В сердце Австралии. Роман

В сердце Австралии

Роман

Вера Мещерская

Эта книга посвящается всем храбрым медсёстрам и бесстрашным лётчикам. В Австралии люди этих профессий давно и плодотворно сотрудничают.

И, конечно, всем мамам и дочкам, без которых жизнь на земле может остановиться.

И, конечно же, посвящается роман светлой памяти авсьралийской писательницы Нэнси Като Фазерингейм, её сыновьям и дочери Бронли Норман – драматургу из г. Нуса (АВстралия).

© Вера Мещерская, 2021

ISBN 978-5-0051-8676-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава первая

– Постой! Ну, постой же! – Нэнси Маклин чуть не задохнулась от быстрого бега, пытаясь догнать подругу. Длинный подол юбки мешал ей бежать быстрее, да и мокрая трава в парке была скользкой.

– Не отставай. Нам надо успеть вовремя. А то Синеносая Бабка пожалуется старшей медсестре. Ты можешь быстрее?

– Бегу, как могу.

Они возвращались пешком через парк в северно-аделаидскую больницу, сэкономив мелочь.

Всё их жалованье составляло пять шиллингов в неделю, и каждый пенс был на учёте. Первый год, как стажёрки, они не получали ничего, работая по двадцать четыре часа в сутки, обучаясь при этом сестринскому делу. Теперь пошёл 1911 год – третий год их работы, и обе по-прежнему работали и занимались на лекциях.

– Идём же Маклин! Зря ты ела булку! Тем более, что… —

Да… Мы не можем позволять себе этого часто… Но… как было от неё отказаться? – облизнулась Нэнси, вспомнив поджаристую сахарную булочку с кремом и клубничной начинкой. Заканчивался долгий жаркий летний день, становилось прохладней – шумный ветер «обманщик» начинал свой путь через город, уже с высот восточного квартала навевая прохладу, и резко слетал вниз к равнинам.

Розовые от заката холмы казались спокойными, а их золочёные верхушки упирались прямо в небо, отражаясь в лучах вечернего солнца. Девушки пересекли ту часть парка, где росли молодые деревца, начисто объеденные тощими коровами; редкие насаждения в порывах разыгравшегося ветра качались и хлестали ветками, ломая при этом остатки коры, теряя уцелевшие листья.

– Станислава Честертон! Остановись сейчас же! – крикнула Нэнси (её полное имя «Агнесса» все находили слишком длинным и называли её именно так.) Теперь она пыталась наклониться и поймать слетевшую шляпку, её мягкие, аккуратно-уложенные светло-каштановые кудри разлохматились. Они вообще были слишком мягкими и шелковистыми, и их приходилось туго стягивать в пучок, чтобы надеть форменную шапочку, при этом расходовались все имеющиеся шпильки.

– Синеносая Бабка уже ждёт, а я не могу быстрее! Та медсестра, которую они называли «Синеносой Бабкой» была совсем не старой – ей было не больше тридцати, но молоденьким девушкам она казалась очень солидной. К тому же у неё была болезненная склонность к расстройству желудка, делавшая её сердитой, и в холодные аделаидские зимы её нос казался посиневшим от холода.

Молодые медсёстры не могли укрыться от её грозного надзора во время обхода и в отместку дали ей такое не ласковое прозвище. Стэн прошла вдоль стены до дерева, по которому ползали муравьи.

«Вдоль и поперёк, – подумалось ей, – Совсем как городской транспорт». – Мы сэкономили на дешёвом транспорте, – заметила она вслух, – но потратили столько свободного времени!

– Прости, Честер! Я просто дух перевела.

– Ладно, сестрёночка! – и Стзн взглянула на свои наручные часики, – Через пять минут нам надо быть переодетыми в форму.

Они уже подходили к госпиталю со стороны террасы, выходящей в парк. Нэнси облегчённо улыбнулась подруге. Девушки долгое время называли друг друга по фамилиям «Честер» и «Маклин», звучащим не так женственно, как их имена. Стройную Нэнси с хрупкой талией пациенты называли не иначе как «сестрёночка», а Стэн часто брала её под своё покровительство и называла «сестрёночкой». Худенькое личико Нэнси нельзя было назвать особенно красивым, но её васильковые глаза, ярко очерченный губы и мягкие локоны не раз давали повод назвать её «симпампоночкой», что её очень сердило. Волосы Стэн были прямыми и светлыми, а лицо розовым с широким прямым ртом, которым она почти не смеялась, лишь изредка обнажая в широкой улыбке все свои зубы. Пациенты боялись Стэн, пока та не начинала улыбаться. Подруги вбежали в сестринское отделение, в комнату, где жили, переоделись, сбросив одежду, и шесть минут спустя, направлялись по коридору, на ходу закрепляя форменные шапочки.

