Веллер-квартет. Повести и рассказы

Свинцов выключил приёмник. «Что-то я увлёкся воспоминаниями, а ОМРы уж, наверное, собрались в зале и трясутся в ожидании меня мелкой дрожью. И теоретическую часть „Оптимизатора“, верно, уже отпечатали на бумажном носителе. Листки, небось, в дрожащих руках не держатся. С пола собирать приходится. Пойду посмотрю, как они освоили новый материал с помощью, как они говорят, „тремора“ – кажется, выговорил, уф!» Вениамин Николаевич поднялся с удобной кровати и вальяжной походкой вышел из палаты.

III

Душно натопленный актовый зал представлял собой странную смесь прогрессивного оборудования с видавшими виды скрипящими деревянными креслами с процарапанными спинками, где явно не хватало только нецензурных надписей. Как-никак интеллигенция работает. В зале собралось до дюжины ОМРов, до реформы именовавшихся участковыми врачами, врачами общей практики, педиатрами, и единичные представители других специальностей. На их лицах внимательный наблюдатель без труда разглядел бы то ли приближение конца света, то ли ожидание буквально сию минуту грубого насилия с элементами садомазохизма.

«В лучшем случае вышвырнут за долгие годы безупречной службы», – проносились то здесь, то там полузадушенные тоскливые шепотки «счастливцев», ознакомленных буквально два часа назад с изобретением великого реформатора. Впрочем, наглые ухмылки, временами проскакивающие на отдельных лицах, несомненно указывали на наличие фиги в кармане по поводу прочитанного. Если по правде, то замешательство у почтенных «гиппократовых» потомков произошло в силу причудливого смешения собственного интеллекта с мыслями, предписанными «Оптимизатором». Иные «стахановцы» попробовали даже думать по-оптимизаторски, но непослушные мысли, порождённые медицинским институтом, интуицией да и просто здравым смыслом, не хотели уходить под давлением свинцовской интеллектуальной продукции.

– Что, ждёте не дождётесь? И не скучаете, – самодовольно пробасил Свинцов, усаживаясь в центре президиума, представленного больничной административной верхушкой. – Прошло каких-нибудь полтора часа, пока меня в вашу платную палату помещали, и я уже тут. Как там у Достоевского: «Пришёл, увидел, наказал!» – да? «Преступление и наказание» читали? Пришёл, значит, увидел, что за дела воротит старуха-процентщица, да и наказал, типа разобрался. Слышали про того, кто брал два процента за подпись? Это уже нахальство. Так эта старуха-процентщица три процента брала. «За один процент надо работать на твоей должности, рукозагрёбщица, за один процент», – разобрался киллер-Раскольников и расколол ей топориком тыковку. Борьба с коррупцией, так-то! Ну, это я так, тонко литературно пошутил. Представляться, я надеюсь, не надо, меня и так все знают, и я о вас всё знаю. Не читали роман-то? – вернулся Свинцов к бессмертному произведению великого русского классика.

Актовый зал замер в тревожной тишине.

– Плохо! Надо изучать нашу литературу, в работе может пригодиться, – он сделал многозначительную паузу, затем цепко, словно в прицел, оглядел зал и продолжил: – «Оптимизатор» изучили? Нет? Можно не стесняться. Так и говорите, что не изучили. Я от вашей братии другого и не ждал. Не первую ведь больницу проверяю на предмет изучения «Оптимизатора». Вот сейчас кто-нибудь из вас, пользуясь «Оптимизатором», обслужит меня как больного. Что за бумажку вы мне под нос суёте? – презрительно выпятив нижнюю губу, спросил Свинцов, когда из зала в президиум передали фрагмент бумажного носителя не первой свежести, исписанный неразборчивыми фамилиями и загогулинами подписей.

