Кофе с круассаном

– А за что ты его любишь? – продолжает эту череду странных вопросов

Седрик.

– Любят не за чтото, а просто так, – кидаю я еще одну неписанную

истину.

– Ну, что для тебя было важнее, его внешность или внутренние качества?

– настаивает он.

– И то и другое. Все вместе.

– Ясно.

Мы продолжаем путь в тишине. Я чувствую, что Седрик отгородился от

меня невидимой стеной, и чтото у меня внутри опечаленно сжимается в

клубочек. Хотя с чего бы мне печалиться, надо радоваться, что удалось

избавиться от нежелательного ухажера. Мне както не радуется.

Седрик подвозит меня к входу в отель. Дождь прекратился так же

неожиданно, как и начался. Над Монпеллье разворачивает свои лучи

жаркое летнее солнце.

– Знаешь, Марина, я подумал, может быть, ты согласишься, чтобы мы

остались просто друзьями? – произносит Седрик, опустив глаза, – Пока ты

здесь, я повожу тебе по окрестностям. Ты ведь без машины.

Неизвестный орган, свернувшийся было в клубок, довольно разжимается.

– На друзей я согласна.

Седрик улыбается.

– Тогда приглашаю тебя сегодня вечером на дружеский аперо.

– На дружеский чего?

– Аперитив. Бокал чегонибудь.

– Хорошо.

– Я заеду за тобой в восемь.

Я поднимаюсь по ступенькам, захожу в свой номер. Мой взгляд упирается в

празднично пышный как торт с взбитыми сливками белый букет. С цветами

он всетаки угадал. В нем вообще много плюсов, но один единственный

жирный минус перечеркивает их все разом. Он спросил меня, за что я

полюбила Лорана. За внешность, потому что она полностью отвечала моему

представлению о прекрасном принце (не хватало белого коня, но как

выяснилось позже, мой герой состоял в клубе верховой езды), и за

проявленное внимание к моей скромной персоне. Этих двух элементов

было уже вполне достаточно, чтобы состряпать на скорую руку любовное

зелье. Но Лоран кроме всего прочего оказался еще интересным глубоким

человеком и, насколько я могла судить по нашим виртуальным забавам, искусным любовником. Этакий вариант «все включено». Куда же, спрашивается, все делось? Или, если задать вопрос подругому, откуда

взялись все эти замечательные положительные качества у свиньи

обыкновенной? Как я могла не углядеть за блистательным фасадом

безответственного труса и бабника? Как не расслышала в заливистых речах

фальши? С другой стороны, откуда взяться опыту в таких делах, когда за

всю свою сравнительно длинную жизнь мне довелось иметь дело только с

тремя мужчинами. Если, конечно, тех особей можно было назвать

таковыми. С первым, толстым, задиристым одноклассником, я начала

встречаться в старшей школе исключительно из стремления быть такой как

все. Мы танцевали вместе на выпускном вечере, пили пиво из одной

бутылки на двоих и готовились к вступительным экзаменам на мамином

диване. Сомнительные заслуги этого экземпляра исчерпывались неудачной

попыткой научить меня курить и удачным (в плане желаемого результата, а

не желаемых ощущений) освобождением от гнета уже немодной в том

возрасте девственности. Почему мы расстались, я уже даже не вспомню, просто судьба развела наши дорожки в разные стороны. Моя потянулась на

филологический факультет государственного университета, а его в

непроходимые дебри компьютерных наук. Взамен потерянного кавалера та

же судьба подкинула мне другого. Этот был значительно тоньше и

фигурой, и мировоззрением. Он играл на скрипке, и его фамилия

красноречиво заканчивалась на «штейн». Он водил меня на концерты

классической музыки, где я втихаря пощипывала себя за бок, чтобы не

заснуть, разразившись богатырским храпом. На один большой праздник

этот представитель творческой интеллигенции привел меня знакомиться с

родителями. Папа, какойто важный начальник, с полагающимися по

должности пузом и лысиной смерил меня неодобрительным взглядом и за

весь вечер не произнес в мой адрес ни одного слова. Мама наоборот, закрывая рот, только чтобы прожевать кусочек кошерной баранины, живописала мне все достоинства своего ненаглядного сына, особенно

