Секта Анти Секта. Том 2. Калейдоскоп

– Послушай, мы сейчас с тобой творцы и наблюдатели великого делания, которое происходит вот в этом небольшом атаноре! Мы с тобой собираемся получить порошок проекции вещества, являющегося частью самого Незримого Бога. С его помощью можно очень долго жить на этой прекрасной Земле, к тому же возможно сказочно разбогатеть!

Но в нашем с тобой случае богатство может быть призрачным, а жизнь, сократиться, в результате действий завистников, коим несть числа. Поэтому, Виктор, смотри и учись: пока для тебя наиглавнейшее это процесс алхимии, результат – вторичен. Если честно, результат всегда вторичен, – главное это процесс.

Признаться, я был несколько обескуражен прозвучавшими словами моего учителя и друга: мне то, как раз был важен именно результат, то есть хороший кусок золота, благодаря которому я построю дом и введу туда свою Марию. К тому же я всё ещё плохо соображал и в самом процессе: превыше всего для меня была цель!

Мне просто повезло, что у моей возлюбленной оказался такой учёный брат; ну, или у моего друга-алхимика сестра оказалась потрясающей красавицей, в которую я влюбился с первого взгляда! И не только красотка внешне, моя милая Мария! Чёрт возьми, это слово красотка звучит как то дёшево, по-бульварному, оно опошляет мою возлюбленную! Очень плохое слово! Я никогда не писал любовных виршей, как иные суфлёры, но всегда считал себя поэтом в душе.

Ведь моя Мария заслуживает более лестных, а, тем более нежных слов, однако я становлюсь слишком косноязычным, когда волнуюсь от любви…. Да, я хоть и парень, но я сильно волнуюсь, доложу я вам, крепкие лишь передним умом читатели сей эпопеи. Любовь лучше чувствовать, о ней трудно говорить: пусть о ней говорят поэты…

Пьер, тем не менее, продолжал:

– В принципе, процесс не так уж и сложен, как он представляется профанам и суфлёрам.

Что мы с тобой сделали? Мы с тобой взяли сначала несколько грубых элементов земли, таких как олово, свинец и мышьяк или же сера, соль и ртуть… последние у нас символизируют дух, душу и тело…

Мы расплавили первичные элементы в алхимической печи, добавив к ним кое-что ещё, что я держу в тайне. Это то, что усиливает трансформацию процесса превращений. Раствор наш плавильный в атаноре поначалу имел грязно-серый оттенок… со временем он начал чернеть и к тому же выкипать.

Каждый день я добавлял в него ещё по элементу, мне известному, как говорится в великих алхимических книгах, так что в процессе делания в сосуде оказывается вся физическая вселенная. Я собираю в сосуде микроскопическую вселенную, которая подобна внешней, макроскопической, понимаешь, Виктор?

Разумеется, я ничего не понимал, однако лишь поддакнул кивком головы своему учителю.

Далее…. Эту собранную Вселенную, нужно её вернуть обратно к Богу, образно выражаясь, то есть трансформировать в изначальное Ничто или Пустоту. И, вот, наконец, наш состав стал чёрного цвета, цвета поглощения, что говорит о том, что все элементы, каковые имеются во Вселенной, впитаны им, а сам раствор есть материальное подобие Пустоты, и процесс готов идти дальше.

А дальше, на втором этапе, при последующей возгонке, чёрное начнёт понемногу распадаться, как бы отдавая самоё себя, отдавать не сразу, но постепенно. Это будет происходить, а вернее, уже происходит, на твоих глазах, Виктор! Ты видишь, как состав наполняется Божественным и превращается постепенно в белый?!

Я ничего не понимал и был просто сбит, как говорится с ног этим монологом моего учителя.

– Да, – пролепетал я, – но куда же девается чернота?!

– Видимо, испаряется, – ты же сам делал специальные отводы для пара и конденсата, вот она и оседает на трубах.

Также и вся чернота в душах людей должна испариться на этой прекрасной Земле, мой дорогой Виктор, ведь сама наша Земля представляет собой Божественный Атанор! Да, наша Земля есть станция сепарации душ, печь, Божественный Атанор.