– Это список присутствующих врачей, – пояснил главОМР. Он явно хотел ещё что-то сказать и уже открыл было рот, но, встретив взгляд неумолимых серых глаз Свинцова, так с открытым ртом и остался. Вениамин Николаевич рассматривал несколько секунд список, затем произнёс, издевательски ухмыляясь:

– Кто поможет мне избавиться от этой бумажки и выбросит её в мусор вместе с фамилиями врачей? Ну! Кто быстрее? Ух, как дёрнулись трое в первом и втором рядах! А чего остановились? А, понимаю! Я ведь тоже не слепой. Вижу, что члены президиума тоже на старте. А вы, стало быть, остановились из уважения! Похвально! Но вот вопрос. Здесь написано, что это фамилии врачей. Но какие же вы врачи? Зачем вам фамилии? Посмотрите на себя! Безликая масса, в которой все жмутся, чтобы их не заметили, на лицах страх и озабоченность. Боитесь смотреть друг другу в глаза, я уж не говорю о том, чтобы посмотреть в глаза мне.

И проблемка у вас у всех общая: хоть бы собрание побыстрей кончилось, чтобы бежать по своим делишкам, подальше от вопросов медицины. И вон из сердца мысли о больных да страждущих! Я письма читал, где люди жалуются, что остановить врача на улице в нерабочее время по какому-либо вопросу совершенно невозможно. Откукарекали, а там хоть и не рассветай! Это с другой стороны.

А в-третьих, вот рассядетесь по своим кабинетикам или по ординаторским, почувствуете свободу от начальства, расхрабритесь и станете важными как индюки. Больному к вам и не подступиться! А если и зайдёт кто с вопросом, так вы сразу в бутылку полезете, дескать, кто из нас врач, не отнимайте время или закройте дверь с той стороны. Мне жаловался человек, заходивший в ординаторскую одной из больниц области по поводу выписки. Разъяснил все вопросы с лечащим врачом и заведующим. Сказал спасибо. Направился к выходу из отделения. Но не успел пройти и двадцати шагов, и от удивления остановился, потому что услышал, как врачи отчитывали санитарку, что не закрыла на ключ дверь в коридор. И теперь к ним могут, дескать, войти все кому не лень! А «тихим часом», скажу я вам, ещё и не пахло! Вот так вы относитесь к больным и лечите!

Таким образом, на основании сказанного мной мы имеем следующие ваши качества: 1) страх перед начальством с элементами подхалимажа, 2) свои делишки главнее медицинских, 3) стремление избавиться от контакта с больным. А теперь сложите ваши групповые качества, которые я только что выявил, и скажите, что будет в сумме? Врач или разболтавшийся винтик системы здравоохранения? То-то и оно, что разболтавшийся винтик! А у иных, может, и резьба ещё сорвана! Значит, выбросить пора! Заменить другим. Короче, принято решение о переименовании вас, бывших врачей, в ОМРов. ОМР – это значит объект медицинских реформ. Как надо, так, стало быть, и завинтят, и подтянут. Соответственно, больной переименован в клиента-правообладателя. Кто-то что-то не понял? Хорошо, объясню по-другому.

Медицина у нас в стране – говорю для тех, кто не догоняет, – является сферой УСЛУГ. Поэтому вы должны обслужить всех как «труффальдины». Именно в этом я вижу смысл вашего существования. Обслуживать, обслуживать и обслуживать! Без этого получение вами всеми зарплаты аморально и для государства расточительно. Во всех средствах массовой информации озвучено о том, что мы сейчас боремся за увеличение продолжительности жизни сразу на многих фронтах. Это я говорю, чтобы акцентуировать вашу ответственность и задать ей правильный вектор, – Свинцов помолчал, как бы нащупывая ускользнувшую было нить разговора. – Я в некотором смысле приболел. По-честному. Поэтому и поселился в терапевтическом отделении. На первый раз разрешаю считывать мысли со списка в «Оптимизаторе». В общем, обследуйте меня и полечите. Вот вы, сзади сидящая у батареи, прошу в президиум, а остальные слушают и мотают на ус, – вызвал он ОМРу из последнего ряда, изо всех сил старавшуюся быть незаметной.

