
Полная версия
Грани выбора. Сила характера против силы обстоятельств
– Расскажи, сын, как ты воевал? Тебе не было их жалко?
– Кого, пап, укропов? Это вы здесь о какой-то придуманной вами гуманности рассуждаете, а её, гуманности, на войне нет.
Наши командиры просят нас пленных бандеровцев не убивать, мол, братья они. А эти братья знаешь что с нашими парнями делают, с теми, кто к ним в плен попал? Они ведь любители сала и поднаторели свиней опаливать паяльной лампой. Так вот и наших парней, что тех поросят, живыми… паяльной лампой.
А что они вытворяют с гражданским русским населением, да и не только с русскими. Они ведь не украинцы, они западенцы, внуки бандеровцев, они нам чужие, бесы, одним словом. Насилуют даже беременных на восьмом, девятом месяце… Папа, что это? – Он закинул ногу на ногу, откинулся на спинку дивана.
– А здесь у нас дома, в России, находятся некто, которые этих бандеровцев оправдывают. Ведут с ними беседы и играют с ними в какие-то демократии. И это, папа, не демократия и не глупость, это – предательство. – Он тяжело вздохнул:
– Скольких я там умных людей повстречал, подружился. Они мне на многое открыли глаза. Я раньше, когда дядю Колю слушал, думал, что он всё фантазирует, что это у него от избытка ума. Он ведь два института закончил. А оказывается нет, на самом деле так и есть. Оказывается у нас, русских, есть свои поэты, свои музыканты – не те, что по ящику кривляются.
Пап, ты слыхал про такого певца, Николая Емелина? А Александра Харчикова? Вот я тоже не слыхал, а они есть, живут, поют. Только их на телевидение не пускают. Я послушал их песни, оторопь берёт, всё понимаю, всё слышу, всему сопереживаю, будто воздух родины далёкой вдохнул.
А казачьи песни запоют, плакать хочется вместе с песней, а от иной желание летать появляется. Почему на нашем телевидении, радио русских песен нет, один лай иностранный, словно мы и впрямь оккупированы, вон и полицаи по улицам ходят, вместо наших родимых ментов.
Мне дядя Коля говорил, и я прочитал удивительную книгу Александра Солженицына «Двести лет вместе». Ты читал, пап?
– Нет, не читал. Ты побольше дядю Колю слушай, он тебе ещё не такие сказки расскажет, – Александр недовольно хмыкнул. – У дяди Коли во всём виноваты жиды да мировой заговор с жидомассонами.
Тоже мне, два института, а ты спроси его, как он их заканчивал. Философ. Тётя Люся все его курсовые делала, это у неё три высших образования.
Если он такой умный, что он со своими акциями пролетел, как фанера над Парижем. Пять миллионов подарил, а со строителями? До сих пор по арбитражам бегает. А с выборами? Депутат хренов, столько бабла в избирательную компанию вбухал? Его послушать, все вокруг виноваты, а мы, русские, белые и пушистые. Водку надо меньше кушать. – Александр крякнул от негодования и вдруг поймал себя на мысли, а с чего это он вдруг на своего друга Николая ополчился. И понял. Заревновал Николая к сыну. Николай оказался для сына авторитет. Не он, отец, а крёстный Николай.
Но и сын понял настроение отца. Он улыбнулся ему:
– Ты зря, папа, так к крёстному. Ты же знаешь, он переживает за Россию и многие вещи он говорит правильные. Вот дядя Коля говорит, что Россия, как русское православное государство, была уничтожена в семнадцатом году. Часть русской элиты была вырезана, другая часть выдавлена за границу, и к власти в стране пришли инородцы. Из кого состояло первое советское правительство по национальности? А ведь то же самое сейчас произошло на Украине.
А о нас русских, как о народе, даже в Конституции России не упоминается, нас, как народ, вроде бы и нет, хотя все кричат о какой-то русской весне. Но что интересно, громче всех кричат инородцы. У нас на эту тему две радиостанции каждодневное бодалово ведут, это какое-то «эхо» и чьи-то «вести», они, что две стороны одного шекеля. Они над всей Россией парят в нравоучениях, судят нас, правду в нашей истории ищут…
– Сын, хватит, я эти бредни слушать не желаю, – Александр встал. – Ключи от машины в прихожей на тумбочке, там же и документы. Спокойной ночи, – не оглядываясь, зашлёпал босыми ногами по ступенькам лестницы.
