Кукушка на суку. Акт первый

Дива дивная явилась одной из последних. Вся в золоте и бриллиантах, в красном платье с захватывающим дух декольте. Я сразу стал присматриваться, как это платье снимается. Ничего сложного. Совсем ничего. Естественно, что основное моё внимание было обращено к ней. Но тем не менее, именно я провёл общую экскурсию по нашей клинике. Восторгу гостей не было предела. Не буду долго и нудно рассказывать подробности, как мы оборудовали «лечебные» кабинеты. Коснусь этого вскользь. «Кабинет аэрации», к примеру, представлял собой шикарную лабораторию, в которой, кроме экзотических медных приборов с широкими патрубками, через которые можно было вдыхать «лечебные смеси», повсюду стояли огромные стеклянные колбы, реторты, цилиндры, шары и пробирки, в которых кипели насыщенные кислородом флуоресцирующие жидкости разных цветов и оттенков. Посреди помещения громоздилось уникальное экзотическое дерево. Каждая ветвь его имела собственного типа цветы и листья. С веток на пеньковых верёвочках свисали палочки одинаковых размеров, но разного цвета.

– Это дерево «Эдем», или «Райское древо», – рассказывал я тоном опытного экскурсовода. – На нём привиты самые экзотические растения мира. Народная мудрость и современные исследования показали, что все составляющие этого удивительного дерева имеют целебные свойства. Мало того, даже древесина многих из них очень полезна при излечении многочисленных болезней, известных всем, как мигрень, рак молочной железы и даже деменция Альцгеймера. Палочки, висящие на ветвях, источают фитонциды растений, завезённых сюда со всего мира. Вот это благовоние, – указал я на толстенькую щепочку эбенового цвета, – которое называется куларумке, произрастает только на танзанийском острове Укереве, расположенном на знаменитом озере Виктория. Аборигены из племени банту с древности знали о его удивительных свойствах практически мгновенно снимать головную боль. Но даже банту теперь не могут позволить себе применять его древесину в качестве лекарственного средства. Один килограмм куларумке стоит на мировом рынке во много раз дороже, чем агар, гренадил или сандал, стоимость которых колеблется между десятью и двадцатью тысячами долларов США за килограмм. Дело здесь не только в лечебных свойствах. Куларумке – исчезающий вид растительности. Раньше острова и побережье Виктории были в изобилии покрыты этими деревьями. Но в начале 20 века к берегам озера были направлены две экспедиции кайзеровской Германии. Заявленными целями этих предприятий была борьба с работорговлей. Не знаю, насколько это верно и осуществляли ли они эту борьбу, но, когда вскоре после начала Первой мировой войны англичане захватили занятые немцами территории, куларумке оказался повсеместно вырубленным и вывезенным в Германию. И только на труднодоступном болотистом южном берегу упомянутого мной острова осталось не более двадцати его экземпляров.

– Варвары, – покачала головой дамочка с трясущимся йоркширом на руках, – Немецкие варвары. Только и способны всё уничтожать.

– Но почему сейчас эти деревья не разведут в нужном количестве? – округлила от удивления глазки блонди, грудь которой прикрывало колье из крупных бриллиантов. – Это же не трудно, взять семена и высадить их в землю.

Я покровительственно и сочувственно улыбнулся:

– В том-то и проблема. Развести это дерево искусственно никак не удаётся. Над решением этой задачи бились многие биологи с мировым именем. Плоды куларумке представляют собой крупный орех. Но он наотрез отказывается произрастать при посадке в землю руками человека. Почему? Это одна из величайших неразрешимых загадок человечества. Аборигены считают, что это боги таким образом наказали людей за жадность.

– А! – вступил в разговор супруг дамы с собачкой. – Я что-то слышал про это. Говорят, что орех, перед тем как начать произрастать, должен сначала побывать в желудке какой-то крупной птицы.

– Возможно, – предположил я, – вы говорите о маврикийском дронте, который ещё называется птицей Додо, истреблённой человеком в 17 веке.

– Да, да, точно, Додо, – закивал головой лысеющий дядька. – Она изображена на логотипе сети «Додо-пицца».

Я грустно покачал головой:

– Нет, всё немного не так. Ситуация практически идентична. Но в случае с дронтом речь шла о дереве Додо из семейства сопотовых, которое так же, как и куларумке, сохранилось в единичных экземплярах. Произрастает оно на острове Маврикий в Индийском океане. А наше чудо-дерево живёт в глубине африканского континента, – я хорошо подготовился к открытию клиники и был готов дать исчерпывающий ответ на любой вопрос.

