Королевство Акры и поздние крестовые походы. Последние крестоносцы на Святой земле

К Ричарду срочно отправили гонца с депешей о нападении на Яффу, когда Саладин только подступил к ее стенам. Король немедленно выступил на помощь, сам отправился по морю с пизанцами и генуэзцами, а армию послал по суше. Противные ветры задержали его у мыса Кармель, и его армия, не желая прибыть в Яффу раньше его, промедлила на дороге в Кесарию. 31-го числа, когда Саладин уже достаточно обуздал свои войска, чтобы позволить ему вывести сорок девять рыцарей гарнизона с их женами и имуществом из цитадели, флот Ричарда в пятьдесят галер показался в виду города. Гарнизон сразу же снова поднял оружие на врага и отчаянным натиском почти выгнал дезорганизованных мусульман из города. Ричард, не зная о происходящем, колебался и не высаживался на берег, пока один священник не приплыл к нему на лодке и не рассказал о том, что цитадель еще не взята. Ричард подвел корабли к берегу у подножия цитадели и спрыгнул на берег во главе своего войска. Гарнизон в отчаянии уже успел снова отправить парламентеров с Саладином, который как раз беседовал с ними у себя в палатке, когда Ричард пошел в атаку. Многие мусульмане еще вразброд шатались по улицам, и нападение застало их врасплох. Свирепость Ричарда, который сам яростно бился в первых рядах, и новая атака гарнизона заставили их со всех ног броситься в бегство. Секретарь пришел в палатку Саладина и шепотом сказал ему о разгроме. Пока султан еще удерживал своих посетителей приятной беседой, волна сарацинских беглецов раскрыла перед ними правду. Султану пришлось отдать приказ к отступлению. Он остаться у себя в лагере с горсткой всадников, но его основные силы бежали в Ассир, что лежал в 5 милях (около 2 км) вглубь страны, прежде чем их удалось вновь собрать. Ричард отвоевал Яффу, имея всего лишь около восьмидесяти рыцарей и четырех сотен лучников и, может быть, две сотни итальянских моряков. Все его войско располагало всего тремя лошадьми.

На следующее же утро Саладин послал своего министра Абу-Бакра возобновить мирные переговоры. Он нашел Ричарда, который беседовал с несколькими пленными эмирами, шутя насчет того, как быстро Саладин захватил Яффу и как он сам ее отвоевал. Ричард сказал, что был без оружия и даже не успел переобуться. Однако он сразу же согласился с Абу-Бакром, что война должна прекратиться. В своем послании Саладин предлагал в качестве основы для дальнейшей договоренности определить границу франкских владений у Кесарии, раз уж Яффа теперь полуразрушена. Ричард парировал тем, что предложил держать Яффу и Аскалон в качестве ленов от Саладина, но не пояснил, как будет действовать вассалитет после того, как он отбудет в Европу. В ответ Саладин предложил ему Яффу, но настаивал на том, чтобы оставить Аскалон себе. Так Аскалон снова стал камнем преткновения. Переговоры были сорваны[16].

