Дневники Сузурри

– Ты никогда не ешь?

– Не-а, зачем? – улыбнулась мне она.

– Ну чтобы вкус ощутить, например?

– Вкус? Я ощущаю вкус к жизни, что еще надо?

– Ну ты же вдыхаешь этот сладкий аромат твоего дерева, тебе же нравится такой запах?

– Нравится, но он просто есть, – она пожала плечами.

– Тебе нравится смотреть на звезды и прекрасные вещи, они услаждают твой взор?

– Наверное, – растягивая это слово, Милен все пыталась угадать, к чему я клоню.

– Тебе нравится размышлять о том, кто мы такие, есть ли у нас высшее предназначение, не так ли? Не это ли тяга к знаниям – жажда усладить свою Суть пищей духовной? Испытываешь ли ты удовольствие, когда разгадываешь путем умозаключений очередную головоломку об устройстве этого мира?

– Испытываю, – уже испугано подтвердила Мила и я вижу, как она и заинтригована и боится, зная, что речи мои могут быть тем лживее, чем слаще.

– Так почему бы тебе не испытать прекрасный вкус, допустим, этого? – я достал из мешочка, что служил мне карманом на моей набедренной повязке, яблоко. Красивое, зеленое, идеальной формы и на вид очень сочное.

– Яблоко? – удивилась она, и широкая улыбка расплылась на ее лице. – Ты меня искушаешь отведать яблоко?

– Почему бы и нет, у некоторых с этого все и начинается.

– Сузурри, ты неисправим. Суккубов искушай, – Мила опять залилась смехом.

– Я их прогнал, ты знаешь.

– Прогнал?

– Да. Тебе неприятно это. Думаешь, я не способен на самопожертвование ради тебя?

– Честно? Думаю, нет, – все так же хохотала она.

– Ну так что, вкусим плод? Я обещаю, он будет сочным и сладким, таким, что тебе захочется вновь и вновь откусывать от него кусочки.

– Сузурри, ну перестань! К тому же, ну сдамся, сейчас яблоко, а потом что?

– Как что? Все остальное. Не подумай, я же не как демон в данный момент говорю. Я действительно хочу тебе помочь. Ведь ты отказываешься от множества удовольствий, ради не пойми чего. Какие-то двойные стандарты. Можно все видеть и чувствовать, но ни к чему нельзя прикоснуться. Это ужасно, и мне жаль, что ты ограничиваешь себя. Я же хочу сделать тебя счастливей, – я положил на ее коленку руку и легонько провел вверх, слегка приподнимая тунику, стараясь, однако, не обжечь. Хотя защиту от меня она давно убрала. – Неужели тебе не приятны мои прикосновения?

– Приятны, – краснея, согласился мой ангел, и опустила глаза вниз, – но, наверное, не надо лучше.

– Не надо так не надо, мною же не похоть движет. Я хочу, чтобы ты поняла: не все, что под запретом, на самом деле ужасное и неприятное. Пойдем, поглядим на звезды?

Она обрадовалась тому, что я поменял тему, боясь, наверное, поддаться моим уговорам. А я взял ее бережно за руку и телепортировал на скалистый берег океана в каком-то забытом Богами закоулке Вселенной, на неизвестной никому планете. Всё тут по-другому. И звезды ниже, крупнее и нет луны, что затмевала бы их свет. Широкой разноцветной полосой глядели они на нас сверху, перемигиваясь. Неспешно волны били о берег, что-то шепча нам двоим.

– Ты меня всегда так удивляешь, – изумленно пробормотала Мила. – Как ты выискиваешь такие прекрасные миры? Специально для меня?

– Конечно, специально. Ты же говорила, что любовь это не только жажда обладания, это желание увидеть в глазах возлюбленной восторг, – я широко улыбнулся и подмигнул.

– Сузурри, – она кинулась мне на шею, и принялась расцеловывать, не глядя. Ее холодные губы скользили по лицу, оставляя отпечатки на, разгоряченных от близости тел, подбородке, носу, щеках.