подчеркивая его молодость и неготовность к серьезным отношениям. Надо

заметить, что на тот момент я тоже не испытывала огромного желания идти

под венец с этим «штейном», но его официально утвержденная

вышестоящей родительской инстанцией «неготовность» меня задела и в

конечном итоге привела к разрыву. Ну, а дальше был небезизвестный Антон

из Даугавпилса, любимчик моей мамы. Так что мой опыт «серьезных

отношений» не мог сравниться с достижениями героини некогда любимого

мною опять же французского кино Анжелики маркизы ангелов. Он не

дотягивал даже до Ленкиного послужного списка, включавшего в себя

десятка два имен. Возможно, мне не хватало активности и инициативы, или

же я просто была не достаточно страстной натурой. Ну, что ж вот теперь я

эту инициативу проявила, вылезла из кокона своего домашнего халата, расправила ослабевшие за годы простоя крылышки и что? И ничего. Или

всетаки Седрик потянет на роль Жофре после сожжения на костре? У

того, кажется, был шрам на щеке и подбитая нога. И это его ничуть не

портило. А первый возлюбленный ветреной Анжелики Николя был как раз

без глаза. И тоже очень даже ничего. Я хихикаю над своими дурацкими

мыслями, скрючившись на диване в сомнительной попытке накрасить ногти

на ногах. Лак размазывается, я чертыхаюсь. До Анжелики мне далеко.

Я спускаюсь в холл «Метрополя» в восемь пятнадцать, следуя учению

книжки «Savoir vivre avec des Francais»[10], в которой четверть часа

значится как допустимое опоздание, которое дает возможность

ожидающему молодому человеку передумать и смыться. Седрик не

передумал и не смылся. Он терпеливо ожидает меня на диванчике. На сей

раз при виде меня он не делает попытки сближения, а просто улыбается и

вопросительноутвердительно спрашивает «Ca va?» Эта крошечная фраза

из двух слов может во французском языке означать все что угодно от

нейтрального «как дела?» до «тебе не очень больно?», «я нормально

подстригла или надо покороче?» и даже «этого хватит за убийство вон того

господина в кепке?» На сей раз за этими двумя словечками Седрика

прячется скопище пространных вопросов: «Я рад тебя видеть. Ты хорошо

себя чувствуешь? Все в порядке? Отдохнула немножко? Не находишь меня

слишком страшным? Едем прямо сейчас?» А я своим утвердительным «ca va» отвечаю, что «отдохнула, неумело накрасила ногти на ногах, вспоминала молодость, нахожу, что эти очки ему идут и отлично скрывают

его глазнедоросль, и что да, я готова ехать».

– Ты знаешь, – говорит Седрик, когда машина выезжает за пределы города,

– Я решил немного расширить идею аперитива.

– В каком плане? – настораживаюсь я.

– Я решил превратить его в пикник на берегу моря. Мне показалось, что

тебе это должно понравиться.

Сама по себе идея пикника безобидна и даже привлекательна. Но мне не к

месту вспоминается интерпретация этого английского слова одним

французским студентом с точки зрения французского словообразования.

Надо заметить, что этот «выдающийся лингвист» в свое время внес

существенную лепту в наши познания. Благодаря ему, мы, привыкшие

выписывать синекдохи и метафоры из Мопассана и Гюго, освоили такие

полезные слова и выражения как «deconner, engeuler, tete de gland, une galere, s’en foutre и все производные от cul[11]». Именно они позволили нам

в дальнейшем лучше понимать современный французский кинематограф.

Что касается упомянутого пикника, то молодой профессор разделял это

слово на piquer и niquer, и уверял, что таким образом наиболее точно

передается сущность самого понятия. Для тех, кто прогулял ту жизненно

важную лекцию объясняю, что первый глагол означает «жалить» (имеется в

виду укус насекомого), а второй является вульгаризмом выражения

«заниматься любовью». Таким образом, сложив их вместе мы получаем

палатку, Антона и жука.

– Я не угадал? – прерывает мои размышления Седрик.

– А? Что именно?

– Насчет пикника.

– Да, нет, отчего же. Отличная идея.

Я надеюсь, что Седрик помнит наш уговор о дружбе, и потому мы

ограничимся первым составляющим этого замечательного слова.

Его «Мини Купер» заезжает на пляжную стоянку.

