
Полная версия
Поцелуй феи. Книга1. Часть2
– Я тебя накажу, – промолвила она, чуть не плача.
– За что же? – невинно осведомился гномик. – За то, что я мал ростом?
– За то, что ты нехороший, – выговорила она с трудом.
– И как же меня можно наказать? – посмотрел на неё гном спокойно. – Лишить одушевлённости обратно? Убить? Ногою растоптать?
Лала не ответила, надувшись.
– Сколько мне хоть времени-то бытия отведено? – спросил он.
– Час, – буркнула Лала.
– Час?! Щедро! – с сарказмом подивился гном. – Впрочем… побыть и час на свете дар судьбы бесценный. Тому, кто не рождён и быть не должен жив. Спасибо. Искренне. Дайте пожить хоть этот час. Дышать приятно. Видеть любопытно. Ласкают звуки слух. И деньги хочется найти безумно. Хотеть… столь наполняет жизнью. Внутри зудит как будто неуёмным пылом.
– Заглянешь ещё раз под юбку, мне придётся… развеять заклинание досрочно, – сказала Лала грустно. – Помоги нам лучше. Пожалуйста.
– Не буду заглядывать. Обещаю, – твёрдо заверил он. – Пожить охота. К тому же я сейчас вдруг понял, мне не по нраву ваше огорченье. Оно мне в тягость. Я его не стану вам боле доставлять. А трусики чудесны всё же. Правда.
Лала вздохнула беспомощно, залившись новой волной краски.
– Так, деньги, деньги, чую! Чувствую! О, скоро они будут мои! – с вожделением проговорил гном.
Он сорвался с места, резво бросившись в сторону прилеска. Рун с Лалой поспешили за ним, благо, что резво для гномика, всего лишь немного быстровато для людей. В траве его самого было не разглядеть, но по колебанию стеблей отчётливо различалось, куда он движется. А кончился лужок, его и вовсе стало прекрасно видно. Забавно семеня махонькими ножками, он уверенно бежал вглубь леса.
– По-моему он нас туда же ведёт, куда и палочка, – вскоре произнёс Рун озадаченно негромким голосом.
– Кажется да, – кивнула Лала. – Значит палочка верно нам путь указывала поначалу.
– Он точно не может ошибиться? – с сомнением поинтересовался Рун.
– Не должен, – ответствовала Лала коротко.
Прошло ещё немного времени, и гномик неожиданно остановился. Вид у него был ошеломлённый.
– А? Что? Где? – забормотал он. – Как же так?!
Он резко помчался в другую сторону. И тут же снова встал как вкопанный. И снова рванулся в другую сторону, и снова встал. Вдруг заметался, схватившись за голову, крича что-то невнятное. Лала с Руном наблюдали за ним в полном недоумении.
– Ага, нашёл! – обрадовано воскликнул он с алчностью. И побежал назад, к реке. Лала и Рун поспешили за ним.
– Обратно нас повёл, – заметил Рун разочарованно.
– Рун, я не понимаю, что происходит, – пожаловалась Лала. Личико у неё было удручённое.
– Может клад всё же у реки, – приободрил её он.
– Хорошо бы, – опечалено отозвалась Лала.
Гномик не останавливался, пока не вернулся ровно на то место, откуда они отправились, на тропинку у прибрежного обрыва. И тут опять застыл на месте, вращая головой ошарашено.
– А? Что? Куда? Как же это? – забормотал он.
Его тоненький голосок был полон глубокого растерянного непонимания. Он заметался, как безумный, в разные стороны, кружа на одном пяточке земли. Но внезапно остановился, полностью успокоившись. Вид у него был, как у человека, лишившегося надежды. Потерянный и печальный.
– Что случилось, малыш? – с ласковым тревожным участием обратилась к нему Лала.
– Я всё понял, – проговорил гномик сокрушённо. – Мельник ваш. Не упокоился он. Дух его. Охраняет свои денежки. Не хочет, чтобы их нашли. Он хитрый. Может я и отыскал бы их, будь у меня денёк-другой. А может и нет.
