Театр очищения

Следующие полтора часа, казалось, длились вечно, несмотря на попытки игнорировать все ужасы, что происходили на сцене. Чувство времени давно потерялось. “Сколько уже эти уроды наслаждаются моими мучениями? День? Два? Может несколько часов?”, думал он, а лица в зале все смеялись и рукоплескали. В одной сцене без участия Ричарда в массовке участвовало тело Бена. Ричард уже не мог удивляться. Смотря на их естественность и безмятежность, он думал: “Может, это я сошел с ума, и все, что тут творится, лишь кажется таким жестоким, а на самом деле я – актер настоящего театра”. На секунду ему показалось, что это так, и он почувствовал, как галлюцинация развеивается. Безжизненные лица мертвых людей теперь такими не казались. Глаза актеров так и оставались пустыми, но пустота не казалась такой уж плохой. “Возможно, я не мог узреть их истинную красоту?..”, подумал он и глянул на изуродованный труп говорящей с кошкой девушки. Из ее лысой головы торчало несколько локонов волос. Кровь на оторванной руке давно засохла. Искусственность ее движений вызывала тошноту. Впервые в жизни Ричард усомнился в адекватности своих мыслей. “Что я несу, Боже, видимо, я действительно схожу с ума. Я не хочу так думать”, сказал он сам себе. “Но это место меня вынуждает, черт!”. Он зажмурил глаза, но ни слез, которые он пытался выдавить, ни эмоций, которые он так хотел испытать, не было.

Декорации все менялись и менялись, как и вечно танцующие и рассказывающие свою страшную историю движением деформированных конечностей актеры. С каждой секундой он становился частью театра и гармонично вписывался в окружение на сцене. “Если я мертв изнутри, то, по крайней мере, жив на сцене”, прозвучал голос в голове. Из последних сил он пытался игнорировать эти мысли, но разум ослаб, и грязь просачивалась сквозь мольбы о помощи.

После минутного молчания и темноты в центре зала появился темнокожий парень, который вышел рассказать эпилог пьесы:

– После того, как Луиза узнала о том, что натворил принц Гримбси старший, она не выдержала и вернулась к отцу. Приговоренный к смерти принц так до конца и не раскаялся в содеянном. А любовь его растворилась, как вишня в склянке кислоты, – закончил голос из колонок.

Зал зашумел аплодисментами. Овации. “Браво, браво!”. Люди вставали, свистели и кричали, пока кулисы издевательски медленно закрывались. Ричарда вновь окутал страх, ведь он еще жив, и что будет дальше – стоило лишь догадываться. Когда шторы соприкоснулись, персонал кинулся разбирать реквизит и актеров, обсуждая между собой успех постановки. Через несколько минут кто-то взял Ричарда со спины под руки и отсоединил от рельс. Он не знал, что делать. Не знал. Был ли в этом смысл или нет – разницы не было. Иногда нужно принять неизбежное и посмотреть, что будет дальше.

Его потащили вдоль коридора мимо гримерки Себастьяна дальше до упора и направо. Это был тот самый ложный путь которым его вела Алиса. Проехав место, где он оторвал палец Себастьяну, Ричард опять услышал животный рев. Он доносился из глубин места, куда его тащат. Рев источал всю животную злобу и кошмар, и лишь издалека напоминал человеческий. Ричард закрыл глаза и про себя молил всех богов на свете, чтобы это были не пытки. Этот страх его поглощал с каждой секундой, пока рев усиливался в ушах. Тьма от собственных век усиливала ощущение беспомощности и он выпучил глаза, зыркая по сторонам.

– Боитесь пыток, шеф? – раздался дряхлый голос рядом с затылком Ричарда.

Он промолчал.

– Не бойтесь, у нас нет комнаты пыток. Она нам не нужна, – заявил он.

Они достигли конца коридора, упершись в развилку. Обе стороны уходили в кромешную тьму. На потолке над головой мигала старая лампочка, издавая потрескивающий звук. Манекен Ричарда повернул направо, и чем дальше погружался во тьму, тем тише становился рев. Ричард выдохнул.

– Звучит ужасно, не так ли? Но сегодня нам не туда, – кто-то опять обратился к нему, но Ричард продолжал молчать.

– Здесь давно не обращают внимания на вопли, – заявил он.

Чем дальше Ричард отъезжал от света, тем больше погружался во тьму. Свет из-за угла отправлял его в воспоминания из детства, как вечером на кухне он тихонько включал старую лампу и искал среди полок сладости, которые прятала от него бабушка.

