Комфорт проживания и самосотворение

***

Из той кучи вонючего тряпья она что-то выхватила. Это был какой-то существенный предмет, похоже, Агасфер и слышал его падение на пол вместе с этими тряпками. Она как появилась в ореоле рыжего облака, так в нем и исчезла за шторкой в ванной. Агасфер упаковал бывшие теперь уже ее одежды и вынес для отправки в утилизацию. Похоже, что сближение и понимание быстро не наступит. Напрашивался вариант с котом, и он его исполнил.

Прошло полтора часа, Агасфер, свернувшись в клубок на кресле, наблюдал, как вдруг приоткрылась дверь ванной, потом из щели появился рукав белого, приготовленного для нее халата, следом обрисовалось раскрасневшееся от горячей воды лицо подростка. Волосы были забраны в большой узел и спрятаны в полотенце, что выглядело некой бомбой. Она крадучись вышла, с осторожностью осматриваясь. Он сам объявился, когда гостья уже сидела на кровати. Он подошел, ласково мурлыча, и потерся спинкой о ее голые лодыжки. Реакция ее была острожной, но не враждебной. Она вся была в ожидании человека, который ее встретил, но ожидание закончилось тем, что она преклонила голову к подушке и в считанные мгновения уснула. Кот запрыгнул на кровать и прилег у ее колен, вдруг ощутив что-то железное под ее халатиком.

Она проспала в позе эмбриона пятнадцать часов. Агасфер, вернувшись в свой естественный вид, все это время наблюдал за ней и пытался составить картинку той, кого он так долго и с такой тревогой ждал. Картинка первая, понятная и объяснимая: девочке было не больше пятнадцати лет. Конструкторы за стеной просто подражали известному факту возраста Девы, родившей от Бога. Только род теперь не Давидов, а Данов. Считая по ее реальному возрасту, девочку утащили из современного мира, который она, конечно, помнить не могла. Картинка вторая, малообъяснимая. Зачем демоны забросили в самые темные и дикие времена человечества? Чтобы сделать из нее блудницу, подобно шлюхе Вавилонской? Они опять пытались соединить несоединимое, слепить из непорочности блуд? Потом это несоединимое должно было понести в себе опять же несоединимое? Наверное, такова была общая логика демонов, прислуживающих им мертвых генетиков и им подобных. Сейчас ему первому станет понятно, получилось ли у них что-то на этом этапе. Из ее поведения в общении с ним это должно проявиться. Если эта мерзкая закалка случилась, то ее не скроешь. Картина третья, ошибочная. Он сам, когда лепил Мескалѝн, сотворил из чудовища чудовище, и не более, наделяя ее женскими чертами, он размышлял и о той, что придет, скульптурно приписывая чудовищу те черты, которые, казалось, будут присутствовать и у пришедшей. Но та, что сейчас спала, свернувшись по-кошачьи, не несла и следа того, что ему представлялось совершенным в женском обличии. Но она была совершенна, просто его понимание женского совершенства было сильно отравлено реалиями бытия. Только сейчас он до конца понял, что все, кто его окружали – не женщины. Та, что без чрева, не может быть совершенной в любом художественном исполнении. Картина четвертая, утвердительная. Сатана ненавидел людей не из-за того, что они несовершенны, а потому что они могут размножаться и искать совершенство в новых поколениях. Они плодились и размножались согласно Божьему слову, и из рода в род повторяли изначально данные им облик и подобие. Сатана ничем из этих могуществ не владел, и сейчас, пытаясь прийти на землю в облике Антихриста, он был вынужден поклониться этому Божьему дару деторождения.

