Смотритель хищного города

– А ты можешь? – уточняю я.

Сумрак смотрит на меня испытующе. Предвидя все мои последующие вопросы и просьбы. Не желая на них отвечать, он оставляет ответы на самой поверхности. Так, чтобы я с легкостью сумел их прочесть и уяснить. И я считываю каждый: есть вероятность, что ему это под силу; нет, он не станет возвращать ее обратно и переводить через границу между мирами; нет, он не сделает этого и для Кошки.

Я лишь качаю головой и возвращаюсь к шкафу в поисках чертовой ветровки, которая лежит, по всей видимости, на самом дне. Яростно хватаю вещи и выбрасываю их на пол, прямо себе под ноги. Присутствие Сумрака раздражает. Внезапно его длинная рука проскальзывает в шкаф и хватает вешалку с теплой шерстяной рубашкой. Он надевает ее, как ни в чем не бывало, прямо поверх футболки, кстати, тоже моей.

– Что?! – взрываюсь я. – Какого хрена?! Почему ты вечно таскаешь мое барахло?!

– А тебе жалко? – удивляется он.

– Мне не жалко! Просто… сходи в магазин и купи!

– Ты серьезно? Ночью сходить?

Это я ляпнул не подумав. Сумрак – самый сильный Смотрящий из всех, живущих в Городе. Он с легкостью блуждает между мирами и общается с разными сущностями. Он достаточно знает о сотворении Вселенной и хранит многие тайны Мира. Но так уж сложилось, что он не может делать самых простых вещей, которые с легкостью осилит любой человек – например, он не может выйти на улицу днем. Сумрак физически не переносит света и если долго простоит под солнцем, может даже умереть. Поэтому он никогда не посещает парикмахерские и состригает свои космы сам, когда они начинают ему сильно мешать, а из всех магазинов Города может попасть только в парочку, что работают допоздна. И там не продают одежду.

Мои раскопки, наконец, завершаются успехом, я влезаю в теплую толстовку с капюшоном. Бункер похож на пещеру – здесь всегда одна и та же температура около семнадцати градусов независимо от времени года. Приходится одеваться как следует.

Сумрак по-прежнему стоит на месте, и это начинает меня бесить:

– Тебе нужно что-то еще?

– Да. Я не хочу, чтобы Пит болтал лишнего. Он это умеет. Вправь ему мозги.

После этих слов он, наконец, убирается из моей комнаты.

В Бункере все всегда проходит дружно и слаженно. Какая бы бредовая идея ни пришла кому-то из нас в голову, ее подхватят все, будто вирус гриппа, и заболеют ею с неисчерпаемым энтузиазмом.

В гостиной шумит магнитофон, а посреди комнаты громоздится гора хлама. Рядом с ней восседает Пит, как старший надзиратель. Он – властелин этой горы. Он следит за ее формированием и лишь ему одному ощутимой красотой. Он указывает какой предмет в какую ее часть следует положить. Все остальные гуськом приносят ему свои дары. Первым в очереди стоит Двойник. Его незабудковые глаза сияют от восторга, щеки раскраснелись. В руках он гордо держит руль от велосипеда. Пит проверяет работает ли звонок и велит положить его на самую вершину горы. После этого Двойник убегает обратно в комнату, из которой они выуживают весь этот хлам. Фред наблюдает за происходящим из своего аквариума, кажется, он удивлен не меньше моего.

Кошка несет горшки с засушенными растениями. Выглядит она очень энергичной и счастливой. Видя меня, вдруг смущается и отводит глаза в сторону. Она всегда стесняется того, что пьет чужую кровь. Питпэн кивает вправо, и горшки отправляются в пустой ящик из-под апельсинов. Он настолько вовлечен в свою работу, что аж вздрагивает, когда моя тяжелая рука опускается на его плечо.

– На пару слов. – Говорю я.

