Воин Света из Старого Оскола

«Прости меня, папа», – только и прошептала она, неслышно, в пустоту.

За несколько часов из правильной девочки Света превратилась в бунтарку, а из бунтарки в беглянку. И вот теперь, когда оставалось несколько минут до полуночи, она сидела на жёстком стуле в кабинете детской комнаты милиции. Рядом, на диване, отвернувшись и протирая платком лицо, сидела мама. Достав зеркальце, Валентина посмотрела на свои морщины, достала косметичку, обновила тушь, подрумянила щёки. Она постаралась сделать так, чтобы не было видно красноты под глазами, как будто в этом было что-то постыдное.

Света, в отличие от матери, сохраняла спокойствие. Будь ей десять или одиннадцать, она бы расплакалась, и такое желание было. Оно давило изнутри. Но Света могла держать себя в руках, оставаться спокойной даже там, куда никогда не попадают не по своей воле хорошие дети. Это была её новая сверхспособность.

Валентину невозмутимость дочери пугала, и от этого она начинала нервничать ещё больше. Преодолев стыд, она посмотрела на Свету.

– Что скажешь?

– Всё хорошо, мамочка.

Это было уже слишком, и мать разрыдалась. Чего не могла понять дочь Валентины – зачем устраивать трагедию там, где можно всё разрешить мирно?

В кабинет вошла женщина в звании старшего лейтенанта. Света поняла это, услышав из коридора, как обратился к ней младший по званию. Женщина была довольно стройной и красивой, правда, сильно перебарщивала с косметикой. Хотя, краситься она умела куда лучше, чем мама. Последняя редко выходила из дома. Первая каждый день видела таких, как Валентина заплаканных матерей, и сразу обратилась к той, ради которой она и пришла в кабинет.

– Фамилия, имя, отчество.

– Мои? – растерялась Света.

– Нет, Пушкина. Ну, конечно, твои, – сказала милиционерша без тени ухмылки.

– Как можно к вам обращаться?

– Фамилия! Имя! Отчество! – времени старлей явно терять не хотела. – Товарищ старший лейтенант, – негромко добавила она, протянув последнее слово и уставившись куда-то в бумаги.

– Товарищ старший лейтенант, или фамилия, имя и отчество – Светлана Александровна Калинина. Мой год рождения – девяносто четвёртый. Тысяча девятьсот.

– Ну, и? – подняла глаза старлей. – Зачем из дома-т сбежала? И мать обокрала?

– Я не кра… Хорошо, признаюсь. Я позаимствовала некоторую сумму, в размере двадцати тысяч трёхсот рублей. Из них потратила только на проезд в автобусе. Но я собиралась их вернуть! Как только доеду, вышлю перевод, от подруги, – Света обернулась на мать. – Прости, мама, я не упомянула об этом в записке.

– Что за подруга?

– Георгина Семёновна Воскресенская. У неё папа, как и вы, в милиции работает. Георгина пригласила меня в Новосибирск, но просила, чтобы я не говорила никому, а приехала сама. Иначе бы меня не отпустили.

– Деньги где?

Света молча достала свой кошелёк. Протянула маме. Старлей, чуть склонив голову, посмотрела на Валентину.

– Заявление забирать будете? – та кивнула и взяла кошелёк.

Света мельком посмотрела на часы. Одна минута за полночь. Настал новый день, а предыдущий растворился во тьме. Неожиданно для себя, Света ощутила заряд силы, уверенности, какую испытываешь, когда твёрдо стоишь на ногах после качки. Почему-то ей захотелось обнять маму обнять старлея, но девочка сдержалась. Надо было скромно попрощаться и спокойно дойти до дома. И всё же, тьма отступала. Её разгоняла уверенность, логичная и, в то же время, иррациональная – будет рассвет.

Папа жив. Это точно. Но знать об этом нельзя никому. Даже маме. Тем более, кому-то постороннему. Это убеждение грело Светину душу по пути домой. Шли пешком, по ночной прохладе, которая пришла на смену вечернему теплу. Мама шагала семеня, Света, нарочно не попадая нога в ногу, ступала легко и широко.

