В сердце Австралии. Роман

– У Вас девочка, миссис Бэйтс! Потом протёрла малышку маслом и, запеленав её хорошенько уложила в корзину рядом с постелью матери.

Миссис Бэйтс выглядела бледной и истощённой, но взгляд её прояснился:

– Можно посмотреть на неё?

– Минутку! – ответила Стэн и подняла кричащего младенца перед лицом матери, – А теперь Вам надо отдохнуть.

Стэн опасалась, что у миссис Бэйтс начнётся новый припадок до того, как отойдёт плацента. Она заботливо ожидала (матку?), изучая живот пациентки, впавший после родов, скользя как можно легче, чем вокруг головки ребёнка.

«Безусловно, – думала Стэн – Природа ошиблась, сотворив младенцев такими большеголовыми».

Девушку сильно тяготил пройденный курс акушерства, и потому она твёрдо решила, что сама никогда не захочет рожать. Может именно потому и не стремилась замуж.

Она дала миссис Бэйтс двойную дозу калия брома с надеждой на лучшее.

Припадок не повторился, но пациентка была истощена. Ей бы не помешало пару недель отдохнуть.

– Конечно, она не может возвращаться в лагерь, – решительно заявила Стэн – Надо, чтоб у неё сохранилось молоко для начального вскармливания, а ещё, чтобы она поправилась. Хотя давление после родов уже нормализовалось.

Полночи просидела Стэн с малышкой, давая ей тёплую воду,

Нэнси думала, что та была сверх озабоченной, и могла перенести детский крик. Но Стэн заявила, как важен отдых для миссис Бэйтс, а этого бы не случилось, пока та слышала бы плач собственного ребёнка.

Через пару дней малышка набрала лишь шесть фунтов в весе и начала бодро посасывать молоко. Стэн принялась за стряпню, а Нэнси за медицину.

Всю ночь она дежурила около малышки, которая родилась недоношенной, а потому редко спала больше трёх часов. Однажды вечером, спокойно обходя палату, пока малышка собиралась уснуть, Нэнси почувствовала прилив бодрости и вышла на веранду полюбоваться небом, казавшимся усыпанным бриллиантами.

Взглянув на железнодорожный путь на востоке, девушка переключилась на звезду, переливающуюся то голубым, то алым пламенем, взошедшую над горизонтом, будто перевернув всю землю, как огромный мяч у её ног…

Мгновенье вечности ужаснуло её – настолько показалась непознаваемой сама вечность…

«Ладно, ты-то сама чего хочешь? – спросила Нэнси у самой себя, – Ты здесь, в необжитом районе, занимаешься любимым делом, вырывая жизнь у смерти!» Но что-то подсказывало ей недовольство собственным положением.

Огромная золотая луна и мерцающие звёзды, пронзительный визг динго вдали, каменистый изгиб с его странным зовом, звучащим так потерянно и одиноко.

Одиноко! Вот в чём дело! Нэнси остро ощутила потребность в какой-то родственной душе – мужской душе.

Может, не такой абсолютно положительный, как Роберт Макдональд это должен быть такой человек, который чувствовал бы то же самое, что и она сама, и который бы завладел её жизнью целиком и наполнил бы её новым смыслом.

Малышка заворочалась в своей постельке, закашлялась, и начала тихонько плакать.

Нэнси вернулась в дом и почувствовала облегченье от собственной замкнутости, дружелюбную и надёжную крышу над головой.

Грозовые раскаты прокатились вдоль трассы от Бёрдсвилля до Манджеранни и, по словам Волта Кромби, «показывали главный «стимулятор произрастания».

С восторгом свергнув власть барханов в краю, почва покрылась бордовой паракелией, голубыми зарослями и ежегодным солонцом, маргаритками и даже кое-где пиренейской травой, что часто растёт в Австралии. Склады начали перемещаться вниз по трассе к железнодорожной станции за Бёрдсвилль.

Стэн и Нэнси недолго устремляли свои взгляды в сторону погоняемого скота; в необжитых краях это не было редкостью.

Даже тяжёлая Стрзелецкая трасса использовалась из-за того, что русло Купера пересохло по всей длине, на весь район выпало другое, где годами не было дождя.

Стрзелецкая трасса, если не размывалась, была, в конце концов по общему мнению, залита водой.

