Дневниковые записи. Том 1

Наконец, последнее. Будь любезен, извести при случае о передаче двух моих книжек Гарберу. Он звонил мне и просил их у меня для работы. Бывай здоров. Всех тебе благ и доброго настроения».

21.10

Письмо от Третьякова.

«Я задержался с ответом по объективной причине: был отпускной период, и Гарбер у меня появился лишь 09.10. Передал ему 2 экз. твоей книги, а он вернул мне мой дарственный экземпляр. Кроме того, ранее я презентовал твою книгу завкафедрой технологии Московского строительного института, д.т.н., профессору Густаву Юрию Ивановичу (хороший мужик!). Он обещал после прочтения показать ее известному специалисту в области строительнодорожных машин, д.т.н., профессору Волкову Дмитрию Павловичу (он учился со мной в ин-те, но на два года был старше), его хорошо знает Муйземнек, так что можешь спросить у него. Теперь у меня остался один лишний экземпляр, но я его берегу для Волкова, если он очень заинтересуется, а если нет, то найду ему достойное место у кого-нибудь из других известных специалистов.

Таковы дела, но я не теряю надежды побывать у вас, посмотреть ваше метро и остаканиться с друзьями-уральцами, которых я люблю. Короче, живу по Вольтеру:

Друзья! Вы рано приуныли! Доволен я своей судьбой. Одной ногой стою в могиле, Но резво дрыгаю другой.

Надо быть оптимистом, иначе в наш бурный век жить невозможно, и помнить, что «надежды юношей питают, отраду старцам придают».

Желаю тебе и твоим домочадцам всех благ, а главное, здоровья и хорошего бодрого настроения. С надеждой на встречу».

30.10

«Дорогой Андрей Владимирович!

Премного тебе благодарен за письмо, как всегда содержательное и душевное. Отвечаю на него с чистой совестью, не имея за пазухой очередных просьб, которые приносили мне определенные переживания и некоторую перед тобой неловкость.

Все твои приветы и добрые пожелания адресатам переданы и приняты ими, вполне здоровыми.

Пару дней назад похоронили Тасю – жену известного тебе Вениамина Шамина, давнего, с военных лет, друга Нисковских. Сам он скончался в декабре прошлого года, а она, в тоске и свалившихся на нее тут же семейных неурядицах, и года прожить не смогла. Сидели с Виталием опять в ностальгическом настроении. Уходят приятели, друзья. Стареем и так, и этак. Морда при бритье, когда в мыле и с надутыми щеками, вроде та же, а взглянешь где-нибудь случайно на себя, да упаси бог еще в полный рост и как бы со стороны, – мерзость: пузо торчит, ноги короткие, лицо красное с цветами побежалости, брыла висят и вообще никакой стройности и ничего радующего глаз. И, хотя я тоже подрыгиваю ногой и даже, в сравнении со многими сверстниками, вроде уж и не совсем плохо, все равно что-то от упомянутого состояния есть. Несчастного письма, в том числе и от тебя, ждешь с несвойственным ранее нетерпением. Но, интересно, – ждешь, а самому писать лень, и только осознание того, что, может, там тоже ждут, и чувство долга обязывают тебя свершить сей труд. И это несмотря на то, что мы с Виталием вдарились в сочинительство: он сейчас чего-то набирает из своих воспоминаний, а я обдумываю нечто вроде галереи знакомых мне лиц – коротких заметок о том, что у меня связывается со словом Личность. Полагаю, что ты в ней займешь, естественно, свое достойное место. А так – скучновато, хотя и встречаемся довольно часто, а я даже прихватываю еще и на стороне.

В апреле похоронил маму, вечная ей память. Вожусь со своей Галей: не помню, писал ли тебе, что она лет пять как парализована, но, правда, перемещается по квартире, более или менее прилично выглядит, чего-то соображает и, главное, в таком состоянии обихаживает себя.

Вот и все. Бывай здоров; дрыгая одной ногой, не давай слишком далеко увязнуть другой, а еще лучше вытащи ее совсем. Мой привет кому положено и кому он может быть приятен. Я со своей стороны всех помню».

24.12

Очередное письмо от Третьякова.

«Рад поздравить тебя и твоих домочадцев с Новым, 1999, годом, пожелать здоровья, исполнения всех желаний и всего самого хорошего.

