Игры настоящих мужчин. Юмористические рассказы

       Через пару минут  трое из них валяются на платформе,  а остальные в панике бросаются к вагонам. Затем откуда-то возникает трель милицейского свистка,  из здания вокзала  выскакивает патруль и,  гремя сапогами, несется к вагону.

– Бей крупу!– вопит  Осипенко, размахивая намотанным на руку ремнем,  и  драка продолжается.  Сержант и два солдата -десантника  умело орудуют кулаками, но против шестерых моряков им приходится тяжко.

       В самый разгар потасовки, на перрон въезжает зеленый грузовик и    на платформу выпрыгивает еще десяток солдат в голубых беретах.

       Через пять минут  последнее бездыханное тело забрасывают в кузов,  и грузовик уезжает.

        -Ту-у-у!  – весело  гудит тепловоз, лязгают сцепки,  и  вагоны плавно катятся вдоль перрона.

         … Коротко просигналив, грузовик останавливается у металлических ворот, с расположенным рядом КПП, они откатываются в сторону  и машина въезжает на территорию части.

        Миновав пустынный плац, с расположенными по периметру казармами, грузовик  останавливается у трехэтажного кирпичного здания, с небольшим сквером перед ним,  и задержанных выгружают  из машины.

– Что ж вы суки, своих забираете, – шипит  длинному ефрейтору  Осипенко, и косится на того подбитым глазом.

– Ага, – а еще тельники носите, –  шепелявит опухшими губами Лука. – Курвы.

– Давай, давай, топай, – говорит кто-то из десантников, и всех заводят внутрь. Потом, в сопровождении двух сержантов, моряков  ведут  к дежурному по части.

– Тэ-экс,  – встает из-за стола перетянутый портупеей  офицер с красной повязкой на рукаве  и хмуро оглядывает задержанных.  – Так это вы на вокзале бузили?

– Нет, товарищ капитан, –  басит Корунский, в разорванной до пупа форменке. – Это студенты. Обзывали нас  и все такое.

– Документы, –  приказывает офицер и протягивает руку.

        Затем он садится за уставленный телефонами  стол  и рассматривает  военные билеты моряков.

– В/ч 53117 это где?

– В Северодвинске, – следует ответ.

– С корабля?

– Да нет, мы с лодки.

– А  тут как оказались?

– Приехали на базовые склады, за оборудованием.

– И с кем же?

– С  командиром группы и старшиной команды.

– Фамилия   командира? – откладывает в сторону военные билеты капитан.

        Корунский называет, и  дежурный записывает ее  в блокнот.

– Ну что ж, орлы, готовьтесь  в дисбат, –  снова встает капитан. – Громов,  отведи их в   свою казарму, запри пока  в бытовку и обеспечь охрану.

– Есть! – вскидывает руку к виску рыжий сержант.

        Потом  всю группу препровождают наружу и ведут к одной из казарм.

– Да, вот это влипли, –  бормочет  Гордеев. – Точно посадят.

– Ладно, не ной, может еще обойдется, – хромает рядом Лука. – Эй, сержант у тебя закурить есть?

– Тут нельзя, у казармы покурите, – отвечает рыжий. – Чего ж вы дураки не подорвали?

– Это все  гребаный патруль, – вздыхает Кондратьев.  – А  тут еще вы приехали.

– Да, дела, –  щупает распухшее ухо второй сержант. Загремите теперь под панфары.

        У казармы все останавливаются,  быстро перекуривают и заходят внутрь.

– Рот-тэ смир…! – вскидывается  сонный дневальный у тумбочки.

– Молчи, дурак, –  осекает его рыжий  и тот удивленно пялится  на необычную процессию.

        Моряков заводят в обитую  вагонкой  бытовку,  с несколькими гладильными столами, зеркалами на стенах   и рядом стульев у стен.  Они садятся  и понуривают головы.

– Может морды умоете, а то видок у вас не того, – предлагает  второй сержант, смуглый и с узким разрезом глаз.

– Отчего же, умоем, – кивает Осипенко, и задержанных препровождают в умывальник.

– Вы это, особо не расстраивайтесь, –  усевшись на подоконник, говорит рыжий, наблюдая, как те снимают форменки и  суют головы под краны. – Студенты тю-тю, уехали, так что потерпевших нету. Ну а мы не в претензии, ведь так,  Казбек?