– Спокойной ночи, папа, – Кирилл тоже встал. Он подождал, когда отец скроется в дверном проёме, и пошёл за ним следом.
«Да, постарел отец, совсем сдал. По лестнице тяжело поднимался, хотел же лифт соорудить и что-то передумал. Мать молодцом, теперь Даша ей в помощь, вроде бы понравились друг другу».
Он легко взбежал по лестнице и натолкнулся на отца:
– Опа на! – громко прошептал. – Пап, ты что стоишь, спать не идёшь?
Александр положил руку на плечо сыну:
– Знаешь, Кирилл, в жизни столько невидимых, подводных камней, что приняв однажды какое-то решение, нельзя быть уверенным, что будет так, как ты этого хочешь.
– Пап, о чём ты?
– Я о том, что тебе надо получить высшее образование и подумать о семье, о будущих детях… О своей жизни. – Кирилл в ответ заулыбался:
– Пап, я последние два месяца только об этом и думаю. Вот видишь, бросил все свои дела в Донбассе и приехал домой.
– Эх, сын, – Александр обнял сына, резко отстранил от себя и пошёл в спальню.
Кирилл в недоумении смотрел ему в след: «Что с отцом? Что он хотел сказать? Может быть с мамой что? Вон тётя Люся умерла, а она на два года моложе мамы».
5
Александр ещё долго не мог заснуть. Он вспоминал слова сына и думал, почему, когда ему об этом самом говорил Николай, он не слышал его. Вернее слышал, но слова друга были как бы невесомы, а всё, что сказал сын, каждое его слово било в самое сердце. Может, всё оттого, что сын для него, в его памяти, сознании, всё ещё оставался маленьким мальчишкой и вдруг этот мальчишка перечит своему отцу словами друга. Получалось, что сын
в этой жизни стал понимать гораздо больше своего отца и показал ему об этом.
Он ворочался с боку на бок, тяжело вздыхал, спорил в мысленных диалогах с сыном. И так, не переспорив сына, заснул.
Александр проснулся от ароматного запаха пирогов. В доме стояла гнетущая тишина, из-за стеклопакетов не слышно было ни единого уличного звука.
Ему вспомнилось детство, вот так же, лёжа поутру в постели, он прислушивался, как мать шебаршит чем-то в кухне и оттуда исходит этот чудодейственный запах пирогов. А за окном щебечут пташки, доносятся какие-то звуки с улицы и ощущается твоя причастность ко всему, что происходит вокруг, и ты понимаешь, что ты живёшь.
Вставать ему не хотелось, но вспомнились события вчерашнего дня и словно занавесь упала и отгородила его от томного и счастливого мечтания, вернув в грубую реальность.
Приведя себя в порядок в ванной комнате, он оделся и долго-долго смотрел на своё лицо в зеркале. На мгновение ему показалось, что отражение несколько подалось к нему навстречу, понимание необычности происходящего обдало его жаром. Он отшатнулся от зеркала, но отражение не изменилось, и он в ужасе отпрянул на середину ванной комнаты. Сердце учащенно забилось.
– Что это было? Показалось? – шептали губы. – Что за бред? Такого не может быть. – Он медленно повернулся лицом к зеркалу, в решительности вперив взгляд в своё отражение. – Дурдом какой-то, – он хотел повернуться и уйти, но не посмел. Ощущение того, что кто-то невидимый смотрит с зеркального проёма, заставило его попятиться, и только у самого порога он повернулся к зеркалу спиной.
Спустившись в столовую, он увидел, как Даша управляется с маленькой сковородкой, из которой словно по велению волшебной палочки выскальзывали янтарные оладушки. Поздоровавшись, он тяжело опустился на стул и здесь почувствовал, как дрожат его ноги.
Жена была в тёмном платье, тёмной косынке:
– Саша, подождём Киру или ты перекусишь?
Он мотнул головой:
– Крепкий кофе сделай, без ничего. А Кира когда уехал?
Даша также в тёмной косынке и в знакомом тёмном платье пританцовывала возле плиты:
– Наш «стелс» и есть «стелс», в четыре часа фьють и испарился, – она вскинулась перехваченной косынкой головой и выразительно посмотрела на Александра. – Я даже шума машины не услышала. В комнате такая тишина, что, мне кажется, я её слышу, а как уехала машина, не слышала.