– Держись! – бормотала себе под нос Стэн, с трудом закрепляя шапочку на своих непослушных волосах, от чего уголки её рта вышли из-под контроля, обнажая зубы.

Вечерняя раздача пищи закончилась, им лишь оставалось обойти палаты с ужином и медикаментами, рассеивая толпу последних посетителей, разобрать цветы и распределить работу с пациентами в предстоящую ночную смену.

Они работали по девять часов в сутки, но руководство распоряжалось о перерывах через каждые три часа.

Выпив в шесть утра по чашке чая, они дежурили до 10.00, потом после завтрака до половины двенадцатого, когда был перерыв на ланч. Отработав оставшиеся три часа, они шли отдыхать.

К шести часам вечера нужно было вернуться на дежурство до девяти, в конце которого они перехватывали чаю с бутербродом в больничной столовой, после чего отправлялись спать. И ровно в половине шестого утра всё начиналось сначала. Летом работать в таком режиме было неплохо.

Летнее утро – лучшее время, когда можно встретить рассвет, вдоволь налюбовавшись видом восточной части города, едва освещённого сверкающим солнцем и ожидающего ветерка.

Широкую веранду больницы по устоям внутреннего распорядка завершали большие тяжёлые шторы. Днём их опускали, а вечером поднимали – как флаг на плацу. Эту работу Нэнси ненавидела. Она ловко накладывала повязки, но ненавидела всё, что связано с физическими нагрузками и механическим трудом. Стэн же напротив справлялась с этим и одна. Едва она бралась за шторы, как те послушно разворачивались или сворачивались в ровные рулоны, в то время, как в руках Нэнси они укладывались, как попало.

Дважды в неделю обе учились на лекциях для медсестёр.

После чего поглощали знания за учебниками и конспектами. Физиология, анатомия, биология, диетпитание, спецодежда, бактериология, медицинский транспорт и повязки…

Во время практических занятий было вольнее, применяя сестринские навыки, а то и готовить яичницу, молочный пудинг или омлет, также интересно было учиться накладывать сложные повязки и шины добровольным помощникам.

Поначалу Нэнси казалось, что с ней обращаются как с неразумным ребёнком, и она всячески этому сопротивлялась. В конце каждого рабочего дня усердно накрахмаленный воротничок её форменной блузы становился таким жёстким, что можно было натереть шею. В соответствии с медицинским этикетом нужно было отвечать старшей медсестре, встав также прямо, как её накрахмаленный воротничок и манжеты, соединив пятки вместе и расправив плечи. Порой Нэнси хотелось огрызнуться или показать старшей медсестре язык, но всё же она кротко и смиренно сдерживалась: «Да. Нет.»

Нэнси понимала, что дотошная медсестра делала её жизнь несносной. Одно время Нэнси дежурила по столовой, приготовляя бутерброды для пациентов, и начальство то и дело проверяло и оговаривало её: «Вы не так держите нож, когда отрезаете с этой стороны!.. Разворачивайте его вот так… Так, так и так… И убирайте пальцы подальше от лезвия!» «Да уймёшься ты?!.» – вздыхала «про себя» Нэнси, но виду не подавала, бросая короткое:

«Да. Нет. Спасибо.» а когда начальство уходило, бросала нож и тайком глотала бутерброд, чтобы заглушить гнев.

Ночью в своей тесной комнатушке с большими окнами, где едва хватало места для пары кроватей с тумбочками и «благородного комода» с подвесным зеркалом, девушки мечтали о будущем, когда через три года они получат дипломы медсестёр.

– Ты останешься работать в больнице? – интересовалась Стэн у подруги.

– Боже упаси! Одни ночные дежурства чего стоят!.. – Да ещё Крокодилица (так они называли старшую медсестру) и Синеносая бабка!.. Спорим, таких хватает в каждой крупной больнице!

– Может, поработать в центре страны, – размышляла Нэнси, – Хотелось бы повидать разные австралийские штаты – Квинсленд, Северные территории…

– Там слишком жарко. – …или Западную Австралию…

– А это слишком далеко.