***

Прошло пятнадцать часов, за окнами утро. Она резко подскочила, от этого ее еще влажные и не расчесанные волосы колыхнулись как огонь костра от порывов ветра. Кот сидел в кресле и делал вид, что не смотрит в ее сторону. Гостья спустила ноги на пол и, придерживая что-то под халатом, прокралась в туалет. Недолго там побыв, она тщательно осмотрела квартиру и, убедившись, что кроме кота тут никого нет, сняла халат. Если такое не видеть, то и не представишь. Каждый день ее пребывания в диком мире оставлял свой след на этом хрупком подростковом теле. Все в ней было натурально: острые плечи, тоненькие ножки с давно сбитыми коленками и стертыми ступнями, местами сочившиеся сукровицей; руки, явно после средневековых колодок, были распухшими и цвета желто-фиолетового, на шее полосы от удушения; кожа была бледная, и на ней четкими бугорками выступали расчесанные укусы паразитов. Вместе с халатиком она положила на кровать и тот предмет, который пыталась так тщательно скрывать. Это был обоюдоострый кинжал, большой, ничем не украшенный, и по виду очень старый, но для нее явно имевший большую ценность. Прежде чем отойти от кровати, она прикрыла кинжал полой халата, потом подошла к коту Агасу, погладила его по голове. Судя по всему, у девочки была температура. Потом она в туалетной комнате выбирала себе гребень из тех, что он притащил к себе согласно своему огромному списку вещей. Теперь Агасфер увидел общую картинку: девочка настрадалась, ее, похоже, и пытали, и подвешивали, ведь царям и князьям все позволено. Так было всегда, так оставалось и сейчас. Расчесывалась она долго, и все закончилось толстой косой почти до колен. И коса, и то, что между ног, отражались в оконном свете чистой медью и старым монетным золотом из сокровищницы Цезаря Спада. Когда она гладила кота по голове, он не ощутил от нее запахов мыла или шампуня. Похоже, она не понимала их предназначения или побоялась использовать.

Кот ждал, когда она вновь накинет халат и, как только это произошло, задрал хвост и прошествовал в прихожую. Там обернулся человеком и, постучав в дверь, испросил разрешения войти. Ответа не получил. Увидел, как она, схватив свой кинжал, убежала в туалет и там пыталась закрыться на щеколду. Агасфер подошел к туалету и по-будничному сообщил, что ему надо помыть руки с улицы, и что сейчас они будут завтракать. Был услышан, она чуть поскреблась с щеколдой, открыла дверь и отскочила к дальней стенке. Он встал к ней спиной, тщательно намыливая руки над мойкой, а сзади стоял настоящий живой человек с кинжалом в руке. Ситуация напоминала сцену последних минут жизни революционера Марата. Он вытер руки полотенцем и пошел на кухню, не сказав больше ни слова. Меню к первой встрече у него уже давно было готово. Правда, он думал, что это будет ужин, ну обед, но никак не завтрак. Он поставил на стол два прибора, открыл холодильник и стал выставлять яства. Это были два куриных яйца всмятку, четыре пластика твердого сыра и баночка с подкопченной в пряном масле маленькой рыбешкой, а к чаю печенье из зерен пшеницы и сахара. Он чувствовал, что за ним наблюдают, и он, конечно, выглядел не старым иерусалимским сапожником, а крепким парнем чуть за тридцать, без пейсов и кепи, потому надеялся, что он не сильно пугает свою гостью, для которой будет и сохранителем, и доктором, и рассказчиком. На сей момент было ясно одно: сейчас с ним рядом совсем не то, что он в своих мыслях выстроил.

***

У него на все про все сорок дней. Здесь ничего не изменишь, не исправишь. По прошествии этого времени ей подсадят оплодотворенную яйцеклетку, и та должна будет начать развиваться в намеченном направлении. За эти сорок дней за красной стеной закончатся все приготовления к последнему акту родов знамения в облике младенца человеческого. Непонятно было, откуда та яйцеклетка, которую собираются оплодотворить в чашке Петри, в том самом яйце, сотканном из праха людоедов и другой, когда-то бывшей среди людей, мерзости. По закону жанра, она лишь мать суррогатная, а кто же тогда истинная невеста Сатаны?

Эта фигура явно была не из живого мира, это обитательница ада, в земной жизни снискавшая себе дьявольскую славу. Сейчас она у гнезда или за красной стеной. Таких женщин за историю своей жизни Агасфер знавал не один десяток. Но сейчас ему в голову настойчиво приходило только одно имя – владелицы шестисот крестьян в поместьях, расположенных в трех губерниях. Агасферу было известно, что эту даму в 1757 году, после того, как она забила насмерть беременную крепостную, посещал сам Ваал – демон, древнее божество ассирийско-вавилонской культуры. В аду он отвечал за пытки и страдания. После его визита та женщина стала не только убивать крепостных, но и употреблять в пищу их мясо. Через одиннадцать лет, проведенных в вырытой в земле яме, куда не проникал солнечный свет, ее перевели в каменную клетку, где ее еще раз посещал Ваал. Это было невероятным событием – чтобы демон такого ранга дважды приходил к одному и тому же лицу, ведь после первого визита если кто-то и выживал, то ума больше не имел. Второй раз он к ней явился в образе караульного солдата, от которого она зачала ребенка, но после рождения он просто растворился в воздухе из рук надзирательницы. Заключенная просидела в общей сложности тридцать три года, а в ноябре 1801 года умерла в припадках безумия.