– Да, в комнатах тишина, это точно, а ты откуда знаешь, что в четыре часа уехал? – Александр смотрел на её платье, силясь вспомнить, где и когда его видел. Да, ну конечно же, это платьице дочери, она его носила в старших классах. Он посмотрел на жену:
– Мать, а что-то другого не могла подобрать? Этому платью лет пятнадцать.
– Саш, всё же повыбрасывали. Это единственное тёмненькое, остальные светлые, – она поставила перед ним чашку с кофе. – Да и это великовато. Пришлось прихватить в нескольких местах. В субботу надо по магазинам пробежаться, подобрать вещи. На улице зима уже.
Александр отхлебнул из чашки:
– Даша, так откуда тебе известно, что Кира в четыре часа
уехал?
Она посмотрела на него через своё плечо и зарделась:
– Так он перед тем, как уехать, поцеловал меня.
Александр с женой переглянулись. Александр беззвучно засмеялся:
– Это как же он тебя поцеловал, что ты проснулась?
– Отец, перестань невестку смущать, пей свой кофе и иди, не мешай нам, – Александр видел, что и жена едва сдерживается
от смеха. Здесь краем глаза Александр заметил, как створки ворот стали разъезжаться в разные стороны и в просвете показался чёрный нос автомобиля.
– А вот и Кирилл приехал, лёгок на помине, – он допил из чашки. – Ладно, мать, пойду встречу, и давай, накрывай на стол. Покушаем и поедем к Николаю.
Выйдя на крыльцо, он увидел, что двор был подметён. Тот лёгкий снег, что выпал за ночь, был аккуратно собран в небольшие кучки по краю кирпичного забора. Александр подождал, пока машина остановится и из неё выйдет сын.
– Здравствуй, сын.
– Здравствуй, пап, – сын подошёл, обнял отца. – Как спалось?
– Нормально. У тебя как? Встретил? Проводил? Как там дядя Коля?
Кирилл тяжело вздохнул:
– Плох крёстный. Он тётю Люсю уже забрал.
– Как забрал? Мы же хотели вместе, – Александр в недоумении пожал плечами. – И кто ему её отдал?
– Пап, тётя Люся уже в гробу лежит. Там людей полный дом, родственники… и Лёшу тоже переложили в гроб.
Он открыл багажник, вытащил большой рюкзак, бросил его на землю. Второй такой же рюкзак, альпинистский, он поставил на землю осторожно.
– Пап, я не знаю какие там порядки, но дядя Коля сказал, что он никому крёстную не отдаст, что все три дня, до похорон, она будет дома вместе с Лёшей.
– Кирилл, а ребят, которые Лёшу привезли, ты там, что ли, оставил?
– Нет, пап, я свои вещи забрал, а они дальше поехали. Там ещё одного нашего братишку повезли. Татарин с Набережных Челнов, Миша Насыров. Тоже горе. Двадцать восемь лет парню было, двое детей осталось, – он посмотрел на отца. – Дети сиротами стали, как его жена будет их на ноги поднимать?
Александр опустил голову, тяжело вздохнул:
– Сын, а как же он? Он мусульманин и поехал на Украину?
– Пап, Михаил Насыров наш татарин, россиянин. Мы ведь с татарами вместе в Великой Отечественной войне фашистам хребет сломали и сейчас то же самое будет. А воевать с фашистами со всего света едут. Мой прадед с немецко-фашистскими захватчиками воевал, а я, его правнук, опять с фашистами воюю, но теперь с укропо-фашистами.
– Да, нынче не советское время, – Александр покачал головой, как бы сожалея. – Капитализм для слабых и неимущих страшен и унизителен. Ты узнай адрес его жены, чем можем, поможем.
Кирилл на эти слова улыбнулся:
– Спасибо, пап, это… по-нашему, – сам же начал расстёгивать альпинистский рюкзак. – Я сейчас, пап, тебе что-то покажу. Так… это сюда, это сюда. – Александр с любопытством наблюдал за действиями сына.
– Вот, посмотри на эту штуку, – протянул чёрные ножны, из которого торчала чёрная ручка ножа.
– Это мне, пап, в Луганске ветеран Великой Отечественной войны подарил, он танкистом был и им в то время такие ножи выдавали, как личное оружие. Нож НР-40 образца 1940 года, нож разведчика. Видишь, у него и ножны деревянные.
