Грани выбора. Сила характера против силы обстоятельств

– Он бы в сообщении сказал, что с Алексеем. Или у них это сюрприз? Вот Николай с Люсей обрадуются.

Перед стояночной кассой образовалась пробка. Оставив машину перед кассой, они, озираясь по сторонам, кинулись на стоянку. Александр выискивал среди идущих людей военную форму и человека с рюкзаком, но таковых не было.

– Мать, я что-то Кирилла не вижу.

– И я не вижу.

Они побежали к самому терминалу, но сына нигде не было. Александр лихорадочно достал телефон и набрал номер:

– Кира, а ты где?

– Пап, ну вы даёте. Вы с мамой, как паровоз с вагончиком, пропыхтели мимо нас, я вас окликнул, а вы… ту-ту-у и мимо. Оглянитесь, вот мы.

Александр оглянулся. В десяти метрах от них стоял парень в джинсах, чёрной кожаной куртке и чёрных очках. Рядом с ним стояла девушка и три чемодана. Девушка была в джинсовой юбке, куртке. Соломенного цвета коса лежала на левом плече и спадала до самого пояса. Парень снял очки, сделал несколько шагов навстречу.

– Ну, сын, я тебя не узнал, – Александр в недоумении развёл руками. Они схлестнулись в мужском объятии с хрустом и мужскими поцелуями.

Александр отстранил от себя сына и заглянул ему в глаза, в них была бездна. Кирилл вроде бы его видел и в то же время видел всё, что происходило вокруг. Другой взгляд был у Кирилла.

Он отошёл, дав матери обнять сына. Лобзания, всхлипывания, сюсюканье, слёзы и голос сына с хрипотцой были реальны и не реальны. Александр всматривался в любимое лицо, ловил взгляд и видел в нём напряжение или даже тоску.

– Папа, мама, я хочу познакомить вас с моей невестой, – Кирилл повернулся в пол-оборота к девушке. – Даша, подойди к нам. Да не стесняйся ты, это же мои родители.

Девушка нерешительно подошла. Розовый румянец залил всё её лицо, она в смущении опустила глаза.

– Вот, мама и папа, это моя невеста, Даша. А это, Даша, мои мама, Вера Алексеевна, и папа, Александр Владимирович.

Александр подошёл к девушке и обнял её, заглянув в глаза:

– Вот, мать, у нас ещё одна доченька есть, – но мать уже оттёрла его, целовала и прижимала к себе невестку.

Александр смотрел на девушку и думал: «Это хорошо, что женился. Вот только какая-то она хрупенькая. Как она ребёночка в себе носить будет? Есть ли ей восемнадцать лет. И когда успел, и повоевать, и жениться? Да, нынешняя молодежь не чета нам. Наш пострел везде поспел».

– Пап, поехали домой, там и побеседуем, – сын подхватил два чемодана и пошёл вперёд.

Подойдя к машине, он в удивлении остановился:

– Пап, ты же хотел Кузю поменять. Передумал, что ли?

– Поменяю, Кира, поменяю. Крузак хорошая машина, вот тебе его отдам, тогда и поменяю.

– Ну, класс, батя, спасибо, – он радостно заулыбался, незаметно подмигнул Даше.

Они уложили вещи в багажник. Жена и невестка сели на заднее сиденье. Александр подал ключи от машины сыну:

– Надеюсь, не забыл дорогу домой?

– Нет, пап, ночами снилась. – Они стояли на улице, в салоне машины играла музыка, и Александр явственно уловил мелодию. Это была именно та мелодия, звучавшая у него в голове перед сном.

– Пап, а как там крёстные, дядя Коля, тётя Люся?

– Как-как, ждут Лёшку. Вы ведь отцов не слушаете. Всё по-своему норовите сделать, не советуетесь со старшими. А как нам, как матерям? Вы ведь не на Чёрное море поехали.