– Он не упокоился?! – поразилась Лала с испугом.
– Ага.
– Это точно?!
– Точнее некуда.
Гномик рухнул на землю и заплакал горько-пригорько.
– Я так их хотел, так жаждал! – запричитал он жалостливо сквозь слёзы. – Почему я такой несчастный? Разве это столь большая мечта? Найти немного денег. Теперь так и умру. Зря прожил на свете свой час.
Лала совсем расстроилась. Она опустилась рядом с гномиком на колени, склонилась над ним. Из глаз её выступили слёзы.
– Не печалься, мой хороший, – по-доброму попросила она очень мягко. – Они тебе совсем не нужны. Эти денежки. Вот нашёл бы ты их, и что?
– Мечта бы сбылась, – отозвался гномик горестно. – Ушёл бы в мир иной счастливым.
– Это не мечта, это страсть, – виноватым голоском сказала Лала. – Страсть застилает глаза, ослепляет. Не даёт тебе по-настоящему ни жить, ни мечтать, ни чувствовать. Подумай, зачем тебе денежки, которые ты даже не смог бы ни на что потратить?
– Любовался бы на них, – поведал гномик простодушно. – Прикасался бы.
– Но они же просто монетки, бессмысленные кусочки металла. Даже не красивые. Разве вокруг мало того, на что можно полюбоваться?
– Много всего, – грустно признал гномик, перестав плакать.
– Вот видишь, мой славный.
– А ведь верно, – с удивлением произнёс гномик. – Ничего вокруг не замечал кроме желания найти. Теперь, когда знаю, что не найти, словно освободился. Прозрел. Так легче. И безмятежнее. Внутри.
– Прости меня, это я создала тебя таким, – повинилась Лала.
– Да ничего, – ответствовал гномик. – Был бы я другим, это был бы уже не я, а кто-то ещё.
Он совершенно успокоился. Сел у края обрыва, стал смотреть на реку, да на просторы за ней. Рун понял, что кажется поиски окончены. Он тоже уселся подле Лалы наземь, чувствуя некоторую растерянность и свою долю ответственности за переживания маленького существа.
– И что теперь? – тихо спросил он.
Лала утёрла слёзки ладошками.
– Не знаю, Рун. Видимо я помочь не смогу. Раз тут неупокоенный дух. Даже искать эти денежки грешно. Ежели он против. Они же ему принадлежат. Можно попробовать было бы уговорить его. Духа этого. Или узнать, почему он не хочет денежки вернуть семье своей. Но я боюсь привидений. К тому же это надо идти ночью на кладбище, на могилку к нему. К дедушке-мельнику. Я ни в жизнь не пойду туда ночью. Я там умру со страху. Феи не ходят ночами по кладбищам.
– А я могу сходить с ним поговорить как-то? Я бы один сходил, – предложил Рун. – Если это без магии можно сделать, поговорить просто, я бы сходил.
– А ты не побоишься? – неуверенно посмотрела на него Лала. – Призраки это страшно.
– Стерплю как-нибудь, – пожал плечами Рун. – Или он может мне причинить какой-то вред?
– Ах, Рун, я не знаю, феи не очень связаны с потусторонним миром. Он уже обижал кого-нибудь у вас? Или пугал?
– Нет. У нас даже никто не в курсе, что он… духом стал. Мельник. Уж больше года как помер.
– Тогда он видимо не злой, – вздохнула Лала. – А раз так, вряд ли он станет вредить. Но всё же это жутко.
– А что делать-то надо? На кладбище, когда придёшь?
– Самое простое, Рун, просто попросить. На его могилке. Сказать, так мол и так, ваша семья клад хочет ваш отыскать, не мешайте нам пожалуйста найти его. Объяснить, что для них ищем, не для себя.
– И всё? – подивился Рун.
– Да. Но мало надежды, что поможет. Лучше всего его призвать. Чтоб он прям появился пред тобой. И спросить, где он клад зарыл. Тогда и искать не придётся.