– Ты что, не видишь, что я занят? – он смахивает мою руку с раздражением, как какого-то отвратительного слизняка.

На мой взгляд, в отличие от всех остальных, он как раз-таки ничего и не делает. Малая тащит по полу старые перьевые подушки, а за ней уже бежит Двойник с загнутой проржавевшей трубой. Не понимаю, откуда у нас взялся весь этот хлам, но уверен, что дальше они справятся и без Пита.

Наклоняюсь к его уху, чтобы слышал только он:

– Малыш, я сейчас схвачу тебя за шиворот и выволоку отсюда. Ты же не хочешь, чтобы это произошло при девочках?

Пит на глазах становится пунцовым. Его губы дрожат от ярости. Он молча встает и выходит в коридор с гордо поднятой головой. Я иду следом.

– Что ты себе позволяешь?! – шипит он на меня, как только мы теряемся из поля зрения остальных. – Совсем с катушек съехал?!

Хватаю его за ворот рубашки и с силой впечатываю в стену. Он тут же становится тихим и кротким, каким и должен быть человек, при разговоре с тем, кому в полный рост и до плеча не достает.

– Заткнись и слушай, – говорю я вполголоса. – Девчонке лишнего не болтай. Ни про нас, ни про это место.

– Ой, да можно подумать я когда-то… – встряхиваю его, и он замолкает.

– Заткнись и слушай, – повторяю я с нажимом. – Никаких диких историй и баек Резвого Летуна. Лучше вообще помалкивай.

Пит оскорблен, как никогда. Да меня и самого бесит, что я вынужден это делать.

– Ты меня услышал, – говорю я и отпускаю его. – И чтоб через час этого мусора в гостиной не было.

С тех пор, как я сломал свои наручные часы, стало тяжеловато ориентироваться во времени. В Бункере нет ни единого окна, ведущего наружу, только дверь, и что ждет за этой дверью, порой бывает сложно предугадать. Особенно после того, как провалился в глубокий сон на неизвестно сколько часов. Мне кажется, что еще день или вечер, но точнее сказать не могу.

Старая дверь на ржавых петлях отворяется с жутким скрежетом. На меня льется бархатная тьма ночи, легкой прохладой ложится на плечи и сбегает вниз по спине. Запах травы кружит голову, напоминает о лесе, зовет туда, где можно бежать среди деревьев, утопая в папоротниках, пугать спящих птиц, читать чужие следы, быть частью дикого мира. Я хочу быть Зверем, хочу почуять сладкий запах добычи, выследить ее, гнать сквозь лес, броситься в решающем прыжке, схватить стальными челюстями и наслаждаться тем, как чужая жизнь горячими толчками перетекает в горло.

«Ты навсегда забудешь, как снова стать человеком» – вспоминаю слова Сумрака. И не знаю, сколько человеческого во мне еще осталось, но чувствую, что немного. Может, мне суждено быть Ночным Охотником? Может, не так уж это и плохо? Хорошим парнем быть не получилось, так почему бы до конца дней не оставаться зверем?

Слышу шаги Кошки. Она приближается тихо и плавно, встает близко, – кожей чувствую тепло ее тела. Кэт стоит так, вслушиваясь в ночь, вдыхает ее запах. Затем достает сигарету и закуривает, предлагает мне тоже, и я соглашаюсь только за тем, чтобы постоять с ней подольше.

– Сумрак зовет, – еле слышно произносит Кэт. – Близнецы вдруг исчезли. Испарились прямо посреди комнаты. Ну ты знаешь, как это обычно бывает.

О да, я знаю, как это обычно бывает! Когда ты пьешь кофе в пустом Бункере, и вдруг из-за твоей спины выскакивают дети. Или читаешь газету, думая, что абсолютно один в гостиной, и вдруг на тебя откуда-то сверху падает девчонка и визжит от радости. Исчезают они так же внезапно. Раз и нету. Как будто все это время их рисовало лишь твое больное воображение. Обожаю сновидящих! Абсолютно непредсказуемые ребята!