Армия франков, которую Ричард повел на помощь Яффе, двигалась мимо Кесарии. Саладин, прекрасно осознавая, как малочисленны силы Ричарда в Яффе, решил нанести удар по его лагерю под стенами города, прежде чем у нему успеют подойти свежие войска. На рассвете в среду 5 августа некий генуэзец, бродя вокруг лагеря, услышал ржание лошадей и топот копыт и разглядел вдали, как блестит сталь в лучах восходящего солнца. Он всполошил весь лагерь, и, когда сарацины появились, Ричард уже был готов их встретить. Его люди не успели как следует вооружиться и похватали все, что попалось под руку. В целом христианское войско насчитывало около пятидесяти четырех боеспособных рыцарей и всего пятнадцать лошадей, а также около двух тысяч пехотинцев. За низким частоколом из палаточных кольев, поставленным для того, чтобы сбить с ходу вражеских лошадей, Ричард велел своим людям встать попарно, выставив щиты перед собой, словно забор, и вкопать длинные копья в землю под углом, чтобы на них напоролась наступающая конница. Между парами со щитами встали лучники. Мусульманская конница атаковала семью волнами по тысяче человек каждая. Но они не смогли пробиться за эту стальную стену. Атака продлилась до полудня и позже. Потом, когда Ричард заметил усталость вражеских всадников, он послал своих лучников на передовую, чтобы выпустить все их стрелы в наступающую рать. Под градом стрел неприятель замешкался. Лучники отступили назад за копейщиков, которые бросились в атаку во главе с Ричардом, сидевшим верхом на коне. При виде этого Саладина охватили одновременно и бешенство, и восторг. Когда под Ричардом пала лошадь, он галантно отправил прямо сквозь сумятицу боя своего конюха с двумя свежими лошадьми в дар бесстрашному королю. Часть мусульман покрались сзади, чтобы атаковать сам город, и сторожившие его моряки бежали на свои корабли, пока Ричард не прискакал обратно и снова не воодушевил их на бой. К вечеру Саладин отозвал войска и отступил в Иерусалим. Там он усилил укрепления на тот случай, если Ричард задумает его преследовать[17].

Это была великолепная победа, одержанная благодаря тактическому искусству Ричарда и его личной отваге. Но ее не удалось развить. Через день или два Саладин вернулся в Рамлу с новой армией призывников из Египта и Северной Сирии, а Ричард, измотанный своими трудами, слег с тяжелой лихорадкой у себя в шатре. Теперь Ричард очень хотел заключить мир. Саладин повторил свои прежние предложения, настаивая на том, чтобы ему уступили Аскалон. С этим Ричарду было трудно смириться. Он написал своему давнему другу аль-Адилю, который сам лежал больной под Иерусалимом, умоляя его ходатайствовать за него перед Саладином, чтобы тот оставил ему Аскалон. Саладин твердо стоял на своем. Он прислал больному королю персики и груши и снег с горы Хермон, чтобы охладить его питье, но не уступал Аскалона. Ричард находился не в том положении, чтобы торговаться. Состояние здоровья и злоупотребления его брата в Англии требовали от него скорейшего возвращения домой. Остальные крестоносцы тоже устали. Его племянник Генрих и военные ордена показали, что не доверяют его политике. Какой им будет толк с Аскалона, когда он со своей армией уйдет? Он не раз публично высказывал свое твердое намерение уехать из Палестины. В пятницу 28 августа гонец аль-Адиля доставил ему последнее предложение Саладина. Пять дней спустя, 2 сентября 1192 года, Ричард подписал мирный договор на пять лет, и послы султана поставили под ним свои имена. Затем послы взяли руку Ричарда и поклялись перед ним от лица своего господина. Ричард как король отказался лично приносить клятву, но Генрих Шампанский, Балиан Ибелин и магистры госпитальеров и тамплиеров поклялись от его имени. Саладин подписал договор на следующий день в присутствии послов Ричарда. Война Третьего крестового похода была окончена.

По договору христианам отходили прибрежные города на юге вплоть до самой Яффы. Паломники получали возможность свободно посещать святые места. Мусульмане и христиане могли проходить через земли друг друга. Но Аскалон должен был быть разрушен.

Как только Саладин принял меры для сопровождения и размещения паломников, группы крестоносцев, безоружные, с пропускной грамотой от короля, стали приходить поклониться иерусалимским святыням. Сам Ричард не поехал туда и отказался давать пропуск кому-либо из французских войск, но многие его рыцарей проделали это путешествие. Одну группу возглавлял Хьюберт Уолтер, епископ Солсберийский, которого приняли там с почетом, и сам султан принял его на аудиенции. Они говорили о многом, в частности о нраве Ричарда. По словам епископа, король отличался всеми достоинствами, но Саладин полагал, что тому не хватает мудрости и умеренности. Когда Саладин предложил епископу что-либо в дар на прощание, прелат попросил, чтобы двум латинским священникам и двум латинским диаконам позволили служить при Гробе Господнем, а также в Вифлееме и Назарете. Саладин уступил, и несколько месяцев спустя священнослужители прибыли и получили разрешение беспрепятственно проводить там свои мессы.