– А как его призвать?
– Магией, Рун.
– Выходит, это я не смогу.
– Быть может я в силах временно наделить тебя магическим даром.
– Ну, значит, решено, ночью схожу на кладбище. Получится, призову дух мельника да порасспрошу. Не получится, просто выскажу над его могилой просьбу, чтоб не мешал нам.
– Рун, тебе не надо доказывать мне свою смелость, – попросила Лала мягко. – Я итак знаю, что ты смелый. Ты в лесу один гулял, зверей не боясь. Не ходи, милый, не надо. Мало шансов, что поможет.
– Лала, дело не в смелости, – поведал Рун чистосердечно. – Ты столько магии истратила, мы искали долго. Всё зазря что ли? Теперь уж странно будет отступить. Проверим последний путь к кладу. А там уж и отступим, коли не выйдет.
– Ну ладно, – сдалась Лала.
Гномик повернулся к ним:
– Найдите пожалуйста эти деньги. Если вы их найдёте, значит я жил не зря. Помог вам. Про дух, вот, рассказал.
Физиономия у него была умиротворённой, и кажется даже счастливой, но всё же с грустинкой в глазках. Лала одарила его тёплым взглядом.
– Мы постараемся. Очень, – по-доброму заверила она.
– Ты же моя мама, да? – спросил вдруг её гномик с какими-то особенно душевными чувствами.
– Я твой создатель, – ответила Лала ласково. – Наверное это почти одно и то же. Пожалуй что да, мама.
– А это мой папаша что ли? – кивнул гномик на Руна с сомнением.
– Он мне помогал. Мы вместе тебя создавали. Без него я бы не смогла вдохнуть в тебя жизнь, – подтвердила Лала. – Твой папа, да. Он хороший. И добрый. И смелый. У тебя замечательный папа.
– Понятно, – проговорил гномик успокоено. – А как меня звать?
– Да ты так торопился найти клад, что мы и не успели тебя наречь, малыш, – извиняющимся тоном сказала Лала. – Давай назовём тебя… Тано.
Гномик призадумался на мгновенье.
– Хм… Мне нравится. Красивое имя, – искренне произнёс он. – Мама, папа, вы побудете со мной? Не бросайте меня. Не хочу умереть в одиночестве.
В его словах слышались одновременно надежда и смирение.
– Ни за что не бросим, – дрогнувшим голоском пообещала Лала. – Хочешь, я тебя на ручки возьму?
– Хочу, – молвил Тано.
Лала подставила ему ладошку, дождалась, пока он заберётся, поднесла руку к себе, прижала к груди, чтоб легче было держать ровно.
– Мам, ты прости меня, – посмотрел на неё Тано с раскаянием.
– За что, милый?
– За то, что под юбку заглядывал. Да гадости говорил. Ну, про трусики. Я тогда только родился. Несколько минут от роду. Молодой был, циничный, казалось это забавным. Не понимал многого. И на деньгах был зациклен. Ни о чём не думал кроме них. Не осознавал, что ты мне мама. Сейчас, оглядываясь на всё с высоты прожитых минут, сожалею.
– Да ничего, я не срежусь на тебя, малыш, – улыбнулась Лала.
– Спасибо.
Тано сел на край ладошки, стал беспечно побалтывать ножками, глядя на тот берег.
– Сколько у меня времени бытия осталось? – поинтересовался он спокойно.
– Думаю, с треть часа, – вздохнула Лала.
– Целая треть жизни ещё. Неплохо, – порадовался Тано. – Можно, я её здесь доживу? На родине хочу умереть.
– Конечно, – всхлипнула Лала.
– Да не плач, мам, – попросил её Тано по-доброму. – Я прожил неплохую жизнь. С родителями провёл её. Искал клад, было захватывающе. И хорошо что не нашёл. Так бы не увидел ничего. Не полюбовался бы напоследок на мир. Не поговорил бы с вами. Всё на деньги бы глядел на дурацкие. Зачем они мне? Вот же наваждение. Хорошие были минуты. И сейчас замечательные. Я счастлив. Правда. Жить приятно. Так красиво вокруг.