Кирилл опустил голову, вздохнул:

– Пап, не дождутся крёстные Лёши. Убили его, – он тяжело сглотнул слюну. – Позавчера. Они с передовой пришли, а там бандеровцы обстреливать город начали. Пожары, разрушения. В многоэтажном доме стена от взрыва обрушилась, завалило подвал. Их туда направили помогать, расчищать вход. Там люди, дети. А тут мина прилетела… И пожарников троих сразу на смерть, а Лёше осколок в шею попал. Он до последнего боролся, в сознании был… не хотел умирать. Он кровью истёк. Не успели довезти.

Александр почувствовал, как всё в нём онемело. Он хотел что-то сказать, но не мог. Хотел двинуться, но ноги не слушали.

– Его дня через три должны привезти, а может и раньше. Меня рядом не было. Командир рассказал.

– Эй, мужики, вы что стоите? Поехали домой, там наговоритесь, – жена, опустив стекло, махала рукой. – Поехали, поехали.

– Да и вправду, мы что стоим, поехали, – Александр едва выдавил из себя. – Господи, какое горе, какое горе.

Кирилл ехал уверенно. Раньше в его вождении присутствовала бесшабашная агрессия. Надо и не надо он норовил обогнать впереди едущую машину. Иногда сцеплялся с неуступчивым водителем в гонке кто кого. Благо, машина мощная, но бывали моменты очень опасные. При скорости под двести километров в час контролировать ситуацию на дороге очень сложно, но ему всё было нипочём. Видя его агрессивный стиль вождения, Александр решил с приобретением автомобиля повременить, а вместо этого подарил велосипед. Так и на том драндулете он выделывал такие пируэты, что Александр говорил порою себе: «Какой же я молодец, что воздержался от покупки машины. Надо бы вместо этого велосипеда подарить ему трехколесный велосипед».

Сейчас Кирилл вел машину быстро и аккуратно. Александр искоса поглядывал на сына и видел, что это был уже не тот юноша, сбежавший повоевать. За рулём сидел мужчина, мужчина жесткий, уверенный в себе. Он чётко соблюдал дистанцию, обгонял мощно, не рыскал с полосы на полосу.

Подъезжая к дому, они увидели машину Николая. Александр посмотрел на сына:

– Так он уже знает? Или тебя приехал встречать?

– Наверное, ребята сообщили.

Ворота открылись, и машина Николая въехала во двор, они заехали следом.

Кирилл вышел из машины. Навстречу ему, тяжело ступая, шёл сгорбленный человек. Он шёл по-утиному переваливаясь, как-то неуклюже выставив вперёд правое плечо. И виделась в человеке его физическая немощь: то ли горб, а то ли грудь неестественно выпяченная.

Александр сидел в машине и, когда жена захотела выйти, он цыкнул на неё. Она заволновалась:

– Саша, Саша, что случилось?

– Случилось, Веруня, случилось, Лёшу убили.

– Ой, мамочки, что же будет? – Она закрыла рот руками и не дала сердечному вскрику выплеснуться. Только тело забилось в горестных конвульсиях.

– То и будет. Инсульта бы не было у Николая, – и он полез из машины навстречу другу.

Отпустив Кирилла, Николай обнял Александра:

– Вот так, брат, вот так, – ткнулся лицом ему в плечо. – Думал, встретим Киру, порадуемся. Ан нет. Как же так, Саша, как же так? – Отшатнулся, задрал голову к небу и погрозил пальцем:

– А ты всё знаешь, ты всё ведаешь. Это ты затеял свои игрища? Ты думаешь, сломаешь меня смертью сына? Не получится! Вот тебе! Вот тебе! – Он сложил фигу и махал ею, кому-то грозя.

– Коля, брат, не надо, не надо так, – Александр обнимал друга, не давая грозить фигой небу.

– Сашка, брат, Люсю мою в больницу увезли. Плохо ей. А он всё знает, он всё ведает… Это он всё устроил: и войну, и смерть!..Это он всё напридумывал, чтобы нам жизнь мёдом не казалась. Это он дал убить моего сына. Моего Лёшу. – И вдруг затих, успокоился.