До Константинополя дошли слухи, что Ричард добивается латинизации святых мест. Пока Саладин еще находился в Иерусалиме, туда прибыло посольство от императора Исаака Ангела с просьбой, чтобы православным отдали полный контроль над православной церковью, которым они обладали в дни Фатимидов. Саладин отказал им. Он не желал позволить какой-либо из деноминаций доминировать в Иерусалиме, но, как османские султаны после него, хотел быть арбитром между ними всеми. Также он сразу же отверг просьбу королевы Грузии о покупке Святого Креста за 200 тысяч динаров[18].

После подписания договора Ричард отправился в Акру. Там он привел в порядок дела, заплатил долги и попытался взыскать со своих должников. 29 сентября королева Беренгария и королева Иоанна отплыли из Акры, чтобы благополучно добраться до Франции до зимних штормов. Через десять дней, 9 октября, Ричард сам покинул землю, где сражался так отважно в течение шестнадцати горьких месяцев. Фортуна обратилась против него. Из-за ненастья ему пришлось пристать на Керкире, подвластной императору Исааку Ангелу. Боясь попасть в плен, он сразу же отправился в дальше, переодетый рыцарем-тамплиером, с четырьмя слугами на пиратском корабле, который направлялся вверх по Адриатике. Этот корабль потерпел крушение возле Аквилеи, и Ричард со своими спутниками двинулся по суше через Каринтию и Австрию, намереваясь потихоньку проскочить во владения своего зятя Генриха Саксонского. Но Ричард был не из тех, кто умеет убедительно маскироваться. 11 декабря его узнали, когда он остановился на постоялом дворе возле Вены. Его сразу же привели к герцогу Леопольду Австрийскому, тому самому, чье знамя он сбросил в Акре в ров. Леопольд обвинил его в убийстве Конрада Монферратского и бросил в тюрьму. Три месяца спустя его передали в руки сюзерена Леопольда, императора Генриха VI. Давняя дружба Ричарда с Генрихом Львом и недавний союз с Танкредом Сицилийским внушили императору ненависть к нему, и Генрих VI год продержал его в тюрьме и выпустил только в марте 1194 года после уплаты огромного выкупа и принесения вассальной присяги.

В тревожные месяцы плена его земли лежали беззащитными перед интригами его брата Иоанна и открытыми атаками французского короля Филиппа. По возвращении у Ричарда было слишком много дел, чтобы думать о новой поездке на Восток. Пять лет он блестяще сражался во Франции, защищая свое наследство от хитрого Капетинга, пока 26 марта 1199 года шальная стрела, пущенная из мятежного замка в Лимузене, не пресекла его жизнь. Он был плохим сыном, плохим мужем и плохим королем, но прекрасным и доблестным воином.

Глава 4

Второе королевство

И достанется этот край остаткам дома Иудина.