Получилось так, что Агасфер видел эту женщину первый раз, отодвинув грязные зеленые шторы в той самой каменной клетке, а второй раз – на портретах, исполненных крепостными художниками в ее городском доме на углу улиц Большая Лубянка и Кузнецкий мост. Агасфер был убежден, что эта фигура наиболее подходит на роль невесты Сатаны. По менее важному делу Ваал не пришел бы дважды. Если это так, то она должна быть где-то рядом, но за красной стеной – вряд ли, как и среди младших демонесс. Скорее всего, она где-то у гнезда проживает, на той же свиной пайке и водочке «Прелюдия» обслуживает общую схему. Все это, так или иначе, остается догадками. Но Агасфер был уже настроен додумать эту версию до конца, было еще куда двигаться. Как-то Сла̀в в компании друзей, обласканный его трансформером, в сильном подпитии описывал одну женскую особу, и коту Агасу хочешь не хочешь пришлось вслушиваться. Тогда-то ему пришло в голову, что где-то он уже слышал про такое лицо и ужимки. Когда-то он пробовался на роль сыщика у Эдгара Аллана По в его «Рассказах тайны и воображения». По мнению автора, очень даже не без успеха.

Агасфер встретил гостью, в ожидании которой вечерами сидел и перекладывал эти вилки, ложки, салфетки, представляя, как они будут общаться, изолированные от мертвого мира. И вот этот день наступил. С его приходом и первыми впечатлениями, Агасферу захотелось узнать во всех подробностях о том, в чем его принуждают участвовать. Это было обыкновенным человеческим желанием.

***

А сейчас завтрак. Гостья действительно стояла в проеме двери, спрятав косу под халат, застегнувшись по самую шею, однако рубцы удушения были видны еще ярче, чем вчера, возможно из-за белизны халата. Он приблизился к ней, она отступила на два шага. Агасфер, опять же, жестом позвал в ее комнату, открыл зеркальную дверцу шкафа и показал разнообразную приготовленную для нее одежду. Показал и опять ушел на кухню. Она сразу же вернулась в том же обличии. Было видно, что кинжал она пытается скрытно придерживать под халатом. За весь этот отрезок времени не было сказано ни слова. Она села за стол и положила на него свои маленькие ладошки. Почти все ногти на пальцах были частично стерты, частично подорваны. Создавалось ощущение, что она ими непрерывно оборонялась. Пальцы были сильно воспалены и при любом прикосновении приносили острую боль. Вот с них и придется начать, подумал Агасфер, ставя перед ней тарелку с простеньким, но человеческим завтраком. Потом сам сел и бодро, но не громко сказал:

– Ну что, будем знакомиться? Меня зовут Агасфер, и я – твой доктор.

Она чуть вздрогнула от его голоса, и необычно красивым тембром выдала целое предложение:

– Меня везде по-разному называли, и какое из этих имен настоящее, я не знаю.

Она, наконец, подняла на него глаза, они были василькового цвета, очень живые, но, как и все тело, воспаленные.

– Настоящее твое имя – Николь, оно означает «свет». А теперь мы завтракаем, – сказал Агасфер и принялся чистить яйцо. Гостья последовала его примеру, но яйцо ей не давалось почти: любое прикосновение к кончикам пальцев приносило острую боль. Агасфер очистил свое и подал ей, забрав ее яйцо. Она ела, откусывая маленькими кусочками. Мужчина потряс на ее яйцо из солонки и подумал, что работы будет много. Она ела, но очень вяло, сыр ей явно понравился. Девочка попросила чай и пару раз откусила от печенья, без сомнения у нее была температура. Агасфер принес градусник, и она без колебаний пристроила его под халат. У него это вызвало вздох облегчения: значит, ей отшибли не всю память. Через пять минут он попросил градусник, ртуть показывала тридцать девять градусов. Сколько времени она держалась, никто не знал. Девочка и сама понимала, что надо принимать какие-то меры, потому без возражения пошла в свою комнату и легла в постель, прикрывшись одеялом. Ее вопрос догнал Агасфера уже у двери в свою комнату, куда он направился делать приготовления к процедурам.

– А я теперь всегда буду Николь, или меня так только сейчас будут звать?