– Может, такси возьмём? – предложила дочь.

– Все мои деньги хочешь потратить? Тут идти два квартала.

В прихожей, Валентина включила свет не обычным щелчком – она ударила по кнопке. Стянула жмущие туфли, подпрыгивая на одной ноге и держась за тумбочку. Та пошатнулась, отчего помада скатилась на пол. Света подняла и аккуратно положила обратно.

В момент, когда загорелась лампочка, бодрость и весёлость исчезли. Схлопнулись. Теперь Света была в родной квартире как в тюрьме. Через зеркало, она посмотрела на маму. Неужели сейчас будет буря? Но мама, надев любимые просторные тапки, вдруг упала на колени, обняла дочь и принялась её целовать.

– Прости меня! Прости меня, родная.

Следы помады покрыли Светины щёки.

– Что ж я так не уследила за тобой? Что я тебе сделала?! – Валентина ударила дочку по щеке. А потом снова начала целовать.

Неловкость нарастала с каждой секундой. Свете хотелось испариться, провалиться под пол, к соседям, сгореть одной вспышкой! Лишь бы это не продолжалось.

– Мама, – она мягко надавила матери на плечи, не толкая, но и не давая прижаться сильнее. – Ты не виновата.

– А кто? Кто виноват? Может, скажешь мне, а?

Два слова – нет, ещё четыре – обожгли Свете горло. Хотелось высказать, и это объяснило бы многое. «Папа жив. Я хочу его найти». Но было нельзя. Иначе – опасность. Иначе всем будет плохо. Но Валентина уже трясла её за плечи.

– Папа жив! – Света не понимала как, но слова сами вырвались из груди. Говорила не она – что-то внутри вещало её голосом. – Я хочу его найти.

Валентина отстранилась. Миг она смотрела на дочь как на чужую.

– Давай ты приляжешь. Хорошо? Нам нужно отдохнуть. Мы так устали. Да?

– Да. Что я такое несу? Конечно, он не жив, – захотелось расплакаться, но и в этот раз Света проявила новую сверхспособность.

– Но он жив. Где-то глубоко, в наших сердцах.

– Мама, пожалуйста, прекрати! – она чувствовала, что ещё немного, и не сдержится, начнётся рыдание, которое перерастёт в уже пройденную шесть лет назад трагедию. Вспоминать об этом очень не хотелось. – Давай просто ляжем спать.

– Ты права, дочка, – Валентина поднялась, отряхнулась, поправила юбку.

– Только никому не говори.

Услышит ли она последнюю просьбу? Услышать-то услышит, поймёт ли?

Укладываясь спать, Света повторила:

– Никому не говори, ладно? Это важно.

– Хорошо, хорошо. Спи. Я выключаю.

Комната Светы никогда не погружалась в полную темноту. На потолке, сколько она себя помнила, фосфоресцировали звёзды, причём выстроенные в правильные созвездия Малой Медведицы и Южного Креста. Полярная звезда была самой большой. Когда Света была маленькой, она любила на день рождения загадывать желание не на свечи на торте, а на Полярную звезду. То ли она где-то слышала это выражение, то ли придумала его сама, но «Полярная Звезда следила за нашим миром». С другой стороны Земли, эту функцию выполнял Южный Крест. Иногда приходило на ум выражение «мир Полярной звезды». До шести лет Света представляла себе, что вокруг Альфы Малой Медведицы вращается девять планет, как и в Солнечной системе (Плутон тогда считался планетой). В нашей системе лишь одна из девяти планет была населена. В системе Альфы Малой Медведицы, в воображении Светы, населены были восемь планет. На всех жили красивые бессмертные люди, и каждый владел магией. Одна планета состояла из железа, другая – из золота. На железной планете жили изобретатели, а на золотой – цари.

Светлана была уже взрослый, чтобы мечтать, но никто не мог ей запретить фантазировать. И, погружаясь в приятный глубокий сон, она поднималась к потолку и парила среди звёзд.