– А я не могу, я не р-работаю в отделении, – со страха только и смогла выдавить из себя несчастная жертва выбора высокого начальства.

– Примерно так ты и с клиентами-правообладателями базарить будешь? – зло спросил Свинцов. И продолжил: – Поясняю для тупых и для дебилов. Они КЛИЕНТЫ-ПРАВООБЛАДАТЕЛИ, и им глубоко наплевать, в отделении ты работаешь или нет. Должна обслужить любого, независимо от начисленного. И с улыбкой на фейсе. Так, встала, придала юбке наиболее эффектную длину и пошла! Да не к двери, а сюда, ко мне, – и, не на шутку распаляясь, Вениамин Николаевич повернулся к ГлавОМРу: – Они чё у тебя, когда путают дверь с президиумом, все такими дёргаными становятся? – гений медицинского мышления проводил взглядом в панике исчезающий за дверью зад перепуганной ОМРы. – А остальные что как девчонки смолкли у воды? – процитировал он депрессивную песню известного барда. – Долго ещё будете пялиться в «Оптимизатор»? – с танковой наглостью высокопоставленного чиновника продолжал пытать оставшихся в зале ОМРов Свинцов. – Там же всё хоть не жуй, глотай. Вот вы! – нашёл Свинцов вторую жертву, ссутулившуюся от желания быть невидимкой над экземпляром «Оптимизатора». – Читайте же первый главный раздел диагностического мышления! – приказал великий реформатор.

– «Жалобы клиента-правообладателя», – донёсся робкий, дрожащий женский голос замученной ОМРы из глубины зала.

– Продолжай, не тормози! – подгонял Свинцов.

– И первый связанный с ним вопрос: «Что беспокоит и нарушает ваше состояние комфорта?», – пробормотала ОМР и, боясь поднять глаза, замолчала.

– Слава богу, наконец-то хоть одна на «Оптимизаторе» разродилась! Что-что, плохое самочувствие, слабость общая да повышенная утомляемость, вот что! – недовольно ответил выдающийся клиент-правообладатель.

В зале после этих слов повисла боязливая тишина, и только шелест лихорадочно перебираемых листков передаваемого по нетвёрдым рукам «Оптимизатора» на бумажном носителе отставлял надежду продолжающейся жизни.

– Долго ещё будете искать, как макаки друг у друга в вольере? Что дальше? – раздражался и торопил изобретатель «Оптимизатора».

– Но там, после «общая слабость», нет больше ни основных, ни дополнительных диагностических мыслей, – доложил ОМР с последнего ряда, в голове которого крутилось: «Вот из-за этого чёртового собрания накрылся мой вечерний семейный пикничок. Генка и Вовка с роднёй могут приехать зря! Свалился же придурок на нашу голову! Надо отстучать эсэмэску, чтоб не приходили».

– Умника к окулисту очки подбирать! Что, не видно сноску-звёздочку над «общая слабость»? Ну и смотри внизу листа и читай. Вслух читай!

– Ввиду отсутствия какой-либо специфичности жалобы «общая слабость» дальнейшие озвучивания мыслей по этому поводу ведут только к нецелевой трате диагностического времени, а потому отменяются, и ОМР сразу приступает к диагностическим манипуляциям, либо рассматривает остальные жалобы, – механистично прочитал ОМР.