Наконец они остановились. Ричарда облокотили о кирпичную стену и перед его взором показался горбатый дед в серой футболке лет семидесяти. Он сжимал в кулаке связку ключей. Открыв рядом дверь, представляющую собой металлическую решетку с горизонтальными вырезом, он занес туда тело Ричарда и отвязал руки и ноги от манекена. Ричард, будучи не в состоянии пошевелиться, упал на обросший мхом пол. Старик обхватил манекен, вынес его и закрыл решетку на ключ. Затем, сказав “Отдыхайте”, поволок конструкцию прочь, оставив Ричарда наедине с самим собой. Ричард озлобленно посмотрел на исчезающие ноги манекена во тьме. “А ведь план Бена мог сработать, если бы руки не онемели”, подумал он, пытаясь пошевелить пальцем.

Через некоторое время тишины и мучительного ноя в конечностях он присел в удобную позу, опираясь спиной о стену. Сырая камера, буквально два метра в ширину и длину, давила на него. “Но, по крайней мере, это не манекен”, утешал он себя.

“Неужели это мой конец – сгнить в чертовой камере?”, думал Ричард. Он несколько раз ударил ногой дверь камеры, но та не поддавалась. Затем несколько минут ковырял висевший на решетке замок, но все бесполезно – и он обессиленный упал на землю. Внутри него сжимался маленький эмбрион. Он поджал колени к груди и погрузился в мечты о доме. О, как же ему хотелось принять горячую ванну и, закутавшись в одеяло, поспать хотя бы несколько часиков. Позже прочесть книгу, не связанную с актерским мастерством, и посмотреть любимый фильм с чашкой чая. Странно – таким вещам предаешь истинную ценность только тогда, когда ты в западне. С этими теплыми мыслями он заснул.

Скрежет железа пробудил его через несколько часов. Осознание ударило в голову. Он все еще в тюрьме. Через горизонтальный проем в двери старик протянул Ричарду тарелку с серой кашей. По крайней мере, так казалось в темноте. Ричард заметил, что связка ключей на поясе старика пропала. Он молча посмотрел на еду, затем взял тарелку. Старик вел себя так, словно не боялся совать руки в клетку – если не со львом, то по крайней мере, с голодной гиеной.

– Сидите тихо, шеф, и Вас не тронут, – произнес старик.

Пластиковая тарелка влетела в стену, оставив кашу стекать по замшелым кирпичам.

– Я вас понимаю, могу ответить на любые вопросы.

Ричард молчал, озлобленно глядя на старика.

– Не бойтесь. Я вам не враг и не друг, шеф. Задавайте.

“Довериться старику было бы абсолютным безумием. Однако сейчас не подходящий момент включать принципы и игнорировать любую информацию”, подумал Ричард и посмотрел на разбитую им тарелку.” Нужно послушать, что он скажет, и в очередной раз убедиться, что мне конец”.

– Что происходит? Кто ты? – прохрипел Ричард и откашлял комок слизи, застрявший в горле.

– А за шесть часов Вас здорово потрепало, – заявил старик, удивившись голосу Ричарда. – Меня зовут Тодд. Вы в театре. Театре для отбросов общества. Пятнадцать лет назад меня наняли сюда тюремщиком, должен признать, с тех пор ситуация только усложнилась. Я и сам, честно говоря, не доволен тем, что происходит сегодня. В мои времена методы были другими.

– Методы? – спросил Ричард и отполз обратно к стене.

– Методы постановки пьес. Думаете, раньше использовали живых людей? Нет, конечно же, нет. Это придумал наш новый директор. Когда я только пришел сюда, это место напоминало небольшой кукольный театр. Куклами, как Вы уже поняли, были тела мертвых людей. Однако живых никто не трогал. Насколько я знаю, именно в этом заключалась изначальная идея театра – уменьшение количества жертв от рук убийц. Тела, в основном, крали из моргов, мест преступлений и несчастных случаев. Все были против убийств.

– Тогда зачем было убивать Бена?

– Я же говорю, тогда было другое время. Сегодня театр по-прежнему выполняет свою функцию, однако методы стали более агрессивней и лично я с этим не согласен.

– Тогда что ты тут делаешь?

– Увы, в современном обществе мне нет места. А тут – и кормят, и работа есть.

– Почему?

Старик облизнул губы.