– Обожжешься, аккуратней, – хватая крепко ее за талию, я опустил своего ангела на скалистую поверхность. – Не поранься.

– Я погляжу поближе на океан, можно?

– Валяй! Тут полежу, – я устроился поудобней на прогретые за долгий день испепеляющим солнцем камни, наблюдая, как Мила легонько, прикасаясь одними носочками, порхает от выступа к выступу и мне вновь почудилось, что она танцует. И эта атмосфера пьянящей ночи, низкие звезды и ее танец ввели меня в какой-то своеобразный транс. Я лежал и наслаждался моментом, понимая, что, возможно, именно это пыталась донести до меня мой ангел, говоря, что чувствует вкус к жизни. Но ведь все можно улучшить!

Я больше не смог лежать, мне захотелось, что бы она была рядом. Встал и принялся расхаживать по какой-то странной траектории, выбранной моим задурманенным сознанием. Мила обернулась и крикнула, спрашивая, не соскучился ли я. Зачем она кричит, если я услышу ее, на каком бы расстоянии от меня ангел ни находилась, я не понимал, но это не раздражало, а смешило.

– Танцуй, танцуй, танцуй, – прошептал я ей мысленно. – Мне звезды падают за ворот, мой мир тобою перевернут, и в голове смешались мысли, я сам себе теперь завистлив. Так странно, оказавшись рядом, мы пьем одну микстуру с ядом, и время, меряя глотками, свою Судьбу вершим мы сами. Ты воспеваешь мою душу, а я движений не нарушу. Еще глоток и мы сгорим, конец теперь неумолим, но больше ничего не важно, познав с тобой любовь однажды, я звезды сыплю нам за ворот, наш мир и вправду перевернут. Меня не жди и не тоскуй, танцуй, танцуй, танцуй, танцуй.

Она остановилась в немом удивлении и посмотрела туда, где стоял я. Мне и самому от чего-то стало не по себе. Подхватив этот странный поток, исходивший от ангела, ее обворожительную песню телом, я и сам не понимал, что происходило со мной в те минуты. Она подлетела ко мне и, зависнув напротив, смущенно улыбнулась.

– Стихи?

– Что 'стихи'?

– Ты умеешь выражать свои чувства стихами?

– Видимо, – засмеялся я и притянул ее к себе. – Почему бы и нет? Ну и как, неплохо получилось?

– Великолепно! Давай напоем какому-нибудь музыканту, может и песня выйдет интересная?

– Может, – я пожал плечами. – И он соблазнит ими какого-нибудь ангела?

– Может, – захохотала Мила и сжала в ладонях мое лицо. – Ух ты, мой Сузурри, – и принялась опять целовать, но теперь уже в губы, быстро-быстро, несколько раз.

– Да не так же надо, – силясь перестать смеяться, я попытался поймать ее холодные губы своими.

– Проказник! Нет, по-другому нельзя.

– Чего ты боишься? – пытаясь не выдать свое нетерпение, я лаской смягчил слова.

– Я же могу пасть, ты не думал об этом? – со всей строгостью заявила мне мой ангел. – И стать другой, понимаешь?

– Другой? И что же тут такого? – удивился я ее мыслям.

– Будешь ли ты меня любить другую? Это дело серьезное. Я же не знаю, почему ты со мной, может тебя влечет именно то, что я полная противоположность тебе?

– Глупенькая моя кроха, нет конечно. Я же тебя не выбирал, это ты меня выбрала и заколдовала. Теперь я не смогу разорвать нашу связь, кем бы ты ни стала в итоге.

– Нет, ты не знаешь что говоришь. Даже если и так, то я не хочу, чтобы ты мучился рядом со мной. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

– Только в твоей власти это, – я уже перешел на шепот, добавляя нотку интимности. И близость наша такая притягательная для меня, заставляет сгорать от нетерпения. Понимая, что моя настойчивость может ее спугнуть, я все равно протянул ей все то же яблоко: – Один укус ничего же не значит? Не понравится, я доем остальное.