– У нашей гостьи много вопросов.

Конечно, могу себе представить. Вопросы возникают у каждого, кто сюда попадает. Реакция людей, внезапно оказавшихся в другом мире бывает разной: паника, мольбы, угрозы, слезы, безумный неудержимый хохот или наоборот полный ступор. Учитывая, что «Нормальным вход воспрещен», можно ждать чего угодно. Я видел всякое. Но наша Дюймовочка превзошла все мои ожидания…

Мы сидим за общим столом. У каждого стакан с чаем. Просто чтобы занять руки. Чай вообще частенько служит связующим звеном за разговором и упрощает взаимопонимание. Такое уж у него магическое свойство. Никто его не пьет. Я смотрю на девчонку, прокручивая в голове то, что говорил о ней Сумрак. Она явно одна из нас. Я чувствую эту Силу внутри нее, чувствую, насколько мы схожи энергиями. Она вполне могла бы попасть сюда самостоятельно, но поезд… Можно прыгать по мирам. Можно менять свою физическую оболочку. Можно летать и вызывать молнии, но нельзя ничего переносить из одного мира в другой. Даже спичечного коробка. Во всяком случае, для этого придется очень сильно постараться. А тут чертов поезд. В голове не укладывается! Да на ближайшую сотню километров нет никого, кто мог бы совершить такое! Разве что тот, кого я абсолютно не знаю. Например, тот, кто сидит прямо передо мной сейчас. Что, если Сумрак ошибается на счет нее?

– То есть вы утверждаете, что я не просто вышла не на той станции, вы хотите сказать, что я вышла даже не в своем мире? – спрашивает девчонка.

– Именно так, – подтверждает Сумрак.

– Любопытно.

И она надолго замолкает, погруженная в свои мысли. Любопытно ей, видите ли! А где же крики, паника, дикий смех, метания из угла в угол, обвинения, причитания, мольбы и коронное: “ой, да перестаньте вы меня разыгрывать!”

– И вы все сюда приехали на поезде? – уточняет она.

Мы переглядываемся.

– Попасть сюда можно по-разному… – Сумрак осторожно выбирает слова. – Но еще никто не приезжал на поезде.

– Ага, значит я первая.

И она снова надолго замолкает. Кошка нервничает, откусывает заусенцы. Ей хочется закурить, но здесь это сделать нельзя, а из курилки и слова не будет слышно.

– А ты? – девчонка вдруг обращается к Питу. – Ты как сюда попал?

Я поражаюсь тому, как она ведет разговор. Почему она спросила именно у него? Почему не спросила, как это бывает обычно, и какие существуют способы? Почему ее голос так спокоен, а на лице нет никаких эмоций? Разве что тонкая морщинка на лбу. Словно она просто-напросто пришла к себе домой, а теперь хочет выяснить, кто мы такие и что мы все тут делаем.

– Это очень интересно! – Пит счастлив, что вопрос был адресован ему. Он так долго держался и сидел молча, а теперь имеет полное право высказаться. – У всех свой метод. Я свой назвал «Метод радио». Тебе, конечно, интересно, что я имею ввиду! Так вот, слушай. Миров на самом деле много, но они не как планеты разбросаны по всему космосу в разных местах, они все существуют одновременно в одном и том же месте. Создатель Вселенной нашел изумительный способ, который позволяет этим мирам не смешиваться и не нарушать границы другого. Каждый из миров настроен на свою частоту, понимаешь? Как каналы в радиоприемнике. Каждый из нас – такой приемник, и каждый настроен на определенную частоту. Как наше ухо улавливает определенный звуковой диапазон, так и мы сами живем в конкретном диапазоне, привязывающем нас к определенной реальности. Все существа из одного мира настроены на одну частоту и воспринимают друг друга, но не тех, кто живет на другой частоте. Представь, что в этой комнате много других невидимых существ. Они – частые колебания, а мы – медленные, но мы все живем в одной Вселенной, и отличны только по своим вибрациям. Если я сумею у себя вызвать частые колебания, на которых живут они, я немедленно окажусь в ином слое существования, вас я перестану видеть, вы исчезнете, а те, другие, появятся. “Метод радио”, врубаешься? Все частоты существуют одновременно, в одном и том же пространстве и в одно и то же время, но ты будешь в том мире, на волну которого настроен твой внутренний приемник. Если мне нужно перескочить в другой мир, я просто меняю свою частоту и сразу оказываюсь там. Это как переключить радио с одной волны на другую и услышать совсем другую песню, понимаешь?

