Новый Ванапаган из Чёртовой Дыры

«Ну, поиграл я немного в кошки-мышки, посмотреть хотел, что вы за народец такой будете и стоит ли с вами вообще начинать хороводиться. Но теперь-то знаю, что стоит».

«Да стоит ли?» – молвил Юрка.

«Стоит, ей-богу, стоит», – заверил Антс.

«Вроде бы так», – рассудил Юрка.

«Так что будет поросёночек?» – спросила Лизете.

«И поросёночек будет, и всё, чего ни пожелаете», – ответил Антс.

Так оно и было. Потому что когда владельцы Чёртовой Дыры отправились от Хитрого Антса домой, то была у них лошадёнка, везущая телегу-развалюху. На неё был загружен плуг, между рукоятками плуга на соломенной подстилке блеяла овца с ягнёнком, в деревянном ящике похрюкивал поросёнок, в мешках была куча провианта, а за тележкой мычала идущая на привязи корова – хоть яловая22 да тощая, но кошке и поросёнку было своё молочко. Жителям Чёртовой Дыры теперь бы ликовать, но веселья не было и в помине.

«От котика у меня радости больше было», – сказала, наконец, Лизете.

«Вроде бы так», – задумчиво молвил старик.

«Он был нашим первым имуществом, оттого эта радость», – рассуждала жена дальше. «Отныне будет у него своё молочко, глядишь, он у нас раздобреет да подрастёт».

Лизете рассуждала о котёнке так, словно от этого зависело будущее их хозяйства, а Юрка слушал её и понукал лошадь, словно разделяя её мнение.

Но недолго довелось котёнку лакать парное молочко, так как уже несколько дней спустя, когда Лизете выгнала корову на лесную опушку поесть прошлогоднюю, засохшую жёлтую калужницу, явился медведь, голодный после зимней спячки, и на глазах у женщины задрал её Белянку. Хорошо хоть, сама Лизете спаслась вместе с овечкой и ягнёнком. Придя домой, онемевшая от ужаса, она лишь размахивала руками и показывала в сторону леса.

«Хм?» – вопросил Юрка.

«Медведь», – вымолвила, наконец, Лизете. «Корову задрал».

«Не городи», – сказал Юрка.

«Ей-богу», – подтвердила старуха. «Жаль, ружья нет».

Но Юрка поднялся на ноги и, схватив свой топор с длинным топорищем, спросил:

«Где? Иди, покажи».

«Дорогой мой, муженёк», – заскулила Лизете, – «не ходи с топором. Пусть съест корову, а коли ты пойдёшь – и тебя съест, останемся мы с котиком вдвоём».

Но Юрка не внял мольбам старухи. Он закинул топор на плечо и отправился в сторону леса.

«Медведь огромный, чёрный, мохнатый и свирепый, у меня коленки всё ещё дрожат от ужаса», – приговаривала Лизете, следуя за стариком по пятам.

«Покажи, где он», – сказал Юрка.

Но медведя и коровы там, где оставила их Лизете, уже не было: медведь утащил корову в лесную чащу.

Когда Юрка догнал его там, тот встретил его рычанием. Но заросли были столь густыми, что топором здесь было трудно замахнуться. Поэтому Юрка описал вокруг медведя полукруг, чтобы найти более удобный подход.

«Уйди прочь», – сказал он старухе, – «бабам здесь делать нечего».

«Не уйду», – ответила жена, – «если тебя заломает, то пусть и нас с котиком».

Лишь только теперь Юрка заметил, что Лизете держит на руках котёнка.

«Ладно, тогда пойдём втроём – я, ты и кот», – сказал Юрка.

«Их двое: медведь и дохлая корова», – сказала Лизете, потому что котёнок мяукнул.

«Стой поодаль, не то получишь топором прежде медведя».

Лизете слегка приотстала от мужа, который приблизился к медведю, держа топор наизготовку. Медведь перестал глодать корову и вышел навстречу человеку на видное место.