Дед рассказывал, что двоих фашистов на него насадил. А я пока только одного, – он хитро посмотрел на отца, слегка прищурившись и чуть наклонив голову вправо. Александр одернул протянутую руку и вопросительно посмотрел на сына. Тот как-то нехорошо усмехнулся:
– Да ты, пап, не бойся. Это же боевой нож, а боевой нож должен быть обагрён кровью врагов. А то что это за нож такой? Он для боя предназначен, посмотри, как гарда устроена, – он выдернул нож из ножен. Нож был чёрен.
– Смотри, смотри, как он ладно ложится в ладонь, смотри, пап, – он покрутил ножом, показывая его достоинства. – Вот так бьют им снизу под сердце, а вот так сверху. – Он покрутил головой, словно что-то высматривая. – Пап, посмотри, как он летает, – и вдруг резко метнул нож в кедр. Нож мелькнул чёрной, неуловимой тенью, пролетел метров десять, тупо ткнулся в ствол дерева. Александру почудилось, что кедр тяжело охнул.
– Кира, ты что делаешь? Ты зачем? – Ему показалось, что что-то у него самого внутри оторвалось. Словно какая-то неуловимая связь, существовавшая до этого момента с деревом, оборвалась.
– Ты чё, пап, – сын смотрел на него с недоумением, и легкая тревога мелькнула в глазах. – Тебе плохо, пап?
– Нет, Кирилл, со мной всё в порядке. С тобой что?
– А со мной что? – он в недоумении пожал плечами. – И я в порядке.
– Кирилл, это же твой кедр. Ты же его прорастил, ты его вырастил. Зачем ты его так? Он тебя ждал…
– Пап, перестань. Дерево оно и есть дерево. Оно ждать не может. Ничего ему не будет, – он повернулся и пошёл к кедру. Подойдя, выдернул нож. Постоял, рассматривая кору. Потрогал ладонью ствол, похлопал, погладил и, повернувшись к отцу, заулыбался:
– Всё, пап, у нас с ним мир. Он меня простил.
Александр тяжело вздохнул:
– Эх, сын, сын.
Кирилл подошёл улыбаясь:
– Я сейчас тебе такое покажу, что ты ахнешь.
– Нет уж, Кирилл, уволь, только не скальп…
– Да нет, пап, что уж ты? Какой скальп? – Он растормошил рюкзак и достал оттуда что-то в чехле, похожее на тубус.
Александру стало жарко:
– Ты это что? Ты это… гранатомёт домой притащил?
– Да нет, пап, какой гранатомёт, хотя, по нынешним временам, парочку их дома иметь не помешало бы, – он улыбался своей доброй улыбкой. Потом с минуту поколдовал и вдруг явил Александру какое-то странное оружие:
– Вот, пап, посмотри, бесшумный, крупнокалиберный снайперский комплекс «Выхлоп». Потрясающее оружие. Я первый месяц с эсведешкой бегал. Ничего не скажу, неплохой аппарат. Конечно же, есть свои слабости, но это, пап, настоящее оружие. – Он в восхищении приложил винтовку к плечу и прицелился, поводив ею по верху забора. Александр немо уставился на сына. А тот не замечал состояние отца:
– Мне этот комплекс Сева, позывной «Белорус», подарил. Жаль, погиб братишка. Ух, пап, я им нащёлкал бандеровцев. Я ему и имя дал «БПС», что означает «бесшумная песнь смерти». На, посмотри.
Александр взял винтовку в руки. Подержал её, прикидывая вес:
– Лёгкая, – приложил к плечу, прицелился. Поводил стволом. – И скольких ты, Кирилл, человеческих душ загубил? И как ты её хранить будешь? У нас ведь не Новороссия, у нас Россия. Это же боевое оружие. На него разрешение необходимо иметь, как у меня на карабин.
– Пап, ты не переживай, у меня всё законно. Это моё личное оружие. Вот, посмотри моё удостоверение.
Александр взял пластиковую карточку с фотографией сына в военной форме, в которой было написано, что его сын Кирилл является старшим лейтенантом Вооруженных сил ДНР и за ним закреплено личное оружие под заводскими номерами.