Я поглядываю на Сумрака. Устроил ли его такой ответ или он решил, что Пит болтанул лишнего? В любом случае, я сделал все, что мог. Проще отправиться сражаться со стихийным бедствием, чем заставить Летуна молчать. Впрочем, мне его ответ понравился, надо бы запомнить, как искусно он выразился. Пригодится, когда буду пудрить мозги девчонкам.

Наша гостья выслушала Пита с хладнокровным спокойствием ледяного дракона.

– Поэтому они исчезли? – ни единой эмоции. – Те близняшки. Сменили частоту? Ушли на другую волну? Переключили свой внутренний приемник?

Мне хочется сделать что-то такое, чтобы ее напугать. Ей что, каждый день рассказывают о параллельных мирах и о том, как можно перепрыгивать из одного в другой, будто через скакалку? Какого черта с ней не так?!

Пит готов продолжить свою бесконечную болтовню, на этот раз окунаясь в тонкости сновидящих, но Сумрак его опережает:

– Нет, они приходят сюда во сне. То есть их тела остаются в том мире, путешествует лишь сознание и душа. Проще изменить частоту ума, чем частоту физического тела, выражаясь языком Пита.

Мне показалось, что на ее лице промелькнуло облегчение.

– А может, я тоже уснула в поезде и попала сюда, может, я скоро проснусь?

– Нет, – возражает Сумрак. – Ты тут вся, целиком.

– Откуда вы знаете?

Мне интересно, как Сумрак будет выкручиваться и объяснять то, чего объяснить нельзя, можно только почувствовать.

– Мы просто знаем.

Этот ответ оказывается вполне подходящим. Она не спорит. Зачем спорить, если мы просто знаем?! Она не возражает. Она думает. Снова. Уже даже я хочу в курилку.

– Если путешествовать по мирам так просто, – рассуждает она. – Значит, я могу легко вернуться к себе? Когда угодно? Когда захочу?

– Я бы не сказал, что это так просто… – начинает хитрить Сумрак.

– Но я не хочу.

И мы все сидим с раскрытыми ртами и таращимся на нее во все глаза. Даже у Пита дар речи пропал, а такого на моем веку еще не бывало. Этому придурку всегда есть что сказать. Но не в этот раз.

– А что? – отвечает она на наши немые вопросы с довольной улыбочкой. – Возможно, это самое увлекательное приключение в моей жизни?! Люди же не попадают в другие миры по ошибке?

Я начинаю ее бояться. Мне интересно, что по поводу всего этого думает Сумрак и меня поражает то, как он смотрит на нее. В его глазах что-то сродни влюбленности. Словно он всю жизнь искал девушку, похожую на нее и, наконец, нашел. Он очарован.

– Мы должны дать ей имя! – взвизгивает Пит и чуть ли не падает со стула.

– А с моим что не так? – удивляется она.

Я на пределе. Мне хочется схватить Сумрака за плечи, трясти его и кричать ему в лицо: «Что не так с ее именем! Дружище! Она спрашивает, что не так с ее именем! Да как она вообще может помнить свое имя?!» Запаникует она, ага, сейчас прям! Будет умолять вернуть ее домой. Ну конечно! Еще немного и паниковать начнем все мы.