– Пожалуй, на этот вопрос я не дам Вам ответа, – сказал он с такой интонацией, будто засмущался и сильно чего-то желал. Ричард почти не видел его лица. – Но могу Вас успокоить – трогать Вас никто не будет, Вы важны для нашего театра, публика Вас любит.

– Лучше убейте меня, – сказал Ричард почти шепотом.

– Я, конечно, могу быть неправ, но не Вы ли пришли сюда, чтобы найти работу актера?

Ричард промолчал.

– Никто не говорил, что будет просто. Деятели искусства зачастую должны страдать, чтобы эти страдания передавать другим. Посмотрите на мир вокруг. Люди хотят уйти от страданий через искусство, переживая эти эмоции при просмотре пьесы или прочтении книги. Вы как художник – должны эти страдания предоставить. А без знания материала нет и предмета, не так ли?

Ричард уставился в темноту, пытаясь пропускать мимо ушей все, что он говорит.

– Вы молчите и думаете, что самым желанным чувством является Любовь. Все хотят избавления от страданий, а не обрести любовь. А тех, кто живет в гармонии с собой, давно уже клеймили сумасшедшими.

– Почему я? – слова вырвались из его горла хрипом. Тодд усмехнулся.

– Я не знаю, – начал он. – Называйте это судьбой, Богом, Эффектом Бабочки, чем угодно. Весь мир – это пьеса, текущая по определенному сценарию. А самым важным в ней является состояние человеческих душ. Творцы – это искусство, порожденное природой или Богом. В этом я с Картером согласен, но совсем по иным причинам. Творцы – Боги в этом мире, ведь они порождают искусство, которое наполняет душу жизненным топливом. Если бы не искусство, мир бы погряз в грубом безэмоциональном конструктивизме. Вы это и сами прекрасно знаете, Шеф, – сказал он и взялся за трубу решетки. – Но почему художник не может быть объектом искусства? – продолжил он. – Чтобы ответить на этот вопрос, нужно задать другой. Что ценней – творец или его произведения? Единственный ответ – они являются неотъемлемой, одинаково ценной частью друг друга. Творец годен ровно на столько произведений искусства, сколько способен сотворить. Ни больше, ни меньше. Так же как дерево, порождающее за всю свою жизнь столько плодов, сколько способно. Все они являются его частью. Рано или поздно плоды начинают отделяться от деревьев, падая на землю, и становясь чем-то большим. Но только не произведения искусства, созданные творцом. Ведь видение художника находится у него в голове и никуда за всю жизнь не девается. Если все те шедевры искусства были созданы за счет образов в голове художника, почему нельзя назвать творящего – искусством? Почему нельзя назвать искусством процесс творческого мышления?

“Теория так же крепка, как и дерево, о котором он говорит”, подумал Ричард.

– Вы, Ричард, художник, и будьте добры соблюдать свои обязанности. Хотите Вы того, или нет – все закончится так, как должно закончиться. Все неминуемо идет к концу, и каким бы он ни был, Катарсис от него будет настоящий. Скажу по секрету – директору не понравился тот факт, что театр потерял главного гримера, накануне выступлений. Так что будьте готовы к худшему. Он хочет Вас видеть, – его глаза слегка заблестели в темноте, а потом исчезли.

– Стой! – крикнул Ричард. В отличии от других представителей театра, старик вызывал у него впечатление разумного и вежливого человека. – Слушай, пожалуйста, помоги мне. Просто отпусти меня, я никому не скажу, залягу на дно. Если кто спросит, я буду все отрицать. Честно! Клянусь, забуду, как страшный сон, – умоляющим голосом говорил он.

– Меня всегда удивляло, почему люди боятся жизни, которая, вероятно, лучшая для них? Советую разобраться с этим вопросом, – заявил Тодд и скрылся во тьме.

Несколько часов он корил ту часть себя, которая планировала бездействовать. За это время он успел три раза сказать себе «Нет смысла торчать тут – либо они меня убьют, либо я попытаюсь выжить», но страх отвечал ему обратное. Он вставал на ноги, но потом садился снова, потому что был уверен – ему не хватит сил выбраться.

– Они меня сломали… – Ричард закричал, и эхо раскинулось по коридору, обрисовывая в сознании пустоту этого места.

“Если бы только малая частичка надежды открылась мне, хоть какой-нибудь намек на спасение, я бы сразу вцепился в него и не отпускал до самой смерти в стенах этого места”, думал Ричард, уставившись в пустую и холодную тьму.