Книга пророка Софонии, 2: 7

Третий крестовый поход завершился. Никогда уже такая блестящая плеяда правителей не отправлялась на Восток вести священную войну. И однако, хотя вся Западная Европа объединилась в великом труде, итоги его оказались ничтожными. Тир был спасен Конрадом еще до прибытия крестоносцев, а Триполи – сицилийским флотом. Акра и побережье вплоть до Яффы – вот и весь вклад крестоносцев в возрождение франкского королевства, не считая острова Кипр, уворованного у его христианского правителя. Одного результата, однако, все-таки удалось добиться. Победоносному продвижению Саладина был положен предел. Мусульмане устали от долгой войны. На время они перестанут вновь пытаться загнать христиан в море. Королевство действительно возродилось, притом достаточно уверенно, чтобы простоять еще столетие. Это было очень маленькое королевство, и, хотя его короли именовались иерусалимскими, сам Иерусалим был для них недоступен. Все, чем они владели, – это полоска суши шириной менее 10 миль (около 16 км) в самом широком месте, протянувшаяся на 90 миль (около 145 км) вдоль берега от Яффы до Тира. Севернее Боэмунд благодаря своему осмотрительному нейтралитету сохранил для себя столицу и небольшую территорию вокруг нее вплоть до гавани Святого Симеона, его сын удержал Триполи, госпитальеры владели замком Крак-де-Шевалье, а тамплиеры – Тортосой при его сюзеренитете. Мало что удалось спасти из-под обломков франкского Востока, но покамест спасенное находилось вне опасности.

Саладину было всего пятьдесят четыре года, но он чувствовал себя утомленным и больным после всех тягот войны. Он оставался в Иерусалиме, налаживая гражданскую администрацию Палестинской провинции, пока не узнал, что Ричард отплыл из Акры. Саладин надеялся затем вновь побывать в Египте, а после этого исполнить свое благочестивое стремление и совершить хадж в Мекку. Но долг призывал его в Дамаск. Объездив в течение трех недель завоеванные земли и встретившись с Боэмундом в Бейруте для подписания с ним мира, он прибыл в Дамаск 4 ноября. Там его ждали целые завалы работы – завалы, накопленные за четыре года, которые он провел в походах с войсками. Стояла суровая зима, и в столице было столько неотложных задач, что Саладин отложил на будущее и поездку в Египет, и паломничество. Когда у него выдавались свободные часы, он любил слушать философские дебаты ученых людей и порой ездил на охоту. Но в зимние месяцы те, кто хорошо знал султана, замечали, что здоровье его все ухудшается. Он жаловался на сильную усталость и забывчивость. Он едва находил в себе силы, чтобы принимать просителей. В пятницу 19 февраля 1193 года он сделал над собой усилие и выехал навстречу паломникам, которые возвращались домой из Мекки. В тот же вечер он пожаловался на жар и боль. Он переносил болезнь терпеливо и спокойно, хорошо понимая, что конец недалек. 1 марта он впал в забытье. Его сын аль-Афдаль поспешил заручиться верностью эмиров; и только кади Дамаска и несколько верных слуг дежурили у постели султана. В среду 3 февраля, пока кади читал над ним слова Корана и дошел до строки «Нет бога, кроме Него. На Него я уповаю», умирающий открыл глаза, улыбнулся и с миром отправился к своему Господу.

Среди всех великих деятелей эпохи крестоносцев Саладин является наиболее привлекательным. У него, разумеется, были свои недостатки. Идя к власти, он проявил хитрость и беспощадность, которые плохо укладывались в его последующую репутацию. В достижении политических целей он никогда не боялся проливать кровь; он собственной рукой убил Рено де Шатийона, которого ненавидел. Но если он проявлял суровость, это всегда было ради своего народа и ради своей веры. Он был ревностным мусульманином. Как бы он ни симпатизировал своим христианским друзьям, он знал, что их души обречены на погибель. Однако он уважал их образ жизни и считал их своими ближними. В отличие от правителей крестоносцев, он никогда не нарушал слова, если уж принес клятву кому-либо, какой бы религии тот ни придерживался. Несмотря на весь его пыл, султан всегда был любезен и великодушен, милосерден как завоеватель и судья, а как господин – терпим и внимателен.