– Вообще-то… – Пит растерян. – Обычно люди не помнят своих имен. Когда приходят сюда впервые. И не помнят той жизни, что была “до”. Память стирается, когда проваливаешься в дыры между мирами.

– Но я все помню.

Ее прямота поражает.

– Давай мы дадим тебе имя? – прошу я. – Потому что сейчас ты здесь. А мы здесь всегда так делаем. Правила у нас такие, понимаешь? А свое настоящее имя ты никому не говори. Это не принято. Ладно?

Мне не нравится, как она на меня смотрит. Потому что я не могу прочесть ее взгляд. В этих глазах нет ничего кроме изумрудной чистоты. В них совершенно не за что зацепиться, и я окунаюсь туда целиком. И не понимаю, как можно так запросто пустить в себя кого-то, и как в человеке может быть столько света. И меня волной накрывает безграничная любовь к миру. Теплая и всеобъемлющая. Я начинаю понимать. Она не боится, она не протестует, она принимает все, что происходит здесь и сейчас, и принимает это с любовью. У нее особые отношения с миром.

– Что ж, давайте дадим мне имя! – она улыбается, и я тут же влюбляюсь в ее улыбку и понимаю, что смотрю на нее сейчас точно так, как Сумрак минуту назад.

– Сказка, – неожиданно для самого себя говорю я, и тут же поясняю. – Просто ты появилась тут, прям как в сказке.

– Гром меня разрази, точно! – Пит ударяет ладошкой по столу. – Она вылитая Красная Шапочка, что шла с пирожками к бабушке, а по дороге повстречала Серого Волка!

Похоже, это он намекает на меня. А сам-то? Питер Пэн, жаждущий отвести Венди в волшебную страну!

– Точно, я видела вчера какую-то собаку… – девчонка морщит лоб, пытаясь вспомнить что произошло, пока она была под воздействием Лекаревских экстрактов.

Я помалкиваю о том, что она поначалу напомнила мне Дюймовочку. Вдруг меня не так поймут, начнут сентиментальничать и копаться в моем детстве. Придется совершить кровожадное убийство на глазах у всех, чтобы никто больше не представлял меня симпатичным мальчиком, выросшим на милых добрых сказках.

– Тебе нравится это имя? – спрашивает Сумрак.

– Да! – она улыбается самой счастливой улыбкой на земле. – Все, теперь я одна из вас, и скоро начнутся приключения?

Сказать, что она очаровашка – ничего не сказать. Никогда в жизни ни одну пушистую прелесть мне не хотелось потискать так, как я сейчас хочу потискать ее. Я в шоке от самого себя. И от всего, что здесь творится.

Мне интересно, как на нее отреагировали все остальные. Кошка сидит насупленная, барабанит пальцами по столу, думает, хмурит брови. Пит заталкивает булочку в рот целиком и теперь напоминает обезьяну с набитыми щеками и крошками на подбородке. Он весел и бодр, как обычно. Взгляд, с которым Сумрак поглядывает на Сказку, мне хорошо знаком. Рассеянный, затуманенный, не сфокусированный ни на чем конкретно. Слой за слоем, словно с луковицы, он счищает оболочку, проникая в самую суть. Еще секунда, и он дотронется до ее сердца. Я слежу за ним внимательно. Почувствует ли он то же самое, что и я? Его глаза распахиваются от удивления.

Если внимательно присмотреться к тому, что творится у человека внутри, можно узнать о всех его страхах, переживаниях, убеждениях, сомнениях и откопать малюсенькое такое счастье, которое он может себе позволить. Но она – просто безграничное счастье. Я не понимаю, что она такое. Я бы счел ее ангелом, но разве они приезжают на поездах? Черт-те что здесь творится!