Когда он говорил сие, то я чувствовал себя маленьким ребёнком, всего лишь школяром, пытающимся познать мне недоступное. Пьер же вновь заметил, глядя уже на наш лабораторный атанор:

– Да, Виктор, ты, правильно понял внешнюю суть процесса, малыш, но что сей час происходит внутри колбы?

– Что? – только и смог я тупо спросить в ответ на вопрос Пьера.

– Процесс внутреннего соединения частиц элементов, друг мой. Отдав часть себя общему делу, некоторая часть элемента испаряется в атмосферу, а сама чернота действительно оседает внутри трубок. Но, то, что останется в осадке, уже будет нашим!

Итак, мы подходим к самому главному, завершающему этапу нашей работы: сублимации всех имеющихся компонентов и выделению философского камня из них.

После того, как готовящийся раствор станет белым, я добавлю в него специальный агент, который на субатомном уровне свяжет всю массу воедино и после того она вновь начнёт менять цвет, но теперь уже из белого в тёмно-красный. И ты знаешь, почему этот раствор начнёт вновь менять себя, надевая это прекрасное красное одеяние?!

Вновь наступила пауза в разговоре, и я застыл в своих мыслях, или эти мысли остановились вдруг в моей голове, честно скажу, что произошло, я тогда не понял. Зато то, что происходит со мной, понял мой теперешний учитель, Пьер де Ариас, который продолжил:

– Да, возможно, что пока ты не поймёшь, как происходит процесс, но сможешь понять, зачем.

Красный цвет и его оттенки есть цвет самой жизни человека, цвет человеческой крови, что является общеизвестным фактом, это цвет жизни всего животного царства на Земле, включая и человека.

Только поэтому получаемый нами алхимический камень и будет иметь подобный красному цвет. Он прошёл великую трансмутацию и он предназначен для человека! Но этот цвет является лишь внешней оболочкой, это не содержание, которое мы будем иметь в нём в результате нашего многодневного процесса.

Это содержание таково, что включает в себя всё лучшее, необходимое для того, чтобы подвергнуть трансформации любое вещество и даже самого человека, продляя его жизнь на неопределённо долгое время.

В приготовляемом нами Камне заключена божественная искра, а Бог, как ты знаешь, не имеет ни времени, ни пространства, ни смерти. Ему они не известны, в отличие от человека, и Он им неподвластен. Так и человек, вкусив малую толику порошка, заметь, очень малую толику, становится отчасти подобным Богу, но лишь отчасти.

Почему отчасти? У неподготовленного мистика, суфлёра, могут появиться другие, ещё худшие проблемы при этом, что будет только означать, что он не понял самой сути алхимии.

А сама её суть заключается коротко, в следующем: «Алхимия есть варка первичной материи, чтобы адаптировать её для человека».

Человек не сможет напрямую прикоснуться к Божественному, чтобы не быть Им тут же уничтоженным, ввиду своей слабости. Посему он путём алхимии лишь прикасается к Нему, как нищий к не принадлежащему ему золоту.

Поэтому все эти знания и держатся в тайне: они не для суфлёров и профанов…

А пока у нас наступает последний этап, в котором, как отмечал благородный Артефий, «прекращается влажное и мрачное доминирование женского начала. Именно тогда белый дым пронизывает вновь сотворённое тело. И далее всё дело продолжается без вмешательства делателя».

Проще говоря, нам с тобой, мой друг, уже не надо вмешиваться в процесс, а, как и в начале работы, только поддерживать температуру происходящей в колбе атанора трансмутации.

Эти разъяснения Пьера де Ариаса дали всем моим действиям в его лаборатории толику осознанности. Я уже не чувствовал себя тупым исполнителем, а настоящим алхимиком! Я был счастлив сейчас, как никогда прежде! И даже забыл о Марии на несколько часов!

Однако «поддерживать температуру» нам пришлось довольно долго, а я был тогда довольно нетерпелив.

Оттенок цвета алхимического раствора белел и светлел, но не так быстро, как мне бы хотелось. Во время своего дежурства я, однако, почти ни на минуту не забывал о Марии, тем более, что она была рядом со мной.

