Смотритель хищного города

А. Воробей

Смотритель хищного города

Часть I

Глава 1

«Нормальным вход воспрещен» – возвещает надпись на тяжелой железной двери в Бункер. Черным углем по рыжей ржавчине. Буквы кривые и скособоченные, уродливые, но читаемые. Даже догадываюсь, кто это накорябал. Можно подумать, нормальные хоть когда-то появлялись здесь. Выстраивались в длинную очередь у входа, просились в гости или искали в подземных лабиринтах своих соплеменников. Черта-с два! Тот, кто сделал эту надпись, видимо, счел ее очень забавной. И мне не терпится отыскать человека с черными, перепачканными углем руками, чтобы задать ему пару вопросов.

Я иду по скупо освещенному коридору. Под ногами каменные плиты, уложенные плотно. Стены обернуты металлом, как шоколадная конфета фольгой. Легко представить, будто этот коридор прорыл гигантский червяк. Я могу коснуться обеих стен, вытянув руки, а потолок всего на локоть выше меня.

Электричество сбоит, и лампы над моей головой с треском перемигиваются. Эти спецэффекты нагоняют жути на всех, кто время от времени заглядывает в Бункер. Такие перебои были, сколько я себя помню, а живу я тут уже давненько. Странно другое – откуда здесь вообще электричество, если внутри нет ни единого провода? Мы проверяли, вспарывали металлическую оболочку, разбивали каменную кладку, вытаскивали светильники. Проводов действительно нет. Как будто электричество просто течет по этим стенам. И вот еще что: за все эти годы не перегорела ни единая лампочка.

«Нормальным вход воспрещен» – всплывает в памяти идиотская надпись.

Будто в подтверждение, пустынный коридор выстреливает в меня оглушительным дребезжащим звоном и истерическим смехом, доносящимся из сердца Бункера. Жуткий гогот становятся все громче и громче и, стоит мне шагнуть в просторный зал, сразу проясняется, в чем тут дело. Два дьяволенка носятся с клюшками в руках, подбрасывают ими консервную банку, которая с омерзительным лязгом врезается в стены. У одного из хоккеистов, а я догадываюсь, что это именно хоккеисты, дуршлаг на голове, у другого к груди на скотч примотана ракетка для бадминтона, а на колени навязаны какое-то тряпье. На стенах нарисованы черные прямоугольники, и когда банка с шумом попадает в импровизированные ворота, поднимается такой визг, что мои барабанные перепонки болезненно скручивает.

«Нормальным вход воспрещен», – повторяю я про себя и подхожу к человеку с черными ладошками.

Он следит за игрой с какой-то глупой, почти блаженной улыбкой, и это говорит о том, что все происходящее доставляет ему крайнюю степень удовольствия. И я не удивлюсь, если зачинщиком был именно он.

– Что вы тут устроили? – спрашиваю.

Именно в этот момент две бестии замечают меня. Девочка лет шести приподнимает дуршлаг, сползший на нос, ее незабудковые глаза встречаются с моими, и буквально на секунду возникшую тишину в клочья разрывает дикий вопль. Она бежит ко мне и с разбегу наскакивает. Я успеваю подхватить ее одной рукой, но она цепко держится, как самая натуральная обезьяна. Такая в жизни не свалится. Ее брат близнец ведет себя скромнее и лишь стеснительно улыбается улыбкой, которой недостает двух передних зубов. Я очень рад, что он избегает тесных телесных контактов – это в значительной степени упрощает наше с ним общение. Я – далеко не самый дружелюбный на свете человек и не большой любитель детей.

Зачинщик всего этого безобразия тянет мне свою мерзкую перепачканную углем клешню для рукопожатия, но по моему взгляду сразу понимает, что лучше убрать ее куда подальше. Каждый раз, когда эти трое собираются вместе, Бункер ходит ходуном, у меня начинаются мучительные мигрени, а Кошка прячется в самых дальних углах.

– Волк, Волк, смотри, что нам Пит подарил! – верещит девчонка, вися у меня на пузе. – Хочешь, покажу, как я умею?!

Я, конечно, не хочу, но вопрос был чисто риторическим.

Малая соскакивает, поднимает с пола клюшку и с оглушительным воплем гонит банку к черному прямоугольнику на стене. Виски неприятно сдавливает. Морщусь и подхожу ближе к новоиспеченному Шишкину, который наверняка израсходовал не все запасы угля и еще порадует нас своими несносными шедеврами и не обремененными смыслом надписями.

