Маскарон. Роман

Он зашел в Сеть очень ненадолго, молниеносно прошерстив два или три сайта, а затем открыл «Мультилекс» и что-то уточнял в нем. Повернувшись обратно к Ане, он попросил ее рассказывать дальше, добавив, что о записках скажет в свое время.

После того как она закончила, дядя Саша пару минут сидел молча, раздумывая о чем-то.

– С чего начнем? – наконец спросил он. – Что ты хотела бы узнать в первую очередь?

– Про охоту на ведьм, – ответила Аня неожиданно для самой себя, словно это было сейчас для нее самым важным. – Я хочу понять, почему творился этот ужас. Я до сих пор не могу прийти в себя от того, что прочитала. Как такое могло случиться?

– Да уж, – вздохнул дядя Саша, – отчеты судов инквизиции – это чтение еще то…

– Откуда вообще взялась эта инквизиция? – спросила Аня. – С чего началась охота на ведьм?

– Охота на ведьм началась в XIII веке. Именно тогда пошли массовые преследования за колдовство, которые вскоре приняли характер истерии.

– Что же тогда произошло?

– Видишь ли, было время, когда Церковь не признавала реальной возможности колдовства! Ты удивлена?

– Честно говоря, да. Это как же?

– Да вот так уж: до XIII века вера в колдовство считалась ересью! Церковь тогда придерживалась того мнения, что колдовство, шабаши, полеты на палках или метлах и тому подобное существует лишь в воображении или во сне. Именно эта точка зрения закреплена в знаменитом каноне Episcopi, который считался наиболее авторитетным документом по этой теме.

– Канон? – переспросила Аня. – Что это такое?

– Канон – это некое суждение, решение или постановление, признанное достаточно авторитетным для того, чтобы быть включенным в свод законоположений Церкви, то есть, канонического права.

– А что это за канон «Эпископи»? О каких епископах тут речь?

– Считается, что этот канон был принят капитулом епископов на Вселенском соборе 314 года в Анкире – это нынешняя Анкара. Тогда это была еще Римская империя. И этот канон был очень авторитетным.

– А потом?

– Начиная с XIII века положение радикально меняется. Позиция Церкви в этом вопросе теперь диаметрально противоположная: теперь уже неверие в колдовство считается ересью.

– Почему так получилось?

– А потому, что именно начиная с XIII столетия Церковь стала быстро терять позиции, утрачивая свое доминирующее положение в обществе. Социальные отношения, культура, жизненный уклад стремительно обмирщались. Средоточие общественной и культурной жизни переместилось из стен монастырей в города, испытавшие тогда мощный подъем.

– Да-да, le beau Treizième siècle18 – воскликнула Аня. – Как я могла забыть!

– Совершенно верно. Европа вступала в новый этап своего развития: начался процесс, называемый урбанизацией. Сельская община начала разрушаться, паства стала меняться. Рычаги управления выскальзывали из рук. Мириться с этим церковь не желала и задалась целью восстановить свою былую роль и удержать уплывающее влияние. Добиться этого можно было лишь создав обстановку чрезвычайного положения, провозгласив состояние войны.

– Они хотели вернуть все в прежнюю колею, понятно. Но это же невозможно!

– Добиться этого «всерьез и надолго» невозможно, – согласился дядя Саша, – но можно этого добиться на какое-то время. Остановить колесо истории не получится, равно как и закрутить его в обратную сторону. Но вполне можно его малость подкрутить назад. Понимаешь?

– Да.

– Итак, война, – продолжил он. – Но для этого требовался враг. Кто мог им стать? Эту роль сыграли в свое время и евреи, и мусульмане, и тамплиеры. Но орден тамплиеров уничтожили, с изгнанием крестоносцев из Святой земли и изменением экономической ситуации крестовые походы против мусульман заглохли. Евреев то громили, то изгоняли, но они оставались чужаками, меньшинством, маргинальной групой. К тому же, евреи были необходимым звеном в экономической жизни Европы, и поэтому хотя их периодически изгоняли, все равно через некоторое время возвращали. Короче говоря, евреи не тянули на полномасштабного врага. Кроме того, враг нужен был такой, чтобы его хватило надолго – на века. Казалось бы, где же его взять? Но Церковь не растерялась: она такового нашла. Врагом назначили… думаю ты уже сама поняла, кого.

– Да, – вздохнула Аня. – я поняла. Врагом была назначена женщина.