Достижение алхимического безсмертия, про которое на наших встречах в Соборе рассуждали Пьер, Жан, Фламель и другие алхимики, меня тогда мало занимало, ведь в мои годы казалось, что у меня впереди – целая вечность! Я тогда был и прав, и одновременно, чудовищно заблуждался. Так уж устроен этот мир, то есть сам Я!

Сейчас, честно говоря, мне, как и всем нормальным людям, нужно золото, много золота! Зачем, могут спросить некоторые нетребовательные к себе, зато придирчивые к другим, недалёкие люди? Однако таковые ничего не смыслят в человеческой любви и в превратностях самой судьбы.

Такая девушка, как Мария, свет очей моих, не должна жить в нищете, в той закрытой каморке, в которой я сейчас обитаю! Это невозможно! Нам будет нужен хороший дом, с вышколенной и преданной прислугой,… которую в наше время трудно найти даже за золото.

Для меня золото – всего лишь средство, я не суеверен. Мария, вот моё настоящее золото! Ради неё я готов на всё! Вот моё настоящее счастье….

Эти мысли в то время постоянно вертелись в моей неугомонной голове: они не знали остановки, как и пламя нашего огня в атаноре.

* * *

Так дни шли за днями, я постепенно терял интерес ко всему происходящему в университете, и ходил туда более чем для проформы, чтобы получить хотя бы какую-то копейку на хлеб. Золото золотом, всё это маячит в неопределённом будущем, а копейка нужна здесь и сейчас.

Я стал преподавать основы медицины для ново начальных студентов; в нашей лаборатории после ухода Первацельса нечего стало делать: никто не проводил никаких экспериментов и не ставил новых опытов, как это было ранее, при великом мэтре, посему началось оскудение и запустение.

Кафедру мою задушил формализм и схоластика нового молодого, но тупого и завистливого проректора, не без помощи которого доктор Первацельс был вынужден покинуть Париж.

Таким образом, все мои теперешние интересы сместились из Университета в лабораторию Пьера и в гостиную матушки Тересы, где мы частенько пили вино или чай в перерывах от бдения у атанора. На скромные деньги, полученные мной от преподавания, я дарил Марии недорогие подарки: то букет из роз или гвоздик, то какую-нибудь незамысловатую брошь или колечко.

Я почти переселился к де Ариасам: часто несколько ночных часов наблюдал за пламенем атанора, с нетерпением ожидая окончание процесса, а после спал пару часов прямо на скамье в лаборатории, после чего всё же шёл на кафедру прочитать пару лекций студентам.

…Со временем алхимического раствора становилось по объёму всё меньше и меньше. Было видно, что он выкипал, при этом чисто белый цвет вновь стал темнеть, вернее, преображаться на наших глазах: от розового до светло алого, пока, наконец, не достиг чисто красного цвета крови и почти не превратился из предполагаемой жидкости в непонятную на вид аморфную крутую массу.

Прошло ещё несколько дней, и Пьер сказал мне:

– Всё, Виктор, дело сделано! Я уверен, мы не потратили эти месяцы напрасно. Процесс закончен, сейчас мы достанем камень и охладим его.

Он затушил горелку и снял верхнюю часть печи. Достал колбу с камнем, отошёл в сторону, и на железном столе аккуратно разбил её.

Раздался лёгкий хлопок, словно из райской петарды, красный дым вырвался наружу из этой «лампы Алладина» вместе с камнем полукруглой формы, который выпал на железную столешницу, издав при этом мягкий и глухой звук.

– Ну вот, пусть остынет, и мы займёмся им, – проговорил Пьер.

– Этот буро-красный кусок чего-то там и есть много жданный «философский» камень? – с любопытствующим сарказмом, доставшимся мне в наследство от папаши, спросил я его. Пьер же, с удивлением во взгляде на меня, отвечал:

– Да, он и есть. Мне понятно твоё недоумение, юноша. С другой стороны, ты что, думал сразу огрести золотые луидоры в пробирке?!

Пьер рассмеялся своим бархатистым лёгким смехом, от тембра которого я не смог устоять и тоже глупо заулыбался, осознавая изнутри свою глупость и наивность.