– Давно тебя не было, – приходится говорить очень громко, чтобы он меня услышал.

– Бабушка болеет, – улыбка хоть и не до конца сходит с его лица, но передает мрачное настроение.

Коротко киваю. Его зовут Пит. Он полноправный обитатель Бункера, хоть и не живет тут постоянно, а появляется время от времени. Он похож на пуделя, которого коротко остригли везде, кроме головы, оставив пышную кудлатую шапку. И, судя по тому, как он все время ерзает и почесывается, – на блохастого пуделя. На нем широкие шорты, а сверху рубашка в клетку. Из нагрудного кармана торчит блокнотик и огрызок карандаша. Уголь я нахожу тоже. Уж не знаю, с какой стати Пит затолкал его в носок, видимо, решил, что это самое надежное место. А возможно, у художников так принято: карандаш за ухо, уголек в носки, акварельные кисточки в собранные в пучок волосы.

Старая консервная банка с грохотом влетает в самую середину прямоугольника, девчачий визг «ГОООЛ» простреливает висок навылет. Пит, как самый ярый болельщик, начинает скакать, размахивать руками и истошно орать. Если бы мне не приходилось зажимать уши руками, я бы его так трахнул об стену, что из глаз посыпались искры, но, боюсь, в этом случае полная глухота до старости мне обеспечена.

Бегство – не самый достойный способ избежать неприятной компании, но я убежден, что вдоволь насладился обществом этой троицы.

– Куда вы дели Кошку? – спрашиваю, когда они, наконец, затихают.

– Никуда, – Пит пожимает узкими почти детскими плечами. – Мы с ней пили кофе, обсуждали устройство вселенной и последние открытия в исследовании темной материи, как вдруг появились близнецы. Я сразу вспомнил, что откопал старые клюшки в прошлую вылазку… кстати, я же тебе не рассказывал?

В его глазах вспыхивает хищный огонек, как у коршуна, заметившего добычу, а значит, у меня есть около секунды, чтобы его остановить, но я не успеваю этого сделать. Пит опережает меня и уже ведет свой исключительно интересный сказ о том, как он ходил в Город, заблудился в пустых кварталах, нарвался на преследователей, жаждущих его отлупасить, ловко от них удрал, а в завершении раздобыл еще и пару клюшек, неизвестно кем брошенных на старой свалке. В это же время Малая хватает меня за руку и тянет поиграть с ней. Ее брат молча стоит у стены, но я все равно воспринимаю его, как часть этой шумной выносной троицы, возможно, от того, что просто не могу отчленить его от Малой и начать воспринимать, как отдельного самого-по-себе существующего человека. Приходящие в Бункер время от времени всегда чрезмерно энергичны в отличие от нас, долгожителей. И этим они нас чертовски утомляют.

– А ну цыц! – обрываю этот невыносимый гвалт. – Угомонитесь! Куда пошла Кошка? Отвечать быстро и четко!

– Ты же всегда тут с ней! – Малая мгновенно обижается, ее глаза превращаются в дрожащие лужицы небесного цвета. – А мы скоро уйдем! Это не честно!

Малая – высококонцентрированный сгусток милоты, которому сложно отказать, не обладая ледяным сердцем и черствой душой, коими, по счастливому стечению обстоятельств, я с лихвой одарен. Она похожа на котеночка, которым люди не перестают умиляться. И если ей это к лицу, то мальчик с тем же комплектом данных выглядит неестественно слащаво и портит впечатление о себе еще до того, как ты узнаешь его получше. Одним словом, мне его жаль, хотя вот Пит завидует. Говорит, что с такой внешностью, он стал бы всемирным любимчиком.

Слезы маленькой девочки меня не пробирают. Опускаю дуршлаг ей на нос и шагаю прочь. Пит начинает что-то возмущенно верещать о жестокосердии серийных убийц и непринятии ими дружеской теплоты и нежности. Мне уже хочется прикончить его, а скальп повесть на стеночке, добавив к мрачной коллекции серийного убийцы. Уверен, Пит не сомневается в том, что она у меня есть.

«Нормальным вход воспрещен»

– Да, и надпись сотри! – говорю напоследок таким тоном, что и сам готов поверить в то, что если этой коллекции у меня пока нет, то она непременно вскоре появится.

Нахожу Кошку в курилке. Судя по бычкам в пепельнице, она тут уже давно и не собирается выходить, пока шум не прекратится. На столике рядом две кружки кофе, значит кого-то ждала. Меня или Сумрака?