«Ну, иди-иди, чтобы было удобнее тебя ударить», – приговаривал Юрка.

Человек и медведь приблизились друг к другу. Старуха в ужасе закрыла глаза коту и зажмурилась сама, чтобы не видеть, что теперь будет. Но ничего особенного не случилось – Юрка всего-навсего проломил медведю голову топором и тот кулём рухнул на землю, так что Юрка мог начинать вытаскивать топор из его черепа.

«Вошёл как в брюквину, а не вытащить», – чертыхался Юрка.

Теперь, когда страх Лизете перед медведем прошёл, она подошла к старику и сказала:

«Тебе медведя одолеть, что калач испечь».

И она достала котёнка из-за пазухи, посадила его на мёртвого медведя, приговаривая:

«Видишь, заморыш ты мой, мы втроём медведя одолели».

Юрка тем временем осматривал мёртвую корову.

«Правильно задрана», – проговорил он, – «кровь ладно спущена и всё такое. Мясо стоит хорошенько просолить, и шкура на шее только слегка попорчена».

«А с медведем чего делать?» – спросила старуха.

«Снять шкуру, как и с коровы, чего ещё».

«А мясо не сгодится?»

«Да посмотрим, ведь он всю зиму лишь лапу сосал».

Юрка вытащил из-за пояса нож и принялся за работу, а жена взялась ему помогать. Котёнок тем временем наблюдал за вознёй старика со старухой. Когда туши были освежёваны и порублены на куски, Юрка отправился домой, запряг лошадь в телегу и потрясся на ней за мясом и шкурами.

«Наше добро множится», – сказала Лизете старику, когда тот прибыл с лошадью и телегой, – «теперь у нас уже есть мясо и шкуры».

«Вроде бы так», – рассудил Юрка.

На следующий день Юрка пошёл к Антсу сообщить, что медведь задрал корову.

«Ты видел, что медведь?» – спросил Антс.

«Видел», – ответил Юрка. «И старуха видела».

«Ну, тогда хорошо. Другое дело, если бы волк зарезал, тогда другое дело. Если медведь, тогда пусть государство за корову платит, потому что косолапый – зверь казённый, господский промысловый зверь. А всякий сам обязан свою скотину фуражировать. И у медведя есть свободный выбор, с какой ему коровы, быка или лошади шкуру спустить».

Много премудрого и интересного мог порассказать Антс о добыче, охоте и охотничьих законах. Юрке не пришлось и рта раскрывать, он только слушал. Так Антс и не узнал, что Юрка зарубил медведя топором, снял с него шкуру и повесил её на стену сушиться. Дело выяснилось лишь тогда, когда от Юрки потребовали доказательств, что медведь действительно задрал его корову. Потому как вопрос был сомнительным во всех отношениях. По данным лесников, в этой округе не было ни одного медведя, а иначе устроили бы зимой охоту на берлоге. А тут сразу раз – и медведь, да ещё корову задирает! Притом как? При каких обстоятельствах? Никто не видел задранную корову – её освежевали и разделали ещё до осмотра.

«Ты действительно медведя своими глазами видел?» – допытывались у Юрки.

«Видел», – подтвердил Юрка.

«И как корову заламывает – тоже?»

«Это старуха видела»

«А ты когда же медведя увидел?»

«Когда я его убивал».

Раскрыв рты, все недоверчиво уставились на Юрку.

«Дал топором, когда он корову жевал», – пояснил Юрка.

«Чушь собачья!» – воскликнул кто-то, и все тут же рассмеялись.

«Дома и шкура на стене», – сказал Юрка.

«А потом сам же приходишь требовать возмещения убытка за корову?»

