автомате. Не на экскурсию, конечно, а на проезд. И не по каньону, само собой.

Вапоретто здесь единственный вид городского транспорта; гондолы не в счёт – сегодня это аттракцион для заезжей публики, а повседневно пользоваться ими чересчур накладно, да и медленно. Ни такси, ни велосипедов-мопедов-мотороллеров, ни даже электрических самокатов – ничего нет, никаких средств передвижения на колёсах. «Этот город выстроен на воде и ужасно странно кажется – улицы – это каналы, гондолы – это извозчики, – писал жене художник К. С. Петров-Водкин осенью 1905 года. – Камень и вода, но зато нет шума колёс – ни одной ведь лошади во всей Венеции»…

Вот как всё относительно.

Тем не менее город без автомобилей – это круто, мечтать о подобном сегодня, вероятно, мало кому даже в голову может прийти. Если же этот город вдобавок к отсутствию таратаек внутреннего сгорания ещё и людей куда-то попрятал, и ты можешь разгуливать по нему, как по заколдованному лесу, ощущая себя хозяином всего окружающего воздуха – это вообще сказка.

<1 2 3 4...7 >

На страницу:

Перейти

2 из 7