Кукушка на суку. Акт первый

Поэтому, сами понимаете, моё настроение по возвращению в «Город Петра» было на уровне городской канализации. Поздним вечером такси привезло меня из аэропорта Пулково к той самой квартирке, где когда-то в прошлом один человек, как две капли воды похожий на Фёдора Лемешева, резвился в постели с Королевишной. Всё это было не со мной. Да и было ли? Я открыл парадную и успел сделать всего пару шагов от двери. Больше ничего не помню. Очнулся в больнице.

В ней я провалялся три недели. Отец с матерью, а они хорошие врачи, уверяли меня потом, что я стоял на самом краю и мне просто сказочно повезло, что смог выкарабкаться. Перечень того, что у меня было поломано, значительно превышал перечень того, что осталось нетронутым. Зубы, как ни странно, остались на месте. И это меня немного успокаивало – зубную боль я не переносил больше всего. А вот череп был проломлен основательно и время от времени нудно ныл. Хотя чему там ныть – непонятно. Вроде кость, как кость. Но прошло некоторое время и сломанные рёбра срослись, отбитые почки и печень вновь стали функционировать, как прежде. Ну, или почти, как прежде.

Папка с мамкой взяли отпуск и ежедневно обкладывали меня навязчивыми заботами. Но кроме родителей больного больше никто не навещал. Феликс ограничивался звонками по сотовому. Было обидно. Тоже мне – друг называется.

Я лежал почти готовый к выписке и строил планы на будущее. Если у человека нет планов, то нет и будущего. Было невыносимо тоскливо и грустно. Было отчего. Планы не особо прорисовывались. В них не хватало привычного мне оптимизма. Наконец, заявился Клепалов. Да не один – с Ланкой.

– Вы чего вдвоём? Спелись?

Я всегда вижу очевидное, невидимое другим. Но в этот раз по нежным взаимным взглядам этой сладкой парочки, по их довольному виду, соответствующий диагноз мог бы поставить даже ребёнок.

– А что нам оставалось делать? – Ланка как обычно была полна позитива, чем всегда и нравилась мне. – Ты нас бросил. Всё развалилось. Вдвоём в эпоху всеобщих катастроф всегда проще выжить.

– А что, есть какие-то претензии? – пробурчал Феликс.

– Что вы, ребята: абсолютно никаких. Рад за вас. Тем более, что Ланочка опять беременна.

– Вот паразит, – засияла Ланка, – всё видит. Значит, башка не так уж и пострадала, как все считают.

– Кто, «все»? – переспросил я.

– Все. Абсолютно все. Ходят упорные слухи, что ты на всю жизнь останешься придурком, – Ланка всё это сказала с нескрываемым удовольствием.

– Что значит «останешься»? – возмутился я. – Я не понял: я останусь таким, каким был до травмы черепа, то есть обычным, привычным придурком? Или все думают, что я после того, как меня долбанули по башке, стал таким, – для наглядности пришлось отвесить нижнюю губу, глупо завертеть глазами и мелко завибрировать кистью согнутой в локте руки.

– Скорее, второе, – слегка обозначил улыбку вечно минорный Феликс. – Хотя по мне, ты и до того был не лучше.

– Договоришься! – в шутку наехал я. – Накостыляю! – при этом мой палец указал на костыли, стоявшие рядом с инвалидной коляской. – Ладно, рассказывайте, как живёте?

Оказалось, что Фил с Ланкой спелись ещё до того, как я отправился на съёмки. Поэтому сейчас девушка была уже на пятом месяце беременности. Феликс после закрытия «Клиники Борменталя» устроился работать врачом скорой помощи, поэтому жили они в основном на заработки Ланы. Пока клиника «дяди Фёдора» процветала, моя бывшая «дизайнерша» успела набрать у наших небедных клиентов целый пакет заказов на оригинальное оформление загородных вилл и домов. И теперь стала ну очень популярным оформителем, который загружен работой, а, значит, и деньгами, по самые уши.

– Молодец, что уговорил меня взять в ипотеку трёхкомнатную квартиру, – Феликс похлопал по моей загипсованной ноге. – Я хотел однушку.