– Ну да, скалит белые зубы узкоглазый. – Какой разговор!

– Главное что б  наш батя  не залупнулся, – продолжает рыжий. Это он приказал вас сюда доставить, вместо комендатуры.

– Зачем? – косятся на сержанта моряки.

– А хрен его знает, – пожимает тот плечами.   Наверное сам хочет разобраться.

Потом задержанных уводят и запирают в бытовке.

        …Плотно пообедав в портовом ресторане, лейтенант Огнев  с мичманом Умрихиным  подъезжают на такси  к КПП, расплачиваются и выходят наружу.

– Ну, все, Петрович, щас  получим  бинокли с хронометрами и домой, –  благодушно заявляет офицер. Предъявив дежурному документы, они неспешно идут к  административному зданию и  бросают взгляд  на стоящий  в тени деревьев грузовик.

– Что-то наших бойцов не видать, –  говорит мичман.

– Дрыхнут, наверное,  где-нибудь на травке, – хмыкает Огнев,  и они исчезают за дверью.

– Через  несколько минут, изрыгая маты, начальники выскакивают обратно  и рысью несутся к машине.

– Заводи, твою мать! –  орет  Огнев,  хлопает дверца, взвывает двигатель  и грузовик  выезжает с территории складов.

– Ну с-суки,  мне ж э в этом году старшего получать! –  трясет   лейтенант перед носом мичмана зажатой в руке бумажкой.  Ты хоть понимаешь, что будет?!

– Тот молча кивает  и промокает   платком  взмокший  лоб.

– Куда ехать, товарищ лейтенант? –  косится на  разъяренного офицера водитель, притормаживая на развилке.

– В город, куда, –  шипит Огнев, разглядывая намалеванную  на бумажке схему.

        Через полчаса, поколесив по городу,  машина  останавливается  неподалеку от ворот уже известной части, и лейтенант выпрыгивает из кабины.

– Так, ты  пока  будь здесь, а то еще и этот  смоется, –  бросает он мичману  и спешит к КПП.

        Вскоре Огнев появляется  снова,  забирается в кабину  и приказывает ехать  обратно.

– Ну, как? – осторожно  интересуется  мичман.

– Хреново, – бурчит офицер.  Полковник у них зверюга, наорал на меня и требует командира.

– Да-а, дела, –  озадачено бормочет Умрихин.

        Пока  Огнев звонит от дежурного в часть, мичман  получает на складе  оставшееся оборудование и загружает его вместе с водителем в кузов.

        Затем  грузовик снова выезжает за ворота и направляется в город.

        На исходе второго часа  у КПП  останавливается новенький «УАЗ», из которого появляются старпом и штурман с кейсом в руке.

        Огнев  спешит  навстречу и докладывает о происшествии.

– Мудило, –  цедит капитан 2 ранга  и вместе со штурманом исчезает за дверью.

        О чем  беседовали  отцы-командиры неизвестно, но спустя некоторое время  обе машины катили по шоссе  в направлении Северодвинска.

        А  на следующее утро, после подъема флага,  все шестеро  героев этого рассказа, гремя ботинками, топали  по причалу на гауптвахту. На полные пятнадцать суток.

Губари

  -Подъем!  – орет из коридора чей-то голос  и на потолке  тускло вспыхивает упрятанный под  металлическую сетку  фонарь.

       В камере слышится недовольное бормотание, с  жестких «самолетов» сползают темные фигуры  и,  напяливая на себя   служившие одеялами шинели,  зевают.

       В низком мрачном помещении с забранным решеткой окошком и инеем по углам, их  шестеро.  Двое с бербазы, один с «пээмки»,  остальные с лодок.

– Поспать не дают, курвы, – хрипло басит  один из  бербазовских, со старшинскими лычками,  извлекает упрятанный в «самолете» бычок, прикуривает и пускает   по кругу.

       Всем достается по паре затяжек и  сон улетает.

– Интересно, куда сегодня погонят?  –  перематывая   на сапогах портянки, – бубнит  старший матрос с «пээмки»  и сплевывает на бетонный пол.

– А нам татарам один хрен, что пулемет, что самогон, –  сладко зевает  один из подводников и дружески  толкает в  бок соседа.

– Ага, – кивает тот вихрастой  башкой. – Одинаково с ног  валят.