Она робко взяла его в руки и долго рассматривала, а потом, зажмурившись, решительно надкусила. Сок брызнул во все стороны, попадая на ее высокие скулы, волосы, на мою грудь. Мила медленно прожевала, и я увидел, как блаженство расплылось по ее лицу. Она на мгновение распахнула ресницы, с жадностью откусила от яблока уже больший кусок и глаза от удовольствия поддернула какая-то странная пелена. А я, воспользовавшись уязвимостью, языком провел по щеке, слизывая капли сока от вкусного кисло-сладкого яблока. Рука моя переместилась вверх и поддерживала ее теперь за шею, на случай, если она решит ускользнуть. И я подарил ей первый поцелуй, желая разделить непрожеванный фрукт. Она уже не в силах сопротивляться, а обжигаемая страстью, ответила на мои ласки, разрешая языку демона проникать в ее рот глубоко. Рука ангела безвольно повисла, опускаясь вниз и разжимая пальцы, так, что яблоко выпало и, подпрыгивая, покатилось по камням к океану.

Комментарий:

*И да простит меня Саша Васильев за позорнейшей плагиат. Ну не умею я писать стихи

Глава 9

Стрелки щелкают: тик-так. Я все-таки сделал это. Долго и упорно искушая знаниями, навязывая мысли, изумив яблоком и стихами, довел свое дело до того, что ангел, наконец, поддалась, открыв всю себя мне.

Тик-так щелкают стрелки, заставляя чувствовать время, словно эластичную тонкую резинку, которая с каждым ударом всё сильней оттягивается и вот-вот больно треснет по рукам. Будто Отец специально подстроил случившееся именно так. Тиканье своим однообразием заглушает мои собственные мысли, заставляя понемногу дуреть, накаляя воспоминаниями мою Суть. Сейчас время такое громкое, будто это равномерное "тик-так" с минуты на минуту перерастет во всепоглощающий взрыв. Мила тоскует всё чаще, и лекарства, что притупляли ее сознание, уже не действуют с положенной силой. Ее организм к ним привык. И если бы в этот момент был с ней рядом кто-то, кто любил бы ее так, как это делал я в теле Евгения, то наверняка заметил бы эту перемену и увеличил дозу. Но никому до нее нет дела. Родители, переживающие потерю сына, забылись во внуках, Дем и вовсе перечеркнул всё, что их связывало, утонув в Катерине, а Матильда осталась совсем одна, какой и чувствовала себя всю эту жизнь. Один воин в поле супротив тягостной жизни. Она не спит больше по ночам, а забирается на крышу и глядит на звезды, как это делали мы с ней. Вместе, в любом воплощении. Неосознанно она тянется к тому, что связывает ее со мной, но совершенно не помнит, зачем действовать нужно именно так. И мне мучительно жаль, что я не могу оказаться сейчас рядом с ней и прошептать нужные слова.

Конечно, поцелуй не прошел бесследно. От моих прикосновений, грубых и требовательных, она начала постанывать и разрешила уже целовать себя всю: и шею, и уши, и плечи. Сладким ядом этот стон въедался мне в Суть, так, что я действительно задыхался от своего желания обладать. И когда, распаленные страстью, мы готовы были перешагнуть рубеж, когда мои руки уже познали ее тело, небо разверзлось и грянул гром. Полился дождь такой силы, что мгновенно остудил меня, грозя убить. И с небес раздался голос, подобно молоту:

– Милен, Тысячная! Я призываю тебя!

Мила замерла на миг, приходя в себя, справляясь с учащенным дыханием, но потом бесстрашно улыбнулась.

– Сузурри, это Отец. Я пойду. А ты быстро к себе, а то совсем остынешь. Ищи тебя потом на своих крыльях.