– Вам везёт как утопленнику, потому что других жалоб у меня нет. Усвойте наконец, что суть диагностического мышления – отсечь всё лишнее, путающее и уводящее от истины. Что сидите такие кислые? Что, всё равно непонятно излагаю? Тогда так! – в голосе Свинцова появилась издёвка, и он медленнее, чем обычно, произнёс: – Вы должны быть довольны и счастливы – вам сверху по закону предписано меньше думать! Ведь и так каждый норовит меньше тратиться на профессиональные мысли в пользу личных! Нет? Тогда объясните внятно, вот вы, – он указал на очередную ОМРу, кабинет которой был смежным с залом. – Как связаны с диагностическим мышлением пикантные вещицы, только что найденные вашими руководителями у вас в рабочем столе? Ладно бы стоящие были, а то так, дешёвка. Кха!!! – громыхнул кашлем культурный оратор, чем поверг согрешившую мыслями-вещицами ОМРу в состояние каталепсии, более сильной, чем та, что была у пастора Шлага в камере с уголовниками из горячо любимого всем народом фильма.

– А что делать с вопросами об эффективности ранее применявшегося лечения, если оно было? – подал голос очередной каскадёр общения с высоким начальством.

– Надеть штаны и бегать! Ещё один умник! – Вениамин Николаевич словил кайф от очередной собственной остроты и, усмехаясь, снисходительно ответил: – Задавать! Задавать, если в голове больше, чем у Винни-Пуха! Только помни, один вопрос главный и два вспомогательных. Валяй!

– Лечились ли вы самостоятельно или как клиент-правообладатель? – как бы пропустив гениальные свинцовские остроты мимо ушей, продолжал задавать вопросы ОМР-каскадёр.

– Эх, завернул, даже статус уважил. Ну, лечился самостоятельно. На дому, но по назначению врача. Дальше что? – началом беседы Свинцов, похоже, был доволен.

– Какими препаратами вы пользовались? Как долго? Был ли положительный эффект?

– Я же сказал, два вопроса вспомогательных, а ты три навалял. Ну, хрен с тобой. Лечился витаминами дома, какими – не помню и не обязан помнить, названия-то все у вас не выговариваемые. Ну, укола три-четыре сделал в мягкое место. Толку никакого, как от вас всех здесь собравшихся. Потом по совету коллег сдал анализ крови, который давеча вашему главОМРу показывал. Что? – не расслышал незапланированный вопрос Свинцов.

– Я спросил, если не знаете названия, то не запомнили ли вы цвет ампул? – пронудил, явно перегибая палку, неугомонный каскадёр. – Как по-ваше…

– Как накакал, так и смякал! Соображать надо, в какое место мне уколы делали! – взорвался очередным шедевром глава клиентов-правообладателей. – У меня что, по-твоему, ТАМ глаза? Нет, у тебя в голове всё-таки меньше, чем у Винни-Пуха! «Какими препаратами пользовались, какой цвет ампул», – какая, к чёрту, разница?! Суть, что не помогло. Вот от этой печки вторую часть Марлезонского балета и танцуйте! И потом, вы все совершенно не понимаете, какие вопросы задаёте и зачем! Превысили все допустимые временные рамки, отведённые на первичный приём! – все более накалялся бывший «Венька-Свин» и, оглядев весь зал, продолжил: – Зарубите себе, что если при следующей проверке всё будет как сегодня, всех повыгоняю с работы, от рядового до главного, заменю молодыми, энергичными, любящими «Оптимизатор»!!! – он повернулся вдруг к ГлавОМРу: – И нечего трясти у меня под носом показателями по улучшенной выявляемости, снижению смертности, охватом прививками и количеством выданных больничных листов по сравнению с прошлым годом. Знаю, как вы отчёты клепаете! Из носа ногтем зацепили, по бумажке размазали, сколько надо приписали и на потолок отправили. И за расширение себе сэкономили на новые лошадиные силы! Я не посмотрю на выполнение плана! Все вон работать и изучать новый способ медицинского мышления! И меня лечить! Чем быстрее вылечите, тем быстрее продолжите жить, как всегда!