– Вернулся? – спрашивает она, будто мое телесное присутствие не является полным доказательством сего факта.

– Вернулся.

Падаю на кушетку и кладу голову на ее острые коленки.

Непонятно чей кофе мне не хочется, тем более он уже остыл. Я хочу покоя и тишины, и чтобы перестало стучать в висках. Кошка, как самая настоящая кошка, всегда знает, где у кого болит и может убрать боль одним прикосновением. Она проводит холодными пальцами по моему лбу и волосам, становится значительно легче. Лежу с закрытыми глазами. Мне хорошо.

– Эти черти снова здесь, – слышу, как она затягивается, стряхивает пепел, а затем прикладывает сигарету к моим губам.

Курилка – только для нее. Сумрак и Пит не курят, а близнецам сюда даже подходить запрещено. Я могу время от времени, за компанию, но на этой стороне курение мне кажется отвратительным занятием. По-моему, в местных сигаретах есть все: солома, пожелтевшие газеты, навоз, еловые иголки, голубиный помет с чердаков, в общем, все, что угодно, только не табак.

Фильтр сигареты влажный, я чувствую вкус ее губ, и он мне нравится. Он перебивает вкус едкого дыма, которым медленно наполняются легкие. Кошка отнимает руку резко и меня пронзает ощущение оборванного поцелуя.

– Не понимаю, почему Сумрак их пускает? – спрашивает она на выдохе.

– У него на этот счет своя философия, ты же знаешь, – усмехаюсь я. – Вообще, они неплохие, просто, наверное, немного дети.

Кошка недовольно фыркает:

– Волк, они гоняют консервную банку по Бункеру! Как будто на улице для этого мало места! А на прошлой неделе, что они вытворили? Приготовили раствор для мыльных пузырей, между прочим, из нашего мыла и шампуня, добавили каких-то красок. Рассказать тебе, сколько я потом отмывала разноцветные разводы с дивана и ковров?

Беру ее руку и кладу себе на лоб, прикрывая глаза. Мне кажется, это достаточно понятное послание, говорящее о том, что я больше не хочу ничего слышать о близнецах, и их подрывной деятельности. Еще несколько фраз на повышенных тонах обеспечат мне головную боль до конца дня.

Кошка все понимает, мгновенно меняет тему разговора:

– Куда ты ходил?

– В Город.

– А поточнее?

Открываю глаза, вижу над собой ее лицо. На нижней губе трещинка, которая зажила бы быстрее, если бы Кошка то и дело не облизывала ее и покусывала. Фиолетовая косо подстриженная челка спадает и закрывает один глаз, и я смотрю в тот, что мне виден. Широкий зрачок, а вокруг зеленое в крапинку, один-в-один змеевик из которого сделано ее украшение на шее. Огромные кошачьи глаза и легкий румянец потрясающе смотрятся на бледной фарфоровой коже. Маленький рот притягивает к себе мой взгляд. Ее губы пухлые и красные, словно их только что страстно целовали. Но я знаю, что вовсе не поцелуи сделали их такими. Кровь, горячая, густая, неприятный привкус на языке, привкус греха и стыда. Меня затягивает влажная пустота ее рта, и я почти ощущаю этот запах, этот вкус. Почти знаю, каково это. Почти вижу, как они это делают. Кружка остывшего кофе на столе. Конечно, она стоит здесь не для меня, а для него. Ну конечно.

Кошка поспешно прикладывает сигарету к губам, пряча их за длинными пальцами. Ее щеки полыхают красным. Она поняла, что я только что все узнал.

– Так с кем ты встречался? – вместе с вопросом из ее рта вырывается облако дыма, и мне приходится зажмуриться.

– С Локи.

Больше она ни о чем не спрашивает. Ее раздражают вопросы. Она не любит их задавать и еще меньше любит на них отвечать. Словно приставучих кусачих блох, вычесывает и сбрасывает со своей шерсти. Но мне есть, о чем спросить, и чем дольше наш разговор откладывается, тем паршивее мне становится.

– Кэт, – начинаю я, но она снова прикладывает сигарету к моим губам.

Я затягиваюсь.

Так элегантно меня еще никто не затыкал.