Александр сглотнул неожиданно набежавшую слюну:
– Кирилл, ты всё привёз с собой? И какой ты старший лейтенант? Ты ведь в армии не служил?
На что Кирилл усмехнулся:
– Пап, я воевал, причём здесь служба в армии? В моём подчинении боевая группа бойцов, на счету которых не одна сотня убитых врагов. Мы четыре танка у укропов отбили, два «града» и много чего ещё у них накуролесили, – он забрал винтовку из рук отца. – С собой я привёз только «Выхлоп». Времена у нас в России неспокойные, кто знает, может наша доморощенная «отрыжка госдеповская» и у нас захочет евромайдан устроить? Так я их, гнид, в зародыше…
– Саша! Кира! Идите домой! Вы что на улице стоите? Мы стол накрываем, – жена открыла створку окна и выглянула, помахивая им рукой.
– Да, правда, что мы на улице стоим, пойдём в дом, – Александр подхватил лежащий на земле рюкзак. – А здесь что у тебя? Боеприпасы на случай войны?
Кирилл в ответ хохотнул:
– Нет, там вся моя военная амуниция. Что интересно, пап, сбруя американская. Америкосы и укропов снабжают, и нас. Главное для них, чтобы мы друг дружку подольше и побольше убивали. Твари, стравили славян через бандеровцев. – Он стал зашнуровывать рюкзак, но остановился:
– Да, пап, помнишь, у тебя на карабине прицел был, ночник?
Александр остановился, повернулся к сыну:
– Тот, что ты с собой забрал?
– Думал, что он там пригодится, а он и пригодился, – Кирилл вновь полез в рюкзак. Через некоторое время достал прицел и протянул отцу:
– Пап, посмотри. Если бы не он, то я бы перед тобой сейчас не стоял.
Александр взял прицел в руки и увидел, что часть окуляра разбита и из неё торчит осколок.
– Знаешь, пап, я прицел всегда с собой носил, в нагрудном кармане, против сердца, – Кирилл улыбался, рассказывая, словно это был не его роковой случай, а какой-то анекдот, и случившийся вовсе не с ним.
– Это было в Семёновке, 4 июня. Украинские войска пошли на нас в наступление. Бомбили нас с самолётов и вертолётов, расстреливали с миномётов, гаубиц и даже из «градов». Из окопа нельзя было высунуться. Над нами летал украинский беспилотник, я несколько раз стрелял в него, но он высоко и в движении, не попал. Зато через пять минут в то место, откуда я вёл огонь, прилетело шесть мин. Потом они пошли на нас в атаку, наверное, думали, что всех нас с землей сравняли. Танком разбили блокпост. Мы ничего не могли с ним сделать, у нас кроме автоматов ничего не было. Я несколько раз пытался попасть со своей эсведешки ему в смотровую щель и вроде бы один раз попал, он остановился. Постоял, постоял и попятился назад, а там их раненные бойцы, так он по ним проехал.
Задом пятился, гад, в месиво своих раненных превратил.
Здесь прилетели их «вертушки» и давай утюжит нас, заодно и своих. Жутко было. – Он перестал улыбаться:
– Я тогда подумал, а своих-то зачем они бомбят? Там же их солдатики, срочники. Потом мы разобрались, они своих долбили за то, что они стали отступать. Вот там я этот осколок и поймал. Перебегал на новую позицию, а здесь с вертолёта снаряд прилетел. Жахнуло метрах в пятнадцати, как раз я ему навстречу бежал. Очнулся от того, что меня братишки на себе тащили в укрытие. Стали разбираться, что со мной, и выяснили, если бы не прицел… то меня вроде бы уже и не было. У меня после этого случая неделю грудь болела. – И он глупо улыбнулся.
Александр смотрел на осколок: «Так вот ты какая, смерть моего сына. Ты хотела забрать его у меня, а мой прицел не дал тебе этого сделать. Спасибо тебе, мой, нет, наш нечаянный друг. Я ведь купил тебя ради баловства. Всего-то и пользовался тобою один раз. Нет, не для охоты я тебя купил, нет, это провидение подтолкнуло меня на эту покупку, чтобы в будущем, неведомом мне, защитить моего сына от смерти. Спасибо тебе, прицел». Он преподнёс прицел к губам и поцеловал его.
– Пап, ты что? Что с тобой? – Кирилл в недоумении смотрел на отца.