Глава 6

Если выйти из Бункера и повернуть налево, будет довольно крутой овраг, поросший убийствеными колючками. Мы в шутку называем это место “теркой”. Меня передергивает каждый раз, когда я представляю себе последствия падения с этого склона, но в одном месте можно спуститься, если знать, где. Там, дальше по тропинке, скрытая от посторонних глаз, стоит беседка. Мы сколотили ее несколько лет назад. Со временем столбы покосились, летом ее выжигало солнце, и поливали дожди, зимой сковывали морозы. В итоге краска пошла трещинами, поотколупывалась, и теперь беседка стала похожа на кривого серого монстра с зелеными чешуйками. Доски пола рассохлись и шевелятся под ногами, одна ступенька крыльца провалилась. Сумрак подает Сказке руку, помогая подняться – боится, что она споткнется в темноте. Для нас, живущих в Бункере, звездная ночь – ясная и светлая, но не для нее.

Кошка зажигает свечи и расставляет на полу и скамейках. Крошечные огоньки подрагивают, придавая беседке непривычно одушевленные подвижные очертания. Пит залезает в гамак, подкладывает под голову рюкзак, который зачем-то потащил с собой. Уверен, у него там термос с чаем, кружки, остатки булочек, пледы и все, что, по его мнению, необходимо для уютного вечера на улице. Кэт забирается с ногами на перила, прислоняется спиной к столбику.

Мы не так часто собираемся в беседке все вместе. Как правило, это место для двоих, потому что между двумя всегда может завязаться разговор, проникающий в самую душу, затрагивающий такие глубины, которые не покажешь всем, но приоткроешь тому, кто по-настоящему близок здесь и сейчас. Много ночей я провел тут с Кошкой. Еще больше с Сумраком. И парочку с Питом. Кажется, я был чертовски пьян тогда, и приходилось слушать и говорить. И в этом тоже был смысл.

А зимой беседка превращается в место для одного. Когда поле не стрекочет, птицы замолкают, воздух становится ломким и хрустящим от прозрачности и тишины, а вокруг сияет белоснежное поле, можно прекрасно рассмотреть себя самого со всех сторон, распяв посреди этой кристальной чистоты. Увидеть то, что научился игнорировать, не замечать, прятать где-то в глубине своего мерзкого нутра годами. И, прикоснувшись к этой своей части, испугаться и сбежать, чтобы не запачкать это место, а потом долго не возвращаться и не хотеть смотреть на себя в зеркало. У меня так было. Много раз.

Мне непривычно быть здесь со всеми. Я не готов ничего говорить, я просто слушаю и наблюдаю. Сказка горит изнутри. Ей все интересно, она задает миллион вопросов, которые, на мой взгляд, более чем абсурдны: “Что это за мир? А в нем есть шоколад? А гороскопы? Птицы улетают на юг? Здесь показывают мультики? Рядом есть другие города? Далеко ли море? Можно мне завести собаку?” Какое счастье, что у нас есть Пит, который ответы выдает пулеметной очередью, кажется, особо не задумываясь: “Мир Чудес! Шоколада завались! Птицы летят всегда по небу! Собаку нельзя, она заразится от Волка бешенством и подцепит блох! Зачем тебе море, если есть речка?”

Кошка сторонится их, прячет лицо за длинными пальцами, сжимающими сигарету. Она, как и я, не выносит пустой болтовни. Пит не затыкается, словно ему выпал уникальный шанс поучаствовать в известной викторине, и он вот-вот выйдет в полуфинал. Наконец он рассказывает, как здорово ему удается полет, и Сказка подпрыгивает, не в силах усидеть на месте:

– Не может быть! Покажи прямо сейчас!