Бункер похож на многорукое и многоногое чудовище. Лабиринты его коридоров бесконечно ветвятся под Городом, образуя гигантскую паутину. Кошка говорит, что, если бродить там слишком долго, можно сначала забыть свое настоящее имя, потом потерять свою тень и уже никогда не найти оттуда выход. Эти ее страшилки Пит просто обожает! Каждый раз, когда мы идем обследовать путаные коридоры, он впадает в неописуемый восторг. Ему нравится собирать рюкзак, набивая его всяким хламом, типа, горелки, спальника, непромокаемых спичек, компаса, варежек, сигнальных ракет. Будто нам предстоит восхождение на Эверест. Его шея увешана амулетами от призраков, вампиров, оборотней, мертвецов, тоннельных жителей и демонов. Однажды он и мне их сделал, но я сказал, что в случае встречи с мертвецами, буду отбиваться его рюкзаком или им же самим, и да помогут ему амулеты. Пит обиделся и подарил эти бесполезные висюльки близнецам. Малая была безумно рада.

Сразу скажу: Бункер мы недооценили. Нам казалось, что мы быстро пройдем ветвь коридоров, обнаружим несколько новых помещений, хранящих какие-либо запасы еды и вещей на случай катастрофы. Однако за все годы мы не то чтобы не дошли до конца, мы так и не наткнулись ни на один тупик. Коридоры, развилки, повороты, снова развилки – и так до бесконечности. Понятия не имею, кто это построил и с какой целью, но я бы назвал это место “Лабиринт смерти”, потому что, войдя в него, едва ли сумеешь найти отсюда выход. Чтобы хоть как-то ориентироваться, мы рисуем карту и оставляем пометки на стенах, которые помогают не сбиться с пути. Иногда нам попадаются странные предметы, типа складного ножа или блокнота с записями. Чьи они мы так и не узнали, но стало совершенно ясно, что кто-то тут уже был до нас. А может, блуждает в мрачных лабиринтах до сих пор, потеряв имя и тень.

Мы идем где-то под северо-западной частью Города. Я считаю шаги, чтобы примерно определить длину коридора и отметить это расстояние на карте. Пит плетется справа, держит фонарик. Его рюкзак бренчит и плюхает. Меня раздражает весь этот шум, который подхватывается стенами и эхом уносится вдаль в бесконечную кроличью нору.

– Зачем ты вечно таскаешь с собой это барахло? – ворчу я.

– Если мы вдруг заблудимся, не проси поделиться едой и не подсаживайся к моему костру! – шипит он на меня, как разъяренная росомаха.

Пит безнадежен. Невозможно ему что-то доказать или переубедить. Если он вбил что-то себе в голову, то проще это принять. Ни в коем случае не спорить. Спорить он может до бесконечности. Если у него закончатся доводы, он выдумает новые. Как-то раз я проснулся от того, что он ворвался в мою комнату и начал с жаром что-то доказывать, подняв тему, о которой мы спорили две недели назад. В тот день он хорошо запомнил одну вещь – длину моих ног. Сразу после того, как я, не вставая, впечатал его в стенку напротив кровати. Между прочим, перед этим я слушал его пламенную речь, сдобренную нелепыми аргументами и выдуманными фактами минут десять, накрыв голову подушкой. Только потом не выдержал. Не представляю, что будет, когда он переберется к нам окончательно.

– Эй, что это?!

Пит направляет фонарик вниз, на полу что-то ярко отблескивает.

Мы подходим ближе и видим аккуратно разложенные наручные часы. Кожаный ремешок на краях протерся, механизм заводной, но, как ни странно, часы еще работают и, готов спорить, показывают правильное время. Не понятно оставили их тут недавно или уже очень давно. Неужели кто-то ходит сюда и подкручивает пружину? Еще одной чертовщиной больше! На металлической спинке гравировка: «К.М.» Кто этот загадочный К. М.? Откуда он здесь взялся? Как сюда попал? Как долго пробыл тут?

– Слушай, – говорит Пит, прерывая мои размышления. – А если он до сих пор здесь?

Смотрю на него, как на психа. Сколько, по его мнению, можно бродить в этих коридорах и не умереть от жажды и голода?

– Тогда тебе точно пригодится один из этих дурацких амулетов, – признаю я.

Пит оскорбляется до глубины души, щурит глаза и смотрит презрительно, но я чересчур толстокож для каких-то там презрительных взглядов. Мне все равно.

Отмечаю крестиком место, на котором лежали часы. Возможно, это важно. Возможно, кто-то специально оставлял за собой след, чтобы привести нас к чему-то. Интересно, к чему?

Впереди развилка. Досюда мы еще не доходили.

– Знаешь что, я не параноик! – не унимается Пит. – Тут явно кто-то есть! Вот сейчас увидим кто из нас двоих придурок!