– Ты всегда был недалёким типом, – пожурил его я. – Тебе такую подругу жизни, как Ланка, и надо. Ты бы без неё пропал, сгинул, спился.

Ланка только улыбнулась, вздохнув:

– Ох и счастливый ты, Лемешев.

– Чем это я «счастливый»?

– Девки тебя любят, аж пищат. Готовы из-за тебя на всё.

– Угу, – не очень весело буркнул я в ответ. – «Пищат». У меня их писк до сих пор в голове звенит.

Ланка осторожно провела ладошки по моей густо забинтованной голове:

– И тем не менее, тебе можно позавидовать: и девки по тебе сохнут и сам втюрился аж до сотрясения мозга.

– Чем собираешься заниматься? – поинтересовался Филя.

– Чем? Не знаю. Нет, знаю! У меня теперь в голове столько идей! Я хочу творить…

– «Творить»? – перебил меня Феликс. – Тебе не кажется, что ты уже достаточно натворил? Сам в больнице с гипсом вместо мозгов. Ребята остались без работы…

Ланка больно стукнула его локтем в живот и демонстративно улыбнулась мне.

– Ты чего? – не понял спутник жизни. – Больно же.

– А ты? Зачем ты его оскорбляешь? Не видишь, у него голова перевязана?

Я улыбнулся – в голове вертелся каламбур, который никак не мог приобрести законченную форму:

– Творил, натравил…, тьфу, натворил, травец… Э-э-э! Творец! Зараза! На траве дрова, на дворе дрова.

Выходило плохо: видимо и на самом деле мои мозги стали работать хуже. Фигово…

Феликс, выслушав мой сумбур, ответил подруге:

– Ничего, переживёт как-нибудь. У него теперь мозгов нет – значит, не обидится, – и тут же продолжил, обращаясь уже ко мне:– Натворил творец, а точнее – тварь!

Он демонстративно осклабился, довольный тем, что нашёл логическое завершение каламбура.

Наболтавшись вволю, ребята ушли. Но через пару минут Клепалов прибежал назад с загадочно возбуждённым выражением лица.

– Что-то забыл? Или меня беззащитного хотца попинать? – я пошевелил пальцами загипсованной руки.

– Заткнись, а, умник! Там твоя по коридору сюда тащится.

– Кто? – не понял я.

– Да, здорово тебе по башке долбанули, придурок. Королевишна сюда со своей свитой прётся.

Псевдожанна заявилась с двумя телохранителями, главврачом, его замами и заведующим хирургического отделения. Консилиум в основном облизывал Королевишну, не особо уделяя внимание мне, убогому. Моя ненавистная «любовь», величаво, словно пава, молча выслушивала привычный доклад главного врача о достижениях клиники и недостатках финансирования. Наконец ей это надоело:

– Скажите, каково состояние вот этого пациента? Он быстро поправится?

Главврач закатил глаза, сделал загадочным выражение лица и заныл на одной высокой ноте:

–Ы-и-и-и-и….

Он не понимал суть её интереса ко мне. Поэтому в голове его роились мысли от «а», до «я»: сделать меня уже сейчас почти здоровым, или наоборот, запросить энную сумму, необходимую для быстрого восстановления пациента. Он, что неудивительно в современной России, выбрал второе:

– Трудный случай, почти безнадёжный. Требуется особый уход, сложная диагностика и дорогостоящие лекарства, которых у нас нет, – не зная про меня вообще ничего, главврач ткнул заведующего «Хирургией»: – Вот, Павел Игнатьевич, если вам интересно, поподробней расскажет.

– Хм! Мне интересно, – утвердительно хмыкнула Королевишна, – мне очень интересно, – и с нажимом добавила: – Я бы даже сказала: категорически интересно.

Интонация сказанного несколько обескуражила заведующего отделением. Он помялся, но заметив ободряющий кивок главврача, начал издалека:

– Больной получил многочисленные переломы грудной клетки, конечностей и головы.

– Головы? – почему-то переспросила Прима.