IV

Вечерело. За начавшейся диагностической круговертью Свинцов и не заметил, как закончился его первый экспедиционно-лечебный день. Он устал и был раздражён. Сразу после окончания исторического собрания, когда стало очевидно, что ОМРы «Оптимизатором» не овладели, он распорядился приступать к диагностике в кратчайшие сроки, не теряя времени. При этом ОМР-заведующий терапевтическим отделением получил команду доложить сводный результат, выставленный диагноз и планируемые лечебные мероприятия в соответствии с «Оптимизатором».

В это же время главОМР, сидя в своём отчего-то подрагивающем кресле, страдал от малодушного ожидания уменьшения мягкости и теплоты кресла, выстраданного интригами, согревавшего многие годы самую важную его чиновничью часть. Природу этой болезни он безошибочно угадывал – начальстволюбие при внешней внезапно наступившей неопределённости собственного статуса. Ведь как там у классика: «…сегодня я лицо неофициальное, а завтра, глядишь, и официальное. А бывает и наоборот, и ой как часто бывает…». Брало раздражение, что он руководитель, а не может ни повлиять на показатели анализов высокого начальства и исход его заболевания, ни спровадить это самое начальство назад в Москву, где ответственность будет лежать уже на других. А вдруг потрафить не получится, и тогда кратким министерским приказом его тёплое, мягкое кресло превращается в жёсткий, элегантный, прохладный табурет. И дай бог, чтобы не казённый. Там никто не будет слушать об объективных трудностях и маленьких технических неувязках! Поэтому, руководимый приступом начальстволюбия, отправил он секретаршу в отделение с приказом установить в палате высокого гостя индивидуальный пост в виде круглосуточно бдеющего ОМРа – заведующего отделением, посулив отгулы и премию. Правда, насчёт обещанных отгулов у него был стандартный вопрос: «Кто за тебя работать будет? Замену себе нашёл?» Ну а обещанная премия после экономически-бухгалтерской конспирологии, несомненно, попадёт в карман… самого главОМРа, в этом-то опыта ему было не занимать!

Только с медсестрой для индивидуального поста возникла мимолётная незадача. Какая лучше: та, что является менеджером сестринского дела и готова угождать абсолютно во всём, обворожительно улыбаясь, или виртуоз медицинской манипуляции, а потому серьёзна и неулыбчива? Решил приставить обеих, а отгулы и премии оставить за первой – более достойна и нужна. А главное, своя!

– А ну, чтоб все необходимые анализы были взяты и сразу сделаны! И УЗИ, рентген, – вздрючивал главОМР по телефону терапевтическое отделение.

– ФГС, а больной натощак? Может понадобиться колоноскопия? Ладно, поговорю со Свинцовым сам. И мне доложить сразу! Мгновенно! Пулей исполнять! Результаты мне? У тебя чё, с головой плохо? Результаты сам вызубришь наизусть и расскажешь. Мне надо предполагаемый диагноз и тактику его уточнения! И какие лекарства. Найду всё, только шустрей давай.

Он вышел из кабинета, задев плечом косяк двери, и направился суетливой, несвойственной ему ранее походкой в палату высокого начальства обсуждать деликатную часть обследования. Настроение у высокого гостя – отметил, войдя в палату, главОМР – стало миролюбивее и веселее.

– Что-то медленно шевелятся твои эскулапы, – снисходительно похлопал по плечу главОМРа Свинцов.

– Что вы, с-сию секунду, уже бегут брать анализы. Всё сделаем быстро, отвечаю! – подобострастно выпалил главОМР и смущённо замолк.

– Что застеснялся, как на первом свидании? Говори, что хотел!

– Да я не стесняюсь, только вот некоторые, знаете ли, анализы сдать сегодня вам может оказаться не под силу, поэтому сделаем завтра, да и для ФГС… Вы, наверное, не натощак? Тоже придётся завтра…

– Запомни, мне всё под силу, – перебил на полуслове Свинцов. – А это что за топот в коридоре?

– Анализы, – неуверенно предположил главОМР. И не ошибся. В палату вошла лаборантка.