Он не ответил. При виде шприца она по-детски сжалась, но, перевернувшись на живот, чуть заголилась. Уколов было три и, как ему известно, все болезненные, но она даже не выдохнула горько. Какой же вообще к ней применим порог боли? Потом он ее попросил сесть, подложив под спину подушку, и принес ванночку с заживляющими настойками. Так она и сидела, маленькая птичка, опустив в ту жидкость лапки. Потом он из десяти пальцев на руках шесть перебинтовал, наложив мази. Она засыпала, начали действовать уколы и целая жменя таблеток. Сон должен был продлиться не менее пяти часов. Агасфер за это время собирался успеть приготовить обед, надеясь, что с пробуждением у нее будет аппетит получше. Все препараты были из последних достижений в фармакологии. Было ясно, что она истощена, и главные лекарства для нее – питание и сон. Начнет оживать – он будет с ней разговаривать, доискиваться души человеческой, но она явно будет спрашивать, зачем она здесь и какое у нее предназначение.

Когда он вышел из квартиры, волков у дома не было, явно им какой-то заградительный знак был выставлен. Он сел в такси и поехал по адресу любимых апартаментов своего бывшего подопечного. Там дверь была не заперта, вонь и крики перемешались и плотным слоем накрыли его. Из комнаты встречать его вышла Петровна̀, она же Салтыкова Дарья Николаевна, бывшая столбовая дворянка, которая сейчас отстирывала говно с простыней. А могилка-то ее на кладбище Донского монастыря.

***

Куриный супчик из концентратов получился ароматный и наваристый. Четыре котлетки на пару, присыпанные сушеной зеленью, тоже наполняли воздух ароматами. Литр киселя из розовых кубиков, сладкий и горячий, был последним мазком на том мольберте. Николь встала тихо и пришла на кухню уже переодетая в голубые джинсы и белую блузку, волосы рыжей бомбой лежали на затылке и плечах, и, вкупе с забинтованными пальцами, она выглядела как-то мультяшно и празднично. Кинжала на этот раз не было. Под одеялом спрятала. Ей, похоже, стало лучше: по крайней мере, температуру сбили одним ударом, который надо было, конечно, повторять еще и еще. Ложка в ее забинтованных пальцах выглядела потешно, но суп она поела, потом пол котлетки, но кисель выпила весь. Агасфер, глядя на все это, испытывал давно забытое, щекочущее ноздри, чувство радости, одновременно юношеское и отцовское. Он не спешил предаваться разговорам, да и она тоже больше не повторяла оставленного без ответа вопроса.

Теперь – парить ноги, пальчики на них, к счастью не сломаны, но кровоточили. В двух местах на левой ступне были гнойные образования вокруг огромных заноз. Их надо удалять. Было ясно, что девочка понимала свои проблемы и не пыталась противиться. Когда он сел на колени, взял в руку ее левую ступню и приготовил скальпель, она не отпрянула и никак не возразила. Занозы были извлечены, они выглядели как шипы какого-то диковинного растения из неизвестных земель. Обработав раны и втерев заживляющие мази, он забинтовал ступни, и на левую подвывихнутую лодыжку наложил тугую повязку. Она терпела, даже не ерзала и не вздыхала. Потом, отвернувшись от него, сняла с себя одежду, оставшись в одних маленьких беленьких трусиках, тоже из его, Агасфера, приобретений, и легла на живот, приготовившись к уколам. Зрелище было ужасное: спина и бедра были исполосованы то ли плетями, то ли когтями, что усугубилось той самой грязной хламидой и укусами паразитов. Самые воспаленные места он тщательно обработал, потом промазал всю спину мазями. Ребра девочки можно было пересчитать с закрытыми глазами. Потом он сделал ей уколы и скормил горсть таблеток, принес халатик и вышел, а когда вернулся с кружкой горячего киселя, Николь сидела, подперев спину подушками. Она опять выхлебала горячий кисель и начала склоняться ко сну под действием таблеток, которые были с легким снотворным. Спереди он ее еще не видел, но сзади здоровьем она не блистала. Криминалисты такую картинку всегда квалифицируют как следы садистского принуждения.