– А можно приобрести такой кусочек этого дерева, – вновь вступила в разговор блондинка, указывая на висящие разноцветные палочки.

Я улыбнулся:

– Рад бы помочь. Но у нас по понятным причинам нет значительных его запасов. Я запишу, если хотите, ваши координаты. Вдруг ситуация изменится и у нас появится избыток материала.

Она активно закивала, начав рыться в сумочке в поисках визитки, как я подумал, но достала айфон.

– Не надо, не надо, – помахал я ладонью, – я скажу администратору, и она всё запишет.

Администратор моментально выпорхнула из-за моей спины. Сегодня её роль исполняла Лана. Я нагнулся к её уху и прошептал:

– Молодец, моя курочка. Ты изготовила умопомрачительное дерево. Просто писк, шок, красота. А запахи? Чем ты эти палки напичкала?

– Так я тебе и сказала. Секрет фирмы, – Ланка скривила губы, пытаясь скрыть удовольствие. – Ты лучше скажи, у тебя серьёзно с этой брюнеткой?

– С какой брюнеткой? – на всякий случай я изобразил недоумение.

– Ой, не прикидывайся, я не дура и всё вижу. Короче, будешь идиотом, если свяжешься с ней.

– Чёй ето?

– Ни «чё» … Знаешь, кто её муж? – продолжала она шептать скороговоркой, пытаясь не мешать нашей экскурсии. – Это такой урод. Он тебя в порошок сотрёт и не поморщится.

– А зачем нам муж? Я не собираюсь с мужем связываться.

– Короче, я всё сказала. Потом не ной.

И она тут же подскочила к блонди, чтобы записать её координаты. Приобрести образец уникального дерева захотели многие. Они встали в очередь перед «администратором».

Не буду рассказывать о других чудо-кабинетах нашей шикарной клиники. Все из них были подготовлены с удивительной фантазией и замечательным вкусом. Мне самому всё ужасно нравилось.

Эпизод восьмой

Райская жизнь

Несмотря на предостережения Ланки, утром я проснулся в объятиях Королевишны. Вернее, всю ночь мы вообще не спали. Иногда даже разговаривали и ели. Да уж, на всю жизнь я запомнил эти стоны. Вернее, не стоны, а какие-то удивительные повизгивания на самой высокой октаве. Никогда до этого ничего подобного не слышал. Как доктор, хоть и не состоявшийся, я пришёл к выводу, что Жанна страдает крайней степенью нимфомании – бешенством матки. Она была ненасытной и заводной с первого намёка. Мне даже казалось, что я явственно вижу мощнейшие выбросы дофамина, так называемого гормона счастья, исторгаемого её телом. Но не стану опускаться до физиологических подробностей, гадко улыбаться, пускать слюни и бить себя в грудь. Разговор не о том. Просто с этого дня началась самая беспечная и благостная эпоха моей жизни. Все задумки исполнялись влёт. Бабло сыпалось из всех щелей. Мы разрастались: присоединили к нашей клинике подвал, переоборудовав его под водные процедуры. Одних только саун и бань там было аж семнадцать штук – от индейской до скифской. Запись на приём в клинику была расписана поминутно на много месяцев вперёд. «Подтанцовка», получая хо-орошую зарплату, практически не вылезала с работы, забыв о «только дневном времени занятости». Впрочем, речь надо вести не только о подтанцовке – штат клиники вырос многократно. Приём клиентов вёлся непрерывно с восьми утра и до позднего вечера. Сауна вообще работала круглосуточно. Все были довольны. Только Феликс всё время ворчал, что я построил хоть и шикарный, но явно публичный дом. И всё это плохо кончится. Я его успокаивал, что это не может никогда закончиться, так как наше заведение посещает вся элита культурной столицы. Не дураки же они пилить под собой сук. Не дуры же они повторять подвиги унтер-офицерской вдовы, которая согласно «Ревизору» Гоголя сама себя выпорола.

– Слушай, Фил…

– Я не Фил, сколько раз тебе говорить! Не Филлип, не Филимон и даже не Филикс. Я Феликс.

– Хорошо, хорошо, не злись. Феликс – это же в переводе «счастливчик». А ты всё время гундишь. Нельзя так, дружище.

– Так не давай повода. Что ты творишь? Ты хоть иногда задумываешься?