– Да так, – Александр подхватил рюкзак и, не опуская прицела от груди, пошёл в дом. Ему не хотелось, чтобы сын увидел навернувшиеся слёзы в его глазах.
6
В поездке к Николаю за рулём сидел Кирилл. Он лихо управлял машиной, и Александру думалось: «Вот так бы всегда сын водил машину, а он бы располагался рядом. Подумать можно обо всём, да и по сторонам можно спокойно посматривать, не боясь въехать какой-нибудь машине в зад». Кирилл ехал своим маршрутом, и Александр удивлялся, как же давно он не заезжал на эти улицы. Город-то, город как переменился, нет, обновился совсем до неузнаваемости. Он несколько раз чуть не спросил Кирилла: «Кира, а где это мы едем?» Но постеснялся. Возле коттеджа Николая стояло много машин, но Кирилл подъехал к самым воротам. Александр хотел сделать ему замечание, мол, как он машину оставит, никто из дома не выедет. Но Кирилл опередил его:
– Пап, мам, вы идите, а мы с Дашей по магазинам пошмоняемся. Вещи надо купить, то да сё.
– Что, то да сё? – мать настороженно посмотрела на невестку, на Кирилла. – А деньги-то есть?
– Мам, есть деньги, есть. Вот, папа карточку дал. Я не хочу идти к дяде Коле. Я был. Лёшу видел, тётю Люсю. Мне плохо там, – он отвернулся и посмотрел на отца:
– Пап, идите уж, а? Закончите, позвоните, мы подъедем.
– Саш, что это? Николай обидится, как-то не по-людски…
– Мать, пошли, пошли. Они с Николаем договорились, – он открыл дверь, выбираясь из машины. – Едрит твою кочерыжку, вроде хорошая машина, а катапульту придумать не удосужились.
Пока он выбирался из кабины, жена уже стояла и поджидала его. Она внимательно смотрела, как он, кряхтя и сутулясь, опускает ноги на землю и выпрямляется во весь рост. Мелькнула мысль: «Постарел её Александр, постарел. Ещё полгода назад ходил грудь колесом, а сейчас сутулится и кряхтит, что старик. Да, закатали сивку крутые горки».
Александр словно прочитал её мысли:
– Что, мать, так смотришь? Постарел твой сокол ненаглядный? – Он грустно улыбнулся, обнял её за плечо и увлёк к калитке дома. Они пошли не оглядываясь.
Кирилл внимательно смотрел на отца с матерью, и когда за ними закрылась калитка, он повернулся к Даше:
– Дашунь, садись вперёд, – но она уже карабкалась между сиденьями, боясь ненароком на что-нибудь наступить. Наконец, умостившись и защелкнув ремень, она скомандовала:
– Вперёд, Стэлс-с!
– Есть, моя принцесса, вперёд. – Машина, рыкнув двигателем, взвизгнув колёсами, рванула с места, уносясь к потоку машин.
Во дворе дома толпились люди. Две крышки гроба с крестами облокотились о стену, притягивая взгляды. Парни и девушки небольшими группами вполголоса о чём-то беседовали, иногда поворачивая головы в сторону гробов, будто проверяя себя в увиденном. Некоторые ходили или стояли с сосредоточенными лицами, они словно решали какую-то неразрешимую, умственную задачу. Одни беседовали, другие перекидывались какими-то незначительными фразами, но у всех на лицах застыл немой вопрос. А может и не вопрос, а трагическое удивление: «Неужели это смерть?
Зачем? Почему? Чего ради?»
Александр мельком окинул взглядом двор. Увидев знакомых, молча поздоровался. Николай вышел на крыльцо встречать друга. Он был чисто выбрит, подтянут. Черный костюм вкупе с чёрным свитером выделяли его бледное лицо, придавая трагическую элегантность. Воспалённые глаза были холодны и печальны. Александр удивился неожиданной внешней перемене друга. Они молча обнялись. Вера хотела что-то сказать, но он перебил её:
– Вера, не надо говорить. Пойдёмте молча.
Поднялись по ступенькам, прошли прихожую и вошли в залу. Два лакированных гроба стояли посредине залы. Всё свободное пространство было уставлено венками. Окна задрапированы тяжелыми, тёмными занавесями. Огонь множества свечей, стоящих подле икон, отражался в ликах и, казалось, изливал ещё больший свет.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.