– Мать захочет, чтобы я вернулась домой и послушно готовилась к замужеству, – предсказала Нэнси самой себе, – Только в этом случае я и смогу покинуть Аделаиду.

– Хорошо, что мой старик не беспокоиться, зная, что я ещё долго могу содержать себя и не у него просить о помощи, – задумчиво заключила Стэн Её мать умерла два года назад, и Стэн ухаживала за ней до последнего.

– Ещё успеем решить. Давай спать. И она уснула мгновенно, даже не переворачиваясь на бок – здоровый сон сморил её уставшее за день тело до пронзительного звонка в полшестого утра.

Глава вторая

Мать Нэнси была шокирована выбором дочери.

– Не представляю себе, как можно помышлять о таком, – взволнованно говорила она, – Отец и слышать об этом не захочет!.. Быть нянькой на побегушках!.. Такова особенность этой работы!.. А ещё тебе придётся мыть голых мужчин! В силу своего возраста, ты не понимаешь, как это унизительно, а мне ты наносишь смертельный удар, уж это точно! Как посмотрев в глаза своим друзьям, я объясню им, почему моя дочь ушла в няньки?!.

Так, подчёркивая каждое слово, миссис Маклин и вникла в прихоти своей дочери Агнессы. Августина Маклин к тому же огорчала и расстраивала её собственная близость к «аделаидскому обществу» – её отец Картер владел пивными заводами.

Когда же после замужества она сменила имя отца на звучное имя майора Грегори Маклин, почувствовала явное восхождение по социальной лестнице. Её стали приглашать на официальные балы к лорду мэру и светские вечеринки в доме правительства. Августина была маленькой и пухленькой, её тёмные волосы вились, а ангельские голубые глазки всегда выражали участие.

Высокий представительный майор Маклин находил её неотразимой, когда она застенчиво покусывала пухленькие губки жемчужными зубками. У майора не было родных в Австралии, так что против брака с «торгашами» возражать было некому – в былые времена в Австралии «сливками общества» становились те, у кого было больше денег или земель, что и оправдывало их существование.

Маклин владел крупными мукомольнями ради торговли мукой по всей стране.

Выбирая собственный путь, Агнесса рисковала многим, но они с матерью были одинаково упрямы. Девушка упорно отстаивала свой выбор профессии медсестры.

– Этот труд больше похож на монашеский, – вмешивался отец, – Боже Милостивый! Надеюсь, ты не собираешься принять постриг?!. – мягко улыбнулся он в усы, оформляя погашение штрафа.

– Нет, нет, отец!.. Всего лишь ухаживать за больными!.. – Боюсь, что этому не бывать. Мать и слышать об этом не захочет. Нэнси дулась всю неделю, сознавая, что отец принял сторону матери. Дальнейшее стечение обстоятельств помогло ей окончательно. Большой пожар уничтожил пивоварню её деда, а банк, в котором старый Вилли Картер ссуживал средства на ремонт, грозил банкротством. Августина не выдержала бы позора своего отца, а потому просила мужа о продаже его городской недвижимости и поддержании пивоварни Картера. Майор Маклин согласился неохотно. Время для продажи было неподходящим. Немного же оставалось у него наличных после уплаты долгов тестя.

– Даже не знаю, – жаловался он жене, – Как мы удержимся на плаву… Две мукомольни уже не вернёшь, а цены растут каждый день…

– Годы Депрессии не кончились…

– И ремонт этого дома, и плата за аренду мельниц… Жаль, что у меня нет сыновей, чтобы помочь мне…

– Грегори, не бросай камни в мой огород!.. – Августина надула хорошенькие губки и поднесла к глазам кружевной платочек. Это было их давней бедой.

Единственный сын этой четы не прожил и дня, и после было несколько выкидышей – так что последним и единственным ребёнком оставалась Агнесса – больше Августина не могла иметь детей.

– Всё-таки я рожала! – в сердцах упрекала себя Августина, – А моя дочь Агнесса не интересуется молодыми людьми, не собирается выходить замуж, а хочет пойти в няньки!.. Пока она изливала роившиеся в голове мысли, её супруг задумчиво поглаживал усы:

– Да. Если Нэнси не выходит замуж и хочет сама себя содержать, то, пожалуй, эта мысль не так плоха…

– Грегори!.. неужели ты одобряешь такое решение?!. Я умру со стыда, сознавая, что моей дочери придётся мыть «больничные утки»!..