– Эйч, чего я творю? Чего творю? – вспыхнул я, подскочив к нему вплотную. – Ну, увлекаются пацаны. Переходят иногда грань. Они тоже люди. Они мужики. Но пациенткам это нравится! Даже очень. Да и парни не прочь. Всегда проще иметь постоянную клиентуру. У них заработок сдельный, плюс подарки от довольных клиенток.

– «Клиенток», клиенток… Ты себя слышишь?

– Чего ты на меня набросился? Я что ли это придумал? – вновь взбесился я и нажал кнопку селектора: – Адель, вызови ко мне близнецов. Немедленно! – после чего вновь переключился на разговор с Клепаловым: – Сейчас они придут, и ты у них сам спроси. Приказывал я им на этот счёт хоть что-нибудь? Или хотя бы намекал?

– Пусть не намекал! Но ты должен положить этому конец!

– Ничего я не должен. Фирма процветает. И по этой причине тоже. Ты же взял в ипотеку трёхкомнатную хату! – я тоже после запуска стартапа сразу съехал с нашей съёмной квартиры и теперь жил в хоромах, недалеко от клиники. – Чем ты будешь платить банку, если наши доходы упадут? А другие? Ты о них подумал? На какие шиши будет жить Ланка? Ей ребёнка надо воспитывать! У нас работает 30 человек! Пока всё нормально и никто не жалуется. Один ты ноешь всё время без устали. Хотя чего жаловаться? Ты сам отказался от ведения медицинской практики. Но тем не менее на первичном приёме раздеваешь клиенток догола и с явным удовольствием рассматриваешь чистоту кожи на их телесах, якобы для того, чтобы назначить правильное лечение. Какое лечение, если у нас клиника релакса?

– Ты! Ты! – Клепалов подвигал желваками на лице, отвернулся и побрёл к выходу из моего кабинета.

Я его догнал:

– Эйч, дружище, не обижайся! Мир? Мир! Извини, но ты тоже не прав.

Дверь открылась и на пороге нарисовались два брата-акробата:

– Вызывали?

– Всё! Идите! Не до вас! – я бесцеремонно вытолкал их из кабинета и вновь повернулся к Феликсу: – Фил! Тьфу ты, Фел! Ну, не обижайся. Тебе развеяться надо. Я завтра хотел ехать посмотреть предложенные участки под застройку загородного филиала. Поехали вместе!

– Хорошо, поехали, – сказал он тихо. – Знаешь, я готов отсюда уволиться. Не по душе мне всё это. Но на шее у меня удавка. Мёртвая петля. Надо выплачивать ипотеку.

– Не у тебя одного петля на шее. У нас у всех своя петля. У всей страны. У всего мира. Так он устроен, этот мир.

– Знаешь, что я тебе ещё хотел сказать?

– Откуда? Нет, не знаю.

– Завязывай отношения с ней. Знаешь, кто её муж?

– Знаю.

– Я тебе, как друг советую. Плохо всё это закончится. Не обижайся только. Тебе об этом никто не скажет.

О том, что он не первый меня предупреждает, я ему рассказывать не стал. Зачем?

Мне давно уже было известно, кто её муж. И не только от доброжелателей, но и от самой Королевишны. Он был старше её на тридцать лет и занимал высокий пост в городе. Она его люто ненавидела, называя: «животное», «урод», «хомяк», «садист». Судя по рассказам, он вполне мог спокойно переступить через наши с Жанной трупы. Звали «диво дивное», естественно, не так. Но я мысленно называл её Жанной, чтобы даже всуе не употреблять настоящее имя. Почему? Во-первых, она была замужем, и я не хотел проблем для неё. Во-вторых, она была замужем, и я не хотел проблем для себя. В-третьих, она была женой известного политика и бизнесмена. Или, если выражаться предельно просто – женой известного бандита.

Вы, возможно, заметили, я даже марку её авто не стал называть. Уж слишком она редкая и дорогая. По ней легко можно вычислить с кем я связался. Любил ли я её? Если честно, не знаю. Иногда мне казалось, что просто обожал. Иногда я понимал, что для меня она совершенно чужой человек. Но мне с ней было хорошо. Очень хорошо. А ей? Любила ли она меня? Вот, чего совсем не знаю, так именно этого. Возможно, нас связывала только страсть. Безумная и ненасытная. Впрочем, я об этом почти не задумывался. Жизнь вовсю кипела и подавала паровозные гудки, летя напролом вперёд. Только вперёд…

Всё изменилось одним хорошим летним воскресным утром. Как порой всё быстро меняется. Мы ждём перемен иногда с надеждой, иногда с опаской. Но когда они наступают, мы часто даже не замечаем поворотных для жизни событий. Вот и тогда я особо не заморачивался, когда услышал от Жанны:

– Я всегда поражаюсь тому факту, что ты поступал в медицинский, – она никак не могла отдышаться, после нашей беготни, кидания подушек и борьбы в постели, заканчивающихся по традиции её открытой улыбкой счастливого человека.