Николай в дом войти не захотел:

– Поеду к Люсе в больницу. Посижу с ней рядом… Она очень тяжелая. Я вот отлучился, чтобы Киру встретить. Поеду я, брат.

– Коль, может, что надо? Ты скажи. Мы сейчас вместе приедем с Кирой. Сейчас вещи бросим и приедем.

– Брат, не надо. К ней не пустят… Ты же знаешь, у меня всё есть. Только вот Лёши теперь нет… если Люся уйдёт… Я мстить поеду в Новороссию. Я же капитан запаса… Я же танкист.

– Коля, у тебя Оля с Генкой и внучки. Ты успокойся.

– Эх! – Николай махнул рукой и закосолапил к машине.

Через час, когда они сидели за столом, зазвонил телефон. Трубку снял Александр:

– Аллё.

– Саша, брат, Люся ушла, умерла Люся… – и гудки.

– Коля, Коля…

Весь день был тяжелым. Но жизнь есть жизнь. Одни умирают, другие нарождаются, одни плачут, другие радуются, и не остановить этот цикл человеческого бытия.

Жена обхаживала невестку. Водила её по комнатам, показывала своё кухонное хозяйство, рассказывала, какой Кирилл хороший сын, какой он умница, и всякое, всякое.

Отец с сыном на чистом воздухе готовили шашлык. Александр колдовал с мясом, а Кирилл готовил угли в мангале. Беседа велась на разные темы. Сын интересовался новостями города, спрашивал о друзьях. Александр же переводил разговоры к войне, но неожиданно спросил:

– Кирилл, а вы давно живёте с Дашей?

– Пап, мы ещё не живём с Дашей как муж и жена. Она пока моя невеста. Вот повенчаемся, тогда и будем жить.

Александр в недоумении посмотрел на сына:

– А расписываться, что, не будете?

– Будем, как без этого, но сначала повенчаемся.

– А как вы с ней познакомились?

– О, пап, это грустная история. Наша группа проходила по окраине города, когда украинская артиллерия начала обстреливать город, – он подбросил несколько приготовленных полешков в мангал и скривился от попавшего в лицо дыма. – Мы рассредоточились и попадали, кто куда мог. Снаряды летели в город над нами, а один попал в одноэтажный домик. В этом домике была Даша с отцом, матерью и младшим братишкой. – Он опустил руки и посмотрел на отца:

– Пап, их всех убило, а Дашу завалило стеной. Она сирота. Я видел, как у дома рухнула крыша, слышал крик. – Он отошёл от мангала к отцу. – Пап, я знал, что кто-то там под завалом живой. Я знал, пап. – Александр замер, слушая сына.

Когда я подбежал к развалинам дома, одна его часть начала гореть. Я слышал стон и отбрасывал кирпичи, доски, понимая, что если не успею, то тот, кто стонет, умрёт. Здесь братаны подбежали, и мы успели.

Я её вытащил уже полуживую, а потом нёс два километра на руках до больницы. Пап, я знал, что это моя будущая жена. Пап, я знал. Я пока нёс её, я ей говорил об этом. Я ей говорил, чтобы она не умирала, чтобы не оставляла меня одного. – Александр смотрел на сына, и у него на глазах наворачивались слёзы. Он в живую видел, как сын, его сын, несёт спасенную им девушку и говорит ей слова любви и просит её не умирать.

– Потом, после больницы, я Дашу забрал к себе. У нас в подвале было своё место. Все думали, что мы муж и жена, но мы ещё не муж и жена.

– Нет, сына, все браки заключаются на небесах. Поэтому вы там, – он показал пальцем, – уже повенчаны. Осталось за малым, повенчаться здесь.

Баня, бассейн, казалось, смыли с сердца печаль и горе. Они сидели с женой за столом распаренные и довольные и смотрели, как сын с невесткой дурачатся в бассейне. Их смех завораживал, хотелось, чтобы они смеялись непереставая. И Александру подумалось, какое же это счастье, когда в доме такой заразительный смех. Но тут, чёрная тень схватила сердце, потащила его своими щупальцами в реальность: они уже никогда не услышат смеха Лёши, который звенел здесь совсем недавно. Смех Лёши был так задорен и свеж, что, услышав его, поневоле приходилось улыбаться. Да, уже никогда он не увидит своего крестника. И уже никогда не раздастся голос Люси из бассейна: «Кырну, мырну, где вынырну».