Однажды после полудня, когда Стэн готовила еду двум голодным пациентам – кекс и лепёшки к чаю, потом прилегла отдохнуть, а Нэнси услышала шаги на веранде и, к её смущению, столкнулась там с Робертом Макдональдом, с которым не сталкивалась один на один с того злополучного вечера и чувствовала себя неуютно в его компании, пока тот оправлялся от её отказа, уязвлявшего самолюбие.

– А, это Вы, сестра?

Он склонил голову, проходя через дверь, и через миг снял свою широкополую шляпу цвета хаки:

– Сестра Нэнси, – поправил он себя, – Мне срочно нужны носилки – там раненый в живот зашит волосом из хвоста своей же лошади.

– Конским волосом иногда зашивают раны. Как это произошло?

– Проезжал по Бёрдсвилльской трассе и как только миновал Мунгеранни и то ли упал, то ли лошадь сама его сбросила, пока гнал стадо.

Волт спустился на землю, и подобрал хвост лошади, вспомнив как абориген-проводник подобрал его на счастье.

Путник порядочно истощён.

Они поначалу обратились в полицейский участок, потому что тот оказался ближе.

– Я мигом приготовлю стерильную постель, – сказала Нэнси, забыв обо всём, кроме работы, – И приготовлю тёплую грелку.

– Наверное, мы сможем ему помочь. Жалко, что доктора нет. При нём увереннее лечить.

– Я доверяю вам.

Нэнси ждала долго, пока на носилках принесли пациента. Тот даже попытался улыбнуться белозубой улыбкой на загорелом лице:

– Добрый день, сестра! Надеюсь, Вы управитесь с иглой? Я пытался зашить себя сам той иглой, что ношу с собой. Но едва попытался проехать верхом, конский волос порвался. Эта уже вторая заплата.

Нэнси сжала губы, когда пациент снял рубашку, и она увидела рану. Очень глубокую – около фута в длину, а вокруг неё морщинки от неловких чёрных стежков.

Нэнси принялась усиленно молиться.

Потом стала переодевать пациента в чистую рубашку из хлопка. Констебль Макдональд с аборигеном скисли:

– Такой крепкий парень! – говорил проводник, – нужно действовать незамедлительно, а то сбежит, когда поймёт, куда попал!

Стэн вышла на помощь. Она всё узнала о поступившем больном.

Это был Элдред Норман, двадцати девяти лет со станции Каппамерри близ Диамантины у самой границы со штатом Квинсленд. Он перегонял с фермы отца восемьсот голов скота через железнодорожные пути у Херготт Спрингс и собирался идти назад к Бёрдсвиллю, так как услышал, что здесь практиковали медсёстры. Он немного отдохнул у Этадунны и Дулканинны и осторожно поехал верхом дальше, превозмогая боль.

Его поддержал почтальон.

– Надо немного проветрить, пока я промываю и обрабатываю рану! – сказала Нэнси.

– Разве мог подумать о таком в последние минуты?! – шептал погонщик.

– Тем не менее, постарайтесь не шевелиться, мистер Норман, – важно заявила Нэнси.

– Зовите меня просто Элди.

Они расставили кабинетный стол, застелив его чистой простыней, и положили на него пациента. С другой стороны стола был заготовлен набор инструментов: зажимы, иглы, пинцеты и ножницы.

Стэн держала бутылку с эфиром над прокладкой у его лица, время от времени покапывая из неё.

– Нормально, – кивнула Нэнси, – Он в порядке.

Она разрезала ужасающие швы, кое-как наложенные конским волосом и удалила их пинцетом. Рана была открытой, но не так глубоко, как она опасалась, нагноения не было.

Промыв и обработав её, медсестра взялась за иглу с хирургической нитью. Она увидела, что могла бы (нарисовать) соединить вместе разъединённые члены так же ясно, как было. Недаром она когда-то препарировала животных.

Заметив некоторую дрожь в руках, Нэнси глубоко вздохнула и успокоилась и тут же принялась собирать открытую рану воедино.

Молодой человек дышал тяжело, но цвет его кожи оставался здоровым, а пульс ровным.

Когда всё было закончено, медсёстры завернули пациента в другую простыню и отнесли его в мужскую палату, где он проснулся, и его тут же вырвало.

Он попросил взглянуть, «что же там девушки натворили!» И Нэнси уверила, что теперь его рана в безопасности:

– Было столько инфекции – просто удивительно, как Вам крупно повезло!