«Сезон охоты закрыт, а ты медведя бьёшь…»

«Да как бы я смог иначе у него корову отобрать», – сказал Юрка. «Старуха свидетельница, как медведь бросился на меня – чего же мне оставалось делать. Дал топором разок, не больше. Я и убивать-то его не хотел, думал лишь попугать, а он…»

«Ну ладно, ладно», – сказали Юрке. Но медвежью шкуру потребовали отдать, а когда заплатили за корову, Антс забрал деньги себе, в то время как коровью шкуру он унёс ещё раньше. Так что остались у Юрки лишь шматки медвежьего мяса, которые он засолил для пробы, да постная говядина; последняя лишь потому, что Антс сказал – ни он сам, ни его семья, мол, не ест заломанную медведем скотину – эту привилегию и удовольствие на любителя он, дескать, оставляет Ванапагану из Чёртовой Дыры. Лизете совсем опечалилась, что дела приняли такой оборот, но Юрка утешил её, пояснив:

«Благодари Бога, что я так легко отделался. Мудро я поступил, сказав, что хотел лишь попугать, а не убивать мишку. А то за убийство медведя чего-нибудь да будет, ибо…»

«А, так пугать господского медведя всё же разрешено?» – перебила его Лизете.

«Вроде бы так».

«Так что, если он не испугается, тогда можно и убить».

«Получается, что так».

«А где же нам взять новую корову? Ведь иначе ни котёнку, ни поросёнку молока у нас нет».

«Антс обещал похлопотать».

«Прекрасный человек этот Хитрый Антс, нас в беде не оставляет», – с признательностью молвила Лизете.

«Верно, не оставляет», – согласился Юрка.

Так оно и случилось: несколько дней спустя в Чёртову Дыру принесли весточку, что они могут отправляться за новой коровой, если пожелают. Юрка с Лизете и отправились. На этот раз коровка была ещё паршивее, чем первая.

«Какой вам смысл туда хорошую в дремучий лес вести – скоро непременно и эту медведь у вас опять задерёт, тьма их там. Лишь от волков корову берегите, чтобы они ей в горло не вцепились – за их пропитание ни одна земная власть не печётся, лишь Боже праведный на небесах».

«Волков я одним криком прогоню», – рассудила Лизете.

«Ну, тогда бояться нечего», – успокоился Антс. «Медведь – зверь полезный».

Получив такие познания, Юрка, Лизете и корова направились в сторону дома. Юрка держал верёвку, а Лизете подгоняла сзади и поругивала корову, которая никак не хотела следовать за стариком. Когда она пресытилась руганью, то спросила у Юрки:

«Что ты теперь по этому поводу думаешь?»

«По какому поводу?»

«О новой корове и обо всём. Неужели медведь и эту заломает, как сказал Антс?»

«Вроде бы так».

«И ты снова убьёшь медведя?»

«Пожалуй, поглядим… если по-другому его не испугать…»

«А если испугается?»

«Не городи чушь».

«Ах, ты хочешь, чтобы я только с коровой и разговаривала?» – спросила Лизете, но всё же надолго замолчала. Наконец, сказала, словно про себя:

«Скоро придётся начать тебе барщину23 у Антса отбывать».

«Велел уже завтра приходить», – промолвил Юрка.

«Мать честна́я!» – воскликнула Лизете. «Как же завтра, если ты только со следующей недели выходить должен».

«Вторая корова уже, поэтому».

«Прав он – уже вторая», – согласилась Лизете. «И с чего же мне здесь одной-одинёшеньке начинать?! Кот запросится гулять, поросёнка накормить, корову с овцой на лесное пастбище отогнать. А кто медведя убьёт, если он корову ломать станет?»

«Ну, придёшь за мной к Антсу, куда же деваться».

«И ты думаешь, что медведь будет так долго ждать?»

«Обождёт, наверное, если коровой займётся».

Таким манером и началась у них теперь жизнь: Юрка был постоянно на барщине у Антса, а старуха копошилась одна-одинёшенька дома. Для работы на себя Юрка урывал лишь ночное время и воскресные дни. Невзирая на это, Антс считал, что работы одного Юрки для погашения долгов недостаточно, и что иногда надо и старухе приходить к нему на помощь. Но это было невозможно, потому что не оставалось хранителя очага или, как выразилась Лизете: не было, на кого кота оставить. Однако этот вопрос смог разрешиться неожиданным образом. Однажды в Чёртову Дыру явилась никто иная, как невестка с усадьбы Казе, от которой Лизете получила котёнка, и пожелала возвернуть его обратно.