– Понимаю, понимаю, тебя, Виктор, ты просто грезишь о золоте, а не о самой сути алхимии. Однако, я предупреждаю тебя, – будь осторожен на этом пути. Вижу твоё нетерпение, но и вижу, что ты не готов для искреннего делателя. Ты готов пока только на роль ассистента, познающего профана… ну что ж, не всё сразу. А зачем тебе золото?

После этого вопроса он вдруг в упор посмотрел на меня, а я вновь стушевался.

– Впрочем, чего это я, всем же известно, что ты неравнодушен к моей сестре, разве не так? Ты отчаянно влюблён в неё, парень!

Тут Пьер вновь вогнал меня в ступор; и как только он смог догадаться то? Ведь я признание своё делал Марии шёпотом! Я не знал, что и ответить моему учителю, язык мой просто присох к горлу.

– Молчишь, Виктор? Неужели ты и вправду думал, что сие есть великая тайна для меня? По тебе, по тому, как ты себя ведёшь, это давно не является ни для кого тайной. Кажется, даже все наши соседи про это знают, кое-кто из них даже интересовался у матери, когда же будет свадьба? Ты уже давно почти каждый день ходишь к нам, а про наши алхимические дела никто и не подозревает!

Я был ещё сильнее ошеломлён этим напором Пьера, а он добавил мне вслед, беззлобно смеясь:

– Ну ладно, не смущайся, я сам давно понял, зачем тебе золото. Золото тебе нужно для любви, так? Слава Богу, что не для власти! И что ты намерен делать, когда это золото у тебя вдруг появится?

Тут только я пришёл в себя и отвечал ему:

– Как что, Пьер? Я хочу построить дом недалеко от вас, и только тогда уже ввести в него Марию, раз уж ты всё про меня знаешь. Да, я люблю твою сестру, и она любит меня.

– О, как!? Вы уже объяснились?

– Да, но пока только на словах. Я не хочу нарушать обычаи.

– Да ты крут, Виктор! А у тебя были раньше женщины? Я думаю, скорее да, чем нет.

– Были, честно скажу, и не одна. Но Мария – это особый случай, Пьер! Поверь, я очень люблю твою сестру, больше жизни!

– Ну, это ты зря, друг мой, лучше жизни на этом свете ничего нет, – пробормотал Пьер и добавил:

– Всё, наш плод давно готов и остыл, а мы про него забыли за житейскими сантиментами.

Он встал со своего круглого табурета и подошёл к железному столу, на котором лежал взлелеянный нами философский камень. Взяв его в руки, Пьер стал внимательно его осматривать. Поднеся его к лицу, несколько раз понюхал его и передал мне:

– Полюбуйся ка на это чудо, Виктор!

Я взял камень в свои руки и чуть не уронил. Для своего размера он был очень тяжёл. Но не это удивило меня, а то, что, несмотря на тяжесть, он казался каким-то рыхлым на вид, и по ощущениям тоже. Рыхл камешек то, и, как оказалось позднее, пластичен. При его-то тяжести это было невероятно!

Цвет Камня был красно бурый, но светлее цвета красной свеклы. Поверхность, когда то обращённая кверху, к небу, застыла в нём как бы волнами. Эта волнистая, слегка шероховатая на ощупь поверхность искусственного чудесного минерала завораживала меня своим видом. Я казался сам себе волшебником. Хм, подобный восторг я иногда испытывал лишь в присутствии Марии!

Камень был тяжёлым, а эта поверхность казалась несуществующе невесомой, она как бы жила своей жизнью.

– Налюбовался? – спросил Пьер, и забрал у меня «философское яйцо».

Он положил его обратно на стол, подошёл к полкам с разными причудливыми штуками, взял с одной из них какой-то предмет, похожий на барабан, но с ручкой. Я догадался, что это мельница. Пьер положил аккуратно камень внутрь барабана и начал с усилием его вращать.

Я вытаращил глаза! Я думал, что сейчас раздастся дикий скрежет, но ничего подобного не произошло. Звук был, но какой-то мягкий, с лёгким похрустыванием. Однако было видно, что крутить ручку мельницы Пьеру было тяжело, и вскоре Пьер передал её мне:

– Потренируйся, друг мой!