– Конечно, – согласился дядя Саша. – Тут нашел свое выражение традиционный антифеминизм Церкви, заимствованный у древних переднеазиатских сообществ. Собственно, ничего нового, по сути, придумывать и не нужно было, так как Церковь всегда видела в женщине врага.

– Но почему?! – возмутилась Аня.

– А потому что женщина гораздо теснее связана с реальным миром, с его заботами и проблемами. Ей приходится гораздо чаще заниматься повседневными делами: детьми, семьей, хозяйственными вопросами, короче говоря, мирским. Именно поэтому женщины более рациональны и прагматичны, чем мужчины, то есть, по церковной терминологии, менее духовны, более суетны. По этой же причине женщины редко бывают фанатичны. Они очень нечасто основывают какие-либо духовные движения, религии или секты, и редко становятся их видными фигурами. У них мозги заняты другим – реальной жизнью. Они и мужчин отвлекают от всякой идеологической дури и мути и возвращают их к реальности – по-церковному, «тянут в болото греха». Это первая причина враждебности Церкви по отношению к женщине.

– Это, значит, еще не все… – горько усмехнулась Аня. – Что же еще?

– Женщина – это соблазн. Ну, ты понимаешь… Сексуальность, зов плоти. Могущественный инстинкт, с которым ничего нельзя поделать. Против которого не попрешь, потому что это природа, естество. И от этого никто не свободен – никто!

– И инквизиторы тоже…

– И они тоже. И епископы, и кардиналы. И сам папа римский. Как говорится, «homo sum, homini nihil a me alienum est».

– «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».

– Да. Но слово «homo» значит также и «мужчина».

– То есть, «я – мужчина, и ничто мужское мне не чуждо» – так?

– Так. И каждый мужчина против этого «зова плоти» бессилен. И зависим от него, какое бы положение, пусть самое высокое, он ни занимал. Все мужчины – игрушки и заложники вожделения, объектом которого является женщина.

– Поэтому они ненавидят женщин… – грустно произнесла Аня.

– Многие – да. Ненавидят и мстят им за это вожделение, которое они к ним испытывают.

– То есть, мстят им за то, в чем они не виноваты.

– Да. И никто не виноват.

Аня молча откинулась на спинку стула и отвернулась к окну, уткнув взгляд в городскую стену тринадцатого века, вид на которую открывался из кабинета дяди Саши.

– Боже, какая, все-таки, мерзость этот мир! – опустошенно произнесла она.

Глава 6

ПСЫ ГОСПОДНИ

Дядя Саша посмотрел на Аню сочувственно.

– Вот к какому выводу, оказывается, могут привести генеалогические исследования. Кто бы мог подумать!

И он усмехнулся.

– А что, разве не так? – спросила Аня.

– Это чересчур категорично, – не согласился дядя Саша. – С неменьшим основанием можно сказать и: «Какая прелесть этот мир»!

Аня промолчала. Меньше всего сейчас ей хотелось затевать дискуссию. Похоже, что собеседник разделял это нежелание, потому что не стал разводить философию, а вернулся к теме разговора.

– А насчет того, откуда взялась инквизиция… Впервые о «должном наказании» за ересь заговорил папа Люций II в 1144 году, а впоследствии Люций III учредил первую епископскую инквизицию. Причем, все чиновники обязаны были с ней сотрудничать под угрозой отлучения от церкви.

– Борзо они за это взялись, я смотрю.

– А как же! Правда, вскоре выяснилось, что эти местные инквизиторы не справляются с задачами.

– Надо же. Какая досада!

– В самом деле. Ну, и тогда Иннокентий III стал назначать инквизиторов прямо из Ватикана. При этом он своей буллой 1199 года наделил их правами и полномочиями более широкими, чем те, которыми располагали местные власти, от которых требовалось подчиняться папским назначенцам. Эти требования были впоследствии усилены в булле «Excommunicamus», то есть «Мы отлучаем», где папа запугивает чиновников угрозой отлучения от церкви. А в 1233 году папа Григорий IX поручил инквизицию Ордену Святого Доминика,

– Доминиканцы, то есть Domini canes: «Псы Господни».

– Именно, – покивал головой дядя Саша. – Причем, инквизиторы из числа доминиканцев назначались лично папой и отвечали только перед ним.

– Какие сволочи! Господи прости, – в сердцах произнесла Аня; ее охватил гнев. – Неплохо они все устроили!