Руну стало очень тоскливо на душе. В голоске Тано столь отчётливо слышалась неутолимая жажда бытия… Вкупе с пониманием неизбежности скорого скорбного финала. Тяжело быть подле того, кто, пусть и мужественно, но готовится к смерти.
– Хочешь, у меня тоже посиди на руке, – предложил он грустно.
– Ага, пап, – тепло отозвался Тано.
Рун подставил ладонь, и Тано перебрался к нему. Сел, свесив ножки.
– Хорошо с вами, – искренне промолвил он. – На душе легко. Совсем не страшно умирать. Когда не один. Похороните меня здесь, на родине, ладно? Тут красиво. Птички поют. Кузнечики. Речка шумит успокаивающе. Тут хорошо будет покоиться.
– Ладно, – пообещал Рун негромко.
Лала снова утёрла слёзки ладошкой.
– Между прочим, – сказал Тано благодушно, – часть плоти свежего покойника – прекрасный ингредиент для зелья вызова духов. Усилит всякую магию точно. Не знаю, откуда я это знаю. Но я знаю. Я чувствую.
– Я же не некромант какой, чтобы покойных откапывать да их плоть использовать, – с удивлением произнесла Лала.
– Так я же умру. Чем не покойник, чем не свеж, – улыбнулся Тано. – Возьмите часть меня, я этого хочу. Мне будет гораздо легче умирать, веря, что клад вы найдёте. Так вы найдёте его наверняка.
– Ты не из плоти, малыш, – с участливым сожалением объяснила Лала.
– Мне кажется, это не важно в данном случае, – заметил Тано.
– Я так не могу, – покачала головой Лала опечалено. – Взять часть тебя, это надругаться над телом. Это… неправильно.
– Но я этого хочу. Хочу, чтоб моя жизнь не была напрасной. Возьмите. Пожалуйста! – очень мягко попросил он.
Лала молчала. Над берегом повисла трагическая тишина. Рун стало от неё тягостно.
– Я сделаю это, Тано, – дал слово он с твёрдостью. – Возьму твою частичку.
– Вот спасибо, отец! – обрадовался гномик. – В таких делах лишь на мужчин можно положиться.
Личико его совсем просветлело. Он сидел, побалтывая ножками, наслаждаясь летним днём, зрелищем просторов, близостью родных людей. Своим бытием. Кажется, ему действительно было хорошо.
– Тано, а хочешь полетать? – ласково предложила Лала. – Я бы тебя могла поднять, покатать по небушку.
– А можно?! – воодушевился Тано. – Вот это да! Я и не мечтал о таком.
Рун передал Тано Лале. Она встала. Рун тоже. Она одарила его добрым доверчивым взглядом.
– Ты уж, Рун, не смотри вверх пока, ладно?
– Ну конечно, – кивнул он. – Не в первый раз поди взлетаешь при мне. Не посмотрю ни за что.
Лала улыбнулась ему благодарно.
– Прощай, отец, – тепло сказал Тано. – Было приятно быть здесь с тобой. С вами.
– Прощай, Тано, – тоже с теплотой ответил Рун. – Ты удивительный. Я рад, что узнал тебя.
Он отвернулся к речке, сел наземь, стал смотреть на воду. Услышал удаляющийся шелест крыльев. И затем остался один на один с природой и своими мыслями.
Похороны состоялись уже через пол часа. Лала плакала. Рун выкопал ножом на лужку ямку, положил туда куколку, взяв от неё одну веточку-ручку. Сотворил над могилкой знак упокоения. Закопал. Сходил за прутиком, поставил над холмиком три небольших его кусочка, символизирующих трёх идолов. Снова сделал знак упокоения. Поднялся с колен, сделал третий раз знак упокоения. Вид у него был мрачный.
– Покойся с миром, Тано, – произнёс он со вздохом. – Ты был необыкновенным. И кажется хорошим. Мне жаль, что тебя больше нет.