Да, у всех пенсионеров те или иные осложнения и трудности, в наше тяжелое время они особенно остро ощущаются, и без видимого просвета. А ведь он должен быть по закону жизни, вот только доживем ли мы до этого времени? Тем не менее, нельзя падать духом и надо быть оптимистом. Я лично считаю так:

Мне 72, и я доволен всем! Живу легко и просто, Живу легко на зависть тем, Кому под 90!!! Говорят, что я старик, Только мне не верится. Ну, какой же я старик, Если он шевелится!!!

Наш институт повышения квалификации ликвидируется и с 20 января полностью прекращает свое существование. Металлургия в полном крахе и повышать квалификацию спецов не имеет смысла. Я теперь безработный пенсионер! Буду пытаться куда-нибудь устроиться на полставки, но это очень трудно в моем возрасте: старики никому не нужны. Тем не менее «дрыгаться» еще буду.

Еще раз с новогодним приветом».

Что-то мне не нравится в последних двух письмах Андрея Владимировича. Не случилось ли с ним чего-нибудь, не с работой, а со здоровьем?

25.12

«Дорогой Андрей! Тороплюсь с ответом, чтобы, выразив благодарность за твое новогоднее поздравление, успеть сделать то же самое.

Поздравляю и желаю тебе всех благ, здоровья и доброго настроения, которого, видно, тебе занимать ни у кого не надо. Мы слеплены из одного теста. Всю жизнь, когда меня спрашивали о ней, отвечал: «Отлично!». Нынче в подобных случаях пытаюсь было открывать рот столь же широко, но ловлю себя и, дабы не быть обвиненным в снобизме, слегка прикрываю его и произношу скромно: «Хорошо» или «Нормально», хотя все равно испытываю желание сказать: «Отлично!».

Руководствуюсь своим давнишним кредо, естественно, – в стихах: иначе о нем не скажешь.

Богатство, слава, власть, желание служить.

Талант свой подарить, закон открыть.

Идею преподнесть, чего-либо построить.

Добро вершить, любить иль веровать чему.

В каком деянии себя найти?

Как поступить и быть счастливым?

Да не ищи – играй себя, не жди.

Всё кончится одним, что уравняет всех в природе.

Умей ты чудо находить в любом мгновеньи жизни,

И радуйся еще, коль молод, а визави твой старше.

Серьезнее, чем у тебя, но уж такова натура.

Несколько слов о себе, своих делах. Изредка забегаю на работу, посмотреть, чего они там еще творят и как медленно, но планово умирают. Летом участвовал в работе ГЭКа. Недавно позвонили, предложили вновь. Спрашивают: «Какая у меня сейчас должность?» – «Инженер». – «Что, так и записать?» – «Да. Разве Вас не устраивает? Самое высокое звание».

Повесил трубку. Вспомнил, как я ставил в тупик Целикова, ссылаясь на эту «высоту», когда он мне чуть не при каждой встрече предлагал защищаться, а я, кроме того, в ответ на его нечто невнятное думал про себя: не может же так вечно продолжаться, будут же когда-нибудь наконец платить за работу, а не за звания. Похоже, я оказался провидцем вдвойне: теперь не платят вовсе.

Что еще? Периодически бываю в лесу на лыжах. Хожу с другами в баньку со снежком и бутылочкой. Получаю письма от Цалюка. Долго с ним о чем-то спорили, примерно в том духе, как он тебе расписывал. Он явно сдает не то от ностальгии, не то от израильской жары. Поспорили недавно и с Нисковских. На кухне договориться не смогли, перенесли спор на страницы «Ритма» («Рабочие инженеры – творцы машин») – так с расшифровкой назвали нашу заводскую газетку, как бы специально в издевку, ибо сделано это было как раз в те времена, когда творить почти перестали. Две статьи уже появились. Виталий собирается писать еще одну с разъяснениями. Хохмим! Бегаю по банкам в поисках повышенной процентной ставки для своих «мощных» накоплений. Если бы не это, то жить было бы просто невозможно. Недавно при последнем наглом госграбеже на сем мероприятии ощутимо пролетел. Занимаюсь прилично (по времени) домашним хозяйством. На своей шкуре убедился, почему бабы живут дольше мужиков: дисциплинирует оно, хозяйство, и заставляет шевелиться.