– А что тут удивительного? – я склонил над ней голову, упершись локтем в подушку, а лбом – в её лоб.

– Я всегда считала, что медики нудные неинтересные люди.

– И куда, по-твоему, я должен был поступать?

– В ГИТИС. Или в какой-нибудь другой театральный ВУЗ.

Я потёрся носом о её нос и легонько поцеловал в губы:

– А я так не считаю.

– Почему?

– Во-первых, я доволен тем, как сложилась моя судьба. Пошёл бы в театральное и не встретил тебя. К тому же, какой из меня артист?

Она резко перевернула меня на спину и оседлала. Глядя сверху, тряхнула густой гривой волос и непрерывно улыбаясь, вздохнула:

– Господи…, дурак…, не знаешь своего счастья, своих талантов. Ты бы был первым из лучших. У тебя всегда столько эмоций на лице. Такая пластика. А голос! Как ты им варьируешь! От самого дна низов и чуть ли не до ультразвука. Умопомрачение. Ноги отказывают.

– Ты про моё пение? Так это фальцет называется.

– Причём здесь «фальцет»? Ты способен вмиг предельно точно мимикой, жестами и голосом передразнить абсолютно любого человека. Даже меня. Это высокий признак лицедейства.

– Ой, ой, ой! Сейчас загоржусь. Да, точно! Вот пойду в театр, стану звездой, обзаведусь сонмом фанаток и забуду тебя напрочь. А куда от этого деться? В этом суть бомонда. И ты сама будешь не рада, что предложила мне стать артистом.

– Предложила? А ты прав, да, предложила, – Жанна неожиданно изменилась в лице. – И я это сделаю. У меня же всё схвачено. Я любого заставлю увидеть в тебе таланты. Никуда они не денутся.

– Ты серьёзно? Не шути так.

– Я и не шучу, – она игриво нахмурила брови и нагнула ко мне своё лицо: – Но только не вздумай заболеть звёздной болезнью и бросить меня. Пожалеешь!

Если честно, этот разговор моментально вылетел у меня из головы. А зря.

Эпизод девятый

Взлёт

Лицо уткнулось в мокрый песок, а голова гудит как залитый водой трансформатор. В глазах круги. Что это? Пытаюсь сообразить кто я, где я и почему отмокаю в воде. Действительность возвращается какими-то странными кусками…

… Взяв высокую ноту, противно визжит пропеллер. Поршневой старичок ласково раздвигает облака, скрывавшие от солнца сухую безжизненную землю. Женька, сияя счастливым лицом, вцепился в штурвал.

– Жека! Ты зачем полез в эту рухлядь? – прокричал я. – Рядом стояли два новеньких «свистка». Ты их не видел, что ли?

– А я люблю на таком! – Женька подергал за рога послушного ему тихохода. – На нем летишь по-настоящему! По воздуху летишь! А не дырявишь пространство и время. Фь-ю-ють, свистнул, и ты уже хрен знает где! Никакого цимуса. Да и какая разница, на чем возвращаться с успешного задания?

За спиной в полнеба колбасилось в шаманских диких плясках огромное зарево, подогреваемое всё новыми и новыми гигантскими всполохами взрывов.

– Блин! Ракета!!!

Мы оба уставились в инверсионный след, нарисованный реактивным снарядом, летящим в сторону раздолбанной нами базы. Чья это ракета? Может быть, это наши сделали контрольный выстрел? Но крылатая дрянь, пролетев мимо, вдруг сориентировалась, сделала характерную петлю и устремилась прямо за нами. За миллисекунды ужасом пронеслись мысли, совсем нелестно характеризующие моего напарника, с его «люблю» и «фь-ю-ють». На реактивном истребители уже давно были бы дома! А на этом пропеллерном «чуде» … Э-эх!!!