       За массивной  дверью камеры лязгает засов, и она  с визгом открывается.

– Вторая, на оправку, –  бурчит хмурый матрос  с автоматом на плече и кивает головой на кишку коридора.

       Вся  шестерка    выходит из камеры и в его сопровождении  направляется в гальюн, совмещенный с умывальником. Там оглушительно воняет хлоркой  и в бетонных «очках» пищат крысы.

       Сделав свое дело, моряки  ополаскивают лица  под кранами с парящей от холода водой и утирают их подолами роб.

– В камеру, – бросает конвойный и ведет их обратно.

       Потом  начинается завтрак  и каждый   получает по кружке горячего кофе, миске гречневой каши и птюхе белого хлеба с кубиком масла.

– Опять эта каша, –  брюзжит один из моряков с лодки  и отпихивает от себя миску.

– Не скажи, – активно орудует ложкой  сосед.  У нас на «пээмке»  по утрам  чай, «шрапнель» и черняшка. А тут лафа, жить можно.

       После завтрака  всех губарей заставляют вытащить из камер во двор   «самолеты» – для проветривания.

– Хотел бы я знать, какая сука придумала  эту хрень?, – таща на горбу свой лежак, –  пыхтит  один из матросов.

– А это,  братишка, что б служба раем не казалось,   –  ухмыляется старшина.

       В восемь утра   арестованных выстраивают во дворе у высокой ограды, с караульной вышкой  и часовым на ней,  и перед шеренгами возникает  сам начальник гауптвахты, прапорщик Чичкарев, в сопровождении начальника караула.

– Р-равняйсь!   Смир-р-на! – по петушиному орет он,  и  где-то за забором взлаивают собаки.

       Грозно нахмурившись и  скрипя начищенными ботинками по снегу, прапор медленно идет  вдоль  строя  и  уничижительно   цедит, –  кр-расавцЫ.

       В нахлобученных на уши шапках,  измятых шинелях без ремней  и заправленных в   яловые сапоги широких штанах, «красавцЫ»  стоят с безразличным видом и  тупо пялятся на начальство.

– Слушай наряд, лишенцы!  –  вернувшись к центру, извлекает из-за обшлага шинели бумагу    Чичкарев.

– На снег  – двадцать,    на цемент – двадцать, в порт десять! – Разводите, старший, – кивает он начкару, прячет бумагу  и отправляется  внутрь, шмонать камеры.

       Через десять минут  три расхлябанных группы, первая из   которых вооружена    лопатами и скребками,  в сопровождении конвойных   выходят наружу  и  плетутся в сторону поселка. Там одна остается на площади у ДОФа и начинает вяло грести снег, вторая спускается к строительным складам, а третья  направляется в сторону небольшого порта, что рядом с базой.

       В ней все моряки  из второй камеры и  еще четверо арестованных.

– Вить, а ты  уже работал в порту? – спрашивает  матрос с лодки  шагающего рядом старшину.

– Ну да, –  кивает тот. На прошлой неделе.

– И как?

– Сам увидишь, –  заговорщицки подмигивает старшина  и просит у конвоира закурить.

       Тот, опасливо оглянувшись, достает из кармана  мятую пачку «Примы» и сует старшине в руку.  Губари на ходу закуривают, прячут сигареты   в рукавах  и топают дальше.

       На территории  заметенного снегом порта, где у бетонной стенки стоят несколько  пришвартованных барж, группу встречает  статная  дама в  финской дубленке  и  валенках.

– Прибыли, мальчики? –  весело оглядывает она моряков. – Значит так, – показывает рукой в вязаной варежке  на одну из барж.  – До вечера нужно ее разгрузить.  В  трюме  продукты, апельсины и вино. Справитесь?

– А то!  – басит старшина и сдвигает на затылок шапку.

– О, Витя!  –  удивляется женщина.  Ты опять к нам?

– Ну да,  Петровна, –  разводит руками старшина. Куда ж  я от вас денусь?

Остальные переглядываются  и  одобрительно гогочут.

– Ну, тогда за работу, – говорит женщина. Сейчас подойдет машина.

Весело переругиваясь и балагуря, моряки   взбегают по трапу на баржу,  отдраивают  затянутые брезентом лючины  и  спускаются вниз.