Еще раз с Новым годом. Бывай здоров и весел, как всегда».

1999 год

10.02

Отправил письмо помощнику Росселя с просьбой организовать встречу.

«Уважаемый Юрий Васильевич!

Направляя свое письмо Э. Э. Росселю, я имел в виду расширить его информационное поле своими представлениями о нашей действительности, так сказать, снизу. Последние, как непременный элемент обратной связи, считаю полезными для формирования им своих более уверенных управляющих решений. Кроме того, я имел в виду также, кажущуюся мне, небесполезность приведенного в письме, как позиции моих единомышленников, имеющих большие связи, и привлечение которых на губернаторскую сторону было бы не лишним для него в предстоящей избирательной кампании.

Именно поэтому, и дабы дать более четкую оценку мной предлагаемого, я считал бы весьма целесообразным встречу с Губернатором и взаимный с ним обмен мнениями.

В рамках обсуждения затронутых проблем хотелось бы также остановиться на следующих вопросах частного характера.

1. Сейчас в регионе появилось много малых предприятий, занимающихся, или, по крайней мере, старающихся заниматься, настоящей созидательной деятельностью. В частности, мне известно три таких фирмы, организованных не без участия бывших уралмашевцев.

Одна из них – НПП «Техстройкерамика» (Директор Фролов Александр Викторович) специализируется в области производства строительного кирпича и керамики. Ее специалисты придумали отличную камерную печь для обжига этих изделий и повышения их качества. В настоящее время они закончили все опытно-конструкторские разработки, все этапы так называемого рискового инвестирования и готовы к широкому промышленному внедрению гарантированно доходной технологии.

Вторая – ООО «КОМТЕК НПФ» (Директор Гельфенбейн Владимир Евгеньевич) с привлечением ученых, которые до этого не могли найти своим знаниям достойного применения, разработала и запатентовала новые технологии производства огнеупорных кирпичей и других материалов, изготовила, испытала опытные партии и вышла на промышленное их производство. Фирма располагает научным потенциалом для проведения комплексных исследований в направлении создания огнеупорных материалов на уровне мировых стандартов.

Третья – «ДАТА ЦЕНТР» (Директор Гайнанов Дамир Насибуллович) работает в области автоматизации с применением вычислительной техники. Ее директор, будучи сам талантливым инженером и организатором, привлек в фирму много такого же класса специалистов и в короткий срок в новой для него области вышел на мировой рынок и обратил на себя внимание множества зарубежных фирм. По творческому потенциалу своих специалистов названная фирма, мне представляется, способна уверенно решить любую задачу по автоматизации любых объектов.

Почему, спрашивается, не использовать по-деловому в интересах области возможности указанных и других подобных инициативных предприятий, доказавших уже вполне конкретными результатами свою ответственную дееспособность? Запросить у предприятий предложения, отобрать из них наиболее эффективные, наиболее уверенные по ожидаемой результативности и поддержать предлагающих свои услуги, в максимально возможной степени, материально, морально и организационно.

2.      Судя по общественному настроению, надоевшему всем по

большому счету бездействию, я усматриваю наличие определен

ной ниши, которую можно было бы с высокой вероятностью занять

с пользой для региона. Я имею в виду создание какого-либо крупного объекта, вроде балочного стана, строительство которого стало в свое время чуть ли не знаменем Свердловской области.

Вот одно из возможных предложений. У нас в России сейчас работают два допотопных рельсовых стана образца 30-х годов (на Нижнетагильском и Кузнецком меткомбинатах) и два подобного же вида на Украине. Известный Росселю бывший директор Центрального Ги-промеза С. В. Губерт в 80-е годы был одержим идеей строительства нового современного конкурентоспособного рельсового стана как раз на НТМК. Почему бы в память о покойном Губерте не вернуться к этой идее? Думаю, что под эгидой, например, Губернатора можно было бы уговорить правительство на финансирование такой стройки: надоело ведь уже всем стоять. Об области я не говорю, была бы работа многим нашим предприятиям и организациям. Кроме того, считаю, что сегодня, по кадровому составу специалистов и их возможностям, еще как-нибудь такую работу осилим, завтра ее, боюсь, не поднять.