Он достает из рюкзака гаечный ключ (его то он зачем прихватил) и начинает отстукивать по стене морзянку: «Постучите три раза». Железный коридор проглатывает металлический звон и уносит вдаль, мне делается не по себе. Хватаю Пита за ворот и оттаскиваю от стены:

– Не трогай это место!

Пит смотрит на меня испуганно и кивает. Он тоже что-то почувствовал.

Воздух вокруг нас электризуется. Волоски на руках, будто намагниченные, встают дыбом. Скверный знак. Крайне скверный.

Пит направляет луч света вперед, но тот тонет в темноте. Да, я знаю, как это звучит. Свет не может тонуть в темноте, луч света с легкостью разрежет любую тьму, но только не бункерную. Бункерная тьма словно всасывает свет. Заглатывает его в себя, как абсолютно черное тело, поглощающее все падающее на него электромагнитное излучение. Любого фонарика хватает на несколько метров, а дальше его свет рассеивается и пропадает в сокрушительной черноте. В черноте, в которую еще никто из нас не отважился шагнуть. Потому что она, кажется, может проглотить любого из нас с той же легкостью.

Мы решаем, что наша экспедиция на сегодня окончена и надо возвращаться, как вдруг подземный коридор выкашливает на нас три приглушенных удара.

Я не из пугливых, но даже у меня отвратительные, колкие мурашки расползаются по коже. Пит замирает в оцепенении.

До нас доносятся новые постукивания, на этот раз ближе.

– Волк, ты это слышишь? – Пит трясется и пятится назад.

Конечно слышу, я же не глухой! В коридоре кто-то есть. И этот кто-то подбрасывает нам вещи, бродит по нашему Бункеру, понимает азбуку Морзе и отвечает нам стуком. Или… это сами стены стучат нам в ответ?

– Так, – не выдерживает Пит. – Пошли уже отсюда!

– Вот еще!

Я живу здесь много лет и давненько мне не было так любопытно, как сейчас. Черта с два я двинусь с этого места, пока не встречусь с загадочным К. М., кем бы он ни был.

Стук раздается чаще и ближе.

– Волк, ты спятил! Точно спятил! Валим!

Пит топчется на месте и начинает перебирать амулеты, не зная какой именно ему понадобится, в итоге собирает их в одну горсть и сжимает в кулаке. Я не могу не поддеть его:

– Надеюсь, у тебя имеется амулет, делающий штаны непромокаемыми?

Это действует безотказно. Пит страшно оскорбляется, сбрасывает рюкзак с плеч и встает в героическую позу, широко расставив ноги. Прямо-таки грозный воин Мрачных Подземелий. Залюбуешься!

Стук раздается в последний раз совсем близко и смолкает. В повисшей тишине я могу услышать, как бьются наши сердца.

Минуты дрожат от напряжения, растягиваются, становятся гудящими и мелко вибрирующими. Я чувствую капельку пота, сползающую по виску. От Пита несет страхом, а чужой страх всегда пробуждает во мне хищнические инстинкты. Слишком долго ничего не происходит.

– Я пошел, – говорю я и выхватываю фонарик из его рук.

Пит пытается поймать меня за рукав и остановить, но безуспешно.

Правый коридор. Звук точно шел оттуда. Нашего фонарика не хватает, чтобы осветить длинную кишку тоннеля, но мне не нужен свет, мне вообще не нужны глаза. Зажмуриваюсь, выключаю все посторонние шумы в голове и начинаю ловить частоты, прощупывать поля и собирать информацию этого места. Живой человек здесь один – я сам. Это абсолютно точно. Мне не хватает каких-то секунд распознать тонкие вибрации, витающие в воздухе, как вдруг три сокрушительных удара разносятся прямо над моей головой. Я инстинктивно подсаживаюсь и вскидываю голову, пытаясь увидеть, что это. Свет фонарика моргает в предсмертной судороге и гаснет.

Мы оказываемся в кромешной тьме подземных коридоров.

Чернота сжимает нас. Плотно, удушающе. Затекает в уши и глаза, и я не понимаю, открыты они или закрыты. Я вдыхаю тьму, чувствую, как она заполняет легкие и желудок, смешивается с кровью в тонких сосудах, растекается по моим жилам.

Пит парализован и не может даже закричать. Тишина вдруг взвизгивает жутким скрежетом, а в следующую секунду фонарик снова зажигается. В выжелченном кругу света вижу две буквы, процарапанные на старом железе, словно чем-то металлическим и тонким: «ЯР». Я замираю, околдованный этими буквами. Какого хрена на стене мое имя?! Откуда Бункер вообще знает мое имя?! Чья это идиотская шутка?