Лала сложила молитвенно ручки, закрыла глазки и стояла так, шевеля губами, неслышно произнося что-то. Через минутку она закончила, в очередной раз отёрла слёзы кулачком. Подошла к Руну. Он обнял её.
– Лала, это какой-то перебор, – проговорил он расстроено. – Словно сына похоронили. Это ненормально как-то. И ведь не скажешь, что всё игра, не отмахнёшься. Оно хотело жить, и оно умерло. Тано хотел жить. Очень. Гадко как-то. Получилось.
– Не знаю, Рун. Что-то не так вышло, – печально молвила Лала. – Слишком много души вдохнулось. В Тано. Опыта не хватает мне. Магия дело сложное и ответственное. Чуть ошибёшься, вместо добра сотворишь зло. Или причина в том, что я уже взрослая. Маленькие феи-девочки делают весёлых куколок, детской радостью наполненных, которым и в голову не придёт предаваться размышлениям о жизни и смерти, а у взрослых девушек может и должны выходить куколки, зрелые думы и чувства имеющие. Всему своё время. Больше я никогда не стану оживлять куколок. Это жестоко. Или надо только куколок зверюшек оживлять. Кто не осознаёт себя и потому не переживает. Или куколок-куколок, кто всё равно остаётся куколкой, когда оживёт. Гномиков точно не стану больше.
– Но он рад был побыть живым. Тано. Ты не права, – заметил Рун.
– Нет, – не согласилась Лала. – Нельзя давать столь краткую жизнь тому, кто так жаждет бытия. Жестоко это.
– Пойдём домой, Лала, – попросил Рун тихо. – Что-то устал я сегодня.
– Пойдём, родной, – прошептала она.
***
Происшествие с Тано сильно выбило Лалу из колеи. Она грустила, и объятия помогали приободрить её ненадолго и лишь отчасти. Рун предложил ей поспать хоть часок, она послушалась, легла, он держал её за руку, пока она засыпала, она улыбалась ему благодарно и ласково. Рун и сам был бы не прочь прилечь, но дела не ждут, пошёл помогать бабуле. Всё же более пол месяца отсутствовал, бродя по лесам. И не принёс ничего. Лес неплохое подспорье, зиму да весну потом гораздо легче пережить. Грибы можно сушить и солить, орехи прекрасно хранятся, как и некоторые лесные съедобные коренья, ягоды больше едят сразу, мясо они старались менять у деревенских на муку, сами-то пшеницу не садят, не растят, а хлебушка да пирогов хочется. В деревне много кто наоборот, не охотничает, до мяса же охочи все, оно сытнее других продуктов, от него легче работается. С обменом проблемы никогда не было, только приноси. Шкурки с радостью принимают у барона в качестве подати. Недаром бабуля никогда особо не пеняла Руну, что он в огороде мало ей подсобляет, тоже делом важным занят, ну и глаза деревенским реже мозолит, всё меньше конфликтов. А тут вот почти три недели, и ничего, никакой от него пользы. Правда козочка принесла им прибытка в 10 серебра, благодаря Лале, сумма немалая, с лихвой компенсирует все потери от столь длительного безделья. Но это не значит, что можно себе позволить и далее бездельничать. Жизнь у крестьян сложная, случится неурожай, наступит голод, и никакое серебро тебя не спасёт. Работать надо всегда. Рун как обычно озаботился в первую очередь тем, что бабуле делать не по силам или неудобно. Сейчас сперва забрался на крышу, посмотреть, где и почему течёт. Кровля – шутка непростая, а если ты не мастер-кровельщик, непростая вдвойне, а то и втройне. Когда нет очевидных для глаза повреждений, поди попробуй разберись, в каком месте она прохудилась. Благо в этот раз очевидное повреждение было, одна дощечка рассохлась и треснула, Рун решил, проблема именно в ней. Но менять пока не стал, отложил до завтра, чтобы шумом не беспокоить Лалу. Поточил обломком точильного камня инструмент огородный: лопату, серп, мотыгу. Потом раздумывал, окучивать картошку или ходить за водой. Выбрал первое, не хотел отлучаться со двора, отдаляться от Лалы. А то встанет, не увидит его, расстроится ещё сильнее. Часа полтора поокучивал, тут и Лала проснулась, прилетела к нему и сразу попросилась в объятья. Руну до сих пор было трудно привыкнуть, что обнимать её можно в каком хочешь виде, пусть ты в земле, грязный, а она в своём красивеньком платьице, но прижмёшь её к себе, и это не она замарается, а ты очистишься.