Уговаривать его не нужно. Пит вскакивает на перила, выжидает паузу, затем демонстративно падает спиной вниз и повисает в воздухе, точно невесомое облако. Нет никаких невидимых канатов и крюков. Ничего нет, кроме его собственной магии. Сказка визжит от восторга. Пит, медленно паря, облетает беседку по кругу, затем подхватывает девчонку и уносит в небо. Буквально на мгновение воцаряется тишина, и тут же заполняется стрекотом сверчков и кваканьем лягушек, которые на самом деле были здесь все это время, но заглушались несмолкаемыми голосами.

Мне не нравится, что Пит унес Сказку. За ним самим присматривать нужно, а доверять ему девчонку вообще немыслимо. Но если Сумрак до сих пор не бросился в погоню, значит все в порядке.

За беседкой начинается рощица, по ней проходит изгиб реки. В мелодии ночи я различаю что-то звонкое и переливчатое, похожее на девичий смех.

– Русалки, – говорю я.

– И что? – фыркает Кошка. – Побежишь к ним?

– Кис, не ревнуй. Ты же знаешь, я люблю тебя. Но поцелуй русалки приносит удачу.

– Не думал, что ты веришь в эти байки, – Сумрак вглядывается в черное небо, но Сказки и Пита давно не видно.

– Ты плохо разбираешься в людях. Я вообще довольно суеверный человек, ты прежде не замечал? – иронизирую я.

– Твое безрассудство тебя погубит. С акулой ты бы тоже полез целоваться?

– Если бы у нее было милое личико и пышная грудь, то уж не сомневайся.

В это время года речка бурная и поднимается почти в человеческий рост. Перейти ее вброд уже невозможно, а огромные камни полностью уходят под воду, лишь некоторые торчат лысыми макушками. Я перескакиваю с одного на другой, они мокрые и скользкие, и я чуть ли не падаю, но умудряюсь удержаться на ногах, кое-как поймав равновесие. Окажись я в воде, русалки меня утащат и живым не выпустят – это абсолютно точно. Сумрак не зря относится к хвостатым девам с опаской – мертвые не жалуют живых.

Собравшись с духом, совершаю последний грандиозный прыжок и оказываюсь на большом плоском камне прямо посреди реки. Шумит вода, квакают лягушки. Деревья по берегам высокие и раскидистые, между валунами огромные лапы папоротников сочные и жирные от воды. Наверняка русалки прячутся где-то рядом.

– Лилия, – зову я.

Ничего не происходит. Со стороны, наверное, я выгляжу, как Иванушка-дурачок, сидящей на камушке и зовущий русалочку. Сказал бы мне кто в моей прошлой жизни, что я буду заниматься подобным, я бы даже не засмеялся. Так как это, если и тянет на шутку, то очень скверную и не смешную. Но вот он я, посреди реки, зазываю речную принцессу. Потому что мне не показалось. Я их слышал, значит, они появятся. Мы, бункерные, плохо ориентируемся в числах месяца, но по всем моим ощущениям, сейчас русальи недели в самом разгаре.

Около меня вдруг раздается всплеск и доносится звонкий смешок. Кувшинки у берегов колышутся, точно их кто-то потревожил.

– Ты давно не приходил к нам, оборотень, – слышу я близко, но не вижу никого.

– Тем слаще наши встречи, – отзываюсь я.

Теперь они хихикают, не прячась, кружат возле камня, на котором я сижу, поднимая гребешки волн.

Из-под воды показывается голова. В огромных мокрых глазах, как в двух лужицах, отражается белая луна. Русалка опирается о камень и выныривает наполовину, ее кожа, покрытая крошечными чешуйками, сияет холодным серебристым светом. Длинные волосы липнут к телу, прикрывают красивую девичью грудь.

– Мы думали, ты забыл нас, – говорит она, ее голос сладок и певуч.

– Как же забыть вас? – я осторожно касаюсь ее лица кончиками пальцев. Кожа русалки мокрая и холодная. – Поцелуешь?

Вокруг нас раздается несколько смешков, еще две головы поднимаются из воды.

– А ты мне за это что? – ее глаза хищно поблескивают.