– Мы находимся в Маглон, – объясняет мне мой спутник, – Прямо

напротив частный пляж Carre Blanc. Если хочешь, пойдем туда, выпьем по

бокалу, как договаривались.

– Ну, ты же наверно чтото приготовил для пикника? Не пропадать же

добру.

Мы вытаскиваем из багажника сумки. В одной одеяло и пара теплых

свитеров на случай полярного холода, в другой бутылка розового вина и

какаято еда. Седрик забирает обе сумки, наотрез отказавшись от моей

посильной помощи. Мы выбираем место поспокойнее (оказывается, любителей выпить на природе во Франции не меньше, чем у нас) и

расстилаем одеяло. Солнце медленно, расползаясь огромным желто

розовым пятном по горизонту, опускается к воде. Седрик мастерски

откупоривает бутылку. Я рассказываю ему историю про карандаш. Он

воспринимает такое издевательство над напитком с негодованием гурмана, которое, впрочем, не мешает ему похвалить мою смекалку. Вслед за

пластмассовыми бокалами для вина из пакета чудным образом появляются

фрукты, золотистые домашние чипсы, крупные черные и зеленые маслины, фисташки и сушеные помидоры в масле. Мы начинаем трапезу. Седрик

повествует мне о своей работе в архитекторском бюро, которая

заключается в составлении 3D эскизов будущий зданий. Я слушаю в пол

уха. Он смотрит на меня в полтора глаза, догадываясь наверно, что мне не

очень интересно. Подробности трудовой деятельности мужчины могут

интересовать женщину в одном единственном случае – если этот мужчина

ее потенциальный или действующий муж и ее благосостояние напрямую

связано с перипетиями на его работе. Седрик таковым не является, поэтому я могу позволить себе эту невнимательность. Он меняет тему, мы

говорим о его любимых винах, о моих детских увлечениях, об агрессивной

политике США. В какойто момент у меня появляется странное ощущение, как будто мы с ним уже однажды беседовали вот так, и он в таких же

самых выражениях осуждал деятельность Дабылъю Буша. Этакое

мистическое дежавю. Я признаюсь в этом Седрику, он както тушуется и

уводит разговор в другую сторону. Вино по мере убывания в бутылке и

прибывания в моем желудке по обыкновению приукрашивает

действительность. Песок кажется теплее, море синее, Седрик

мужественнее. Он встает и тянет меня за руку.

– Пойдем, посмотрим закат.

Мы поднимаемся на песочную дюну, откуда через дорогу разворачивается

вид на голубые водные просторы. Солнце, прячась за горы, вносит

последние яркие штрихи, преображая пейзаж в картинку из книжки сказок.

Я не сразу замечаю на водной глади темные силуэты птиц.

– Что это?

– Фламинго. Это природный заповедник.

– Они там живут? И никуда не улетают? – удивляюсь я.

– Нет. Им здесь очень хорошо.

Я смотрю на стаю купающихся в золотистых солнечных отблесках

фламинго и мне вдруг страшно хочется романтики. Попытайся Седрик

поцеловать меня сейчас, я, пожалуй, даже стерпела бы. Его маленький

красный глаз в свете заката и выпитого вина уже не кажется мне таким

маленьким и таким красным. Да, и сравнение с Жофре говорит явно в его

пользу. Но Седрик подобной инициативы больше не проявляет, видимо, хорошенько усвоив урок. Он просто стоит слева от меня, смотрит в даль и

думает о чемто своем. Ну, и ладно, не оченьто и хотелось.

Потом мы возвращаемся к морю и бродим по мокрой полоске, атакуемые

ленивыми волнами. Я разглядываю отточенные водой гранитики, ракушки

и зеленосерые скелетики крабов. Мы говорим о чемто несущественном и

незапоминающемся. После десяти резко темнеет и заметно холодает. Мы

собираем вещи и покидаем пляж. В машине по Cheriе FM звучит

популярная песенка Ренана Люса «Les Voisines[12]», в которой

исполнитель повествует о своем пристрастии разглядывать сушащиеся

лифчики и трусики соседок. Сомнительное, на мой взгляд, увлечение.