– Ну что, полегче тебе, милая? – спросил он добродушно.
– Полегче, – улыбнулась она. – Всё равно болит немножко. Сердечко. Но полегче.
– Смотри-ка ты, я снова чистый, – подивился Рун. – Даже из-под ногтей земля исчезла. Надо бы оштрафовать тебя немножко. За такие дела. Волшебство, как-никак. Без спросу.
– Такова природа фей объятий, суженый мой, – лукаво ответствовала Лала. – Я этим своим свойством не управляю. Если ты считаешь, оно нарушает наш уговор, это ты нарушитель. Не обнимай меня, и останешься в земельке.
– Ну, раз я нарушил, я могу и расплатиться, – невинно поведал Рун.
– И как же ты хочешь расплачиваться, заинька? – мило побуравила его глазками Лала.
– Известно как. Жертвами.
– Ах вон оно что! – с юмором произнесла Лала. – Не велика ли плата будет? За столь малюсенький проступок?
– Мне для тебя ничего не жалко.
– Спасибо, милый, – порадовалась Лала. – Только в чём же твоя жертва? Объясни, не пойму. По-моему это для меня жертва. А для тебя награда.
Рун посмотрел на неё с притворной серьёзностью:
– Вообще-то это будет мой первый поцелуй. С девушкой. Может я его берёг для будущей невесты. А подарю тебе. Но я щедрый, так и быть, забирай.
– Ой! – удивилась Лала без тени шутки. – А ведь верно. Выходит, это и для тебя жертва.
– Наивная ты, Лала, – усмехнулся Рун.
– Тебе всё равно, кому отдать первый поцелуй, Рун? – посмотрела она на него с растерянным недоумением.
– Он для той, что будет всех других дороже. А это ты, – сказал он просто.
– Спасибо, мой хороший, – просияла Лала счастливо.
– Да не за что.
– А помнишь, ты радовался, что я не фея поцелуев, – промолвила она с улыбкой. – Не хотел моих жертв. Напрочь.
– Глупый был.
– А теперь прям поумнел? – развеселилась Лала.
– Раз хочу. Выходит поумнел, – кивнул он, тоже улыбаясь. – Сейчас у нас всё наоборот. Для меня это дар. А для тебя жертва.
– Рун, это не жертва лишь для невесты по правде. А для невесты понарошку жертва. Для любой девушки, не только для меня. Пойми же, милый, – мягко попросила она.
– Да я всё понимаю, Лала, – заверил он со вздохом.
Они постояли немного молча.
– А бывают феи поцелуев? – полюбопытствовал Рун вдруг.
– Нет, мой котёнок. Если только в фантазиях у юношей, – отозвалась Лала с ироничным сочувствием.
– Жаль.
– А что, променял бы меня на фею поцелуев, коли встретил бы?
– Кто знает, – проронил он загадочно.
– Изменщик! – с деланным негодованием воскликнула Лала.
– Да не променял бы, не променял, – смеясь, поспешил оправдаться Рун. – Но жаль. Что ты не она. Как было бы чудесно.
– Да уж! – только и смогла вымолвить Лала, немного покраснев.
– Поработать бы мне ещё, солнышко моё, – испытывая неловкость, извиняющимся тоном проговорил Рун. – Может ты немножко… Ну… Посидишь, подышишь воздухом вон, на лавочке. Давно бабуле не помогал. А вечерком перед сном уж я тебя обниму. Надолго.