Пусть некоторые эмиры ненавидели его, считая курдским выскочкой, пусть западные проповедники называли его Антихристом, мало кто из его подданных не питал к нему уважения и преданности, и лишь немногие из врагов не испытывали к нему невольного восхищения. Телосложения Саладин был некрупного. Его лицо в минуты отдыха приобретало меланхоличное выражение, но быстро освещалось чарующей улыбкой. Его манеры всегда были мягкими, вкусы – простыми. Он не любил грубость и показуху. Он любил открытый воздух и охоту, но при этом был начитан и получал удовольствие от интеллектуальных дискуссий, хотя на людей свободомыслящих наводил ужас. Несмотря на свое могущество и победы, он был тихим и скромным человеком. Многие годы спустя уха Викентия из Бове, франкского автора, достигла легенда о том, что, лежа при смерти, Саладин призвал к себе знаменосца и велел ему обойти весь Дамаск с надетым на пику обрывком его савана, выкрикивая, что господин всего Востока ничего не сумел забрать с собою в могилу, кроме клочка ткани[19].

Он достиг многого. Он завершил труд Нур ад-Дина, объединив ислам, и выпроводил западных посягателей из Святого города, загнав их на узкую полоску берега. Но он не смог выдворить их насовсем. Король Ричард и мощь Третьего крестового похода оказались ему не по силам. Если бы за ним последовал другой правитель того же калибра, то он вскоре смог бы завершить то немногое, что еще оставалось сделать. Но трагедией средневекового ислама было отсутствие у него устоявшегося порядка передачи власти после смерти вождя. Институт халифов был единственным, который продолжал существовать и после смерти тех, кто был облечен этим титулом; но теперь халиф был ничтожной фигурой в политическом смысле. Да Саладин и не был халифом. Он был курд невысокого рода, которому мусульмане всего мира повиновались только благодаря силе его личности. Но именно этой силы и не хватало его сыновьям.

К концу жизни у Саладина было семнадцать сыновей и одна маленькая дочь. Самым старшим из них был аль-Афдаль, надменный юноша двадцати двух лет, которому отец предназначил унаследовать Дамаск и встать во главе династии Айюбидов. Пока Саладин лежал при смерти, аль-Афдаль призвал к себе всех эмиров в Дамаск, чтобы те принесли ему клятву верности и обещали развестись с женами и лишить наследства детей, если нарушат клятву. Последнее условие возмутило многих из них, а другие не желали ему присягать, если аль-Афдаль сам не поклянется, что не отнимет у них владений. Но когда его отец умер и был похоронен в великой мечети Омейядов, в Дамаске приняли аль-Афдаля как правителя. Его второй по старшинству брат, аль-Азиз, уже правил Египтом в возрасте двадцати одного года и провозгласил себя там независимым султаном. Третий брат, аз-Захир, правил в Халебе и не выказал никакого желания признать старшего брата своим верховным владыкой. Другой, Хидр, который был еще младше, владел Хаураном, но все же признал аль-Афдаля сюзереном. Только двое братьев Саладина еще оставались в живых – Тугтегин, который сменил Туран-шаха в качестве правителя Йемена, и аль-Адиль, чьим амбиции вызывали у Саладина недоверие. Он держал в качестве лена прежнюю франкскую территорию Заиорданье и земли в Джезире вокруг Эдессы. Племянники и двоюродные братья держали лены помельче во всех владениях султана. Правители из дома Занги, Из-за ад-Дин и Имад ад-Дин, владели Мосулом и Синджаром в качестве его вассалов, а в Мардине и Кайфе все еще восседали Ортокиды. Среди прочих вассалов, в большинстве своем успешных полководцев, которых Саладин нанимал себе на службу, самым видным был Бек-Тимур, господин Ахлата.