Он забрал ее из моих объятий, а я телепортировался в Лавовую Долину. Но меня охватило какое-то странное беспокойство и, избороздив свою Обитель кругами, я не выдержал и стремглав помчался на Порог. Туда, где демонов и подавно не видывали, только в начале Пути, при выборе такового. Ангелы стояли кучками и шушукались, видимо новость уже дошла и сюда. Заметив меня, они испуганно попятились, что вызвало приступ неконтролируемого хохота. Нет, они не такие уж и красивые. Глупости это, что Мила как все ангелы, она единственная из всех.

На Пороге появился их Отец. Он шел неспешно, чинно, светясь яркой слепящей аурой настолько, что невозможно понять ни как Он выглядит, ни даже кто Он. Наверное, это и правильно, мало кто мог бы выдержать такое пристальное внимание. Рядом ступала Мила, покорно склонив голову, и около дюжины ее судей. Но крылья моего ангела не были опущены, что дало знак – она не испытывала раскаяния в тот момент.

Бог остановился и, поворачиваясь ко мне, произнес ласковым отеческим голосом:

– А, Сузурри, хорошо, что пришел. Ты тоже будешь нам необходим.

Я последовал за ними, удивленный своей значимостью в этом непростом деле. Хотя это только на руку, процесс должен значительно ускориться. Сейчас обо всем поговорим, и Он благословит Милен на жизнь со мной, а я больше не отпущу ее от себя ни на секунду.

Мы прошли в Обитель Бога – огромную, светлую, с высокими окнами, что пропускают белизну Рая сквозь себя. Она не такая как у моего Отца, но в ней тоже множество дверей, видимо, и Богу необходимо иногда прятаться от себя и своих мыслей. Он сел на высокий трон и, хоть я видел просто светящийся контур, мне показалось, что Бог поочередно поглядел на меня и на Милен, подолгу задерживая свой изучающий взгляд на каждом из нас. Мы стояли рядом, я чувствовал страх и трепет Милы, нестерпимо хотелось прикоснуться к ее руке, утешить, сказать, что все будет хорошо, что сейчас, наконец, все закончится.

– Ты ослушалась меня, дитя мое, – проговорил Бог громоподобным голосом, и создалось ощущение, будто вся Обитель сотряслась от его слов. Но в интонации по-прежнему не слышится и намека на гнев, только отеческая забота. – Ты практически предалась пороку, перечеркивая накопленный опыт и знания, что я вложил в тебя. Милен, Тысячная! Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Мила молчала, закусив губу, и когда показалось, что от нее ничего не добиться и Бог приготовился вновь заговорить, она произнесла:

– Отец, прости меня! Но разве не ты научил меня любить? Разве не ты сделал меня такой? Разве не ты показал мне, что ради любви иногда необходимо закрывать глаза, отрекаясь даже от самого себя? Да, я переступила свою Суть, но я не раскаиваюсь в содеянном. В поступке моем не было греха, мной двигала не похоть. Разве счастье – это грех?

Повисло молчание. От ее дерзких слов ангелы-судьи разом охнули и затаили дыхание в ожидании продолжения разыгрывающейся драмы.

– Хм, – только и смог произнести ее Отец, отчасти тоже пораженный услышанным. – Ты же знаешь, что такое счастье? Разве до этого ты его не испытывала?

– Испытывала, – неслышно пробормотала Милен.

– Так зачем же тебе понадобилось еще что-то?

– А потому что по-другому никак невозможно поступить в этом случае. Потому что быть с любимым – это другое счастье, которое пока не познаешь, не поймешь. Если бы ты, Отец, любил так же, как и я, то тоже не смог противится стремлению утонуть в объятиях родственной души.

– Дитя мое, неужели все это настолько важно, что ты хочешь сойти со своего Пути и уйти от нас к демонам?

– Я этого не говорила, – тихо прошептала Мила. – Это важно ровно настолько, насколько я шагнула в своем стремлении. Но я не смогу быть красным, я не смогу быть там.