– Да, это не слишком удачное начало карьеры. Но после того, как я по твоей просьбе спас твоего отца от позора банкротства, мне больше ничего не страшно.

И вот Нэнси по достижении совершеннолетия отправилась в частный госпиталь на севере Аделаиды, что казался её матери более приличным, чем общественный. Работа оказалась тяжелее, чем предполагала Нэнси, но о принятом решении девушка не жалела.

– Сестричка! – позвал старичок дребезжащим голосом. Его недавно перевели в палату из операционной, и он ещё не знал, что голубоглазенькая, кудрявенькая нянечка Маклин прячет за кроткой внешностью сильную волю.

Старичка привезли в мужское отделение из хирургического с двадцатью семью швами на ноге – у него был открытый перелои после падения под экипаж.

– Сестричка! Грелку бы!.. я на охоте с дичью меньше жесток, – натужно заволновался он. – Сейчас, мистер Хаккет. Грелки дают всем, кого привозят из операционной. Вы не спросили о ней у сестры Брайт, когда та уходила? – Да. И мне отказали…

– Видно, из-за наркоза. Вы бы не почувствовали, как грелка обжигает Вас…

– Да, но я мёрзну… – Подождите, я принесу для Вас одеяло потеплее…

– Все вы няньки какие-то недоделанные, – пожаловался он. – Когда Вы пришли в сознание, чувствовали боль в ноге? Если надо, сестра даст Вам успокоительное…

– Ох, не люблю я их снотворные пилюли!.. И так справлюсь…

Нэнси отошла к окну и выглянула на пустынный двор больницы. Уже светало, и её ночное дежурство подходило к концу. Обходя с маленькой лампой палаты, она продолжала ставить холодные компрессы и менять бутылки с горячей водой, которые служил грелками.

Один из пациентов – сильный мускулистый бушмен с перебитым носом, у которого признали повреждение печени от длительных запоев – внезапно впал в бред, крича, что на него напали змеи.

– Мистер Эткинс, успокойтесь! Вы разбудите всех остальных. Тот неосознанно пристально взглянул на неё, дико сверкнув глазами и откинул простыню.

– Мистер Эткинс! Не вставайте с постели! Тот порывисто оттолкнул её и побежал к окнам палаты, находящейся на втором этаже:

– Ради Святого!.. Уберите! Они на мне… Змеи!.. Дьяволы!.. Нэнси преградила ему путь к окну:

– Смотрите, мистер Вилкинс, змеи уползли! Оглянитесь! Он умолк, на мгновенье бросив умный взгляд налитыми кровью глазами:

– Уползли?.. Они вернуться!.. Будьте покойны!

– А какого они были цвета?

– А?.. Красного… И алого, и жёлтого, и с большими ядовитыми зубами…

– Ладно… Их уже нет. Идёмте, приготовлю для Вас на кухне чаю… Нэнси не смела поднять на больного глаза.

– Сестричка! – послышался шёпот мистера Хаккета, – Хотите помогу справиться?

– Нет, нет! Вы же знаете, Вам нельзя вставать!

– Нэнси пыталась успокоить больного бушмена слабым чаем, но едва он тянулся к чашке, как его глаза дико закатывались. Он начал по новой, выбив чашку из её рук:

– Это не честно!.. на меня напали! – вскрикнул он и выхватил из раковины острый нож, разорвав при этом свою пижамную кофту. – Ну, теперь держитесь! – бормотал он, ударив себя в чахлую грудь.

Нэнси в отчаяньи схватила его руку:

– Отдайте нож! Но больной оттолкнул её и попятился в сторону. Дрожащей рукой Нэнси смешала снотворный порошок с молоком:

– Вот, мистер Эткинс. Выпейте. Обещаю вам, что все демоны исчезнут.

– Да?.. А змеи…

– И змеи тоже. Пейте.

Тот сразу выхватил из её рук чашку и осушил её, но нож всё ещё держал остриём вверх.

Нэнси бросила взгляд на свои форменные наручные часики – три часа ночи, помощь прибудет лишь через три часа. Она подошла к шкафу, где хранились наборы игр для пациентов и взяла оттуда колоду карт:

– Мистер Эткинс, помните Вы говорили, что хорошо играете в карты? Как насчёт покера?

– Что? – искажённое выражение его лица от недоумения начало приобретать разумные человеческие очертания.