– Ты смотри, сколько  всего, –  восхищенно  тянет  старший матрос с «пээмки», оглядывая заиндевевший трюм, доверху набитый всевозможными мешками, ящиками и коробками.

– «Марокко», – читает кто-то наклейку на  одной из коробок.  А тут  вино, –  расплывается     в улыбке  усатый  подводник   и тычет пальцем в  картонную коробку. – «Старый замок», нам такое в море дают.

– Ну ладно, кончайте треп, –  покосившись на коробку, изрекает старшина. – Вино от нас не уйдет, а пока  за дело. Ты, Васька, – кивает он усатому,– бери    четверых  и дуйте наверх. Будете принимать  и грузить в машину.  Ну, а мы  тут  «пошуршим».

       Через несколько минут  в трюме кипит работа, коробки мешки и ящики исчезают  в люках, наверху топают матросские сапоги.

– Шабаш!  –  орет через час,  свесившись вниз, Васька,  и  разгрузка прекращается.

       Старшина удовлетворенно хмыкает,   извлекает из одного   ящика бутылку вина  и несколькими ударами  кулака по  донышку, вышибает из нее пробку.

       Бутылка пускается по кругу,  затем  ударяется  о металлический кронштейн  и осколки  возвращаются  обратно.

       Потом все лезут по скоб – трапу наверх и сходят на причал, откуда, урча мотором, отъезжает тяжело груженый  «захар».

– Так, мальчики,  – подходит к морякам  женщина. Пока  вернется машина, погрейтесь в конторе.    Кстати, Витя,  ничего не разбили? – обращается она к старшине.

– Да сорвалась одна коробка, Петровна. Четыре бутылки всмятку, –  сокрушенно вздыхает тот.

– Ага, –  кивают головами остальные. – Сорвалась.

– Вы уж пожалуйста аккуратней, – говорит женщина  и  исчезает в расположенном неподалеку ангаре.  А губари идут к  небольшому кирпичному зданию  и заходят внутрь. Там тепло и на длинной скамье  у окна, обняв автомат,  дремлет конвойный.

– Не спи, убогий, замерзнешь!  –  хлопает его по плечу  Васька и все хохочут.

– Это вам, – зевая, кивает матрос на стоящий рядом  картонный  ящик,  с оранжевыми апельсинами и несколькими пачками  «Беломора».

       По помещению разносится  душистый запах юга, под потолком плавает дым папирос, всем хорошо.

– А  эта Петровна ничего, –  мечтательно тянет  Васька, пуская кверху синеватые кольца. Вот бы ее трахнуть.

– Дура, –  лениво гудит старшина,– это ж жена  коменданта. Он тебя так трахнет.

       От хохота в помещении звенят стекла, а озадаченный  Васька чешет затылок.

       Хлопает  входная дверь и  на пороге возникает женщина.

– Ребята,  пора, пришла машина, – говорит она и, сняв варежки, дует на пальцы.

– Почапали,  труженики моря, –  встает старшина,  и все выходят наружу.

       Теперь вниз лезет вторая партия, фокус с бутылкой повторяется и работа кипит.

       Очистив к полудню  изрядную часть трюма и припрятав курево в потайные местам, вся бражка,   сопровождаемая конвойным, направляется на гауптвахту, обедать.

       На обед дают наваристый борщ,  макароны по – флотски  и компот, доставленные  нарядом с камбуза.

– Вот это другое дело, –  мычит Васька, активно работая ложкой.  Не то, что каша.

       Через час  парни снова на барже  и работа продолжается.  Теперь в трюме  ярко горит переноска, голоса звучат громче  и резонируют в корпусе.

       Последнюю машину  загружают  в  сумерках.

– Ну, вот и все, амба, – утирая  потное лицо шапкой, –  удовлетворенно  басит старшина.

– Спасибо вам, мальчики, –  проводив  взглядом исчезающий за воротами грузовик,  подходит к парням женщина.

– Да чего там,  – небрежно машет рукой  Васька.  Для нас это плевое дело.

       Затем, разобравшись попарно, моряки  выходят за ворота  и  направляются в сторону поселка.  Под тяжелыми сапогами скрипит искристый снег, в небе зажигаются первые звезды.

Крысиный король

  После  учебы в атомном учебном центре в Палдиски, наш экипаж  прибыл в Северодвинск  для приемки и испытания нового ракетного крейсера третьего поколения.