– Что еще за “ЯР”?! – Пит трясет меня за руку. – Что за чертовщина тут творится?

Если и шутка, то явно не Пита. Он не знает моего настоящего имени, хоть розыгрыш в его стиле.

– Пошли, – говорю, не в силах оторвать взгляд от букв, задаваясь немыми вопросами, не находя ответов. – Нам лучше вернуться.

Многие спрашивают, как нам живется в Бункере. Не скучаем ли мы по солнечному свету? Не угнетает ли нас серый камень и холодный металл? Не хотим ли мы уюта и домашнего тепла? Наверное, хотим. Именно поэтому мы обустроили общую гостиную, в которую каждый внес свою лепту и добавил то, что было ему по душе. Пит приволок старые ковры, из которых мы замучились выбивать пыль, но все-таки они заняли свое место на каменном полу. Я вынес из одной хаты диван и два кресла, практически получив на это согласие хозяев. Близнецы целый день вырезали из цветной бумаги горы, солнце, небо, приклеили на стены, и так у нас появились веселенькие окна, а потом к ним подобрались и шторы. Кошка натаскала подушек, пледов, треснутых ваз. Как-то незаметно мы обросли шкафом, старыми книгами, безногими табуретами и стульями, вдобавок, практически новым столом. Сумрак не питал таких нежных чувств ко всякому изжившему себя хламу с чужими историями, поэтому купил в магазине магнитофон, чайный сервиз и аквариум с рыбками. Рыбки полюбились всем. Мы давали им имена, кормили и страшно горевали, когда кто-то из них погибал. Устраивали торжественные похороны над Бункером в поле. А гибли они, надо заметить, частенько и в итоге осталась только одна золотая рыбка по имени Фред. Фред долго жил один в пустом аквариуме и, почувствовав простор, разжирел и отрастил роскошный вуалевый хвост. И, хотя, мы засомневались в том, что он это он, а не она, имя менять не стали, и рыбку по-прежнему звали Фред.

Пит вбегает в гостиную и сходу начинает рассказывать, что с нами приключилось. Он хочет, чтобы все услышали его версию, а не мою. Его, разумеется, более красочная, а из моей может выясниться, как он струхнул. Интересно, с каких это пор он считает меня стукачом и болтуном?

Все слушают с интересом. Все – это Сумрак, Кошка, близнецы и Локи. Локи – один из местных Смотрящих. Самый хитрый и опасный из всех, кого я знаю. Он старожил, как и мы. Когда мы встретились впервые, он был безымянным юнцом, подрабатывал на заправке. Помню, я дал ему тогда четвертак с мелочью, а теперь он платит мне. С годами Локи подмял под себя пятый квартал и сделал состояние сначала на игровых автоматах и незаконном обороте алкоголя, а сейчас в его руках чуть ли не весь легальный бизнес Города. Выглядит он потрясающе: на нем малиновая фетровая шляпа и такого же цвета рубашка. Темно-синий смокинг ручной работы из шелково-шерстяной ткани с черным цветочным мотивом сидит идеально, как и все, что он на себя напяливает. В руках трость из розового дерева, отполированная до блеска. Снаружи он гораздо красивее, чем изнутри. Иногда мне хочется выпотрошить его и доказать, что я прав.

Ловлю на себе обеспокоенный взгляд Кошки. Ей не нравится, что я веду дела с Локи, и встреча с призраком тоже не по душе. А как меня рассматривает Сумрак – это отдельная история. Его взглядом можно разрезать металлическую оболочку подземелий и меня удивляет, как еще он не вспорол мне кожу и не залил Питовские ковры кровью. Но когда он отворачивается, делается совсем тошно. Потому что он обо всем узнал и не счел нужным поделиться. Эта штука, что встретилась нам в Бункере, прикоснулась ко мне, оставила свой невидимый отпечаток, и ему хватило одного этого едва уловимого следа, чтобы понять, с чем мы столкнулись. Сумрак, мать его, – бог этого места. Настолько всемогущий и всеведущий, что невольно начинаешь следить за тем, как он дышит, как ест, припоминаешь, когда у него в последний раз был насморк, интересуешься спал ли он и видел ли сны. В общем, начинаешь параноить и делать все, что угодно, чтобы удостовериться, что он все еще человек и сделан из того же, из чего и мы все.