Нэнси уселась за столик старшей медсестры, освободив его от бумаг. Стасовав карты, она начала раздавать их. Бушмен нехотя подошёл к ней. Он сел в кресло напротив, взял карты и положил нож перед собой лезвием вверх:

– Ха! Однако, – сверкнул он глазами в сторону Нэнси, когда та бросила на него мимолётный взгляд, – Вам-то я этого не говорил, ведь так?

Пропустив его слова мимо ушей, Нэнси начала игру, первой взяв блокнот и карандаш для записи счёта. А сама только и молилась, что бы сопернику досталась хорошая карта.

Они играли так с полчаса. Нэнси всё время проигрывала. Казалось, на больного ещё находило во время перерывов. Он схватился за нож.

– Прочь! Прочь! – внезапно вскрикнул он, ударив что-то на полу.

– Что такое, мистер Эткинс?

– Огромная красная мерзость – вот что! Нэнси боялась всего, что ползает, и с содроганием посмотрела под стол. Там никого не было. – Нет… Там никого нет… Вы не помните, был ли у меня джокер?

– А? – неопределённый загадочный взгляд затуманил его глаза. Нэнси приходила к выводу, что он всё ещё опасен.

– Может, ещё чаю и постель?

– Нет, там полно змей!

– Я перестелю постель, и все змеи уползут, – тихий шёпот и игра в карты отвлекли его, пока остальные спали. Не спал только старичок, предложивший помощь. Он и теперь зашептал:

– Довести-то его помочь, сестрёнка?

– Справлюсь, мистер Хаккет! Будьте спокойны!

– Круто! Вы его прямо, как австралийского «робин гуда» Неда Келли!

И Нэнси, взглянув на себя как бы со стороны, изумилась. Одна среди ночи она играла в юкер с душевнобольным при свете единственной лампочки, и все прочие беспомощные пациенты оставались лишь под её надзором, другой помощи не было.

– Э-э, что если ему дать мою дозу снотворного? – прошептал мистер Хаккет.

– Неплохая мысль. Нэнси всыпала и эту дозу в чай и в конце концов уложила больного в постель.

На другой день во время утреннего обхода мистер Хаккет расписывал старшей медсестре, какая эта «сестрёнка умелая».

– Ей бы медаль дать – вот что!

– Маклин всего лишь выполняла свой долг, мистер Хаккет.

– Да, но вы бы видели, как она успокаивала того здоровенного детину!.. Играла с ним в карты. Пока он не уснул, – и он указал на мирно храпящего Эткинса.

То ночное дежурство Нэнси закончилось, но не прошло и недели, как она узнала, что мистер Хаккет подготовил для неё награду на собственные средства.

Заступив на следующей неделе в ночную смену, Нэнси начала со смены повязки на ноге мистера Хаккета, а тот вручил ей маленький свёрток.

– Возьмите. Мой брат сделал этот специально для Вас, – объявил он, – Всего лишь скромная награда за Ваш мужественный поступок.

– Но, мистер Хаккет… – и Нэнси в смущении развернула бумагу для записей – внутри оказалась маленькая серебряная медаль, на которой было выбито её имя и дата «19 октября» с одной стороны, и надпись «За мужество!» на другой. Бумага же была исписана рукой мистера Баррета: «Няне Маклин с наилучшими пожеланиями от палаты №7, в память о её мужественном поступке, когда она в одиночку справилась с больным, страдающим белой горячкой!» Нэнси смутилась, но, поблагодарив мистера Хаккета, спрятала медаль в карман.

Утром, во время обхода Нэнси помогала старшей медсестре, замещая сестру Эванс.

Они совершали обход, сопровождая божественно-обворожительного хирурга, и Нэнси почувствовала, как увлажнились её ладони, а во рту пересохло от страха и волнения.

Стоило ей лишь взглянуть на доктора Стемплтона, как её пульс учащался. Доктор был уже не молод, русые волосы его уже начинали редеть, обнажая макушку, но сам он, приятно сложенный, широкоплечий, в белом халате, держался чинно и благородно, а его слово было законом, перед которым преклонялись студенты-медики и все медсёстры.

– Няня, к обходу готовы? – донёсся голос старшей медсестры.

Её бюст сильно выдавался под накрахмаленной форменной блузой, придавая всей фигуре вид шхуны с поднятыми парусами, наполненными ветром.