3.      Проблема, признаюсь, не совсем без личных интересов. Речь идет о том, что в результате всех последних перестроечных подвижек более всех, кажется, в относительном масштабе, потеряла та категория

трудящихся, которая наиболее плодотворно, инициативно, изобретательно и бескорыстно трудилась на ниве создания отечественной промышленности. Ведь все ими созданное и явилось как раз исходной базой для дармового фактически обогащения достаточно мощной прослойки дельцов и, одновременно, основой для нашего почти 10-летнего существования.

По чисто формальным признакам я бы отнес к данной категории: лауреатов государственных премий, заслуженных изобретателей и рационализаторов, заслуженных деятелей науки и техники, других признанных подобным же образом тружеников. Обладая ранее потенциальной возможностью на признание обществом их заслуг и соответствующие дополнительные льготы, они оказались, несмотря на свой явно выделяющий их из общей массы труд, уравнены в материальном плане полностью с последними. А при определенных сопутствующих, но не благоприятствующих сему моментах, даже в худшем положении. Мне кажется, для этих людей, в порядке благодарности за их труд, общество должно что-то сделать и в моральном, и материальном направлениях».

25.06

Долго не обращался к записям. Большую часть времени был занят работой в команде, организованной Нисковских, по проектированию двухручьевой сортовой МНЛЗ для Салдинского меткомбината. Проект машины разрабатывался нами по договору с фирмой «ДАТА ЦЕНТР».

По творческому потенциалу названная фирма способна решать любую задачу в сфере автоматического управления. Нашим проектом как раз и было придумано расширить поле ее деятельности путем создания своеобразной экспериментальной установки для отработки на ней современных средств автоматизации в области непрерывной разливки стали.

26.06

Сегодня получил письмо от Третьякова.

«Дорогой Владимир Александрович! Прежде всего, прошу великодушно простить за задержку с ответом. Дело в том, что, во-первых, затянулось решение о моем приезде в Екатеринбург, теперь ясно, что оно сорвалось. Во-вторых, вовсю возился с садистско-посадочной кампанией на даче. Что касается копии твоего письма от 25.12 прошлого года, то я его, подлинник, своевременно получил. Почту ты зря обвинил, она все же более или менее работает.

Мне очень хотелось побывать у вас, посмотреть метро и увидеться с друзьями. Я не очень любил Свердловск, но очень любил УЗТМ и его сотрудников. Часто вспоминаю многих, но особенно Бориса Гавриловича Павлова – это был мой единомышленник, не забуду беседы и пьянки с ним, и как он мирил меня с Литвиновым в бытность, когда тот был Главным конструктором, а Павлов – заместителем директора.

Литвинов не захотел подписать мне командировку на какое-то совещание. Павлов вызвал нас, сделал мне строгое замечание, а Литвинова попросил подписать командировку. Я был полностью удовлетворен, вернулся в свою лабораторию, и тут же звонок Павлова:

– Андрей Владимирович, надеюсь, Вы правильно поняли меня?!

– Конечно, – ответил я, – благодарю за порицание и за разрешение нашего спора.

– Очень рад, – сказал Б. Г.

Не могу забыть Липатова, который кроме конструктора и хорошего инженера был еще человеком с большой буквы и отличным поэтом. Встречи с ним, как правило, заканчивались чтением стихов. Он писал их отлично. И я очень сожалею, что они не сохранились у меня. Я ему тоже читал некоторые, но не свои, конечно, ибо я стихов не пишу (это, возможно, он мне в пику за мой ему стишок!). Липатову страшно понравились стихи Победина Ивана Сергеевича, моего бывшего начальника лаборатории, самого умного человека во ВНИИметмаше.

Липатов, услышав их, сказал, что они будут очень актуальны лет через тридцать!

Ты из гранита вырос смело Стоять на долгие года. И над Москвой окаменела Твоя прославленная борода! Наш дед, учитель, наш groß Fater Надменно впярил Взор совиный В академический театр! Твое пророческое слово Достигло дальних разных стран, Но ты на площади Свердлова Решил остаться у славян! Ликуйте, мудрые марксисты, Как Герцен молвил иногда, Красуйся глыба из гранита И стой до Страшного суда!!!