«Свекровка с утра до вечера обзывает меня котокрадкой», – объяснила она. «Ладно бы конокрадкой, но котокрадкой – какой стыд и позор!»

«Откуда ей знать, что ты кота у неё увела?» – спросила Лизете.

«Она не знает, только думает».

«Ну, а если кота назад отнесёшь, вот тогда и узнает, что ты».

«Я же тайком отнесу».

«Я кота не отдам», – сказала Лизете. «Хоть судом требуй. И в суде не скажу, что от тебя его получила. Что угодно делай – я всё буду отрицать. Пусть свекровь обзывается – от этого руки не отсохнут. Скажи ей, что у меня он такой серенький, на вашего прежнего похожий. Пусть приходит за ним, вот тогда и услышит, откуда я своего котика взяла».

«А ты меня не выдашь?»

«Дура я, что ли».

«Тогда счастливо оставаться!» – крикнула невестка и помчалась задворками в лес. «Из-за свекровки это», – пояснила она, – «будет караулить на дороге!»

Пару дней спустя свекровь была в Чёртовой Дыре.

«Что нового в деревне слышно?» – спросила Лизете после приветствия.

«Говорят, что наш котёнок украден и что, мол, точно такой же с серыми полосками есть в Чёртовой Дыре».

«Как у меня на коленях, что ли?»

«Именно такой, так что это наш и есть».

«Ах, значит, на свете больше других таких нет, что ли?»

«Почему нет? А этого ты откуда взяла?»

«Я не взяла. Сам пришёл».

«Этот котёнок сам пришёл сюда, в Чёртову Дыру?»

«Да ведь не один же он пришёл», – толковала Лизете. «С мамой-кошкой».

«Ложь это!» – закричала свекровь. «Где она, эта кошка?»

«Как пришла, так и ушла. Нашла сынку приют, а сама дала дёру. А может, её крысы задрали или медведь. Вон, задрал медведь у нас корову, почему бы ему и кошку не задрать – дал разок лапой, и готово дело».

«Скажи-ка лучше, когда невестка принесла сюда этого котёнка?» – спросила свекровь.

«Какая такая невестка?» – переспросила Лизете.

«Ах, и этого ты не знаешь?! Не помнишь больше, кто тебе этого котёнка предлагал? Знала бы ты, что это за тварь! У тебя же на глазах тебя одурачит, твоё добро с руками оторвёт. И что у этих мужиков на уме, что именно такие им нравятся. И кто же будет за моим сыночком присматривать, когда не будет меня больше на страже! Хочешь – верь, хочешь – не верь, но не нахожу я себе больше покоя ни днём, ни ночью. Только и хожу, заглядываю то туда, то сюда. А вещи пропадают, хоть ты тресни. Как же мне дознаться, когда да как она этого котёнка сюда притащила!»

«Матушка Казе, напрасно ты теперь обвиняешь свою невестку; может она у тебя и хороша, но всё же котика она сюда не приносила».

«А куда же тогда тот котёнок подевался, Боже ты мой?!» – воскликнула свекровь.

«Может, крыс у вас расплодилось, как у нас, вот они и задрали».

«Чёрт его знает», – взяло сомнение свекровь. «Но не замечала я их. А ты можешь поклясться бессмертием своей души, что этот котёнок сам пришёл?»

«Ради этого котёнка я могу пожертвовать бессмертием своей души», – ответила Лизете. «Пришёл вместе с кошкой, откуда, не знаю, и куда подевалась кошка, я тоже не знаю».