…А пока Света засыпала, творился параллельный процесс. Тянулись ниточки-истории о юной беглянке, которой зачем-то понадобилось ехать в Новосибирск. Одна ниточка шла от мамы, что обратилась в милицию и рассказала соседке из квартиры напротив. Другая – от пенсионерки, что видела дочь Валентины во дворе. Третья – от парочки, четвёртая – от водителя автобуса, пятая – от кассирши. И ещё три от милиционеров, что задержали Свету на вокзале, и старлея. Все эти ниточки теперь начинали искать собственный путь, чтобы соединиться в узел, который изменит Светину жизнь.

Глава 2

Симагина – женщина лет сорока, полноватая крашеная блондинка – вышла на сцену под ритмичную позитивную музыку. Её небесно-голубое платье искрилось в ярком освещении. С полминуты она улыбалась под синхронные хлопки, пока музыка не затихла.

– Дорогие, мои, любимые, приветствую вас! Вы все счастливчики, потому сегодня Космос вам благоволит. Сегодня, в шесть утра, я получила сигнал. Высшие силы передали мне, что всё будет хорошо!

Снова музыка. Люди встали и начали радостно хлопать с новой силой. По команде Симагиной, все прекратили и разом опустились на деревянные стулья.

– Сегодняшнее собрание я хотела бы начать, по традиции, с поздравлений.

Мужчины и женщины, как правило, старше сорока нет, замерли, внимая каждому слову.

– Следующие наши собратья показали превосходные результаты. Михайлова Лидия Петровна достигла уровня Белого Бриллианта, – аплодисменты. – Кравченко Андрей Аркадьевич достиг уровня Синего Бриллианта, – новая порция аплодисментов.

Всего имён было не меньше тридцати. Каждый награждаемый новым уровнем, чуть не краснея от смущения, вставал и кланялся присутствующим.

– Дорогие мои, любимые, – обратилась Симагина к остальным, когда поздравления закончились. – Те, кто на прошлой церемонии не смогли добиться столь высоких результатов. У вас ещё всё впереди! Всё получится. Надо только верить в себя! Верить и не бояться. Вы умеете привлекать богатство и счастье. Надо просто открыть свой Космический Канал. Звёзды благоволят нам всем!

Торжественную речь прервал стук в дверь.

– Да-да? – Симагина недовольно скривилась.

– Извините, – из-за двери показалась коротко стриженная голова. – Мне бы Лидию Петровну.

– Молодой человек, у нас очень важное космическое собрание. Не могли бы вы зайти попозже?

– Это всего на минутку. Мам? Можно тебя?

Лидия встала, извинилась и начала пробираться из середины зала к выходу.

– Так, Володя! – Лидия сложила руки на груди. – Я просила тебя.

– Мам, папа звонил. Он так не может, понимаешь?! – Володя говорил негромко, но дверь закрывать не стал. – Я так больше не могу. Он тоже.

– Что он сказал?

– Он не вышлет деньги.

– Как это не вышлет?!

– Мама, хватит! Я трачу почти всю свою зарплату на эту херню, папа каждый месяц высылает половину… ему это надоело! Вахта, знаешь ли, не сахар!

– Вы оба – эгоисты! Чурбаны!

– Сколько ты денег уже вбухала сюда?

– Духовное богатство не измеряется материальными ценностями.

– Сестра Лидия, – в коридор выглянул один из собратьев. – У вас речь.

– Мама, выбирай. Или мы с отцом, или они!

Лидия посмотрела на собрата, потом на сына.

– Сестра Лидия, вы вчера показали лучший результат, вы должны поделиться…

Больше не нужно было говорить ни слова. Плюнув, Володя развернулся и пошёл прочь, метровыми шагами.

Пузырьки воздуха поднимались и лопались на поверхности. Мокрыми пальцами, Света нажала на кнопку секундомера. Минута семь. Личный рекорд.

Раздался приглушённый стук из реальности, вернувший Свету в узкую тёплую ванну из ледяных глубин Баренцева моря.

– Дочь, ты там надолго? Маме надо помыться.

Света вынырнула, отдышалась, смахнула воду с лица.

– Минута семь! В смысле… минутку, – она вылезла, вытерлась и накинула полотенце. Спустила воду в ванной. Снова поглядела на секундомер. «Так мало!».