А разве можно забыть Краузе – его «голова!», и многих, многих других, ушедших и, слава Богу, живущих ныне. Вот о чем хотелось бы поговорить при встрече, и я не теряю надежды!

Желаю тебе и твоим домочадцам всего наилучшего, а Гале стойкости и мужества.

Р.S. Моя вторая дочь, ее фамилия Логунова Юля, хорошо знает твоего сына, она работает в Горном институте на бывшей кафедре Кубачека».

К чему была сделана эта приписка относительно знакомства наших детей? Не понял.

30.06

Третьяков написал в письме несколько строк о Павлове и Липатове. А вот что об этих людях вспомнилось мне.

1951 год. Сентябрь месяц. В 7 часов вечера после рабочего дня мы грузимся в кузова нескольких грузовиков, и нас везут в район Белоярки на уборку картофеля. Устраивают часов в 11 на ночевку. Работаем полный день, возвращаемся домой снова ночью, и на третий день утром, как положено к 8 часам, выходим на работу. Я исключение: один из всех прихожу на нее с 5-минутным опозданием, а потому, по нормам и правилам тех лет, тут же вызываюсь на ковер и предстаю перед четырехугольником отдела во главе с Борисом Гавриловичем. Начинается обычная проработка: «Как это такой молодой и прочее, допустил столь недостойный проступок?». Веду себя абсолютно не конструктивно: придумывать «объективные» причины не умею и потому молчу. «Угол» не выдерживает, и кто-то из менее терпеливых начинает мне помогать.

– А может, – произносит один, – они поздно вчера вернулись из Белоярки?

– Конечно же, – подхватывает другой, – приехали в 12-м ночи.

И тут вступает в разговор Главный.

– Владимир Александрович, ну как так можно, почему Вы молчите? Уехали позавчера вечером, вероятно, не спали ночь, целый день работали в поле, вернулись ночью… А мы Вас прорабатываем. Люди самоотверженно трудились… – это он уже к своим коллегам, – а им устроили проработку… Как, товарищи, поступим?… Полагаю, дело надо закрыть и признать недопустимость подобных данному случаю разбирательств в дальнейшем…

Через некоторое время состоится научно-техническая молодежная конференция. Предлагают выступить на ней с сообщением об одном моем проекте. Доклады попадают предварительно на просмотр к Павлову. При коридорной встрече со мной останавливается и спрашивает с неизменной своей вежливостью:

– Владимир Александрович, я ознакомился с Вашим докладом. Это Вы сами написали или Вам кто-нибудь помогал?

На мой явно недоуменный взгляд, говорящий без слов о безусловной недопустимости для меня такого варианта, последовало:

– Превосходно. Я только так и представлял.

В поведенческом плане Павлов был непревзойденным руководителем. Всегда безупречно одет: в наглаженном костюме, свежайшей сорочке и блестящих черных штиблетах. Предупредителен, вежлив чуть не в любой момент и чуть не всем (по крайней мере, так всем представлялось) доступен для встречи и разговора.

Он не работал, а красиво руководил отделом, и потому работа остальных как будто делалась сама собой без видимого вмешательства Главного. От него требовалось только одно – его при ней артистически-художническое представительство. Исполнял он последнее (включая сюда, на столь же высочайшем уровне сделанные, все свои публичные выступления) играючи легко и просто. Любили его все, но особенно женщины, до которых он был охоч в неменьшей степени и сам. Похоже, секретарь имела даже приказ пропускать к нему в кабинет просителей дамского пола в любой на то подходящий момент. Слово «занят» было редким исключением. Так всеми и воспринималось.

Превосходно выглядел Павлов на ноябрьских демонстрациях, когда порой было уже весьма морозно. Он во главе отдельской (позднее ниитяжмашевской) колонны. Легкий пружинистый шаг, элегантное полудемисезонное пальто, шапка с поднятыми ушами, розовощек, как будто только из бани. Остряки пошучивали: «Да, у него против тебя, с синим носом, в два раза быстрее течет кровь, а под костюмом две пары белья из тончайшей 100-процентной шерсти. Вот и весь секрет».