Дядя Саша отрешенно смотрел в никуда, а потом покачал головой.

– Не согласны? – спросила его Аня. – «Слишком категорично»?

– Нет, – ответил он, – не слишком. Они отбросили всякие рамки, отчаянно пытались удержать свое положение. Церковь тогда теряла верующих в большей части Европы, особенно в наиболее высокоразвитых и богатых областях – в Южной Франции, в Нидерландах, в богатых городах Северной Франции и на Рейне. Оно и понятно.

– Вы хотите сказать…

– Чем выше уровень благосостояния, тем выше уровень культуры и просвещения. Существенно то, что от Церкви отошли самые зажиточные и влиятельные элементы.

– Куда же они уходили? Становились безбожниками?

– Кто-то – да. Но в основном они пополняли ряды всевозможных сект и различных неортодоксальных религиозных движений.

– Катаров, альбигойцев… – задумчиво проговорила Аня. – Ну да.

Дядя Саша посмотрел на нее с интересом.

– И их, в частности, – согласился он. – По-любому, они переходили в оппозицию официальной Церкви. Современник писал, что «почти все бароны стали укрывателями и защитниками еретиков».

– Вот плохиши! Не давали трудягам-инквизиторам работать, лишали их маленьких радостей – сжечь всех, кого они наметили.

– Инквизиция сама, как правило, никого не казнила.

– То есть, как это? – удивилась Аня.

– Хотя инквизиция располагала собственными тюрьмами и пыточными камерами, которые она же обеспечивала соответствующим персоналом, сама она редко выносила приговоры и совершала казни. Еще в 1231 году было введено положение, согласно которому инквизиция передавала осужденных для казни светским властям. При этом она демонстрировала свое «милосердие».

– В кавычках? – уточнила Аня.

– Естественно. Это было фиглярство, жуткое лицемерие. Формулировка была такая: «Мы настойчиво просим светский суд смягчить ему, или ей приговор, чтобы можно было избежать кровопролития и опасности для жизни».

Аня была шокирована. Ей казалось, что после всего того, что она успела узнать о деятельности этого учреждения, ничто уже не могло ее потрясти. Но она ошиблась: бездна оказалась еще бездонней…

– Боже мой, как это отвратительно! – сказала она. – Как будто погружаешься в кучу дерьма, простите, дядя Саша.

– Можешь не извиняться, это еще мягко сказано. Между прочим, если светские власти действительно смягчали приговор, то их обвиняли в «потворстве еретикам». Но вот что особенно важно отметить, так это материальную сторону дела.

– Ну да, конечно, – вздохнула Аня. – Денюжка.

– Да, деньги – согласился дядя Саша. – Всегда и везде деньги. Прежде всего, все имущество осужденного, независимо от того, был он казнен или нет, конфисковывалось. Далее, в ходе допросов требовалось в обязательном порядке назвать «сообщников»…

– Да, я помню.

– Таким образом обеспечивался дальнейший приток средств, и формировалась материальная заинтересованность.

– И кому же шли деньги?

– По-разному. Иногда добыча делилась между епископом и светскими правителями, а бывало и так, что все прибирали к рукам местные инквизиторы. Причем, жадность их доходила до того, что они порой даже забывали поделиться с чинами инквизиции в Риме.

– То есть, с начальством, так?

– Совершенно верно. Между прочим, конфискация была настолько массовой, что немногим более чем за сто лет инквизиция истощила все основные источники дохода. Один инквизитор, некий Эймерик, писал в 1360 году: «В наши дни больше нет богатых еретиков», и чуть далее: «…достойно сожаления, что такое полезное учреждение, как наше, должно быть так не уверено в своем будущем».

– «Полезное учреждение», – произнесла Аня, – неплохо. Эх, жаль, что я не пью, сейчас бы это не помешало.

– Сейчас это просто необходимо, – поправил ее дядя Саша, вставая. – Подожди пять минут, – добавил он и вышел из комнаты.

Оставшись в одиночестве, Аня стала рассматривать книжные полки, занимавшие всю стену напротив окна. Книги на четырех языках: русском, французском, английском и немецком – стояли тесно одна к другой и всегда поражали Аню невероятным разнообразием своей тематики. При всем при том, здесь находилась лишь меньшая часть библиотеки, основная часть которой занимала три застекленных шкафа в гостиной. И эти книги стояли тут не для декорума, все они были прочитаны и обдуманы владельцем.