– Да. Лучшие хирурги нашего отделения всю ночь по очереди извлекали из его раздробленного черепа осколки, – увидев ужас в глазах гостьи, он добавил: – Сильный парень. Он должен был умереть, но молодой и крепкий организм справился. Теперь в проломленном черепе мы установили очень дорогую, фирменную титановую пластину, – увидев ободряющий взгляд и кивки начальника, заведующий отделением усилил эпитеты и ценность проведённых мероприятий: – Кстати титановая пластина не простая. Она покрыта специальным сплавом, – вновь поймав намёки шефа на удорожание моего лечения, он ещё сильнее задрал планку, – состоящим из платины, молибдена и золота. Эта пластина была прислана нам из Швейцарии…, специальным самолётом…, под охранной спецагентов…, в специальном сейфе из сплава…

Ужас, какой-то! Я готов был схватиться за голову. Что он лепит!? И это дипломированные врачи, которые меня, якобы, лечат. Чем они лучше меня? Главврач, увидев, что подчинённого понесло, тут же встрял:

– Да, да…, дорого нам обошлось его лечение. Страховая компания отказалась компенсировать все затраты. Уж слишком они астрономические…

Псевдожанна тут же перебила его:

– Вы мне скажите одно: он будет жить?

Этот вопрос вновь поставил докторов в тупик. Не зная, что предпринять, они замялись, переглядываясь и перепасовывая друг к другу инициативу при помощи каких-то странных ужимок и гримас. Наконец, поняв, что пауза может быть неправильно истолкована, начальник клиники выдал:

– Э…, этого гарантировать никто не может. Если пациента немедленно не подвергнуть дорогостоящей реабилитирующей терапии, мы его потеряем. По крайней мере, как полноценного члена общества.

Озвучив эпикриз, он вытер ладонью пот со лба и снял очки, начав протирать их кончиком простыни, прикрывающей моё многострадальное тело. Я с самого появления Королевишны закрыл глаза и сделал предельно глупое и равнодушное к внешним раздражителям выражение лица. Моя бывшая от услышанного слегка взбодрилась. Через щелочку в ресницах я заметил, как она потёрла свои изнеженные ручки:

– Хорошо, очень хорошо. А теперь прошу всех выйти и оставить меня с ним наедине. Родион, Керим, – обратилась она к секьюрити, – вас это тоже касается.

Когда все вышли, Кэрол нагнулась и, практически касаясь губами моего лица, чуть слышно произнесла:

– Федечка, мой ненаглядный, ты меня слышишь?

Естественно: я всё слышал. Запах её дорогого парфюма раздраконил слизистую моего носа до такой степени, что как я не сопротивлялся, пришлось громко чихнуть, обрызгав при этом лицо Королевишны. Она отпрянула, а я на всякий случай очень глупо и громко хихикнул.

Моя бывшая достала из сумочки шёлковый платочек и медленно, тщательно и аккуратно вытерла своё личико. Затем вновь нагнулась и деланно-заботливым голосом прошептала:

– Я уезжаю. Надолго уезжаю. Вернусь только через год. Может быть – полтора. Но не беспокойся – по приезде я обязательно приду к тебе: хоть в психушку, хоть на могилку. Молись, чтобы это было так. Если же ты выздоровеешь – я тебе не завидую. Ты сам себе сегодняшнему будешь завидовать.

Она пару минут вглядывалась в моё лицо, ища на его поверхности хоть какую-нибудь реакцию на сказанное. Не найдя, похлопала меня по загипсованной руке, нагнулась и поцеловала в губы:

– Прощай, Федюшечка, ты сам всё испортил.

Королевишна ушла, но стук её каблуков ещё долго отзывался болью в моём раздолбанном кем-то черепе. Впрочем, после её посещения у меня уже не было сомнений, чьих это рук дело.

Родители долго, но безрезультатно уговаривали меня вернуться в наш северный город. Поняв, что я упёрся рогом по-настоящему, мама спросила:

– И чем ты после выздоровления собираешься заниматься?

– Здесь? Ничем. Когда поправлюсь – уеду в Швейцарию.

– А там что ты будешь делать? – опешила мать.

– Лазать по горам, спать в шале и есть шоколад.

– Да…, видимо здорово тебя по голове шарахнули.