– Я раскалил иглу, прежде чем шить конским волосом.

– А если бы рана так и затянулась?..

– А что теперь?

– В порядке. Я не слишком-то сильна в наложении швов, но постаралась, чтобы они хорошо удержались. А пока Вам необходим отдых и строгий постельный режим, чтобы не занести новых инфекций.

– Чёрт возьми! Я не могу оставаться в постели! К тому же… Мне может захотеться в… ну… понимаете?

Он выглядел таким раздражённым, что Стэн его успокоила:

– Ничего страшного. Мы принесём Вам больничное судно.

Элдред Норман отрешённо взглянул на неё. Его тошнило, и спорить не хотелось.

Вечером Нэнси без сна лежала в своей постели прислушиваясь к вещему, последнему плачу изгиба каменистой степи.

Она всё думала о пациенте. Тот был воплощением её представления об австралийских бушменах: худое загорелое лицо, отливающие на солнце волосы, бледно голубые глаза, как искорки, что могут мигом запалить всю ширь необжитых земель, с едва заметной загадкой в уголках глаз. В его сложении не было ничего лишнего. Он был подтянутым, но не тощим, крепким, мускулистым и здоровым.

Даже игра, затеянная его лошадью, с тем, чтобы ранить его в живот.

Все их заботы оказались преходящими. Следующий, мистер Беннет, станционный смотритель, плотный и тяжёлый был принесён с болью в животе. Похоже на обострение аппендицита.

– Я не практиковала с аппендиксом! – испугалась Нэнси.

– Я тоже, – отозвалась Стэн, – Отправим его в Порт-Августу следующим поездом. Как раз сегодня прибывает из Уднаты.

– А если обостриться воспаление брюшины?

– У нас нет выбора. Мы не имеем права оперировать. Но одна из нас должна сопровождать его.

Когда подошёл поезд с севера, девушки попросили констебля справиться, нет ли доктора среди пассажиров.

Доктор, к счастью, нашёлся, он ехал проездом из Уднаты до Алис в составе научной экспедиции вместе с двумя геологами и этнографом из аделаидского музея.

Доктор Браун, откликнувшись на просьбу, согласился сойти с поезда и попробовать прооперировать, но сказал, что давно не практиковал, так как последние несколько лет является полу отставным.

Машинист на Афганской никогда не спешил, иногда останавливаясь где-нибудь в центре вскипятить чайку с охранником или пострелять жирных степных индюшек на просторе.

Он решил, что дождётся доктора.

Все пассажиры-мужчины вышли из поезда, чтобы зайти в гостиницу за пивком, вернувшись в поезд с бутылками, дожидаясь следующей засушливой станции Фарини.

Это было обычным для нескольких остановок, где продавалось спиртное.

Железнодорожная трасса от Порт-Августы до Уднаты была со всех сторон завалена пустыми бутылками, гордо и бессовестно поблёскивающими на солнце.

И снова кабинетный стол застелили белой простынёй, приставили к нему столик с инструментами.

Стесняться было нечего, но штаны во что бы то ни стало (?) были использованы как втягиватель и пара угловых щипцов (?).

Доктор, будучи не слишком молод, оставался невозмутимым, делая надрезы.

Стэн ассистировала ему, Нэнси ведала анестезией.

Всё шло хорошо, пока связки были целы, но внутри случился обрыв, и пришлось собирать и зашивать.

Доктор сделал отверстие слегка выругавшись в довершение. Случайная операция завершилась успешно, и пациента перевели в мужскую палату.

Стэн и Нэнси были поражены, что им удалось так точно поставить верный диагноз.

– Вы обратились вовремя, – подбодрил их доктор, – Ещё денёк, и всё бы разлилось.

После таких слов Нэнси и Стэн попросили осмотреть другого прооперированного пациента. Осмотрев, доктор похвалил швы, наложенные сестрой Нэнси.

– Поводов для беспокойства нет, – утешил он, – Но я бы посоветовал ему подольше соблюдать постельный режим. Элдред Норман застонал:

– Но, док, меня тошнит от постели!

– Чем раньше Вы этот режим нарушите, тем быстрее снова сляжете!

Нэнси поблагодарила доктора за осмотр, размышляя, что среди всех мужчин, встреченных ею на севере все были солидны и интересны – и констебль, и почтальон, и погонщики и даже их проводники.

Общественность была преимущественно полной, и станционный смотритель выглядел откормленным.