– Иногда бывает нужно выпить даже непьющим, – сказал дядя Саша, вернувшись с небольшим подносом, на котором, помимо двух рюмок, красовался изящный графинчик красного стекла.

Аня узнала его, поскольку ей уже приходилось с ним встречаться, и не сомневалась, что это все та же, любимая хозяином, вишневая настойка. Она улыбнулась: дядя Саша, как всегда, знает, что делает. Сейчас это было так кстати!

– Давай выпьем по рюмочке для прочистки мозгов, – произнес он, наливая рубиново-красную жидкость. – Prosit!

– За здоровье! – отозвалась Аня и отпила настойки.

Вкус и аромат вишни сразу заполнил собой чувственное пространство, проникнув, как показалось Ане, в каждую клеточку тела и каждый закоулок души. Как-то сразу на душе стало спокойнее: рубиновая жидкость убедительно напомнила о том, что в мире далеко не все так уж плохо и, пожалуй, в самом деле, слова «жизнь прекрасна» имеют под собой некоторое основание.

– Что, полегчало? – спросил дядя Саша, водружая пробку графина на место.

– Да, – разулыбалась Аня. – Спасибо.

– Спасибо ты скажешь потом, – возразил дядя Саша, – если благополучно выкарабкаешься из переделки, в которую ты попала. Надеюсь, моя скромная помощь окажется тебе полезна.

– Дело так серьезно?

– Ты ведь сама это понимаешь, правда?

Аня промолчала.

– Итак, записки, – начал дядя Саша. – Сначала первая.

Он разложил записку на столе.

– Скажу сразу, – продолжил он, – что твоя догадка об архиве верна. У меня нет сомнений в том, что в первой строке тебя направляют в архив, где, предположительно, могут находиться те самые документы, которые были изъяты из судебного отчета.

– Вы так думаете? – оживилась Аня.

– Думаю, да. Что, если не это? А что касается внутреннего расследования, то, подозреваю, что речь идет о расследовании в отношении самого дознавателя…

– Брата Ксаверия?! – возбужденно перебила она.

– Вероятно так.

– Но в связи с чем?

– Не могу знать. А предположениями своими я могу только навредить, сбив тебя с толку. Слишком мало пока информации. Но, очевидно, там, куда тебя направляют, она имеется.

– Только вот где этот архив? – произнесла Аня с досадой.

– Где он – понятно, – сказал дядя Саша.

– То есть, – поразилась она, – вы поняли, что там написано слева?

– Понял, – ответил он. – Это было не так уж сложно. Но меня беспокоит вся эта история, я уверен, грязная и опасная. Ты подвергаешь себя серьезному риску. Тебя уже чуть не убили.

– Но кто они?

– Этого я не знаю. Но я согласен с Максом в том, что труп фрау Вайгель подложили тебе с целью тебя подставить и таким путем вывести из игры.

– А зачем же они тогда его убрали?

– Ты же умница, Анечка! И не спорь, это факт! – замахал он руками. – Так почему же тебя тут стопорит? Не пойму. А ведь это легко сообразить: труп убрали совсем не те, кто его туда принес, а их противники или конкуренты.

– Те, которые составили первую записку?

– Возможно. Повторяю: здесь запутанный клубок, и распутать его будет нелегко.

– Одни принесли, другие унесли… Безумие какое-то! Это все-таки труп, а не сумка.

– Диковато, согласен, – пожал плечами дядя Саша, – но тем не менее, дело, скорее всего, обстоит именно так: иначе действительно невозможно объяснить, зачем труп потом убрали. Абсурд получается.

– По-моему, здесь все – абсурд. Разве нет?

– Нет, конечно. Просто мы видим пока лишь небольшой фрагмент картины, который, будучи оторван от остального, выглядит не слишком осмысленно. Когда мы увидим картину целиком, тогда все встанет на свои места, и ощущение абсурдности исчезнет. Только вот…

– Что, дядя Саша?

– До этого надо дожить. Это многоходовка, и на каждом ходу пешку могут снять с доски.

– Пешка – это я?

– Да, Аня, пешка это ты. Как ты сама это сформулировала: «я же ни во что не играла». Правильно – играли тобой.

Аня молчала, сжав губы. Она чувствовала, как ее охватывает гнев и возмущение.