Попахивает фетишизмом. Конец у этой музыкальной истории весьма

трагичный, зато поучительный – перед носом у расстроенного извращенца

воздвигается дом престарелых. За этим увлекательным сюжетом следует

трогательная композиция «Carry you home» Джеймса Бланта. Я не понимаю

слов, поэтому могу просто насладиться музыкой и помечтать. Мечтания

обрываются у дверей «Метрополя». Я собираюсь уже открыть дверцу и

выйти, когда Седрик берет мою ладонь и сжимает в своей. Я замираю, притворившись мертвой, как собака, которую гладит чужак. Мне кажется,

что он сейчас схватит меня и начнет тискать против моей воли. Меня

охватывает паника, хочется вырваться и убежать. Но в действиях Седрика

нет ни малейшей агрессии, он подносит мою руку к губам, нежно целует ее

и возвращает на место.

– Спокойной ночи, – желает он.

В глубине моего существа зарождается волна, она растет, поднимается

выше, сжимает горло, мешая дышать, и выплескивается слезами.

– Извини, – мычу я и вылетаю из машины.

Он чтото говорит мне в след, но я не оборачиваясь, спешу в отель.

Оказавшись в номере, я, вместо того чтобы успокоиться, разражаюсь

рыданиями с удвоенной силой. Мне жалко Седрика, себя, маму, умершего

двадцать лет назад дедушку. Особенно себя и дедушку. Тушь стекает

темными струями по лицу, оставляя на щеках мутные разводы. Из зеркала

на меня взирает рыдающий гот. Под рукой нет волшебных маминых капель, поэтому успокаиваюсь я не скоро. Зато сплю как убитая.

На следующий день Седрик везет меня в зоопарк. Утром в полиэтиленовом

пакете я нахожу очередной подчеркнутый гороскоп, рекомендующий мне

«следовать выбранному курсу». Происхождение этих выделенных

прогнозов все еще немного тревожит меня, но я стараюсь не забивать себе

этим голову. Тем более что данный образец не говорит мне ровным счетом

ни о чем. Куда следовать? Какому курсу? Я вроде ничего еще не выбрала.

Я подумываю, не рассказать ли об этой мистике Седрику, но решаю, что он, скорее всего, поднимет меня на смех.

Упомянутый зоопарк находится в часе езды от Монпеллье по направлению

к Барселоне. По обеим сторонам дороги мелькают яркие южные пейзажи, виноградники, желтые поля пшеницы, лошадиные пастбища, горы.

– Если бы я мог, обязательно, переехал бы жить на юг, – рассуждает

Седрик.

Он как всегда сидит ко мне красивым боком, на него приятно посмотреть.

– А почему не можешь?

– Работа.

По радио (на сей раз это «Rire &Chansons») все время упоминаются какие

то «шти». Я интересуюсь у Седрика, что это за слово такое неведомое

выпускнице французской филологии. Он объясняет мне, что недавно

вышел фильм Дэни Буна, который называется «Bienvenu chez les Ch’tis», этакая веселая комедия, подоброму подшучивающая над выходцами с

севера и их оригинальным диалектом. С тех пор Франция буквально

заболела штими, словечки и фразы из фильма прочно вошли в молодежный

лексикон, а сами северяне сделались с одной стороны героями, с другой

предметом насмешек. «Поставь на свой мобильник приветствие на языке

штими ‘ca va, biloute?» предлагает между тем реклама по радио. Седрик

переключает на другую станцию. «Ты хочешь узнать, что случиться с

тобой?» хрипит какойто бесполый голос. «Да, хочу» отвечает ему

подростковый.

– Это предсказания по радио. Каждый день идут.

– И что ктото верит? – удивляюсь наивности населения я.

– Еще как. Послушай.

«Тогда назови мне пять цифер» наказывает колдун. Мальчуган выполняет

просьбу. Провидец шуршит чемто, по всей видимости, мозгами. «Скажи

мне сначала, что тебя беспокоит?» неожиданно идет на попятную он. «Мне

уже 17, а у меня все еще нет девушки. И учеба както не идет». «Ага!»