Но Элдред Норман был необычен с его точёным ястребиным профилем и ясно очерченными чертами лица. Казалось, он нравился Нэнси.

Было ли очередным знаком судьбы, что именно в ту ночь ей выпало дежурить, ведь Стэн вполне могла справиться с ним сама, пока Нэнси хлопотала с ужином. Обрадовалась ли она, когда пришла заправлять ему постель, переодевать и осматривать швы.

Молодой человек сильно смутился, когда она поднесла ему сосуд для мочи, и совсем сник, увидев больничное судно.

«Надеюсь, он не видит во мне врага?!. – подумала Нэнси, – Это же такой удар по его самолюбию!»

Но вскоре он смог сам добраться до комода.

Спустя десять дней швы начали заживать, рана выглядела чистой и незаметной.

Нэнси снимала швы, пока Элдред извивался, жалуясь на щекотку.

– Лежите спокойно! – строго предупредила медсестра, – А то отрежу что-нибудь не то!

Пациент замер, но во время её работы оглядывал её с загадочным возбуждением и живой улыбкой в глазах, что приводило её в замешательство.

Закончив дело, Нэнси собрала хирургический поднос и сложила его.

Долговязая загорелая рука потянулась к ней, схватив за запястье:

– Присядьте, сестра! Подойдите, я не кусаюсь! Поговорите со мной, немножко.

В какой-то момент Нэнси почувствовала панику. Дыхание её стало неровным, и она не смогла поднять на него глаз.

     Пусти, старик, мне страшно здесь,    Холодная рука   И тёмный взгляд напомнил мне,   Что смерть совсем близка.1

Эти строчки из стихотворения «Старый мореход» Кольриджа так и вертелись в её голове, хотя и не всё сходилось в этом месте, удалённом за сотни миль от океана, да и пациент вовсе не «из тьмы вонзил он в гостя взгляд».

Но было что-то в его пристальном взгляде сродни взгляду бывалых путешественников, привыкших смотреть за край земли.

Нэнси чопорно присела на край его постели.

– О чём Вы хотели поговорить? – почти холодно спросила она. – Прежде всего… Я могу встать?

– Да… Вы можете сходить в ванную или уборную. А завтра сможете сами переодеться.

– Ладно. И то, слава Богу! Надоело быть беспомощным.

– Расскажите мне о Вашей семье… Элди.

– Ладно… Мой папа – Элдред Норман-старший, а мама – Оливия… Я их единственный сын, у меня есть две замужние сестры, которые с нами не живут.

– И намного выше вас Элдред-старший?

– Слегка. Он посолидней будет.

– И Вы гнали скот с Каппамерри?

– Ага, расстались с нашими овцами. Большинству из них динго перерезали горло, да и шерсть попортилась песком. Вот так будущая баранина снова избежала участи бифштекса. Что напомнило мне… Сестра Стэн замечательно готовит.

– Вам повезло, что застали её смену. На будущей неделе моя очередь готовить, а я это делаю несколько хуже.

– Да, ладно, лишь бы мясо хорошо прожарилось да сосиски проварились. Обещаю доставить в вашу общину свежего мяса, когда соберу стадо. На это уйдёт пара дней.

– Благодарю Вас. Мне нужно к другим пациентам…

– Но Вы ещё не рассказали мне о себе!

– В следующий раз. В одиннадцать, после утреннего обхода подадут чай, тогда и увидимся. В тщательном уходе Вы больше не нуждаетесь, но лучше остаться, пока разбирают оборудование.

Глава одиннадцатая

– Просто не знаю! – отчаивалась Стэн.

Её прямые светлые пышные волосы электризовались от жары, то и дело, выпадая из-под шапочки. А щёки при этом заливались румянцем. Она выглянула из-за перил веранды проверить, как вьющиеся побеги помидор растут вопреки песчаной почве.

– Не знаю, зачем мы суетимся и зачем пьём горячий чай в такую жару.

– Теоретически, это повышает потливость, чтобы чувствовать себя прохладнее. Испарение.

– Как в лЕднике! – огрызнулась Стэн.

А Нэнси решила приготовить утренний чай для Элдреда Нормана в первый день выздоровления. Приготовив, она присела, когда началась лёгкая песчаная буря, и молоко в мгновенье ока покрылось слоем песка, а хлеб с маслом будто покрылся жжёным сахаром. Также вмиг испачкалась и белая кофточка Стэн.