– Вижу, – сказал дядя Саша, – что ты настроена идти до конца, и потому пытаться отговорить тебя совершенно бесполезно. Я прав?

– Вы абсолютно правы, дядь Саш! Они хотят игру – будет им игра! Ничего, я разберусь, войду в курс. Я упрямая.

– Я знаю.

– Пока поиграем в их игру, а там они сами не заметят, как роли поменяются, и они начнут играть в мою игру. Мы еще посмотрим, кто есть кто. Может, я и пешка. Но, как известно, пешка может превратиться в ферзя.

– Аня, смотри, чтобы тебя не заносило! Не строй наполеоновские планы! Будь осторожна!

– Хорошо, дядь Саш, я буду осторожна. Но, по-любому, назад я не поверну.

– Ну что ж, – глубоко вздохнул дядя Саша, – тогда твой путь лежит в Италию.

– В Италию? – переспросила Аня, тут же вспомнив про автомобиль с итальянскими номерами, который видел Макс.

– Да. Смотри!

Он перевернул записку в сторону Ани. Перед ней вновь был знакомый текст:

RIVRNADSF: CRIE: B/17R:236P1/32

RVNBCACDODMSUNTCCLXI

FRZBNFRNCBTT

– Видишь? – дядя Саша показал на первую строку. – Первые две буквы, – уточнил он.

– RI, – прочла Аня. – И что?

– Я уверен – это значит REPUBBLICA ITALIANA.

– Итальянская республика?

– Да. Теперь дальше: VRN. Я не сомневаюсь, что это VERONA. Это я понял сразу.

– А дальше?

– А дальше – у меня была догадка, но не было уверенности. Пришлось обратиться к интернету, чтобы эту догадку проверить. Она оказалась верной. Впрочем, это ведь ты мне подсказала. Так что правильнее сказать, что я проверил твою догадку. Ты была права: это значит: ARCHIVIO DEI STATO – Государственный архив. А потом…

– Фонд, опись, дело и страницы, так?

– Конечно – по-итальянски: fondo, elenco, registro, pagine.

– Значит, это то, что вы уточняли в Мультелексе, так?

– Разумеется, – ответил дядя Саша, усмехнувшись. – Нужно было убедиться. Мало ли…

– Верона. Ясно. Только непонятно другое: выдадут ли мне этот документ?

– Те, кто направляют тебя в Италию, естественно, намерены ознакомить тебя с этим «делом»: ради этого, собственно, весь сыр-бор. Но…

– Но что?

Дядя Саша задумчиво помолчал.

– Будем надеяться, все будет хорошо, – наконец произнес он вместо ответа.

А что там дальше? – спросила Аня.

– В записке? Дальше – Равенна.

– Опять архив?

– Нет, на сей раз библиотека. Вот, смотри. BCACDO – это Biblioteca Casa d’Oriani. Есть такая в Равенне, я посмотрел. Кстати, это рядом с гробницей Данте.

– Гробница – это отлично ложится в тему, – невесело усмехнулась Аня. – Боюсь, мне будет там не до осмотра достопримечательностей.

– Почему нет? – возразил дядя Саша.

– Экскурсия под дулом пистолета – новое направление в турбизнесе?

– Не смешивай разные вещи: это само по себе, а то само по себе.

– Одно другому не мешает, так?

– Мешает, но не исключает. Вообще говоря, пока человек жив, ему свойственно проявлять интерес к окружающему миру. Ты, кажется, намеревалась выжить и сыграть в свою игру, не так ли? А если ты уже смирилась с мыслью, что тебя убьют, то, может, тогда просто завернуться в простыню и ползти на кладбище?

Аня усмехнулась, представив себе эту картинку.

– Нет, – сказала она, – я никуда не поползу. Я настроена еще пожить. Вы правы: я обязательно посмотрю гробницу Данте.

– Это далеко не все, – заметил дядя Саша. – Равенна – последняя столица Римской империи, всемирная столица мозаики и еще много чего. Равенна – это чудо, уникум. Увидеть ее было мечтой моей жизни.

– Но ведь она сбылась, ваша мечта?

– К счастью, да. Равенна стоит десяти других городов, даже итальянских. Не говоря уж о прочих. Так что антураж что надо!

– А что дальше в этой строке? – вернула Аня разговор к делу.

Дядя Саша вздохнул.

– А дальше, – сказал он, – вот что: DMS. «Departamento degli manоscritti» – Отдел рукописей. Потом unità – «единица».