Акт 8

Веко на правом глазу пульсировало от непрекращающихся криков. Теперь холод замшелого пола просачивался через одежду. “Прошло сколько? День? Два? С тех пор, как я оказался за решеткой?” Ричарда трясло то ли от низкой температуры, то ли от стресса. Капля слюны стекала по нижней губе и он не рвался ее вытирать. “Куда эта девочка вела меня? Хотела помочь или погубить? Возможно, я упустил свой единственный шанс на спасение…”

От резко образовавшейся тишины загудело в ушах. Такое безмолвие обычно громче звуков. В надежде услышать отголоски жизни он все тщательнее прислушивался к окружению. Вдруг вдалеке послышалось тихое бормотание. Непрекращаемый словесный поток вызвал огромный интерес Ричарда. Возможно, он тут не единственный заключенный. Прислонившись к стенке, он стал слушать. Конкретных слов распознать не удалось, только едва уловимые нотки одержимости и отчаяния, словно безумие уже давно стало верным спутником человека за стенкой. Три громких удара по решетке заставили Ричарда отлететь в сторону.

– Заткнись и работай, – прозвучал голос Тодда.

Кажется он врезал по соседней камере. Стали приближаться шаги. Шел он молча. Стук башмаков о кафель создавали впечатление, что он идет не один. Старик подошел к камере Ричарда. За его спиной стояли еще два работника театра – тех самых, которые преследовали девочку в гардеробной. Тодд нашел в связке нужный ключ и отпер замок. Дверь со скрипом открылась. Мысли о соседе за стенкой сразу улетучились.

– Пошли, – приказал он.

Ричард поднялся и голова закружилась.

– Идите за мной и даже не думайте побежать, – сказал старик.

Ричард и не думал. “Когда на тебя уставились две зловещие морды, колени перестают тебя держать”. Прихрамывая, он прошел мимо двух лбов, которые сразу последовали за ним. Впереди шел Тодд.

“Один сильный удар по затылку старика тупым предметом – и все кончено. Было бы это так – врезал бы, не раздумывая. Может, стоит так сделать, чтобы умереть? Вдруг они меня поместят в еще более ужасные условия? Лучше не совершать глупости”, отчаянно думал Ричард.

– Вы встретитесь с Картером, – сказал старик. – Он тут главный. Благодаря ему Вы до сих пор живы. Он предложит вам сделку, советую согласиться.

Они повернули налево по коридору. Ричард усмехнулся, “Сделка, как же это абсурдно звучит”. В какой-то момент он подумал, что они направляются к тем жутким воплям.

– Выбраться все равно не получится, а так хоть проживете дольше. Последний, кто не согласился, скончался от обезвоживания. Незавидная судьба, в общем.

Впереди виднелась дверь эвакуационного выхода. ”Если бы не замок, рванул бы вперед”, подумал Ричард. Они остановились около кабинета директора.

– Кефа, Кифа, погуляйте пару минут.

Два амбала кивнули.

– Примите правильное решение, шеф, – сказал старик и сделал шаг назад.

Ричард молча зашел в кабинет. Встреча с Дьяволом – ни больше, ни меньше – именно так он оценивал грядущую встречу. За столом, выпрямив спину, сидел Картер.

– А, Ричард, как настрой? – отбросив дела, спросил Картер.

Ричард смотрел сквозь него.

– Ну извини за то, что вонзил тебе шприц в шею и заставил выступать в моей пьесе, но по-другому ты бы не согласился! Я тебя понимаю – любой другой на твоем месте чувствовал бы то же самое. Ну присядь.

Ричард не реагировал.

– Присядь! – крикнул он, и Ричард дернулся. – Не нужно страха, не сейчас. Должно быть, ты меня ненавидишь?

Ричард посмотрел на него, дав понять, что он сказал само собой разумеющееся.

– Чем же я заслужил ненависти? Убийства людей? Кощунство над их телами на потеху извращенцам? Дай-ка, я тебе кое что объясню, – сказал он и присел за стол. – Не задумывался, почему наш театр называется «Театр очищения»? – спросил он.

Ричард, подняв глаза, все еще смотрел в пустоту.