Я начал вращать ручку барабана, слегка прижимая камень широкой скалочкой, которая была у меня в другой руке. Пьер держал мельницу обеими руками, чтобы она не улетела прочь со стола.

Крутить, в действительности, было очень трудно. Камень, хотя и истирался, но очень медленно; тёрка была мелкая и частая. Я довольно долго крутил ручку, моя правая рука совсем онемела, когда, наконец, Пьер, провозгласил:

– Всё, хватит крутить, прекращай!

Я остановил барабан, а Пьер достал изнутри камень, вернее, то, что от него осталось, – небольшой кусочек и спрятал его в карман, заявив мне:

– Это на всякий случай! Всегда нужно иметь при себе маленький запасик!

Затем он взял большую и широкую глиняную тарелку, и начал вытряхивать оттуда полученный нами порошок.

Потом принёс всё с той же полки аккуратную щётку с мягкой щетиной и собрал ей весь полученный порошок проекции Бога в кучу.

– Ну, вот и всё, Виктор, осталось получить твоё долгожданное золото. На это уйдёт всего лишь неделя. Приходи через пару дней. Нам надо немного отдохнуть.

* * *

Следующие два дня я посвятил отдыху, как и советовал Пьер, и не появлялся не только у де Ариасов, но и в университете, сказавшись новому декану нездоровым, что, отчасти было правдиво.

После моего последнего объяснения с милой Марией, я мгновенно забыл обо всех иных женщинах, с которыми я когда-либо встречался и делил с ними ложе страсти и прелести земной любви. Все мои прежние мысли мгновенно истаяли, убежали прочь, как будто их никогда и не было. Все эти мои опыты оказались в тумане забвения прошлого и даже представлялись, чьими то чужими, мне не принадлежащими.

Чудно устроил Бог человеческую память! Сейчас в моём сердце живёт только Мария, и она в нём поселилась навечно, до самой смерти. Забегая вперёд, скажу, что я был прав по поводу смерти, но никак не по поводу вечности.… Почему? У человечества много магистров философско-богословских наук, пусть судят они, никогда не любившие ничего в своей жизни, кроме собственных умозрений. Я же более практик, чем теоретик, посему часто вспоминаю стихи одного замечательного философа, к тому же поэта: «Суха теория мой друг, а древо жизни пышно зеленеет!».

Ну, это я так, к слову.

А пока передо мной стоял только образ Марии в её любимом иссиня-тёмном платье и с распущенными волосами, чуть ли не касавшимися колен, с глазами, заполненными, казалось, любовью всего мира; не той любви мгновения, которую так жаждет любая человеческая плоть, а той любовью понимания и прощения, которая присуща самой вселенной, самой Божьей Матери. В её глазах было вечное терпение, терпение ожидания настоящей матери, хотя она пока ей и не стала. Она была Девой в том высшем смысле, какой великие поэты всех времён вкладывают в понятие Вечной Женственности.

Я часто думал, что недостоин её любви, что сам давно низок и пошл в своих, якобы возвышенных стремлениях. Но я всегда убирал эту убогую мысль, пряча её подальше, в самый глухой закоулок собственного мозга: мы все хотим быть хорошими и справедливыми, особенно в собственных глазах, которые давно уже сродни тусклому и мутному стеклу, как сказано в одной из мудрых книг мира сего, если только у вас хватит искренности признать оное. Но мы не признаём и не видим этого. Опять отступление: но, увы, мой мозг не привык работать иначе, и, если читателю трудно меня понять, то пусть он лучше закроет эту книгу: я заранее прошу у него прощения.

…Итак, эти два дня нашего отпуска тянулись довольно долго, растягиваясь иногда в безвременье; главным образом потому, что, в отличие от предыдущих времён, я совершенно ничего не делал, валяясь на своей одинокой и узкой кровати: то предаваясь сладким грёзам о будущей жизни со своей возлюбленной в большом и красивом доме неподалёку от де Ариасов; то уносясь в своих мечтах в заоблачную высь, ставя замок своего счастья на берегу лазурного моря и величавых, почти что сроднившихся, с вечностью, гор.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.