– Я знаю. Иначе бы не остановил вас.

– Отец, прости. Я просто не понимаю, почему нельзя?

– Что ж, готова ли ты в очередной раз сыграть с Судьбой и понять, почему иногда нельзя?

Мила помолчала, но потом решительно ответила:

– Да!

– Нет! – вскрикнул от неожиданности я. – Зачем? Пойдем ко мне, бывают же падшие ангелы! Это не значит, что тебе надо становиться на другой Путь, это не значит, что тебе необходимо быть демоном. Мы можем быть просто вдвоем.

– Милый Сузурри, – обратилась ко мне Мила, – милый, прости. Но так надо, я не смогу жить, не разгадав эту тайну. К тому же у тебя я просто сгорю. Если ты действительно любишь, ты поймешь и простишь меня. Я вернусь к тебе, Сузурри, наконец, поняв, почему нельзя, и расскажу всё, коль позволит Отец.

– Дарую тебе Судьбу, – перебивая нас, провозгласил Бог, – любить тебе брата, но не сметь к нему прикоснуться. Если ты это сделаешь, погубишь и себя и его. Тебе будет много сложней, чем прежде, ведь остаточной памяти уже немало и ты не сможешь найти для себя ответы или вспомнить собравшихся здесь, вспомнить этого демона. Ты будешь ограниченна своим предыдущим опытом, что заставит тебя вянуть в непонимании окружающих. К тому же, даже я не могу предугадать, как поведет себя твоя Суть в новом, человеческом обличии. Но я хочу, чтобы вы знали, – голос Его смягчился, – дети мои и ты, Сузурри! Если мы вас от чего-то огораживаем, это не значит, что мы хотим вас ограничить. Есть такие вещи, которые вам лучше не знать. И дело здесь не в любви, всё гораздо сложней. Иди же, дочь моя, я верю в тебя!

Двери раскрылись, ударяя по глазам ярким светом, сулившим вышедшему новое Рождение. Мила несмело потопталась на месте, а потом, повернулась к отцу с немым вопросов во взгляде.

– Можно, – усмехнулся Он.

Ангел подошла ко мне, всё еще растерянному, нервно дергающего хвостом, и вгляделась в мое лицо, силясь запомнить его раз и навсегда.

– Милый Сузурри, я буду тебя помнить, во что бы то ни стало. Буду помнить и вернусь к тебе, не проиграв эту ставку. Вернусь и все расскажу, я уверенна, ты поймешь, почему все именно так. Прости, – и крепко сжала в своих объятиях.

– Я буду ждать, время пролетит незаметно, – вздыхая, прошептал я, повинуясь и поддерживая такое решение, провожая в жизнь. – Запомни меня, запомни – кто ты есть, запомни свою Судьбу. Я всегда буду рядом, буду прилетать и нашептывать тебе правильные действия.

Она улыбнулась и, в последний раз взглянув на меня, повернулась к распахнутой двери. Широкими шагами Милен последовала в новую жизнь, оставляя меня в Обители ее Отца. И все мы слышали в тот момент, как она шептала:

– Я будут помнить. Помнить, во что бы то ни стало.

Двери захлопнулись за ней.

– Итак, Сузурри, – обратился ко мне Бог. – Дождешься ли ты ее? Или уже начнешь выбирать новую цель для своих соблазнов?

Меня оскорбили такие слова, и я одарил Отца Милен презрительным взглядом.

– Вы плохо знаете Сузурри, я никогда не отступаю!

Со всей силы щелкнув хвостом, я отправился к себе и принялся расхаживать по Обители, пытаясь прийти в душевное равновесие. То успокаивал себя, что скоро все закончится и я должен уважать выбор своего ангела, то вдруг испугался, что она встретит там еще кого-нибудь, что ее брат окажется на самом деле лучшей сущностью, чем я и, вернувшись ко мне, ангел уже не сможет питать всех тех чувств, что разделяли мы вместе. Потом взял себя в руки и принялся раздумывать, как лучше обустроить Обитель, чтобы, в конце концов, пригласить ее к себе и, если вдруг чего, начать все заново. И грешника необходимо вывести отсюда, и убрать старые кости, что валяются в углу, возможно, посадить какое-нибудь дерево или цветок.