А теперь скажите, как после подобной чуткости и внимательности можно было относиться к этому человеку, моему первому Главному конструктору, с которым мне довелось общаться не только на работе, но и вне служебной обстановки, – совместно на условиях самстроя возводить в конце 50-х годов гараж для своих личных автомобилей, бывать в общих командировках и даже не раз участвовать в ресторанных пирушках.

В те далекие годы решение массы вопросов замыкалось в московских правительственных организациях, потому командировочные встречи уралмашевцев в Москве были почти постоянным явлением и, когда собиралось пять-шесть человек, не пойти на ужин в какое-нибудь заведение было просто грешным делом.

Тут Павлов был не заменим. Конкурировать с ним мог разве только еще Краузе. И потому я, для полноты впечатлений от подобных встреч, опишу одну из них в ресторане гостиницы «Москва».

Начинал такое застолье всегда Борис Гаврилович, ему же предоставлялось право сделать общий заказ, что исполнял он безупречным образом, как бы и никого не спрашивая о вкусах и желаниях и в то же время полностью их удовлетворяя.

Прежде всего, им представлялась официанту (естественно, в подобных случаях мгновенно появляющемуся у стола, а то еще и до) наша компания. В зависимости от состава – либо как собрание выдающихся (на худой конец, просто ведущих) конструкторов, либо таких

же инженеров, а иногда объявлялся и подходящий на то повод посещения их. В тот вечер таким поводом послужило недавнее присуждение звания лауреата Ленинской премии Леониду Александровичу Ефимову, который был представлен обществу со всеми возможными эпитетами в его и наш, ближайших коллег, адрес.

Далее следовал заправского завсегдатая заказ.

– Нам для начала бутылочку столичной, закусочки на Ваше усмотрение, водички, а далее по обстановке. Одна просьба: проверьте, пожалуйста, есть ли на вашей кухне сегодня свежий судачок?.. И еще, – все на должном уровне и с учетом наших скромных инженерных возможностей.

– Борис Гаврилович, как можно? – вмешивается Краузе. – На такую компанию и по такому событию? Давайте, – уже к официанту, – сразу хотя бы три.

Павлов реагирует на эту не очень вежливую для него реплику мгновенно.

– Разумнейшее предложение. Запишите в заказ, как просит наш уважаемый Геннадий Николаевич, но начнем с одной: не будем торопить события, нам есть о чем поговорить.

Почти немедленно на столе появляется водка и бутылки с водой, сервируется стол, а через пять минут приносится закуска в ожидаемом, лично мною, ассортименте и оформлении и, похоже, в полном соответствии с павловским при заказе условием насчет кармана.

Первый тост за Павловым. К его обычному: «За случайную приятную встречу, за здоровье присутствующих, за наш родной завод, предоставляющий нам возможность проведения подобных «мероприятий», добавляются еще и теплые слова в адрес главного виновника торжества, отмечается его творческий потенциал, огромный вклад в современное прессостроение и все остальное в том же эпохальном духе.

Начинается застольный разговор, сначала спокойно-взвешенный, затем все ускоряющийся и все более эмоциональный и почти уже без пауз, а даже чуть ли не в очередь, о всяких интересных случаях, производственных и житейских, о людях, пересыпаемый анекдотами и рассказами о смешных и каверзных историях, которых, казалось, у каждого было на памяти бесчисленное множество.

Вспомнили и кое-что о самом Павлове. Краузе поведал нам, как Павлов, будучи ответственным представителем завода на монтаже первого отечественного рельсобалочного стана на Нижнетагильском меткомбинате, нашел выход из одного затруднительного положения.

– Для доставки рельсовых проб, – рассказывал Краузе, – был предусмотрен 10-метровый так называемый гравитационный (установленный с небольшим уклоном) рольганг, по которому эта длиной 1300 мм проба должна была катиться сама собой. Положили пробу на рольганг, а она не катится. Начались соответствующие «издевательские» реплики в наш адрес… Борис Гаврилович подходит к пробе, берет ее своей холеной рукой, с выступающим из-под рукава пиджака обшлагом, как всегда белоснежной рубахи и со словами: «А кто Вам сказал, что она должна перемещаться сама?», медленно вышагивая вдоль рольганга, плавно подкатывает пробу к копру. Одобрительный хохот. Рольганг к общему удовольствию принимается в эксплуатацию без каких-либо замечаний.