Конечно, вживлять ей эмбрион будут не профессора – обитатели Ада, хоть и могли бы, конечно, но это противоречило бы общей доктрине. Нужны были живые люди, и не один, а, как минимум, три. Агасфер знал, что их притянут сюда на несколько часов из живого мира, но для них все с ними происходящее будет только сном, который быстро забудется, как забывается каждодневная, обычная для них работа. Та, что они на коммерческой основе сотворяют каждый день, и делают это не только из-за женской бесплодности, но и по причине гомосексуальности заказчиков. Коммерциализация деторождения бодро шагала по миру, и потому вытащить тех спецов-бизнесменов было несложно. Трудно было обустроить им привычное рабочее место и все употребляемые для этого инструменты и препараты. Мертвецы-снабженцы сейчас только этим и занимались. Те живые, кто будут оперировать, по щелчку выключателя окажутся в своих постельках, а оборудование и прочее останется тут навсегда и, верно, с какой-нибудь надобностью будет служить там, где лепят из ежедневных урожаев спермы чудовищ, которые восславят Антихриста и призовут царствовать на земле.

***

Без посредника – никак, а тот мешал, в первую очередь, тем, что знал истинную сумму по договору с заказчиками, с того и требовал свою долю. Анестезиолог и сестра были в неведении об истинной стоимости заказов, поэтому с ними можно было рассчитаться по своему разумению. Сам он уже давно и не без приличной рекламы и хайпа стал известным специалистом в области суррогатного детопроизводства. Самые жирные заказы приходили с той стороны, с которой у него давно сложились понятные во всем отношения. Это были гомосексуальные пары, которые вылезли напоказ со своими построениями современной семьи. Таких становилось все больше с каждым годом. Мало того, что они хорошо платили, у них всегда были свои суррогатные матери со всеми рекомендациями и анализами. Все юридические вопросы и оформление всех прав на родившегося они закрывали всегда без проблем. Были, конечно, и бесплодные обычные семейные пары, но тех надо было отсортировывать, ибо у них часто ничего не было, кроме желания обзавестись ребенком, в том числе и денег не бывало по озвученному тарифу. Всеми этими вопросами и занимался посредник. Вот ему, доктору, уже и не хотелось быть врачом, а стать таким посредником – профессионалом от медицины. Ни работы, ни ответственности, только деньги собирай и дели. Пока приходилось работать руками, но все же будущее свое в таком перспективном бизнесе он видел в роли посредника-переговорщика и первых рук в получении денег.

Анестезиологу же было наплевать на перспективы, он пил. Однако в работе преуспевал, умея принимать решения и не боясь риска в сложных ситуациях. Пить начал после того, как свою жену – преподавательницу кафедры общей гигиены, увидел без трусов, стоящую раком. У ее жопы пыхтел качок-второкурсник все того же родного медицинского вуза. Жену он не бросил, а сама она никуда не ушла, семейная жизнь двух медиков продолжалась. Правда, он как-то пристрастился к виски, а домой стал приходить, когда хотел, мог и вообще не приходить. При всем этом он работу делал и старался по утрам унять дрожь в руках всеми известными врачам способами. Он реально понимал, что его, при таких делах, держат, может даже и не из-за профессиональных навыков, а из-за того, что у него не бывает претензий по оплате своего труда. Сколько дадут – на пропой все равно хватит.

Третьим фигурантом в этой компании была медсестра – пятикурсница того же медвуза. Если она была не очень и красивая, то весьма влюбчивая и романтическая натура. Ей все время хотелось внимания, от кого бы оно ни исходило. Это был и пьяный сокурсник на природе, которого из палатки выгнала его девушка по причине «нажратости». Он залез к нашей героине в спальник, а чуть придя в себя, убежал в панике быть изобличенным. Она же, после, у костра читала Ахматову и возводила к небу глаза. Дежурный электрик из ЖЭО тоже подходил на роль героя романтических грез. Он всегда приходил снимать показания счетчиков в одно и то же время, и всегда ее заставал с оголенными ляжками и на каблуках. Однажды он остался выпить стакан холодной минеральной воды, но уже вечером заявилась его толстая жена и известила, что у электрика двое ребятишек, и он сам во всем признался и покаялся. Еще был таксист – извращенец и плут. А после бытовой пьянки без повода и праздника появилась и родственница соседки. В той медицине она себя не видела, все ее взгляды были обращены, в соответствии с ее романтической натурой, в пластическую хирургию и косметологию. Красота, хоть и ненастоящая, всегда была большой силой.

Вот такие страсти среди живых. Именно этой компании и готовили командировку мертвые. Во сне придется послужить бесплатно, но с большим усердием.