Но все это не приносило мне утешения, я не находил себе места. Призвал Тину и тут же ее прогнал, от одного взгляда на суккуба поняв, что этого, в принципе, не хочу. Долго сидел на троне, удрученно подпирая голову и тоскливо вздыхая, а потом телепортировался на первый попавшийся астероид и глядел на звезды. Но вскоре вновь возвращался на этот круг мук, размышляя о выборе ангела и о ее встречах в земном воплощении. И всё мне было невыносимо, одиночество съедало меня. Я слишком привязался, слишком сблизился с ангелом и пришел к единственному, казавшемуся мне на тот момент правильному, решению.

Я принялся методично вычислять, кем родилась моя Мила, кто ее окружает и после долгих, утомительных поисков все-таки достиг результата. Внешне она почти не изменилась, ведь Суть ее оставалась такой же, затмевая генетические данные. Я выловил ее в лесу, с родственниками собирающую землянику. Маленькая пухленькая с белыми кудряшками она ползала на четвереньках и жевала сочные ягоды. Потом подползла к мальчику, что собирал рядом с ней землянику, и приступила к уничтожению его труда. Видимо, это ее брат и его по Судьбе она должна полюбить. И хоть я был уверен, что это Мила, все же толика сомнения оставалась. Я телепортировался туда, чтобы воочию убедиться в своей правоте. Девочка сидела и ела горстями землянику из лукошка своего брата, облизывая пальцы. Я вгляделся, это холодное синее свечение не могло меня обмануть, я вижу перед собой перерождение своего ангела. Не раздумывая более, я рывком вселился в ее брата, вытесняя молодую душу, переживающую свое третье рождение. Она немного сопротивлялась, но придушенная сдалась, отдавая тело в мою власть. Я овладел сознанием мальчишки и, в этот момент полностью потерял память. Эту малость я забыл учесть. Единственное, что я чувствовал и знал тогда, это не заглушаемая, порабощающая одержимость быть рядом со своим ангелом. И я запечатлел это желание неожиданным поцелуем в ее сладкие земляничные уста.

Глава 10

Стрелки щелкают: тик-так. Я, несомненно, сделал глупость. Лишив себя памяти, желая только быть рядом, не смирившись с ее выбором, я нанес поражение Миле вместо Судьбы.

Тик-так, щелкают стрелки, разрезая ткань мироздания, проводя наши жизни сквозь время. И мне кажется, что я перерождался и умирал множество раз, и в каждой Судьбе была со мной моя Мила. Что ж, если бы это действительно было так, я был бы согласен на такой Путь. Но увы, никто не разрешит проходить его вместе. Теперь поздно отступать. Милен пала и у нее отберут крылья. Дорога ведет павшего ангела прямиком ко мне, потому что выбора я ей не оставил. Сузурри никогда не сдается.

Я гляжу на Матильду. Она была у врача сегодня и спокойно отвечала на его вопросы, кажется, идет на поправку. Потом пошла в свое излюбленное кафе, где обычно проводила время с Евгением, и заказала яблочный пай с чаем. Мила ест сладкое? Я усмехаюсь, пусть лакомится. Здесь я достану ей самое лучшее. Она потихоньку отхлебывает чай и закуривает любимые сигареты брата, но давится дымом и бросает эту затею. За окном уже стемнело, тусклые звезды зажигаются на небосводе. Мила бредет по улицам к дому, где жил брат, но проходит его квартиру, медленно поднимаясь по ступеням на крышу многоэтажки. Она смотрит на небо и улыбается. Впервые за это долгое время Матильда улыбается, и я тоже улыбаюсь, вторя ей. Она подходит к краю и заглядывает вниз. Что ты задумала, проказница? Я напрягаюсь, теперь мне это уже не нравится, а Мила шепчет 'кот-обормот' и, расправив руки, ступает за край.