После смерти Саладина единство ислама начало рушиться. Пока его сыновья ревниво следили друг за другом, на северо-востоке стал назревать заговор с целью возвращения Зангидов к власти в лице Из-за ад-Дина при поддержке Бек-Тимура и Ортокидов. Айюбидов спасли предусмотрительные меры аль-Адиля и внезапная смерть обоих заговорщиков – Из-за ад-Дина и Бек-Тимура, к которой, по слухам, приложили руку его агенты. Сын и наследник Из ад-Дина Нур ад-Дин Арслан и преемник Бек-Тимура Аксункур усвоили этот урок и на время прониклись почтением к аль-Адилю. На юге аль-Афдаль вскоре поссорился с аль-Азизом. Первый неразумно уволил большую часть отцовских министров и полностью доверился аз-Зии ибн аль-Асиру, брату историка ибн аль-Асира, а он сам проводил дни и ночи в удовольствиях с музыкой и вином. Бывшие министры бежали в Каир к аль-Азизу, который принял их с восторгом. По их совету аль-Азиз вторгся в Сирию в мае 1194 года и дошел до стен Дамаска. Аль-Афдаль в страхе обратился к своему дяде аль-Адилю, который пришел с крупными силами из Джезире и переговорил с аль-Азизом в его лагере. Родственники достигли новой договоренности. Аль-Афдаль должен отдать Иудею аль-Азизу, а Латакию и Джабалу – его брату аз-Захиру Халебскому, но аль-Азиз и аз-Захир признают его главенство. Аль-Адиль ничего не получил от сделки, кроме престижа третейского судьи в семейном споре. Мир продлился недолго. Меньше чем через год аль-Азиз снова пошел на Дамаск, и снова аль-Адиль пришел на помощь старшему племяннику. Союзники аль-Азиза среди эмиров начали отходить от него; и аль-Афдаль прогнал его по Иудее в Египет и собрался идти походом на Каир. Этого аль-Адиль не хотел. Он пригрозил помочь аль-Азизу, если аль-Афдаль не вернется в Дамаск. И снова он сумел настоять на своем.

Вскоре стало ясно, что аль-Афдаль не годится в правители. Власть в Дамаске полностью сосредоточилась в руках его визиря аз-Зии, который был виновником того, что почти все вассалы отвернулись от его господина. Аль-Адиль решил, что интересы Айюбидов не терпят во главе семейства столь некомпетентного повелителя. Он изменил курс и объединился с аль-Азизом, с чьей помощью взял Дамаск в июле 1196 года и присоединил к своим владениям все земли аль-Афдаля. Аль-Афдалю позволили с почетом удалиться в городок Сальхад в Хауране, где он отказался от чувственных наслаждений и стал вести благочестивую жизнь, а аль-Азиза признали верховным султаном династии.

Этот порядок просуществовал два года. В ноябре 1198 года аль-Азиз, чье владычество над дядей с самого начала было не более чем номинальным, упал с лошади, охотясь на шакала возле пирамид. 29 ноября он скончался от полученных травм. Его старшему сыну аль-Мансуру было всего двенадцать. Министры его отца, напуганные амбициями аль-Адиля, призвали из Сальхада аль-Афдаля стать регентом в Египте. В январе 1199 года аль-Афдаль прибыл в Каир и встал во главе правительства. Аль-Адиль тогда находился на севере, где осаждал Мардин, чей правитель-Ортокид Юлук-Арслан поднял бунт против власти Айюбидов. Временные затруднения дяди побудили его третьего племянника, эмира Халеба аз-Захира, искать союзников для альянса против него. Аз-Захира на всем протяжении его правления беспокоили неуправляемые вассалы, и он подозревал, что их подзуживает его дядя. В то время как аль-Афдаль послал армию из Египта брать Дамаск, аз-Захир приготовился напасть с севера. К ним присоединились и другие члены семьи, например Ширкух, правитель Хомса. Аль-Адиль поспешил из Мардина, где оставил своего сына аль-Камиля вести осаду, и добрался до Дамаска к 8 июня. Шесть дней спустя к городу подошла египетская армия и после первого же штурма проникла в город, но быстро была выдворена. Аз-Захир и его армия прибыли через неделю, и двое братьев полгода осаждали своего дядю в его столице. Но аль-Адиль был опытным и тонким дипломатом. Постепенно он переманил на свою сторону многих вассалов племянника, включая Ширкуха Хомского, и, когда наконец в январе 1200 года его сын аль-Камиль, одержав победу в Джезире, явился со своей армией, братья, которые уже начали ссориться между собой, разошлись и отступили. Аль-Адиль преследовал аль-Афдаля в Египет и разгромил его войска у Бильбейса. В феврале аль-Афдаль в новом приступе благочестия покорился дяде и вернулся к своей одинокой жизни в Сальхаде. Аль-Адиль стал регентом Египта. Но аз-Захир не был побежден. Следующей весной, пока аль-Адиль еще находился в Египте, он внезапно совершил бросок к Дамаску и уговорил аль-Афдаля снова примкнуть к нему. Аль-Адиль опять поспешил вернуться в столицу и успел попасть в нее перед тем, как его осадили племянники. Но вскоре ему удалось раздуть между ними вражду. Аль-Афдаля подкупили обещанием передать ему города Самосату и Майяфаракин на севере вместо Сальхада. Вассалы аз-Захира один за другим начали отходить от него, и он охотно помирился с аль-Адилем и признал его суровое превосходство. К концу 1201 года аль-Адиль овладел всей империей Саладина и принял титул султана. Аль-Мансур Египетский получил только город Эдессу. Аль-Афдалю так и не позволили править Майяфаракином, который вместе с окрестными землями перешел к четвертому сыну аль-Адиля аль-Музаффару. Старший его сын аль-Камиль правил Египтом от имени отца, второй, аль-Муаззам, был наместником отца в Дамаске, а третий, аль-Ашраф, правил большей частью Джезире из Харрана. Младшие сыновья получали лены по мере взросления, но отец пристально следил за всеми ними. Единство ислама таким образом было восстановлено под властью одного правителя, не столь почитаемого, как Саладин, но более хитроумного и деятельного.