Но попасть в Швейцарию мне было не суждено. Деньги быстро подошли к концу. Визу мне не дали, естественно, без объяснения причин. С квартиры я съехал – она мне была уже не по карману. Ребята звали к себе, но там я был бы третьим лишним. Нет, четвёртым, если брать в расчёт сына Ланки. А в ближайшей перспективе вскоре мог стать уже пятым лишним. Поэтому сначала снимал однушку, затем студию… Но в конце концов пришлось переехать в квартиру старушки, которая сдавала комнату, а сама ночевала на раскладушке в кухне. Это было очень неудобно. Очень. И унизительно. Очень. Но я никак не мог устроиться на работу, а клянчить деньги у матери было ещё унизительней. Поэтому вариант с бабусей был предпочтительнее лавочек, вокзалов и детских площадок. Бабуся была человеком душевным и сострадательным. Она не напрягала с оплатой ни по размеру, ни по срокам. И даже подкармливала меня. Заживало на мне всё не так уж быстро, как хотелось бы. Переломы побаливали, голова кружилась, почки отваливались сразу, стоило их выставить на сквозняк или влить в них банку пива. Было жутко. Беспросветно жутко. Очень хотелось напиться. Постоянно хотелось. Если бы не повреждённые почки и печень, то точно бы спился. Но даже не употребляя ни грамма алкоголя, выглядел я, как конченный бомжара: жуткий цвет лица, непроходящие синячищи под глазами, длиннющие волосы, которых давно не касалась рука мастера. Тогда я посчитал, что попал в серьёзную передрягу. Теперь я так не думаю. Сейчас, точно зная, что такое настоящая передряга, я назвал бы ту «серьёзную передрягу»: передряжкой, передрюшкой или передрюнчиком. Но ситуацию, в которую жизнь меня тогда макнула по самые помидоры, я до сих считаю самой унизительной. Как всё быстро может поменяться! Уму не постижимо. Готов отмотать ленту своей жизни в любой момент, но только не в этот. Жутики! Настроение ноль. Здоровье – чуть выше нуля. И что оставалось делать? Все были против меня. Всё было против меня. Выхода не было видно вообще. Но, слава богу, что я привык делать всё вопреки обстоятельствам, наперекор им и назло самому себе. У тебя из рук всё валится? Тебе ничего неохота! Ты не видишь перспектив? Жизнь бьёт по голове так, что падаешь на пол? Упал? А теперь отжимайся. Смог подняться? А теперь попрыгай, снова падай и отжимайся! И я отжимался… Поставил с согласия бабуськи перекладину между стенами узкого коридорчика и стал подтягиваться. Вставал в шесть часов и два часа бегал в парке, занимался на бесплатных тренажёрах, которые добрые и мудрые люди расставили по всему Питеру. Отдельное спасибо им за это. Затем бежал домой под холодный душ. Далее звонил, ходил по адресам – но нормальной работы так и не нашёл. Естественно, иногда перебивался небольшими случайными заработками. Но это мало помогало в моей муторной ситуации. Было ощущение, что тень Королевишны ходит за мной по пятам и упорно, непрерывно строит мне козни.

Эпизод шестнадцатый

Надежда на возрождение

После расставания с Жанной прошло полгода. У Феликса и Светланы, или просто Ланы, родилась дочь. Я, естественно, был рад за них, но старался при этом своим унылым бесперспективным видом глаза им не мозолить. Чтобы никто не досаждал расспросами и советами, пришлось на всякий случай сменить номер телефона. Поэтому я очень удивился, когда после звонка в дверь бабкиной квартиры не услышал привычную болтовню двух-трёх старушек. Шаркающие шаги бабульки уперлись в мою дверь:

– Федя! К тебе пришли!

Странно. Кто мог ко мне притащиться в эту берлогу, в которой я так капитально залёг? За открытой мной дверью из-за плеча бабки выглядывало лицо Сухарецкой. По её виду было трудно понять с какой целью она здесь нарисовалась.

Я на всякий случай набросил на плечи хламиду цинизма:

– Чем обязан появлению в своём скромном жилище столь знатной дамы?

– Федька, не ёрничай. Роль простого парня, душевного и естественного, тебе больше подходит.