– Значит, сделаешь всё, что надо для Вениамина Николаевича, и результаты сразу чтобы были на столе у ОМРа, а потом я…

– Свободен, – безапелляционно бросил Свинцов главОМРу, и тот послушно юркнул в приоткрытую дверную щель…

После лаборантки, молниеносно уколовшей безымянный палец и поколдовавшей со стёклышками, пришла медсестра, одним неприметным движением набравшая из вены необходимое для анализов количество крови. Затем появилась обворожительно улыбающаяся менеджер сестринского дела, как гласила красовавшаяся на её груди табличка, и прорекламировала необходимость сдачи анализов мочи и кала с истинно менеджерской пронырливостью и завлекательностью. Затем, так как Свинцов с утра во рту маковой росинки не держал, наступил черёд специалиста по ФГС, который, когда всё было уже позади, кратко сообщил, что, кроме старого рубца от язвы, другой патологии он не нашёл, и удалился, посулив в ближайшее время сеанс колоноскопии. Свинцов хотел было на это что-то эдакое сказать, но, во-первых, сил уже не было, а во-вторых, откуда-то выполз страх перед будущими медицинскими манипуляциями. И впоследствии, ощутив прохладное прикосновение ультразвукового датчика, направляемого аккуратными тёплыми руками специалиста по УЗИ, Вениамин Николаевич с облегчением перевёл дух. Ну а скорости, с которой он после всего пережитого собрал нечто в разрекламированные менеджером сестринского дела баночки с красными крышечками, оставалось только удивляться.

Экзекуция закончилась, и Свинцов решил пройтись по отделению для восстановления душевного равновесия, но из этой затеи ничего не вышло. Пол и стены терапевтического отделения были не первой свежести. Глаза большинства бредущих навстречу клиентов-правообладателей сильно просвечивали старостью, болезнями и смотрели с отрешённой покорностью. Запахи, источаемые нестиранной одеждой, как-то не радовали обоняние высокого чиновника. Шаркающая походка обитателей терапевтического отделения, снующих по маршруту «палата – коридор – столовая – туалет – сестринский пост – палата», была лишена того внутреннего достоинства, которое великий реформатор ожидал обнаружить в облике любого клиента-правообладателя. Говорили обитатели отделения между собой не то чтобы мало, но больше невпопад, ввиду отсутствия у большинства слуховых аппаратов. Многие голоса, особенно женские, имели квакающий тембр. Увиденное изрядно покоробило Свинцова, ибо весь внешний облик этих потребителей медицинских услуг не позволял разглядеть в них клиентов-правообладателей. Наконец Вениамин Николаевич вынужден был остановиться, так как впереди замаячила вдруг открывшаяся дверь санитарной комнаты, где кого-то уклизмили по назначению лечащего врача, что органолептически не способствовало восстановлению душевного равновесия. Разочарованно чертыхнувшись, Свинцов вернулся в палату и устало развалился на кровати. От предложенного ужина отказался – после ФГС кусок не лез в горло. Привычно потянулся к ручке радиоприёмника, покрутил…

– …именно в шести «Русских» струнных квартетах камерный стиль мастера достиг подлинного совершенства, – интригующе сообщил невидимый музыковед. – Еженедельно по вторникам и пятницам в 18.45 мы будем транслировать по одному струнному квартету, чтобы вы могли насладиться всеми шестью шедеврами прославленного автора в исполнении «Веллер-квартета»…

«Михаил Веллер» – неприятно резануло слух фамилией ненавистного писателя, призывавшего в своих радиопередачах отрубать руки ворам-чиновникам. «А его мерзкая книжонка „Наш князь и хан“! Одна только глава, где детей учат строить „пирамидки“, чего стоит! Как могли допустить печатать такое наглое вытаптывание нашей истории? Я уже не говорю о политической составляющей!» – головой Свинцова овладели мысли оскорблённого патриота.