Семейные распри Айюбидов помешали мусульманам предпринять наступление на зарождающееся франкское королевство. Генрих Шампанский постепенно смог восстановить там некоторый порядок. Это была непростая задача, да и положение самого Генриха было довольно шатким. По какой-то причине, которой мы уже не узнаем, его так и не короновали. Возможно, он ждал в долгой надежде когда-нибудь отвоевать Иерусалим, может быть, он видел, что общественное мнение не желает признавать его королевский титул, или, может быть, церковь не хотела сотрудничать с ним. Это упущение ограничивало его власть, особенно над духовенством. После смерти патриарха Ираклия возникли трудности с выбором преемника на его место. В конце концов был назначен малоизвестный священнослужитель по имени Радульф. Когда и он умер в 1194 году, каноники Гроба Господня, тогда находившиеся в Акре, сошлись и избрали патриархом Аймара по прозвищу Монах, архиепископа Кесарийского, и обратились в Рим с просьбой утвердить его избрание. Генрих, недовольный их выбором, разгневался из-за того, что с ним никто не посоветовался, и арестовал каноников. Его действия подверглись острой критике даже со стороны друзей, ибо он не был коронованным королем и потому не имел права вмешиваться. Его канцлер Иосия, архиепископ Тирский, убедил его смириться и умаслить церковь, выпустив каноников с извинениями и подарив племяннику нового патриарха богатый лен недалеко от Акры, и в то же время он получил резкую отповедь от папы. Хотя мир был восстановлен, патриарх, вполне возможно, не желал оказывать услугу Генриху, соглашаясь на его коронацию. С мирскими вассалами Генриху повезло больше. Он заручился поддержкой их лидера Балиана Ибелина, а также военных орденов. Но Ги де Лузиньян все еще с тоской взирал с Кипра на свое бывшее королевство, и его подзуживали пизанцы, которым он обещал богатые концессии и которые были злы из-за на Генриха из-за того, что он отдавал предпочтение генуэзцам. В мае 1193 года Генрих узнал, что пизанская колония в Тире составила заговор с целью захвата города и передачи его Ги. Он сразу же арестовал главарей и приказал сократить численность колонии до тридцати человек. Пизанцы в ответ совершили набег на прибрежные деревни между Тиром и Акрой. Поэтому Генрих выгнал их из самой Акры.