– Вижу-вижу, понимаешь, о чем я. Есть такое понятие, как «Катарсис». Ты, наверняка, испытывал его, когда сидел в зале большого театра и смотрел пьесы Шекспира. Высшая степень эмоционального насыщения твоей души. Тебя всего распирает, хочется забиться в угол и наслаждаться каждой секундой жизни. Однако, те, кто сидит в этом зале, – Картер указал пальцем чуть правее от Ричарда. – У них нет души. Это серийные убийцы, насильники, разного рода извращенцы, фу, мерзость – люди, заслуживающие смерти, без каких-либо оправданий. Каждый день эти уроды убивают, насилуют, пропагандируют, занимаются растлением. Что же побуждает их этим заниматься? Конечно, каждый такой уникален, но всех их объединяет одно – жажда. Жажда крови, чтобы наполнить Грааль пустой оболочки души. Сейчас никто не заморачивается – бросают их в клетку, как животных, обрекая на вечные страдания. Разве человек, пытающийся отыскать свою потерянную душу, заслуживает страданий? Он всего-то хочет стать человеком, обрести душу, как например в Буддизме – каждый имеет право на реабилитацию.

– Какой же бред! – не выдержал Ричард. Голос стал уверенный, но тело все еще стояло, как столб, скованный страхом. – Душу можно наполнить множеством хороших вещей – любовью, радостью, жизненными целями! – Ричард задыхался то ли от злости, то ли от изнеможения.

– Тут ты ошибаешься, ведь все эти удовольствия доступны человеку с душой, а постоянная ненависть, страх, боль – первые причины ее отсутствия. Вот и получается, что человек без души стремится к счастью. К своему счастью. Он не способен как ты выражаешься «радоваться».

Ричард затих. Ему было, что ответить, вот только страх обратно прорезал горло.

– К сожалению, помочь этим людям обрести душу мы не можем. Но наполнить ее оболочку кровью – вполне. Наши выступления существуют уже пятьдесят лет, и знаешь что? Со времен открытия театра стало пропадать меньше детей, количество убийств сократилось на столько, сколько людей смотрит выступление, общая преступность в городе упала. Жаль, что только на несколько дней. Однако, новые методы позволили нам увеличить длительность отсутствия преступности на недели и даже месяцы. Что самое удивительное, они до сих пор сюда приходят. Поначалу было туго, но сегодня в безопасности этого места уже никто не сомневается. Некоторые зрители зажили нормальной жизнью, завели детей, с тем лишь отличием, что приходится иногда ходить в наш театр. И самое главное – если их гены будут переданы по наследству, у нас будут новые зрители. Новое поколение. Несколько людей, которых мы приносим в жертву на сцене, согласись, ничто по сравнению с сотнями, которых убивали эти маньяки. Ты будешь удивлен, если я покажу тебе разрешение на постановку пьес от всех возможных правительственных организаций?

– Нет, я в это не верю! – холод пробежался по его телу.

Картер покопался в ящике стола, и взял несколько бумаг.

– Вот, посмотри, – он протянул стопку листов. Издалека было видно только очертания мокрой печати.

– Нет, это подделка.

– Подумай, как за пятьдесят лет нас еще не накрыли? Откуда у нас деньги на содержание персонала, бальзамирование трупов? Нас спонсируют.

Ричард не хотел подходить. Не из-за страха. Он не хотел терять надежду. Надежду на возвращение домой, на то, что его не похитят ночью полицейские и не вернут в пучину ужаса.

– Тебе этот тюремщик уже рассказал, почему ты здесь? – спросил директор и спрятал стопку документов в комод.

“Нет”, подумал Ричард и помахал головой.

– Ты убил моего гримера. К твоему счастью, это потеря не из великих. Смерть гримера, по сути, ни на что не повлияет. Ведь главное не то, что снаружи, так ведь? Тебе выпала возможность участвовать в благом деле, парень. Время идет и запросы растут. Теперь им мало отрубленных и гниющих конечностей – подавай свежие. Драматургии и мертвых тел тоже не хватает. Не подумай – изначально мы использовали мертвецов. Эксгумация. У нас есть свой человек на местном кладбище. Он списал все на… Как их, новая субкультура…. Готы, вот. Только потом, когда я стал директором театра, стали использовать живых людей. Но все равно, классические виды повествования тоже не нравятся. Приходится ломать четвертую стену и импровизировать, с чем ты справляешься безупречно. Но если все это совместить, БУМ, – он щелкнул пальцами. – Театр! Как ты думаешь, они подозревают, что мы сейчас говорим именно о них? – после этого вопроса он замолк.

Ричард продолжал смотреть в пол.

– Как ты думаешь, Ричард? Это вопрос.