      Разместили нас  на стоящей в порту плавбазе  «Иртыш», где   проживали еще  несколько экипажей находящихся в ремонте лодок.  Поселившись в  двух  кубриках, расположенных под офицерской палубой,  мы    быстро познакомились  с другими ребятами и командой  плавбазы.  Состояла она из полусотни моряков срочной службы, возглавляемых  пожилым  капитаном 1 ранга  и несколькими мичманами.

      В силу преклонности лет  «Иртыш» в море не ходил, но  содержался в образцовом порядке. Его  высокий корпус и надстройки  были выкрашены в шаровый цвет,  деревянная  палуба регулярно драилась и сияла первозданной чистотой,  а все машины и механизмы  находились в полном порядке.

       Был у старой плавбазы единственный недостаток  – крысы.  Днем они прятались  в  укромных местах, а с наступлением ночи  выходили на охоту, делая набеги на  провизионки, камбуз  и  прочие места, где можно было чем-нибудь поживиться.

       Причем,  не ограничиваясь  продуктами, всеядные разбойники   грызли  и оплетки   электрокабелей, что порой  вызывало короткие замыкания  в судовой сети.

       По этому случаю  моряками плавбазы с ними велась непримиримая борьба, одним из главных стимулов которой  была возможность получить краткосрочный отпуск с выездом на родину, за двадцать отловленных бестий.  А для этого следовало представить командованию  указанное  их число натурой.

      По утрам,  перед подъемом флага, дымя сигаретами  у обреза на корме, мы  не раз наблюдали, как  пришпиленные  остро заточенными пиками к палубе,  крысы  отдавали богу душу.  А  после отбоя,   свободные от вахты моряки  плавбазы, выходили на ночную охоту.

      В один из субботних вечеров,  будучи не пущены в увольнение за какую-то провинность, мы втроем: Витька Допиро,  Саня Александров и я,  загнав  местным аборигенам  умыкнутый с завода  кусок плексигласа для поделок,  уединились с двумя из них в  румпельной выгородке  и  пили брагу. Ее  на плавбазе «по тихому»  делали из яблочного сока, сахара и дрожжей, сбраживая  в предварительно выпаренных огнетушителях.

      Во время  дружеской травли, которая  неизбежна  в таких случаях,  Саня, опорожнив очередную кружку  с веселящим напитком, заявил что знает, как можно вывести на судне крыс.

– Иди ты, – недоверчиво хмыкнул  один из плавбазовских, со старшинскими лычками. Они тут были  всегда, нам  мичмана  рассказывали.

– А я говорю можно, –  ухмыльнулся Саня.  Вот послушайте.

Для начала нужно найти  железную бочку, а затем отловить пяток крыс.  Желательно покрупнее.  После этого поместить их туда и не давать жрать.

– Совсем, что ли? –  выпучил глаза  второй плавбазовец.

– Ну да, – кивнул головой Саня. – Ничего, кроме воды.

– Ну ты даешь, так они же подохнут! – не согласился Допиро.

– А вот и нет, –  наклонился к нему Саня.  Дней пять попостятся, а потом начнут жрать друг друга. Выживет сильнейший, – такого называют "крысиный король".  Его надо выпустить и он  займется остальными.

– Не, такого не может быть, – не согласились парни с плавбазы. Заливаешь.

– Ну, смотрите, мое дело предложить, – пожал Саня плечами и мы хлопнули из огнетушителя еще по кружке.

– А кто тебе  рассказал эту туфту? –  закуривая «Приму», поинтересовался я у  Сани.

– Сам ты туфта, – обиделся тот.  – Это я слышал, когда был на практике  на «Крузенштерне», после мореходки. Боцман рассказывал. А он протрубил на   флоте лет двадцать.

– Боцман говоришь? –  заинтересованно взглянул на Саню плавбазовский старшина. С «Крузенштерна»? Тогда другое дело. А,  Серега? – пихнул он в бок, начавшего клевать носом приятеля

– Ага, другое,  –  очнулся тот. Наливай…

     Утром  воскресенья,  кряхтя и переругиваясь, наши знакомцы  подняли с пристани  на «Иртыш»  бочку из-под дизтоплива  и поволокли ее в низы.

– Думаешь получится? – поинтересовался я у Сани.