радуется ценной информации шарлатан «Комбинация цифр, которую ты

мне назвал, свидетельствует о том, что тебе одиноко, и тебе очень хочется

познакомиться с какойнибудь девушкой. А, кроме того, ты запустил учебу, потому что только об этом и думаешь». «Да, так и есть. Вы все угадали»

дивится добрый молодец. «Но что же мне делать? Когда я встречу эту

девушку?» «Эх», скрипит ясновидящий «Ты ведь симпатичный молодой

человек. У тебя много достоинств». «Да, точно!» с готовностью

подтверждает юноша. «Не весть какая девушка тебе не подойдет, тебе

нужна особенная». «Великий психолог этот Калиостро», думаю я,

«неужели ктото скажет – нет, я – урод, и мне все равно с каким

крокодилом встречаться». Однако, малец оказывается не далек от этого.

«Нужна особенная, конечно, но хотелось бы побыстрее» настаивает он. Для

него важно не качество, а сроки. Наверно, плакат с Памелой Андерсен на

стене уже не вызывает должных эмоций. «Побыстрее не получится.

Придется подождать» категорично пророчит вредный колдун и

отключается.

– Дурят вашего брата, – замечаю я.

– Ага, l’arnaque total[13], – соглашается Седрик, – Во Франции куча

ясновидящих, и как ни странно многие люди им верят. Наверно им легче, когда важные решения за них принимает ктото другой.

Я вспоминаю, как года два с половиной назад ходила к гадалке с

животрепещущим вопросом «выйду ли я замуж за Антона». Эта крашенная

перекисью женщина в годах долго мусолила в руках старые карты и, в

конце концов, выдала мне неоднозначный ответ «если не расстанетесь, то

поженитесь». Собственно говоря, трудно пожениться, расставшись, с этим

не поспоришь. Однако, с тех пор мое доверие подобным

предсказательницам сильно пошатнулось.

Машина заезжает на территорию зоопарка. Седрик покупает билеты, и нас

пропускают вперед. Надпись на нескольких европейских языках строго

запрещает вылезать из машины, открывать окна, кормить животных или

дразнить их. Мы разглядываем на расстоянии пяти метров многочисленную

семью медведей, проезжаем мимо дремлющих в тени львов и тормозим, когда прямо перед нами дорогу гордо переходит громадный носорог. Я

ослушиваюсь наказа, открываю окно и глажу толстокожую серую морду.

Носорог смотрит на меня с усталым презрением. На следующем участке

пути наша маленькая машина вызывает нездоровый интерес у длинноногого

пучеглазого страуса с лысой головой, который пускается за нами

вдогонку. Машина оказывается расторопнее экзотического бегуна, нам

удается избежать более близкого знакомства. Потом мы оставляем «Мини

Купер» на стоянке и отправляемся дальше пешком. Я обожаю зоопарки.

Близость животных, будь это слон или макака, вызывает во мне какоето

детское умиление. Седрика забавляет мой неприкрытый восторг.

– Все с детьми, и я тоже, – смеется он, когда я вслед за ребятней

перелезаю забор, чтобы потискать миниатюрных ручных козлов.

Гладя, маленькие рогатые головы и заглядывая в круглые желтые глаза, я

решаю, что некоторые мужчины всетаки проигрывают в сравнении с этими

симпатичными животными.

На обратном пути мы уютно молчим под «Belle Demoiselle», «Ciparliamento da grandi», «Restons amis» и другие популярные шедевры Cherie FM. На

въезде в Монпеллье Седрик обращается ко мне в неожиданным вопросом.

– Марина, я, конечно, не знаю, сколько переводчики зарабатывают в

Латвии, – начинает он неуверенно, тщательно подбирая слова – Но мне

кажется, длительное проживание в отеле должно быть для тебя накладным.

Может быть, ты согласилась бы на мою посильную помощь?

– В смысле? – делаю круглые как у козла глаза я.

– В смысле я мог бы оплатить отель. Ты оставалась бы, сколько тебе

хочется.

– Деньги карман жмут? – я проявляю недоверие.

Предложение, конечно, заманчивое. Я боюсь даже посчитать, сколько я

должна буду заплатить за номер. Для моих скудным переводческих

накоплений такой шикарный отдых станет тяжелым ударом. С другой

стороны, таким образом, я поставлю себя в зависимость от Седрика. Как

говорил мой покойный дедушка «кто девушку платит, тот ее и танцует».

Наши дружеские отношения пока никаких таких «танцев» не

подразумевают. Но кто знает, не изменится ли ситуация с переходом

Седрика в статус спонсора.

– Ну, ладно, подумай, потом мне ответишь, – видя мою нерешительность, делает вывод Седрик.