Ричард старался игнорировать весь этот безумный бред, который извергался из рта Картера. Возмущенный Картер подошел к нему и дал ладонью по лицу. Перед глазами возник Себастьян. Сейчас руки Ричарда не шевелились от страха. Он безумно хотел вцепиться Картеру в голову и бить ею об пол, пока она не отвалится, а потом ударить ее ногой как футбольный мяч.

– Ответь на вопрос! – закричал Картер и повторил удар. В ушах запищало. – Причастны они к тому, что сейчас происходит? – несколько ударов последовало следом.

Левая часть лица покраснела. Из носа тонкой струйкой потекла кровь. Ричард озлобленно посмотрел в глаза Картера.

– Давай! Давай!

С каждым ударом страх перетекал в ненависть. Желание убить Картера начало тушить огни надежды на выживание. Подобные удары – ничто после того, что он испытал на сцене.

– Хорошо, – сказал Картер, отвернулся и медленно зашагал к столу. – Раз такое дело, хотел сделать тебе сюрприз, но дабы посмотреть на твои навыки поближе, придется его испортить.

Ричард на мгновение успокоился. Он только надеялся, что Картер поскорей его отпустит.

– В общем, скоро в нашу семью придет еще один актер. Точнее даже актриса. Как же звали эту новоиспеченную звезду? – он прислонил кулак ко лбу, сделав вид, что вспоминает. Выглядело это фальшиво, Ричард сразу понял, что над ним издеваются. – Ах, да, Эмили…

Время для Ричарда застыло. Он никак не ожидал, что такое возможно. Такое редкое имя не могло случайно вылететь из его гнилого рта.

– …Норрис.

Названная фамилия ударила Ричарда высоковольтным разрядом по всему телу. Вся ужасающая сущность Картера обрушилась на него и осознанием прошлась по организму. Он имеет дело не с человеком и даже не с Дьяволом. Это была оболочка, из которой выпирали куски пережеванного гнилого мяса, отслаивающегося и падающего на пол. Нечто, чьи кости пропитанные слизью, вонзались в его же плоть. Каждая клеточка этого существа истощала гниющую в сердце Ричарда ненависть. Сгнившие зубы в пасти впивались в обрубки десен, а изрезанный язык давно прилип к разным полостям рта. Этим самым ртом он из раза в раз отрыгивал имя “Эмили Норрис”. С безумными криками Ричард врезался в монстра и повалил его на пол.

– Да! Да!

Голова директора билась об пол с каждым ударом кулака по челюсти. Картер смеялся и кричал, пока Ричард не схватил его за волосы и не начал бить об стол. Сам того не ожидая, Картер что есть мочи закричал:

– Тодд!

Тодд забежал в кабинет вместе с двумя громилами. Они тут же подбежали к Ричарду и, схватив его под руки, оттащили от Картера. Ричард уцепился за его воротник и не отпускал. В ход пошли ноги. С неистовой яростью ноги врезались во всевозможные части тела Картера, пока Тодд не сжал его руку так сильно, что пальцы машинально разомкнулись. Картер отлетел и спиной врезался в книжную полку, отчего несколько книг упало на пол. Взбесившийся Ричард устремился грудью вперед, словно зомби, закованный руками в цепи, увидевший заветное лакомство.

– Почему ты так долго?! – говорил Картер с одышкой держась за голову. Ричард издавал рычащие звуки.

– Виноват, шеф, – сказал Тодд и приказал амбалам отвести Ричарда в камеру.

– Ублюдок! – кричал Ричард, вырываясь из стальной хватки.

– Черт! Охренеть! Прямо безумный бриллиант, скоро ты воссияешь на сцене! – с истерическим смехом заявил Картер.

Ричард залетел в камеру. Мох смягчил приземление. Решетка захлопнулась, после чего Тодд защелкнул замок.

– Выпусти меня, тварь! – кричал он, стуча по тюремным воротам.

– Вы ему нравитесь, считайте, что Вам повезло, – засовывая связку ключей за пояс, говорил он.

Ричард с легкостью мог просунуть руку в горизонтальный проем в двери и схватить Тодда. Тодд был спокоен, видимо, знал, что он этого не сделает. Два глазеющих на то, как Ричард выбрасывает свою злость на дверь, работника театра все равно не дали бы ему это сделать. Если бы не они, Ричард давно забрал бы свое. Обокрасть старика не так уж сложно. Тодд приказал им уйти, и Ричард это заметил.