– Вы сами виноваты, Марина Юрьевна. Нельзя же так без предупреждения вваливаться в покои светского человека. У меня сегодня не приёмный день. Вот, – я обвёл руками комнату, – и прислуга ещё не прибиралась.

– Ничего, ничего, переживёшь, – она коснулась рукой плеча старушки. – Всё, милая, спасибо. Дальше я сама.

Сухарецкая зашла в мою обитель, закрыла за собой дверь и уже после этого спокойным взглядом медленно осмотрела комнату:

– Да уж, живёшь ты, прямо скажем, убогонько.

– Не в богатстве суть жизни.

– Да-да. Мне не рассказывай. Ну, что, Феденька, не догадываешься зачем я к тебе пришла?

– Догадываюсь, – улыбнулся я во весь рот. За много-много дней моей «убогонькой» жизни это была первая практика нормального привычного общения.

– Давай, озвучивай свои догадки! – Сухарецкая уселась в зашарканное компьютерное кресло и слегка крутанулась в нём. – Проверим, насколько пострадали твои умственные способности.

– Э-э-э! У ювелира кончились деньги, и он решил ещё немного с меня содрать.

– Ху-ху! Смешной. Мимо. Совсем холодно. Тем более что, в отличие от тебя, Солнце моё, с головой у него всё в полном порядке. Ну, что с тебя сдерёшь, кроме грязного нательного белья?

– Если человек не богат, это не означает, что он ходит в грязном. Бедный человек может быть и душой, и телом чище богатея.

– Ладно, ладно, завёл проповеди. Давай, дальше – выкладывай варианты.

– Вы решили меня усыновить.

Марина Юрьевна даже прыснула, чего я от неё никак не ожидал. Взрослая дама, а ведёт себя, как ребёнок. Впрочем, у-у-у, видимо у неё хорошее настроение. А это говорит о том, что новость для меня должна быть позитивной. Даже очень позитивной. Интересно…

Сухарецкая подобрала смешок и размяла губы, чтобы вновь не прыснуть:

– Так ты, на самом деле, рассчитывал, что я тебя усыновлю? Или откуда такие фантазии?

– Ниоткуда. Это я просто так ляпнул. Но если что – я не против.

– Учту, сынуля. Это всё? Идеи иссякли?

– Хе! Естественно, нет. Есть ещё целая куча. Вы появились здесь: так как «Мёртвая петля» была выдвинута на премию «Оскар»?

– Мимо. Молоко.

– Вы хотите выдать за меня свою толстую, прыщавую, перезрелую племянницу?

– Какую племянницу? Нет у меня никакой племянницы.

– И слава богу – а то я испугался.

– Всё? Сдулся?

– Мне дали «Засракуля»?

– Кого? – даже немного опешила Марина.

– Звание «Заслуженный работник культуры».

– Нет!

– Дали орден?

– Ноу!

– Медаль?

– Нихт!!!

– Подвязку на левую ногу?

– Найн!

– Вы соскучились по мне?

– Глупость.

– Меня вновь хотят снимать?

Наступила пауза, после которой Сухарецкая озадаченно переспросила:

– Как догадался?

– Я же перебрал все три тысячи пятьсот семьдесят два реальных варианта.

– Да…, уж. Значит, мозги из твоей головы не все вышибли. И это хорошая новость.

Затем она рассказала подробности, объясняющие её появление в моей каморке папы Феди. Ура! Меня привлекли к новому проекту. Вот только кто на такое решился? Неужто Валерий Сергеевич на такое отважился? Или сам Беркович? На эти мои вопросы Сухарецкая не ответила, отвязавшись:

– Потом сам всё узнаешь.

Ну, потом, так потом. Главное, что я снова при делах. И это здорово!

Конец первой книги.

Продолжение следует.

В оформлении обложки использована фотография по лицензии ССО:

https://images.pexels.com/photos/3884710/pexels-photo-3884710.jpeg?cs=srgb&dl=pexels-jose-aragones-3884710.jpg&fm=jpg

«Эпизод десятый» публиковался мной ранее в сборнике рассказов «Сон, про сон, про несон».