Я вскакиваю от неожиданности и, пораженный, хватаюсь за голову.

Что ты наделала, глупая!? Глупый, бессовестный ангел, что ты наделала!? Ты же не сможешь теперь быть Здесь! Ты же попадешь теперь в Болото Забвения! Я вою, словно волк на луну в холодную зимнюю ночь. Я вижу, как душа, отделяясь от тела, падает вниз, и ее никто не встречает.

– Милен! – кричу я в бессилие что-либо изменить. – Милен.

Меня разрывает на части. Этого я не хотел. Я хватаю себя за рога и пытаюсь выдернуть их, причинить себе физическую боль, чтобы хоть как-то заглушить съедающее нутро безумие.

– Милен! – проносится мой крик сквозь стены, сотрясая Обитель. И я не чувствуя больше гордости, не чувствую больше ничего, только отчаяние. Я молю Отца о встречи.

Он призывает, удивленно спрашивая, что случилось. А я горю. Я сгораю в своем горе.

Он сразу всё понимает, но разводит руками.

– Я не могу тебе помочь.

– Прошу, устрой встречу с Богом, каждая минута на счету, я смогу его уговорить! Отец, прошу! Я хочу только попрощаться!

Но это не нужно, я вижу, как одна из дверей открывается и оттуда выходит Бог и замирает от удивления, уставившись на меня. Я никогда не знал, что он может бывать в Обители Дьявола, не просто приглашенным, а вот так по-свойски расхаживать в его апартаментах. И я не чувствую между ними никакой вражды. Но это всё сейчас не важно, я тут же забываюсь и падаю на колени перед Ними обоими.

– Умоляю, только проститься.

– Самоубийцы сами выбирают свой конец. Не в наших силах что-то изменить.

– Но разве не сама Милен тысячу раз Вас просила разрешить родственным душам дать хотя бы один шанс? Разве не Милен билась за любовь? Неужели вы не можете пойти на уступки ради памяти о ней? Я же действительно ничего не смогу изменить, я хочу только в последний раз глянуть на нее.

Отец поворачивает голову к Богу и тот пожимает плечами.

– Сузурри, ну только попрощаться. Ничего нет сильней корней Болота Забвения. Даже если ты расскажешь ей кто она, это ничего не изменит. Она должна вспомнить, сама.

– Я понимаю.

Он кладет руку мне на плечо, и я вижу это место, куда никто не может добраться просто так. Щелкнув хвостом, я перемещаюсь туда.

Всё, что охватывает взгляд вокруг, это непроходимая трясина, кое-где затянутая мхом и тиной. Местами встречаются кочки, есть и тропинки, неизвестно кем и когда вытоптанные, но не видно, куда они уходят. Серое небо, воздух в какой-то странной дымке, будто густой туман, скрывающий от глаз пространство дальше пяти шагов вглубь. И все здесь безликое. Атмосфера леденящего спокойствия и вечного застоя царит в Болоте Забвения. Привыкнув к мрачной картинке, я чувствую, как на сознание обрушивается нестерпимый шепот тысяч самоубийц, прожевывающих свою проблему и отдающих свою боль этим водам. Гул окружает со всех сторон, висит в воздухе, прессует Суть, подавляя своей обреченностью.

Но у меня есть цель. Вспоминая ее, я отряхиваюсь от ненужного наваждения и ищу глазами своего ангела. Это не сложно, Милен совсем рядом, стоит недалеко от берега, и уже по пояс поглощена трясиной. Я топчусь на месте и не знаю, что ей сказать.

– Эй, ты, там! – кричу я ей, приложив ладони к рукам. – Харе уже, давай вылезай.