Но Женька всё же был классным летчиком. Нет маневра у поршневого мастодонта, чтобы уйти от ракеты. Без шансов! Но «швакнуть» её из автоматической пушки слабая надежда существовала. Главное, чтобы были боеприпасы, и Женькино «люблю на таком» соответствовало его мастерству. И вот мы, каким-то невероятным для аэродинамики способом, практически на месте перевернулись навстречу ракете. И в следующий миг Жека уже с бешенством перекрикивал тарахтение пушки, выплеснувшей струю снарядов навстречу крылатому киллеру. Ну надо же! Попал! Хаотично переворачиваясь, наш монопланчик нёсся на волне мощнейшего взрыва. Всё же крепко делали такие самолетики! Но долго радоваться судьба нам не позволила. Последнее, что я запомнил – это противные усики летчика вертолета, который неизвестно откуда вынырнул. Струи крупнокалиберного свинца устремились прямо в нас. Словно в замедленном видео куда-то в стратосферу улетел искореженный пропеллер поршневого мастодонта. Воздух сквозь продырявленную обшивку ворвался в кабину. В ту же секунду перед моими глазами стало летать всё, что даже априори не могло летать: какие-то гайки, патроны, таблетки… Самолет судорожно замер, встав на дыбы, и начал всё быстрее и быстрее скользить вниз в бездну, в никуда. Удар!!! И вот меня уже крутит и вертит в жутко холодной воде. Кругом плавает грязный лед. Но какой-то он неправильный, пластиковый, пенопластовый....

Я жив! Я жив! Я жив!

Выбравшись из воды совершенно без сил, свистя надорванными от перегрузки легкими, я свалился в лужу на берегу…

– Всё сам, всё сам! – рядом на песке сидела ещё достаточно интересная женщина.

Кто ты? Откуда? Голова гудела и никак не могла сообразить.

– Чего ты в данный момент хочешь больше всего? – участливого спросила она. – Может, чаю?

– Хорошо бы, – прошепелявил я засохшим языком.

Женщина встала и пошла вверх по холму.

– Постой! А кофе можешь?

– Могу! Я всё могу, – и она скрылась за верхушкой холма.

Вот ведь. Она «всё может». Фея, наверное. А ты, дурак, кофе попросил. А мог бы виски, «Феррари», виллу…

Как болит голова. Господи! Как болит голова! И как сухо во рту…

И тут меня осенило. Она не принесёт кофе. Она не за ним пошла. Сейчас женщина подойдёт к столику, сядет на стульчик, раскроет ноутбук и внесёт изменения в текст: «Главный герой отцепил от ремня термосок и налил себе в крышечку всё ещё горячий кофе».

Эта женщина – не простая женщина. Она не бармен, не официантка и не заботливая подруга. И даже не фея.

Она сценарист!

А я – тот самый актер, что вчера на вечеринке по поводу моего вливания в коллектив пьяно орал во всё горло:

– Я завтра буду делать всё сам!! Сам!!! Без всяких дублеров!!!

Да, вы угадали. Я вовсе не спецагент, ноль-ноль-какой-то там. Никого я не уничтожал и даже не летел на поршневом самолётике. И не падал с неба. Всё это доснимется потом на авиасимуляторах и в макете кабины. А взрывы базы и битву с ракетой и вертолётом наложат при помощи компьютерной графики. А сегодня мы снимаем, как главный герой, то есть я, выбирается на берег моря после катастрофы. К сожалению, процесс съёмки несколько затянулся. Только что был отснят семнадцатый дубль этого эпизода фильма с рабочим названием «Мёртвая петля». Этот дубль тоже не удовлетворил режиссёра, который с недовольным выражением холёной физиономии пронзал меня рентгеновским взглядом, не видя моих талантов в упор.

Раздался хриплый, прокуренный голос помощницы режиссёра:

– Так! Всё! Хватит валяться! Загорать будем, когда отснимем этот эпизод. Всем на исходную!

Что ж, придётся вновь лезть в воду, заполненную бутафорским льдом. Какой бред! Кругом жара, а я, потный снаружи и высохший изнутри от вчерашнего перепоя, вынужден быть героем арктического боевика. Хоть бы сжалились и дали накатить чего-нибудь. Тогда бы я точно показал всю обойму своих талантов и снялся с первого дубля. Идиоты!

Кстати, с жаргоном лётчиков, называющих реактивный самолёт «свистком», а штурвал «рогами», я познакомился только сегодня. «Швакнуть» на их языке – это значить пальнуть из ШВАКа – советской авиационной автоматической пушки Шпитального-Владимирового.