Девушки принялись за большую уборку, очищая от пыли каждую вещь. Они боялись настоящего урагана, но в ранний полдень показались облака, предвещавшие дождик – первый дождик с тех пор, как они вот уже год как прибыли в Херготт Спрингс.

Воздух наполнился тем сладким запахом дождя, которого ждала иссохшая земля, и Нэнси это напоминало весенние грозы дома.

На другой день пришедший из Каппамерри собирался обратно. Хотя Нэнси отговаривала его воздержаться от поездки верхом, но Элдред настоял на прогулке верхом сказать своему человеку. 

– Они удивились, увидев меня разгуливающим, – обернулся он, – Подумать только, мне чуть башку не снесли, или что был на худой конец совсем окосел. Но такого как я долго не удержишь.

– Конечно, уход пошёл бы вам на пользу.

Элдред усмехнулся:

– Может быть.

Он принёс в общину свежую говяжью ляжку. Поблагодарив Элдреда, Нэнси спрятала мясо в погребе, в мусульманском мешке.

В тот полдень температура достигла 115° F в тени. Дождь не принёс собой ни капли прохлады, а тонкая сетка от москитов вскоре покрылась налётом пыли.

Настоящая засуха закончилась в 1910 году, а нынче в 1913 пришла с одной из пустынь.

Хотя ничто не говорило о том, что засуха была нормальным условием для дальнего севера Южной Австралии и дальнего запада Квинсленда.

Помощник станционного смотрителя из большого города был единственным человеком в посёлке, постоянно выглядевшем щеголевато и опрятно, одетый в свою форму.

Но этим утром Элдред Норман блеснул, облачившись в подержанную куртку, хорошо подогнанные рабочие брюки и ботинки на высоком каблуке со шпорами.

Он выглядел настоящим скотоводом по восторженному представлению Нэнси.

Эффект начинался уже с макушки, на которой ловко сидела фетровая шляпа. Парень забрал свои вещи из крытой повозки, проезжающей дальше, и появился в собственной новой и чистой одежде. Он пригласил Нэнси на прогулку, чтобы показать ей восемьсот голов скота, перегоняемых через железную дорогу на пастбище.

Нэнси и Элдред дружно оперлись, глядя на станционные перила, пока Элдред отмечал хорошие и плохие точки скотины.

– Единственная деталь – наше клеймо «Э.Н.» не миновала ни одну скотину. 

– И что особенного?

– Да, ничего. Большинство бродячих растений обглодано несколькими заблудившимися по дороге животными – здесь огромная территория с маленькими загородками и несколько незаклеймённых животных смешались со своим стадом, и вам удастся их подобрать.

– А что если они смешаются с другим станционным клеймом?

– Несколько типов могли попытаться и изменить клеймо, например, мягко подрисовать к «Э.М.», но я бы им не советовал, – улыбнулся Элдред обезоружено, – Но если кого-нибудь и удивляло в волах так это, когда помышляете убить скотину ради пропитания, ладно бы, подхватил в пути пулю.

– А что, это не разрешается?

– Ага. Но это не клеймо на куске мяса…

– И это напоминает, что скоро обед. И на обед ростбиф. Вам и другому больному достанется по лучшему куску!

Очередь готовить была за Нэнси, и та старательно присматривала за жарким с обилием холодного ростбифа, готовым к употреблению.

– Здорово. Спасибо.

На другой день он попросил ей поменяться так, чтобы девушка смогла понаблюдать за прогоном стада к утреннему поезду. Элдред ехал верхом на каурой кобыле, как главный участник происходившего за изгородью.

– Вообще-то, Вам нежелательно ездить верхом, – заметила Нэнси, – Правда, Стэн?

– Ничего, выдержит, если проехал верхом, зашитый лишь конским волосом!..

– К тому же верховая езда улучшает аппетит, – и он с полным правом уселся за свою порцию мясного блюда, – Превосходно! – провозгласил он, когда тарелка опустела, – Кажется, сестра Нэнси, Вы говорили, что не умеете готовить?

– Я не говорила, что не умею. Я говорила, что Стэн готовит лучше.

– И всё же приготовьте для меня. Мы с трудом добыли отборный кусок мяса на жаркое. Сгодится на ху… на худой конец.

Он задержался на веранде, разглядывая Нэнси, её светло-голубые глаза и бледную, не в пример его загару, кожу.