«Ну, отрубить мои руки кишка у интеллигента тонка», – рубанули правду-матку другие мысли, пришедшие в голову Свинцову, но не имевшие ничего общего с оскорблённо-патриотическими. Высокопоставленный чиновник чуть было не выключил приёмник, но в этот момент диктор своевременно пояснил:

– …под управлением Вальтера Веллера – первая скрипка. Сейчас прозвучит первый струнный квартет из этой серии, си минор в четырёх частях, запись 1965 года.

И палату тотчас же охватили печальные звуки главной темы первой части Allegro moderato. «Веллер-квартет» исполнял её замечательно, подкупая слушателя нежным прозрачным тембром струнных с чётким балансом и сыгранностью между исполнителями, лёгкостью и одновременно строгостью исполнения. Надо сказать, что великий реформатор обладал отменным музыкальным слухом и памятью, при этом его познания о струнных квартетах не шли дальше известной басни Крылова. Далёкое воспоминание вызвало на его лице улыбку. Ему двенадцать лет, в разгаре семейный праздник с участием изрядно подогретых спиртным гостей, исполнявших нестройным хором некую диковинную песенную смесь под аккомпанемент баяна, виртуозно игравшего, правда, несколько другую смесь. Но как бы ни фальшивили сильно принявшие на грудь вокалисты, юный Венечка без труда попадал в тон любому из них, одновременно помогая баянисту удерживать голову в вертикальном положении, подальше от тарелки с кислыми щами. Вот и сейчас он, охватывая всю музыку целиком, чётко слышал при этом каждый из четырёх инструментов.

Главная тема Allegro moderato отличалась необычно большой длиной, благодаря чему мастер на протяжении всей части выбирал отдельные её фрагменты и строил на них новые мелодии и смыслы. Эта главная тема начиналась печальным проведением у скрипок, затем в басу её подхватывала виолончель, а скрипки сопровождали двумя вычлененными из темы первыми нотами, обращая их по ступеням трезвучия при каждом повторении темы виолончелью, доводя до ажитированного отчаянья. Но тут мастер внезапно разрубил порочный круг, проведя главную тему в мажоре, и выстроил далее побочную тему, напомнившую слушавшему со всё возрастающим вниманием Свинцову беззаботный танец – игру из далёкого прошлого, когда всё вокруг казалось добрым и достижимым без каких-либо усилий.

Это впечатление совершенно не портило заключение, изложенное с триольным сопровождением, несмотря на радостный тон, вносившим в оптимизм изрядную нервозность и вымученную весёлость. Это невольно напомнило Свинцову времена поступления на юрфак, когда он знал, что по-честному экзаменационную сессию провалит, но надеялся и одновременно сомневался, что дядя-цеховик вовремя занесёт необходимую сумму куда надо, ибо опоздать дядя мог, по привычке расслабившись в неге очередного запоя.

Мысли Свинцова вернулись к музыке. А там звучала разработка первой части. Она состояла из переработанной побочной темы с изменённым началом главной, которое давало возможность Свинцову наблюдать, как угасали последние остатки надежды, с роковой неизбежностью подготавливая вступление трагической главной темы репризы. Обладающий абсолютным слухом Свинцов с изумлением заметил, что виолончель отказалась проводить главную тему, а объединилась с альтом и скрипками в исполнении первых двух нот темы, которые, обретая нарастающую силу, настойчиво отдавались приговором: «Виновен! Виновен! Виновен!» – с последующим нарастающим бессилием и покорностью судьбе. И не успел свинцовский разум задаться вопросом: «А кто и в чём, собственно, виновен, господа?» – как гениальный автор остроумно и решительно вскрыл взаимосвязь второго построения главной темы с побочной. В результате побочная тема, хотя и сохраняла прежний ритм, уже не походила на беззаботный танец – игру из далёкого прошлого, когда «земля казалась ласковой», а показала жестокую действительность во всём её трагическом блеске. Последовавшая за ней кода поставила последнюю точку в трагическом действе.