– Да хрен его знает, –  флегматично ответил приятель, сплевывая за борт.– Я лично не пробовал.

     А в понедельник мы вышли на очередную отработку в море, откуда вернулись спустя месяц.

Помывшись в плавбазовской  бане поужинали и завалились спать. На следующий день был назначен  строевой  смотр, и мы обретались на базе.

– Интересно, как  там у наших крысоловов, получилось чего? –  надраивая асидолом потускневшую бляху, –  вякнул Допиро.

– Вечером узнаем, –  сказал  Саня,  отпаривая шипящим утюгом клеша.

После ужина, когда в кубрике застрекотала  экипажная «Украина», мы  втроем  поднялись наверх  и отыскали своих знакомцев.

– Какие успехи на крысином фронте? –  спросил  Витька у старшины.

– Ништяк, кореша! – радостно  заявил тот. – Все получилось.   «Тирпиц» давит  крыс лучше кошки. А мне во, – очередную соплю  навесили, ткнул пальцем  в третью лычку на погоне.

Годок

    Незадолго до моего увольнения в запас, в наш экипаж вместе с молодым пополнением из Ленинградского отряда подводного плавания прибыл матрос, который всех здорово заинтересовал. Во-первых, своей внешностью – по росту и ширине этот коротышка был одномерным, во – вторых дикцией, говорил он мало и невнятно, а еще возрастом – парню было под тридцать.

       Впоследствии выяснилось, что его за что-то выперли с последнего курса ветеринарного института, и парень загремел на три года на флот.

       Этим сразу же воспользовались юмористы из БЧ-5, куда попал новичок и сообщили тому, что матросам с таким образованием на лодках сразу же присваивают звания старшин. Иди мол, к механику и дело в шляпе. Тем более что и возраст у тебя подходящий. Чем не старшина?

       Тот и пошел. Какой разговор состоялся между ним и крайне нервным «дедом» история умалчивает, но от него молодой вышел весь в соплях, и сразу же был препровожден в трюм, убирать гидравлику. А советчики, похлопывая его по плечам, советовали все это так не оставлять и жаловаться замполиту.

       Молодой этого делать не стал, но через несколько дней снова попал «в историю».

Вернувшись вечером с лодки в казарму и увидев, что несколько старшин возлегли на койки, он тоже взгромоздился на свою, на втором ярусе.

       Парня тут же согнали и разъяснили – валяться на койках до отбоя можно только старослужащим (годкам). Малый стал препираться, за что получил наряд вне очереди и кличку «годок».

       А еще через некоторое время выяснилось, что он не знает даже азов трюмного дела – помпу не отличает от компрессора, а вентиль от манипулятора. «Маслопупы» во главе с командиром дивизиона возились с ним месяц – ни в зуб ногою. Что делать?

       Решили – обкатается в море. Однако на первом же выходе «годок» едва не затопил отсек, открыв не тот клапан и его определили в помощники коку. Чистить картошку, рубить мясо и драить котлы. А когда вернулись, определили в верхневахтенные. Чего проще – стой с «калашом» в канадке у трапа и охраняй корабль.

       Однако и тут с «годком» случилась неприятность.

       Дело в том, что на всякой лодке, неподалеку от рубочной двери, кроме стационарного, вооружен так называемый шторм – трап. На тот случай, если кто из моряков оступится и свалится за борт. Помимо прочего, верхневахтенному вменялось в обязанность присматривать и за ним, чтоб не сперли. Есть на флоте такой бзик – тащить все, что плохо лежит.

       Чего «годку» вздумалось возиться с трапом, осталось тайной, покрытой мраком. Может от скуки, а может чего померещилось. Короче он утопил рожок от автомата. Тот отстегнулся и булькнул в воду. Вместе с патронами. Помощника командира чуть «кондратий» не хватил.

       После его матов и бурных дебатов с механиком, за борт спустили штатного водолаза, но, увы.

       Тот исползал все дно под лодкой, но кроме россыпей консервных банок, ничего там не нашел.

       В итоге «годок» загремел на губу, а корабль лишилась килограммов десяти спирта и нескольких банок пайковой икры. Именно во столько оценили потерю на базовом оружейном складе.

       Сразу же после отсидки, посоветовавшись между собой, отцы-командиры списали парня на бербазу – от греха подальше.