Он тяжело вздохнул и потянулся за бутылкой. Жена заметила его перемену и сама посерела лицом.

– Мать, включи музыку. Что-нибудь советское, из нашей молодости. – Она взяла пульт, что-то поискала, нажала кнопку.

Музыка ударила так мощно и звонко, что в бассейне замерли. А из колонок зазвучало:

…Сердцу очень жаль, что случилось так.Гонит осень вдаль журавлей косяк.Четырём ветрам грусть-печаль раздам,Не вернётся вновь это лето к нам.Не вернётся вновь, не вернётся вновь,Не вернётся вновь, это лето к нам…

Жена резко нажала на кнопку пульта, музыка исчезла, только её эхо ещё несколько секунд звучало в ушах. Она отбросила пульт и забилась в истерике. Она уткнулась Александру в грудь, прижалась, словно маленький ребёнок, которому страшно и он ищет защиты у взрослых.

– Сашенька, что же это творится? Зачем всё это? Зачем война? Сашенька, миленький, – она билась головой ему в грудь.

Кирилл, увидев, что с матерью происходит что-то неладное, выскочил из бассейна, кинулся к ней:

– Мама, мама, успокойся, что с тобой? Не плачь, мама! Я же вот он, рядом.

Они вдвоём с отцом успокаивали мать и не видели, как Даша, выбравшись из бассейна, села на корточки и беззвучно заплакала. Вода стекала с неё тоненькими струйками, и она казалась маленьким воробышком, который выпал из гнезда и попал под дождь. Она сжалась в комочек и, задрав своё личико кверху, плакала, некрасиво кривясь лицом, вжимая своё тельце меж худеньких плечиков, изрезанных полосами синеватых шрамов. Она вся вздрагивала от внутренних судорог, готовая разродиться горестным криком.

– Сына, сына, – Александр, обнимая жену, показывал головой в сторону невестки. – Вон с Дашей что-то. – И они втроём кинулись к ней.

Кирилл подхватил Дашу на руки, мать накинула махровую простыню, пытаясь закрыть её, если не своим телом, то материей. Вдвоём с матерью они успокаивали невестку.

– Дашуня, что с тобой, манюничка, – Кирилл обнял, прижал невесту к себе, а мать подсовывала простыню, поправляя, закрывая оголенные места её мокрого тела и в то же самое время смахивая слёзы со своего лица.

И только Александр молча наблюдал, не зная, что ему делать, куда убрать руки, думая, то ли сесть, а то ли уйти куда.

– Вы, вы, успокойтесь уж тут… успокойтесь, – опустив голову, побрёл растапливать камин.

Через час в доме наступила полная тишина. Свет не включали. Языки пламени в камине лизали дрова, а те пощелкивали, раздувая огонь, завихряя его красные всполохи, дыша теплом и уютом. Красные угли то распалялись добела, а то чернели. На стенах зарождались тени, они скакали, будто играя в догонялки, то пропадая вовсе, то замирая, словно выжидая чего-то необычного для себя. Даша с Кириллом сидели в одном кресле. Они прижались друг к другу, закрывшись пледом, и смотрели на огонь.

Александр с женой сидели раздельно, но рядом. Они отрешенными взглядами всматривались в языки пламени. Жена наклонилась к Александру:

– Саш, а Бог есть?

Он, отвлёкшись от своих мыслей, внимательно посмотрел в её глаза: – Веруня, конечно же есть. Как же без Бога. Ты вон сколько молила за Кирюшу, и Бог услышал твои молитвы. Наш сын вернулся домой живой и здоровый, да ещё и с будущей женой, – он улыбнулся ей. Но она смотрела на него пристально и пронзительно.

– Значит, Люся плохо молилась за Лёшу, да? И Бог не услышал её молитв. Бог забрал Лёшу к себе и Люсю тоже, оставив Николая мучиться. Зачем так, Саша?