Но хотя хозяйка Чёртовой Дыры и пожертвовала ради котёнка бессмертием своей души, не смогла старая хозяйка усадьбы Казе ей поверить. Саднило её сердце из-за невестки, и поэтому всё, что в мире шло наперекор или против её желания, должно было происходить по вине невестки. Уже выйдя за ворота, свекровь вернулась назад, чтобы ещё раз допросить Лизете, и готова была даже отказаться от котёнка, пусть только скажет, что это невестка его принесла. Но Лизете отвечала:

«Я уже пожертвовала ради котёнка бессмертием своей души, что невестка его не приносила. Лишь то, что он был у неё на руках во дворе, это я видела. Большего не знаю, спроси хоть у самого Господа».

«Да вот у самого Господа и нужно спросить», – сказала свекровь. «Знаю одну богомольную ворожею, которая сначала причастится и помолится, а потом у карт совета спрашивает, сквозь ноги смотрит. Вот туда я сейчас и пойду, потому что этого дела я так не оставлю. Что человек посеет, то он и пожать должен».

Сказала и ушла. А Лизете обняла котёнка и не могла на него наглядеться, всё приговаривала:

«Слышал, заморыш, как я пожертвовала ради тебя бессмертием своей души? Хотя цена тебе – штопальная иголка. Так что продала я свою бессмертную душу за иголку. Вот видишь, как я тебя люблю».

III

Жизнь обитателей Чёртовой Дыры стала ещё безотраднее, так как весенних работ на полях прибавилось. Антс требовал скорейшей отработки за отданную скотину и продукты, в противном случае грозился всё отобрать. Так как отрабатывать проходилось на барщине, то силы Ванапагана оказались на исходе. Но и тут находчивый Антс предложил выход. Он сказал:

«Тебе нужно нанять себе батрака, куда деваться. Но будь бережлив, найми лишь жене помощника по хозяйству, так что сам тогда сможешь полностью заняться отработкой мне. Потом видно будет, как получится; если нужно, наймёшь и батрачку, чтобы был весь хуторской люд – хозяин, хозяйка, батрак и батрачка».

«Пастуха не хватает», – рассудил Юрка.

«Сначала стадо, потом пастух», – поучал Антс. «Для одной тощей коровёнки, ягнёнка и котёнка пастуха заводить – так голодным останешься».

«Вроде бы так».

Итак, нанял Юрка себе батрака, который отправился ковыряться на его пашенке, а сам продолжил горбатиться на Антса, словно к нему в батраки нанялся. Надумал было Юрка переложить на своего батрака конные барщинные дни24 и работу скотником и пастухом, чтобы отработать полученное от Антса имущество, но последний с этим не согласился, объяснив:

«Корову и лошадь взял ты, сам своим трудом и отработаешь, как положено».

Делать нечего, сам Юрка у Антса остался, батрак же с его старухой в Чёртовой Дыре, словно это была его, а не Юркина, жена. И так дни сменялись неделями, а Юрка даже не знал, что именно происходило в Чёртовой Дыре. Хотя кое-что до него оттуда и доходило, но всё больше со слов очевидца Антса, поскольку он забредал по делам и в тот край. Наконец, охватила Юрку такая тревога, что глубокой ночью сбежал он в Чёртову Дыру. Но когда он захотел войти в дверь, та оказалась запертой. Юрка постучал и, когда никто не пришёл открывать, выломал дверь. В тот миг, когда он ступил в избу, батрак вымахнул в окно. Юрка сунулся за ним следом, но окошко оказалось для него чересчур мало. В гневе он хотел разломать оконный проём, но вовремя сообразил, что не стоит разваливать дом из-за голозадого батрака. Через разбитую дверь он пустился за беглецом, но тот уже во все лопатки удирал в лес, поэтому Юрка вернулся назад в комнату, где шагнул к постели старухи. Она спала. Спала сном праведницы.

«Жёнка!» – крикнул Юрка так, что содрогнулись стены избушки.

«Муженёк, миленький!» – воскликнула Лизете, просыпаясь, таким нежным голоском, какого Юрка никогда ещё прежде не слышал. «Как раз ты мне сейчас снился, будто приехал ты верхом на огромном вороном жеребце, у того из ноздрей с храпом дым и пламя».