Я киваю и выхожу из машины. После ставшего уже привычкой

освежающего душа я решаю прогуляться по городу самой. Помня о своем

географическом идиотизме, я направляюсь в ресепшн за картой. Чтобы

совместить полезное с неприятным я прошу девушку посчитать, сколько

заработанных тяжелым трудом денег я уже успела бесплезно прожечь в

этом отеле.

– Мадам, нисколько нам не должна. Ваш друг оплачивает ваше

пребывание здесь, – со стандартной ничего не выражающей улыбкой

сообщает мне работница отеля.

Ну, Седрик! Я собираюсь уже рассердиться, но быстро соображаю, что это

наилучший выход. Я официально не соглашалась на спонсорскую помощь, значит, я ничего ему не должна. Я отвечаю девушке улыбкой во все зубы, забираю карту и выхожу на улицу, чувствуя себе пожирательницей

мужских сердец. Ну, если быть точной, сердце на моей тарелке пока только

одно, но самолюбие тешит все равно. Я шагаю по rue de Verdun с гордо

поднятой головой. Бомжи с собаками уважительно расступаются.

– Не найдется ли у вас монетки, мадам? – жалобно просит один, заросший

волосами до ушей.

Я качаю головой.

– А сигаретки?

– Не курю.

– А поцелуй?

Вот оно отличие французских бомжей от латвийских. Последним никакие

поцелуи не нужны. Настаивать будешь, не согласятся. Я смеюсь, продолжая

свой путь. Пересекаю place de la Comedie и по знакомой rue de la Loge выхожу на place du Marche aux Fleurs. Это маленькая площадь с фонтаном

по середине и ресторанчиками, кафешками. Я решаю устроить здесь привал

и выбираю кафе посимпатичнее. Официант приносит мне заказанный бокал

розового вина. Я, похоже, уже успела подсесть на этот легкий кружащий

голову напиток как на наркотик. Играет веселая испанская музыка.

Заведение быстро наполняется народом. Какойто мужчина, проходя мимо, задевает мой столик.

– Простите.

Он останавливается, вынуждая меня поднять голову.

– Мы с вами, кажется, встречались.

Кажется, встречались. Передо мной во всем своем великолепии белозубой

улыбки, смеющихся карих глаз и расстегнутого ворота голубой рубашки

стоит Лоран. Пожирательница мужских сердец давится, закашлявшись.

– Я даже помню, где. На частном пляже Effet Mer. Вы уговаривали меня

жениться.

Нет, ну, такого махрового хамства я уже вынести не в силах!

– Совесть у тебя есть? Хотя бы в зародыше? – буяню я.

Лоран от неожиданности оседает на стул напротив.

– Это я тебя уговаривала жениться?! Да, очень ты мне нужен. Сам первый

завел разговоры о помолвке. Никто за язык не тянул.

– Подожди. Я чтото вообще ничего не понимаю, – осаждает он меня, – Ты

разве не подруга Сандрин?

Час от часу не легче. Кто снял с больного смирительную рубашку раньше

времени?

– Какой еще Сандрин?

– Моей невесты. Бывшей. Мы собирались через неделю пожениться, но я

понял, что не готов. Ее семья и подруги достали меня своими претензиями.

Я решил, что ты из этой свиты, пришла меня разубеждать.

– Я не понимаю одного – зачем ты, собираясь жениться на своей Сандрин, пудрил мозги мне? – окончательно зверею я.

– Тебе? – Лоран, кажется, искренне удивлен, – Я тебя второй раз в жизни

вижу!

– А переписка? А звонки? А признания в любви?

Теперь он смотрит на меня как на пациентку психбольницы. Я, чувствуя

себя неуютно под этим недоверчивым взглядом, считаю должным

объяснить:

– Мы познакомились с тобой на одном сайте, ты мне написал, я ответила.

Ну, как это обычно бывает. Потом начали общаться по телефону…

– Со мной??!!

– Ну, не с президентом Саркози же! Ты мне присылал свои фотографии. И

потом тебя ведь зовут Лоран Дюссан, или мне это тоже приснилось?!

– Ерунда какаято. Я уже год как ни с кем не знакомился по Интернету.

Мы с Сандрин готовились к свадьбе, я не хотел ее обманывать.