– Мать, ну что с тобой? Я не знаю, зачем так устроен мир. Ты ходишь в церковь, разговариваешь с Богом. Спроси его об этом, а лучше нет, не спрашивай, – он придвинулся к ней, обнял за шею и поцеловал в глаза. – Не спрашивай. Пусть идёт так, как идёт. Завтра поедем к Николаю. А ты не мучайся этим вопросом, твоей вины здесь нет. Ты ведь и со мной Бога уговорила, как тебе хотелось. Не переживай, я прошу тебя.

– Саша, ты смеешься, да? Почему Бог позволил в Донбассе ту молодую маму с ребёночком убить, а? Они ведь никому ничего плохого не делали, жили себе, радовались солнцу, небу. Зачем? И все те люди, которых бомбят… зачем Бог позволяет их убивать? Зачем позволил убить Лёшу? А Люся…

– Мать, перестань, – Александр растерялся. Он видел, что с соседнего кресла две пары глаз внимательно смотрят на него.

– Веруня, я не знаю, почему на земле всё так устроено, а пересказывать чужие объяснения не хочу. Знаю только одно, Каин убил своего брата Авеля, и Бог знал, позволил это. Потомки этого Каина живут среди нас и творят свои дела, может даже не ведая, зачем творят, а Бог всё видит… Ты не накручивай себя. У тебя сын живой с такой войны вернулся, да ещё с невестой, а ты… Давай отложим этот разговор. – Он встал, запахнул халат, влез в тапочки, а на душе стало так противно, даже паскудно до невозможности.

Там в солнечном сплетении полыхнул стыд, стыд за своё бессилие, за свою слабость, как мужчины, как воина. Стыд полыхал, обжигая сердце, глаза, щёки, он напирал давлением, учащенным сердцебиением. Ему показалось, что три пары глаз, внимательно наблюдавшие за ним, заметили его слабость.

Александр сгорбился и, ни на кого не глядя, вышел. Улица встретила его холодом. Свет фонарей освещал двор, забор, часть улицы. Александр замер от удивления. Всё, куда дотягивались лучи света, было бело, будто кто-то накинул белую простыню и продолжал откуда-то сверху разбрасывать хлопья пуха. Крупные снежинки падали медленно, словно нехотя, меняя собою мир, и мир изменился.

Александр прислушался к себе: «Почему мне не радостно и в то же самое время не горько? Почему в душе у меня всё замерло, онемело? Да, да, покуда Киры не было, мир не менялся. Он держался на наших мыслях, желаниях, чтобы сын вернулся. И вот он дома, и мир изменился. Он стал холодным и неуютным. Он забрал дорогих людей, заставил осмыслить, что ничто не вечно. Да мы и без него это знали. Зачем же так жестоко, зачем же так бессердечно?»

Александр полной грудью вдохнул в себя холодный воздух и закашлялся. В приступе кашля он не заметил, как к нему подошёл сын.

– Пап, пойдём домой, а то простудишься, – он оглянулся вокруг. – Ух ты, зима пришла, а я даже лето не видел.

– И я, сын, тоже лето не видел. В суете каждодневной в никчёмности кувыркаешься, а жизнь проходит. Оглянуться боязно…

– Ладно, пап, перестань, – он полуобнял отца и увлёк к двери. – Завтра утром КамАЗ приезжает из Донецка. Лёшу привезут. Мне надо их встретить, а обратно они через три дня поедут. Обратно гуманитарный груз повезут. Ты мне Кузю дай, я ребят встречу, провожу по городу к дяде Коле, а потом сразу домой.

– Хорошо, Кира, а может, я с тобой?

– Нет, пап, не надо. Я приеду, потом все вместе к дяде Коле поедем.

– Хорошо, – Александр склонил голову. – Хорошо.

4

В спальне горел ночник. Жена уже лежала в постели, смотрела телевизор. Александр сбросил с себя халат и залез под одеяло. Он вытянулся во всю длину своего тела, закрыл глаза. Жена повернулась к нему:

– Саша, телевизор будешь смотреть?