«Что этот батрацкий бездельник здесь в комнате делал?» – перебил Юрка старуху.

«Миленький, о каком таком батраке ты говоришь? Я же тебя во сне видела».

«Почему не открыла, когда я стучался?»

«Я ничего не слышала».

«Но я выломал дверь, а батрак вымахнул в окно».

«Ах он, озорник этакий», – выругалась Лизете. «Я же с вечера оставила окошко открытым, чтобы приятнее спалось. Ну, возьмусь я завтра за него».

«Скажи ему, что если я его ещё раз в избе застукаю, то убью».

«Верно, муженёк, это бы ему и впрямь не помешало, большего он не стоит. По правде говоря, и этого он не стоит, – ведь шкуру с него, как с медведя, не снимешь».

«И с медведя не стоит шкуру снимать, поскольку её другие себе заберут», – рассудил Юрка.

«Если ещё одного медведя убьёшь, то повесим шкуру на чердак сохнуть. Оттуда никто не догадается её у нас отнять», – утешала его Лизете и добавила: «А то мог бы теперь со мной ненадолго прилечь, но кто тогда дверь починит. Батрак на это как мужик не годится. А без двери совсем никак не обойтись, хоть и летняя пора».

«Пожалуй, не обойтись», – согласился Юрка и в ночном полумраке приступил к починке двери. Когда он справился с работой, то заторопился к Антсу, поскольку там вставали рано. Итогом всего похода Юрки домой стали поломка да починка двери, и ничего другого.

«Эх, не вышло у меня батрака пристукнуть», – с сожалением размышлял он на обратном пути. Но вскоре он забыл про своё сожаление, поскольку предстоял напряжённый труд, который не оставлял времени на размышления.

Ночи стали уже длиннее, когда он однажды вновь предпринял поход в Чёртову Дыру. Он потихоньку вошёл в избу, поскольку дверь теперь была открыта. Осторожно приблизился к постели старухи, но когда, наконец, вытянул руку, чтобы нащупать ложе, то обнаружил, что оно пустое. Куда же делась старуха? Уж не дала ли дёру с батраком?

Юрка вышел наружу и полез на чердак искать постель батрака, но нигде ничего не нашёл. Зашёл в хлев: лошадь, корова и овца были на месте. Во дворе навстречу ему вышел котёнок и в ужасе дал стрекача за угол избы. Юрка призадумался. Наконец, он потерял терпение и крикнул, позвал несколько раз, всё громче и громче. Теперь оттуда, куда убежал котёнок, вышла старуха.

«Ты где таскаешься по ночам?» – спросил Юрка.

«Ну и чудной же ты, муженёк. Прокрадёшься домой иногда, словно тать в ночи, и сразу допрашивать, где я хожу. Сам знаешь, куда ночью ходят, когда прижмёт».

«Где батрак?»

«На чердаке он, где ещё. Чего ты от него-то хочешь?»

«Я спрашиваю, где он? Нет его на чердаке».

«Тогда он, должно быть, шляться ушёл».

«Вот я и думаю – ты шляешься, отчего же и батраку нельзя, а дом стоит брошенный».

«Как же брошенный, когда я здесь», – возразила Лизете.

Но тут Юрке пришло на ум, что за жилой ригой, в нескольких десятках шагов от дома, стоит сенной сарай, и что жена, должно быть, вернулась оттуда. Юрка потопал туда.

«Куда ты пошёл?» – спросила Лизете.

«Пойду, гляну, сколько в сеннике на ниве сена».

«Да потом глянешь, заскочи в избушку на чуток».

«Нет, я хочу увидеть прямо сейчас», – сказал Юрка и продолжил путь. Теперь попавшей в переделку жене пришлось пойти за мужем следом и громким голосом выговаривать:

«Да что тебе такое на ум взбрело, что посреди ночи лезешь на сено смотреть. В сеннике его ещё немного, копны ещё не свезены».