(У молоденьких нянечек сложилась теория, совершенно необоснованная научно, что эти «излишества» разрастаются из-за «возбуждений» – неопределённых, но сопутствующих её любовным похождениям в молодости.)

Доктор Стемплтон и старшая медсестра вошли в палату. Агнесса плелась позади.

– Ну, Джон, как твоя нога? – спросил мистер Стемптон, остановившись у постели мистера Хаккета.

– Нормально. Я здесь долго не задержусь.

– Ну, что ж. Давай посмотрим. И его длинные чувственные пальцы ловко начали снимать повязку с ноги больного.

– Повязка наложена превосходно, – одобрил он, разворачивая аккуратно сложенные бинты,

– Чьё было дежурство? У Нэнси перехватило дыхание. – Няня! – звонко позвала старшая медсестра.

– Ма – аё, доктор Стемплтон!

– Хорошая работа, няня!

– Благодарю Вас, сэр! – и щеки Нэнси залились румянцем, а голубые глаза засияли светом обожания, но доктор даже не взглянул на неё – ему было не до благодарностей.

– Да. Славно поработали. Рана была сложной.

– Да, доктор, – вторила ему старшая медсестра.

Когда Нэнси шла отдыхать, у неё всё пело внутри, но сама она не посмела бы петь так, как её душа. Великий доктор Стемптон похвалил её! (Ну, да, он похвалил её повязку!)

В тот вечер она долго не гасила свет, не давая уснуть Стэн, читая свою «библию» – так Стэн назвала зачитанное издание 1890 года «Современные методы сестринского дела».

В разделе «гигиена» она прочла? «Грудь и живот вытереть насухо и укрыть. Гениталии тщательно промыть и в недоступных местах. В большинстве случаев больные способны на это сами с некоторой помощью сиделки.

Беспомощные или бессознательные пациенты не должны оставаться запущенными из-за ложного стыда. Кожа в этих частях тела наиболее подвержена воспалениям из-за естественной секреции, если её тщательно не вымыть». С матерью Нэнси случился бы обморок! Ложного стыда у миссис Маклин было хоть отбавляй: когда-то она так подготовила Агнессу к предстоящей менструации, что та паниковала два дня.

Пока школьная подружка не просветила её.

– «Переворачивание на спину, профилактика и лечение пролежней…» – прочитала девушка.

– Ради Бога, Маклин! Ты можешь не так громко!..

– Ой, прости! – Нэнси прочла «про себя», шевеля губами, чтобы запомнить незнакомые слова, – «После промывания спину, ягодицы и точки наложения шва промыть спиртом и высушить тальком. Из-за массы тела бока наиболее подвержены появлению пролежней от сырости, складок и крошек в постельном белье. Бельё нужно менять чаще и следить за местами испражнений при пользовании больничным судном…»

– Крошки… – чуть громче повторила Нэнси.

– Что? – не поняла Стэн.

– Крошки в постели – причина пролежней. Представляешь, что было бы со старшей медсестрой, если бы она обнаружила хоть одну крошку в постели пациента?..

– С трудом!.. Она пришла бы в ужас!

– Послушай: «С первых дней учащиеся должны быть внимательны и прилежны в работе… Никаких разговоров на личные темы в палатах быть не должно. Нельзя повышать голос, делать резкие движения…»

– …и читать в вслух постели после рабочего дня! Гаси лампу и давай спать!

Нэнси так и сделала, убрав заветную книгу под матрац.

Но сон не шёл к ней. Ей не давал покоя внезапно нахлынувший образ доктора Стемплтона. Сначала ей представилось, будто она спасла его, задержав скачущую прямо на него обезумевшую лошадь под уздцы, а доктор горячо благодарил её, склонив перед ней большую русую голову и поцеловав её руку…

В другом видении Нэнси загородила собой дорогу этой лошади и, раненая, была доставлена к этому доктору на операцию. Давая понять, что совершила это ради него, что обречена томиться его безразличием. А он вдруг раскается и совершит подвиг, удачно завершив операцию. И тогда, тогда… сон сморил её окончательно.

Глава третья

В июне 1911 года Нэнси и Стэн получили дипломы медицинских сестёр. Вместе с дипломами каждой из них вручили по пурпурному эмалевому знаку Мальтийского креста.

Весь их выпуск сфотографировался вместе, облачившись в свои бледно-голубые униформы с застёжками по краям, но без белых передников и надоевших всем высоких голубых вельветовых шапочек и голубых пелеринок – завершающей детали костюмов.