– Ладно, – сказала Лала добросердечно. И отстранилась. – Буду ждать вечерочка теперь. Очень. Только я не хочу сидеть просто, Рун. Чем мне помочь? Скажи, я помогу.
Рун призадумался.
– Я мужские дела делаю, для тебя они тяжелы будут, – поведал он. – Пойдём у бабули спросим. Она здесь командир.
Бабушка поодаль пропалывала грядки. Заметив приближение Лалы и внука, поднялась, разулыбалась умилённо, глядя на сияющее Лалино личико.
– Бабуль, Лала помочь хочет, – просяще обратился к ней Рун. – Дай ей работу, которую она сможет делать. Она городской житель, в огородах раньше не трудилась, ей всё внове тут.
– Да как же можно работать в таком платьишке, – покачала головой старушка. – В нём только во дворцах расхаживать, пожалуй. Отдыхай, дочка.
– Бабушка Ида, оно не может замараться. Я же фея, – приветливо произнесла Лала.
Старушка глядела на неё с полным недоумением. Рун взял с грядки горсть земли.
– Лала, можно я ей покажу? – предложил он.
Лала поняла, что он хочет, кивнула. Он размазал землю по её платью на животе.
– Батюшки мои! – поразилась бабуля.
Платье продолжало блистать безупречной чистотой.
– Видишь, – со значением посмотрел на неё Рун. – Феи не мараются, бабуль. Некоторые. Лала не может замараться. Очень хочет помочь нам. Позволь ей.
– Ну хорошо, – согласилась старушка, пребывая в лёгкой растерянности. – Помогай мне полоть, дочка. Я буду подкапывать травку. А ты её выбирай с корешками, да в кучку складывай. Быстрее дело пойдёт.
Лала просияла обрадовано.
– Ну я пошёл тогда, – обернулся Рун к ней. – Дальше делать.
– Иди, мой хороший, – одарила она его нежной улыбкой.
Он не удержался от счастливой ответной улыбки. На душе ещё долго было очень тепло от этих её слов, от искренности заключённых в них её приязненных чувств к нему. Легче работалось. До него периодически доносились голоса Лалы и бабули. Они о чём-то переговаривались непринуждённо, иногда смеялись. Им было хорошо. И его это словно согревало. Рад был, что Лале хорошо. С Бабушкой. И с ним.
Время летит быстро, когда сердце увлечено приятными переживаниями. Рун вроде бы и оглянуться не успел, как уж и вечереть начало. Наступила предзакатная прохлада. Лала с бабушкой закончили трудиться, направились мимо него к избе.
– А мы пошли кушать готовить, – похвалилась Лала довольно, как только оказалось рядом. – Бабушка будет меня учить овощную похлёбку варить. Как здорово!
Её глазки восторженно сияли.
– Я ещё поработаю, – добродушно сказал Рун, улыбаясь. – Зовите, как сготовите. А то есть хочется. Страх как.
Лала подлетела к нему вплотную и стала буравить глазками загадочно. Он хотел было её обнять, но она увернулась со смехом:
– Нет, мой дорогой. Когда вернёшься, это будет тебе награда. Работай.
– Жестокая, – укорил её Рун с деланным огорчением.
– Я хорошая, – возразила она весело. – Чем сильнее будешь хотеть. Тем счастливее мы будем потом. Когда обнимемся. Мечтай пока об этом.
– Да только и мечтаю, – вздохнул он.
Лала рассмеялась тепло. И они с бабушкой отправились в избу. А Рун остался. Работал под угасающим вечерним небом и улыбался, вспоминая её радостное личико и её смех. И ему было светло-светло от этого внутри, словно в ясный полдень.
Наконец хлопотный день был закончен, и они все собрались за столом. На ужин у них была похлёбка, настоящая, густая, а не из кореньев и грибов, как в лесу, вдобавок с хлебом, что необычно для летнего времени в их семье. Но фее чего только не дарят, вот и хлеба преподнёс свежеиспечённого утром кто-то из соседей. Рун, отправив в рот первую ложку, изумлённо посмотрел на бабулю с Лалой.