– В смысле? – не поняла Аня.

– В смысле, единица хранения. И ее номер: CCLXI, то есть, 261.

– Что же там может быть?

– Откуда ж мне знать? Но, полагаю, это должно представлять для тебя интерес.

– Дядь Саш, вы потрясающий человек! Вы могли бы, наверное, миллионы зарабатывать с вашей головой.

– Зачем мне миллионы? Что я с ними буду делать? Ну, хорошо, допустим, у меня есть эти миллионы. Это же с ума сойдешь, пока их пристроишь! К чему мне эта головная боль?

– Я могу только повторить, что вы…

– Не надо повторять, у меня хорошая память. Я польщен. Но тут же вынужден тебя огорчить: с третьей строкой у меня ясности нет.

– Ничего не понятно? – разочарованно спросила Аня.

– Ну почему «ничего»? – возразил дядя Саша. – Понятно, что речь идет о Firenze, то есть, Флоренции. Что касается букв BN, то, думаю, что, скорее всего, они значат: Biblioteca Nazionale.

– Национальная библиотека, ясно.

– Да. Но остальное мне совершенно не понятно. Будем думать.

– Ну, тогда я спокойна, – улыбнулась Аня. – Вы и эту абракадабру расщелкаете!

– Увы, не могу разделить твою уверенность. Это уже оказалось сложнее, чем я ожидал. А между тем, именно там – во Флоренции, как я догадываюсь, находится ключевой источник информации.

– Я верю, что вы справитесь – пока я доберусь до Флоренции. Если я вообще до нее доберусь.

– Ну-ну! Не скисай! Доберешься. Я верю, что удача будет сопутствовать тебе.

– Спасибо. … Дядь Саш!

– Да?

– А что со второй запиской? Есть в ней какое-то послание?

Дядя Саша помрачнел.

– Послание, спрашиваешь? Послание есть: наглый кураж безнаказанной сволочи, которую ничто не может остановить. Тебе сообщают открытым текстом, что твоя жизнь для них значит меньше, чем разменная монета.

– Пока…

– Прости, не понял. Что «пока»?

– Пока не может остановить, – произнесла Аня с тихой яростью.

Сияющие снежные пики, перехватывающие дыхание пропасти, головокружительные петли и виражи дорожного серпантина остались позади, и Аня вздохнула с облегчением. Красоты Альп она видела мельком, так как была предельно сосредоточена на дороге. Ее водительский стаж был сравнительно небольшим. На такие расстояния, а особенно по таким трассам ей еще ездить не доводилось, и родители были обеспокоены тем, что она самостоятельно поедет в Италию. Она постаралась их успокоить, объясняя в десятый и сотый раз, что она не одна, а с Максом, и что они будут вести поочередно, но мать все равно, как заведенная пластинка, повторяла: «Как ты поедешь одна?», словно не слыша или просто игнорируя эти объяснения. Отец вяло вторил ей.

– Такое впечатление, что у них в голове органчик, – тараторила Аня, когда они, миновав Бреннерский перевал, въехали в Италию, и дорога пошла, наконец, под гору.

Этими сердитыми комментариями она сливала Максу раздражение, накопившееся после общения с родными, а заодно и стресс от переезда через Альпы.

– Как будто ты – ноль, пустое место, – продолжала она, обращаясь к Максу, – и тебя вообще не стоит принимать в расчет.

– Они волнуются, – вновь и вновь втолковывал ей Макс, понимая, что она его все равно не слушает.

– Почему бы не попробовать включить мозги?! – развивала Аня свою мысль. – Причем тут волнение? Что, мозги должно сразу отшибать? «Вот когда у тебя будут свои дети, тогда поймешь». Эта фраза у меня уже в кишках сидит. Как будто они не мыслящие существа, а суслики какие-нибудь!

– Суслики? – переспросил Макс. – По-моему, это из репертуара Сержа, или нет?

– Это не важно, – откликнулась Аня. – Ты сам во многом подражаешь ему.

– В самом деле?

– Именно. Даже в этом вопросе его стиль: «Вот как? В самом деле?»

– В этом словечке «именно» – тоже его стиль, – заметил на это Макс.

Аня смутилась буквально на минуту.

– Серж, – сказала она примирительно, – сильная и яркая личность. Поэтому нет ничего удивительного в том, что от него многое перенимаешь. И потом, в своих высказываниях он прав.