***

Гостье снился сон. Сны снились ей редко, так как спать приходилось урывками, с постоянными ощущениями боли во всем теле и непреходящим чувством опасности. Лишь когда она чувствовала гладкие перья ворона, могла расслабиться. Сны всегда были страшные, да и сейчас тоже. Видела она себя, вроде как, со стороны, абсолютно голой, растрепанной, посреди широкой долины, покрытой ковром из цветущего клевера. Она бежит по этому ковру, и из глубины белой пены облаков на нее камнем падает огромная птица и пытается вонзить когти ей в плечи. С первой попытки у птицы ничего не вышло, а второй попыткой было прикосновение Агасфера, который ее и разбудил. Он был заботлив, не допытывался и явно от души старался облегчить ее телесные страдания. Она осознавала, что скоро настанет час с ним объясниться, чтобы понять, к чему готовиться. Ей очень хотелось жить. Неизвестно только было ей, где и как начинается жизнь, где она сейчас и какое будет продолжение. Сейчас у нее был один железный друг; когда хозяина квартиры не было, она его хорошо протерла и припрятала в надежное, как ей казалось, место. Сегодня ей, вроде как, и полегче, надо было начинать диалог, а может еще повременить? Сейчас кушать хотелось. Агасфер думал так же – что можно повременить еще денек, очень уж не хотелось опускать ее в то дерьмо, что было прописано по сатанинскому сценарию.

На ужин сегодня консервированное мясо индюка со спаржей и рисом, компот из сухофруктов и шоколадное печенье. Она ела помаленьку, но явно с аппетитом. В васильковых ее глазах появился едва различимый блеск и даже что-то вроде улыбки. Чуть мелькнули белые зубы между потрескавшимися, припеченными солнцем губами.

После ужина без паузы приступили к лечебным процедурам. Она, как и вчера, отвернувшись, сняла с себя халат и легла в постель на живот, трусики уже были не белые, а голубые. Это прямо обрадовало, значит, нормальные женские потребности не были утрачены или возвращались. Она стоически перенесла уколы, и после просьбы Агасфера не очень решительно и явно без охоты перевернулась на спину. Он не стал считать, сколько укусов было на ней от низа живота и до ключиц, включая предплечья. Их было много, и цвета фиолетово-желтого, вторя странгуляционной борозде на шее. Какое-то животное пыталось откусить сосок, он был распухший и водянистый. Покусаны были и бедра до колен. Агасфер втирал мази, ранее ему и в голову не могло прийти, что он увидит такое. Он сострадал и радовался этому, ибо только человек способен сострадать, это было давно забытое чувство для него. Потом он разбинтовал ее пальцы, они прямо-таки оживали, наложил по-новому мази и вновь забинтовал. Оставалось попарить в травке ноги, перетянуть повязку на голени, а потом – таблетки, в том числе и сонные. Он оживал как пальчики на ее руках. Ему вдруг захотелось жить вот так, по-человечески. Преследовавшее его тысячи лет желание умереть блекло и растворялось в том, что он сейчас делал. Это было великим счастьем – заботиться о других, не ища для себя ни выгоды, ни похвалы. Чтобы это понять, не надо жить тысячу лет так, как прожил он. Агасфер чувствовал, что скоро в нем что-то изменится, и вот, с этой девочкой пришли изменения.

Жизнь умеет пробиваться не только через дорожный асфальт, но и сквозь саван смерти. Она в той жизни, которую помнила, людей и не видела. Самым человечным был для нее тот большой черный ворон, а сотни остальных были лишь подобиями, которые величали себя людьми. И те, кто ее голую привязывал к бревну и пытался на спор выкусить плоть, и те, кто подвешивали на веревках и забивали в деревянные колодки, и жрицы в храмах, фанатично пытавшиеся засовывать в нее деревяшки. Много подобного она видела, поэтому, обоснованно, и думала, что других людей не бывает. Зато у нее был железный друг, и она знала его секретную силу. Если она вдруг поймет, как убить всех людей, то она обязательно это сделает. Но вот сейчас она бы одного уже оставила, того, кто лечит ее и кормит. Ей было неведомо, что и такие есть люди. Похоже, она много чего не знала, и теперь надеялась, что Агасфер откроет ей глаза на то, что такое люди, что есть она сама, и что есть то зло, в которое ей предназначено вонзить кинжал. С этими мыслями она уснула, раскидав по кровати свои прекрасные волосы – символ любви и памяти о маме и папе.