– Нет, выключай, – ему не хотелось говорить. Легкая прохлада постели успокаивала, хотелось лежать не двигаясь.

– Спокойной ночи, – жена выключила ночник, телевизор. Комната погрузилась в полумрак.

Александр чувствовал, что жена на него смотрит, но он лежал не шевелясь.

– Саша, как же так?..

– Мать, отвернись и спи. Завтра будет не простой день, – но жена не отворачивалась.

– А если бы Кирюшу или тебя вот так привезли мёртвого, что бы я делала, а? Я бы тоже умерла, как Люся от разрыва сердца.

– Мать, прекрати, – Александр приподнялся на локтях. – Ты, что за дурь мелешь? Кира в соседней комнате спит, в другой комнате невестка, а я вот он, рядом. Или ты не веришь? Пощупай, вот он я, живой.

– Ну тебя, Сашка, с тобой ни о чём серьёзном поговорить нельзя.

– Мать, я скоро от твоих серьёзных вопросов выть начну. Отворачивайся и спи, едрит твою кочерыжку!

Жена отвернулась к стенке, жалостливо всхлипывая.

– Ну ладно тебе, Веруня, успокойся, – Александр прижался к жене, нежно обнял, стал целовать в шею, ушко. Жена повернулась к нему и ткнулась в него мокрым лицом:

– Саша, я ведь люблю вас, Сашенька.

– Веруня, хватит, хватит, сейчас нас, от твоих слёз, в океан вынесет. Успокойся, – он гладил жену по голове и легонько прижимал к себе, и она успокоилась. Через несколько минут она уже сопела у него на плече.

Александр боялся пошевелиться, чтобы не разбудить жену. Он звал сон, начинал считать, но сбивался со счёта. Открывал глаза, ждал, когда веки отяжелеют и глаза сами закроются, но всё тщетно. Мысли возвращались к Лёше и Люсе. И вдруг неожиданно, совсем явственно, он вспомнил, нет, даже не вспомнил, а увидел себя маленьким.

Ему было шесть лет. Жаркий полдень в середине лета. Босиком, в одних шортиках он бежит к деду на конюшню. Ноги обжигает дорожная пыль, и он сбегает на обочину в траву, мягкая трава щекочет прохладой.

Дед в вышитой льняной рубахе, в шляпе крутит ворот колодца, достаёт деревянную бадью с водой, льёт её в деревянное корыто. Рядом с корытом стоит жеребец, он в нетерпении стучит копытом, фыркает, пробует мордой воду и замирает, всасывая её в себя.

Дед улыбается Александру, подхватывает его, кружит над головой, осторожно сажает на жеребца. Тот вздрагивает, отрывается от корыта и тоже смотрит на Александра, но каким-то грустным глазом. Узнав юного наездника, продолжает утолять свою лошадиную жажду.

Александру хорошо. Он ухватился за жесткие волосы лошадиной холки и в мыслях уже скачет по лугам, полям, оврагам.

– По-обе-ере-еги-ись! – слышится откуда-то. Александр оглядывается и видит, как в их сторону несётся огромный бык, а с двух сторон наездники с кнутами. Огромный бык, с железным кольцом в ноздре, не слушается их.

– Ах ты, едрит твою кочерыжку! Сорвался бугай! – дед берёт жеребца под уздцы и отводит за колодец. Он с тревогой смотрит то на приближающегося быка, то на Александра. – Спокойно, Тургай, спокойно, – но жеребец, будто почувствовав опасность, громко заржал и попытался встать на дыбы. Дед осадил его.

– Спокойно, Тургай, спокойно. Александр, держись, – дед даёт ему повод в руки. – Ну, внучок, не дрейфь. Не давай Тургаю голову задирать. Подтягивай узду, подтягивай. – Сам берёт бадью в руки и ждёт.

Бык в бешенстве проскочил мимо колодца, но, будто что-то вспомнив, остановился, развернулся и рванул на деда.