Это мой первый опыт съёмки в кино. И сразу в главной роли. До этого я вообще не имел никакого отношения к кинематографу, театру или телевидению.

На берег моря, отталкивая бутафорские куски льда, я вылезал буквально через неделю после того самого постельного разговора с Королевишной. Как у неё всё это получилось? Я не знаю. Знаю только одно: в тот момент друзей в кинематографическом мире у меня не было вообще. А вот врагов – пруд пруди. Меня люто ненавидели. И было за что. Десять процентов съёмок к моменту моего появления на площадке уже было произведено, а предыдущая звезда, которую я заменил, люто матерясь и пьяно брызгаясь слюнями, отправилась восвояси. Этому актёру, не буду упоминать его имя, было особенно обидно. Он по своей беспечности и звёздности даже не успел подписать контракт. Поэтому неустойка ему вовсе не светила. Такое может быть только в России. Но в России может быть всё. И даже не такое.

Эпизод десятый

Жанна

Под конец съёмок всё изменилось. Все уже перекидывались со мной шуточками, а режиссёр за каждый удачный кадр щедро поощрял родительским похлопыванием по плечу. Всё пролетело в один миг: лето, съёмки фильма и наша с Королевишной любовь.

Да-да. Именно такой сценарий был прописан на небесах, а не «феей» с затасканным ноутбуком на руках.

Киношку склеили просто моментально. Я всегда по наивности думал, что цикл изготовления полнометражных фильмов – никак не меньше года. Но премьера «Мёртвой петли» уже была назначена. И не когда-нибудь в отдалённом времени, а двадцать девятого сентября этого же года. И не где-нибудь, а в Москве. Да не просто в Москве, а в театре «Россия», известном в недалёком прошлом, как кинотеатр «Пушкинский». Да, да, в том самом зале, где всегда проходил Московский кинофестиваль. Что ж, большому кораблю – большое плавание. А большому фильму полные залы, даже такие огромные, как в «России».

Естественно, что мне пришлось сесть в «Сапсан» и помчаться в Белокаменную для участия в премьере. Главный герой всё-таки.

Когда поезд уже готов был тронуться, мимо окна в которое я без особого интереса уставился, прошмыгнула худенькая девушка. Мне она показалась не очень современной, но какой-то очень запоминающейся. Что-то в ней было, в этой девчушке. Какая-то хрупкая доверчивая красота и чистый искренний взгляд. Как я всё это увидел? Просто, пробегая мимо, она неожиданно взглянула мне в глаза. Это был миг. Но у меня почему-то защемило сердце. Оказалось, так бывает. Раз и всё. И уже не выходит из головы. Вагон не был заполнен под завязку. Три кресла вокруг столика в моём отсеке были свободны. «Я волшебник! Сейчас она войдёт в мой вагон и сядет рядом. Я волшебник, я волшебник, я волшебник!» Привстав, я увидел, как девушка двигается по проходу. Ближе, ближе, ещё ближе. Она остановилась, не дойдя одного ряда до меня, взглянула на номер кресла, дежурно улыбнулась женщине, которая сидела там и затем посмотрела на меня. Увидев мой интерес, предельно просто сказала:

– Вот оказывается, где моё место.

Она ещё раз улыбнулась, как бы извиняясь за опоздание, села рядом и достала из сумочки смартфон. Повесив курточку на крючок, девушка осталась в тонкой светло-коричневой кофточке и в голубых узких джинсах. На вид ей не было и двадцати. Хрупкая, изящная, не высокая, но ладно скроенная. Прядь русых волос непрерывно сваливалась на лицо, но она, казалось, полностью погрузилась в нереальный мир всемирной паутины, время от времени машинально поправляя эту прядь. Я не знал с чего начать разговор. Странно. Со мной такого никогда не было. Какое-то внутреннее трепыхание и волнение наполнило грудь, не давало собраться мыслям и комом перекрыло горло. Я просто сидел и в упор её разглядывал.

Неожиданно она сама помогла мне завести беседу:

– Что? Так интересно? Это современный поезд. Здесь есть музыка и кино, если что.

– Вы о чём?

– Неприлично рассматривать незнакомого человека в упор, – она говорила всё это, не отрывая глаз от экрана смартфона.

Женщина, в отличие от остальных смертных, заселяющих эту планету, обладает уникальным божественным даром – она всегда чувствует чужой взгляд. Как? Если честно, я не знаю.

– Извините, но я слепой. Просто насторожил ухо, пытаясь услышать шаги бортпроводницы.