Но Юрка бросился бежать, а Лизете следом, крича:

«Муж, а муж, ты с ума спятил!»

Юрка действительно обезумел. Пыхтя, он добрался до сеновала как раз в то мгновение, когда батрак собирался оттуда сбежать. Но Юрка схватил его одной рукой за шиворот и отбросил, словно сена пук, назад в дверной проём сенного сарая. Сам же начал поспешно закладывать вход лежащими тут же дровами.

«Муж, окаянный, ты это чего задумал?» – закричала Лизете.

«Скоро увидишь», – ответил Юрка.

«Тогда и меня туда впусти», – запросилась в сарай Лизете.

«Тебя я потом прикончу», – пропыхтел Юрка и оттолкнул старуху в сторону.

Замуровав вход в сенник, Юрка достал из кармана спички. Снова взмолилась старуха, но Юрка, не обращая на неё никакого внимания, запалил сарай. Благодаря сильному ветру, сенник превратился вскоре в одно трескучее алое море огня. Пламя охватило и растущий рядом можжевельник, пожирая его с громким треском. Юрка заржал было своим, словно громыхавшим из бочки, смехом, но затем молча уставился на огненный шквал. Лизете сидела неподалёку на краю нивы и рыдала. Когда всё было кончено, а от сарая остались лишь тлеющие угли и куча дымящихся головешек, Юрка подошёл к старухе и сказал:

«А теперь, матушка, пойдём домой».

Но Лизете со своими заплаканными глазами вскочила с края поля, бросилась Юрке на шею и сказала:

«Теперь ты и сам видишь, что я тебе всё ещё дорога».

«Вроде бы так», – рассудил Юрка и после некоторого раздумья добавил: «Когда прикончу тебя, станешь ещё дороже. А вот сарай и сено жаль».

«Не жалей ничего. Кто знает, на кой всё это добро было нужно», – утешала старуха.

Когда утром Юрка явился к Хитрому Антсу, то рассказал там, что ночью кто-то спалил его сенник у нивы, много сена сгорело. Хорошо ещё, что ветер отнёс пламя в сторону, а так бы и вся усадьба сгорела. Они со старухой обсудили, что кто бы это мог сделать, и в конце концов «рискнули» предположить – уж ни парнишка ли батрак со своей самокруткой, поскольку вечером тот собирался идти поспать на свежем сене, а ночью нигде его было не сыскать. Там видно будет, явится он к утру или нет.

Но тот не появился, так как ближе к полудню Лизете принесла Юрке весточку, что парень пропал. Теперь известили полицию, но там посчитали, что следует немного обождать, когда огонь полностью потухнет, а то нельзя же на кострище искать. Хорошо бы прошёл ливень, который потушил бы пламя.

Однако вечером они уже были в Чёртовой Дыре и начали ковырять пепелище. Снизу извлекли ещё несгоревшее сено, а под ним нашли батрака – конечно, мёртвого. Как и почему батрак оказался под сеном, объяснить было сложно. Ведь он мог выскочить из сарая. И если бы огонь застал его врасплох во сне, так что у него больше не было бы возможности спастись, то и под сеном он не оказался бы. Но в одном сомнения не было: огонь был делом рук самого парня, посторонних здесь не было. Когда проснулись хозяева? А хозяин ещё и глаз не смыкал, поскольку шёл от Хитрого Антса, шёл на жёнушку свою взглянуть и уже издали увидел, что полыхает пожар. Побежал, потому как подумал, что усадьба горит, но когда добрался, то увидел, что лишь сенной сарай. Забарабанил в дверь, но жена спала и ровным счётом ничего не знала.

«У меня ноги сразу подкосились, как услышала, что пожар», – посетовала Лизете.

Провели следствие и дознание, опросили да обсудили – тем всё и закончилось. Только что Юрке пришлось искать себе нового батрака либо подёнщика25. Говоря об этом с Антсом, он сказал:

«Парня мне больше не хотелось бы, спалит потом дом своей цигаркой».