– Могу я пригласить Вас вечером в гостиничное кафе, сестра?

– Обычно, мы не посещаем гостиницу, разве что на воскресные обеды.

– Может, тогда покатаемся вместе верхом при лунном свете? Вы ведь не боитесь лошадей?

– Нет. Но и не слишком искушена в верховой езде.

– Если так же, как и в стряпне, тогда сойдёт. Моя лошадка идёт рысью, как паинька, когда нужно.

Задетая, Нэнси не знала, что возразить, но подумала: «Он ведь здесь долго не задержится и, может, потом я его больше не увижу! Почему бы и нет?»

– Хорошо, – смирилась она, – Я буду готова, когда приберу в кухне после чая.

Элдред пришёл пораньше и помог ей домыть посуду.

Пока Стэн раздавала пациентам вечерние дозы лекарств. Элдред бережно вытирал вымытые Нэнси посуду и приборы.

– Вот видите, какой я хозяйственный! – приговаривал он, приподняв над плечом чайник.

Нэнси расставила утварь по местам и приготовила подносы с ужином для пациентов – всего двоих, в том числе и станционного мастера, который уже поправлялся. А его жена принесла к ужину домашней выпечки.

Вынося ужин из кухни, Нэнси поблагодарила её, нарезав пирог, пока миссис Беннет с любопытством рассматривала молодого скотовода:

– Да это же Элдред Норман! Мы с Вами уже знакомы. Вы же лежали в одной палате с моим мужем! Поначалу я вас не признала. Как Ваша рана?

– Зажила как на кошке. С лёгкой руки сестры Нэнси. Худое лицо миссис Беннет вытянулось:

– Вы, кажется, очень романтичны, не так ли? Могу поспорить, девушка Вас до этого не оперировала?!

– Н-нет, – замялся Элдред, – Разве что аборигенка. Хотите взглянуть на шрам?

Он уже было взялся за брюки, но миссис Беннет остановила его:

– О, нет, нет, благодарю! Это, наверное, очень интересно, но мне пора к мужу… 

– Через несколько дней можете забрать его домой, – сказала ей Нэнси, – Но не позднее дежурства следующей недели.

Они с Элдредом обменялись улыбками, когда жена станционного смотрителя удалилась прочь. Возможно, миссис Беннет не хватало романтических настроений в её тусклой повседневности, ради чего она и выписывала ежемесячно журналы с юга или обращалась к услугам миссионерской библиотечки.

Элдред расхаживал по веранде. Нэнси пошла предупредить Стэн, что уходит и что ужин готов.

Как только она прошла сквозь широкую дверь, Элдред Норман взял её за руку и вывел на улицу. Они шли ослеплённые лунным светом – в тот вечер было полнолуние, и от того вокруг было светло.

Нэнси впервые вышла здесь на прогулку в ясный лунный вечер.

Помогая ей сесть в седло, Элдред давал указания, как ставить ногу в стремя, сам же шёл впереди.

– Обопритесь на меня.

– В этом нет необходимости!..

Элдред дёрнул поводья, и кобыла разом остановилась. Нэнси едва перевела дух, схватившись обеими руками за Элдреда.

Она сидела в седле боком, совсем не чувствуя себя в безопасности. Элдред успокоил кобылу словом и провёл её до конца улицы, после чего пустил её в лёгкий галоп.

Нэнси слегка обрадовалась, когда они проехали магазин миссис Эдисон, почту и водонапорную башню. Едва они выехали из Алис Спрингс, перед ними распростёрлась залитая лунным светом степь.

Нэнси всем существом ощущала гибкое тело Элдреда под тонкой курткой, каждый его сустав и мускул. К тому же она помнила это тело и как медсестра.

Показалась высокая ветряная мельница, и они двинулись к бассейну главного источника, где вода, освещённая луной, казалась ещё обильней.

Будто никогда и не иссякнет вовсе, и сохранять её нет надобности, а миллионы галлонов воды можно было использовать для орошения пастбищ.

Элдред остановился и соскочил лошади, держа кобылу за узду, а та стояла преспокойно.

– Не сбросит Вас? – задиристо спросила Нэнси. – Нет, она привыкла бродить ночами и не бросает меня, всё чует и ведёт, – и он помог Нэнси сойти, но мягко, так, что она соскользнула благодаря его сильным рукам сразу на землю.