Жеребец заржал, почувствовав опасность, встал на дыбы, Александр потянул поводья на себя что было сил. Конь захрапел и пошёл кругом, в ярости грызя трензель, вытанцовывая копытами по земле, и замер.

Александр только видел разлетевшиеся щепы от бадьи и лежащего рядом с колодцем огромного быка.

Всадники спешились и кинулись вязать быку ноги:

– Ну, Кирилл Яковлевич, ты и тореадор, тореадор. Ты не убил его? Мы думали тебе хана.

Дед стоял весь бледный, прямой, что та оглобля, в руках держал сапожный нож:

– Я бы не посмотрел, что он племенной, едрит твою кочерыжку, у меня внучок здесь, а Тургай норовистый… а у меня нога… едрит твою кочерыжку.

Племенной пусть в стойле стоит, там его место… Я бы не посмотрел. Пусть радуется, что я ему глотку не отхватил… А завфермой скажите, увижу его сегодня, я ему ноги пообломаю. А если бы дети попали? Да мало ли кто?

– Так мы его и отгоняли от домов, – один из всадников щерился. – Я не знаю, что ему не нравится, коров, тёлок целое стадо, а он в бега. Кормят, поят, любовь чуть ли не через день, да каждый раз новенькая, а, Яковлевич? Чем не житуха?

– Фомич, ты не зубоскаль. Моли Бога, что всё так обошлось. Если бы что с внучком случилось, я бы сначала его, потом вас… – дед глянул из-под бровей тяжелым взглядом. – Ковбои, едрит твою кочерыжку.

Жена во сне застонала, заволновалась. Александр легонько погладил её по плечу, и она сползла с его плеча, повернулась лицом к стенке, успокоилась.

Он полежал ещё несколько минут, но сон не шёл. Тихонько откинув одеяло, Александр выбрался из постели. Сидя на краешке кровати, он услышал какие-то невнятные шорохи: то ли кто-то ходил по гостиной, то ли разговаривал.

Накинув на себя халат, он спустился в гостиную. Там на диване сидел сын и о чём-то разговаривал по телефону.

– Кирилл, ты чё не спишь? – Тот повернулся к отцу и приложил палец к своим губам.

– Нет, нет, как договорились, так и делайте. КамАЗ я завтра, нет уже сегодня, встречу и через два дня он поедет обратно. Груз к отправке готов. Всё по перечню. Всё, конец связи. Я же сказал, я перезвоню. – Он вопросительно посмотрел на отца:

– Пап, а ты что не спишь? Я сегодня по телефону с дядей Колей разговаривал. Он собирается после похорон ехать в Донецк. Тётю Люсю и Лёшу в одной могиле похоронят. Он на всякий случай и себе рядом с ними место приготовил. Он просил, если его убьют, то чтобы останки обязательно привезли, и когда будут хоронить, то чтобы гроб с его телом рядом с крестной закопали.

– Кира, ты об этом так спокойно говоришь…

– Пап, а как я должен об этом говорить? Да, Лёша погиб, да крёстная умерла, мы скорбим, нам тяжело, но мы-то живы. Или нам тоже умереть?

Я в Новороссии стольких друзей похоронил… А от Севы белоруса ничего не осталось. Ничего, папа, вообще ничего. Вот, был парень, здоровый, красивый, двадцать два года и нет его. Сколько раз я мимо этой воронки проходил, всякий раз спрашивал: «Сева, друг, ты где?» И всматривался, выискивая хоть что-нибудь, нету.

А сколько людей на Донбассе поубивали – и все спокойные, живут как ни в чём не бывало. Кино по телевизору смотрят, новости с Новороссии называется, а потом рекламу смотрят про прокладки женские и лекарство от геморроя…

– Сын, а как ты воевал? Ты много убил?

– Пап, зачем тебе это знать? Как ты говоришь, мы ведь не на Чёрное море поехали. Если бы я не убивал, то кто-то убил бы меня. Думаю, тебе бы от этого легче не было. Я ведь и поехал на войну, чтобы убивать нелюдей. Эти твари русских как народ уничтожают.