Насколько задерживают дыхание моряки? Могло ли ему хватить времени, чтобы подняться на сто восемь метров? Опомнившись, Света покинула ванную.

На несколько дней её комната стала похожа на комнату параноика. Света забыла об уроках. Теперь её интересовала только одна тема – подлодки. На стене висел большой лист бумаги, сделанный из нескольких листов А4, склеенных скотчем и разлинованных в клетку. К этому листу, булавками, Света прикрепила три подводных лодки, вырезанных из бумаги: «Курск», «Мемфис» и «Толедо». «Курск» она закрасила синим, «Мемфис» – красным, а «Толедо» – жёлтым. В её браузере было открыто полтора десятка вкладок на темы, связанные с катастрофами подводных лодок. На столе лежало три раскрытых тетради. Света посмотрела несколько документальных фильмов и даже один художественный. Пересмотрела под сотню записей выпусков новостей. Её интересовала не столько политическая сторона – какая торпеда подорвала «Курск»: американская или своя – сколько вопрос, мог ли с тонущей подлодки спастись человек.

К одиннадцати вечера, портфель был даже не разобран. Света сидела в наушниках за компьютером, глядя очередной документальный фильм о подлодках. Потирая сонные глаза, она записывала в тетрадку детали, которые считала важными. Последние слова уже вылезали из строки и были неразборчивы. Света клюнула носом, и ручка выпала из её пальцев. Наклонившись поднять, она заметила мамины ноги.

Сняв наушники и поставив на паузу, она развернулась в кресле.

– Светик… может, тебе со специалистом поговорить? А то вчера побег. Сегодня это, – Валентина кивнула в сторону «карты событий», висевшей на стене. Вздохнула. – Опять у тебя этот «Курск».

– Извини? Что значит «у тебя»? – она положила наушники на стол и подошла к матери. – Ты бы не хотела знать прав…

– Да какую правду?! Опять, Света, ну, опять! Давай присядем, – обе сели на кровать. – У тебя это не в первый раз. Я начинаю беспокоиться.

– Что не в первый раз?

– «Курск»! Твой папа умер пятнадцатого августа. Не двенадцатого! Не подводником он был, а продавал шины в магазине. Ты тогда новости увидела и заплакала, а потом, когда папы не стало, у тебя в голове и сложилась картинка. Ну? Мы уже говорили на эту тему.

– Подожди, подожди, – голова закружилась. Мама говорила будто не с ней, да и вообще, была ли это мама?

– Не так быстро, а то кессонная болезнь будет.

– Какая кессонная болезнь?! Ты совсем уже чокнулась! Тебе точно к доктору надо. Никогда твого папы на «Курске» не было!

Мама вдруг стала врагом. Нет, Света не хотела в это верить. Она отлично помнила, как мама, несколько вечеров подряд, возвращалась домой в таком состоянии, будто пришло одно её тело, пока душа где-то блуждала в поисках ответов.

«Опять ничего не нашли! Нет его списках, и всё».

Несколько лет назад она была решительной женщиной, готовой ехать даже в Мурманск и пешком дойти до Кремля. Она ездила в Видяево – порт приписки – но и там ничего не добилась. Александра Георгиевича Калинина – такого, каким его знала его дочь – никогда не существовало. Так ей говорили все, с кем она спорила. Всех этих людей, которые, с пеной у рта, повторяли одно и тоже, Света считала слабыми, «тухлыми». И вот теперь мама стала одной из них?

«Нет, не верю».

Что-то произошло в её памяти. Будто заменили. Изъяли одного человека и вставили другого – фальшивку. Был некий Александр Калинин, но не тот! Не отец. Девочка помнила его могилу – родился в тысяча девятьсот семьдесят втором, умер пятнадцатого августа двухтысячного. Погиб на перекрёстке, в пьяном виде проезжая на красный. У этого мужчины были совсем другие черты лица, другой взгляд – пустой, тухлый.

…«Нон-фикс». Рыжая девушка с двумя хвостиками щёлкнула пальцами и посмотрела на парня в тёмных очках. Веснушчатая, лет восемнадцати. Прямо здесь, в этой комнате. Этот щелчок. И это слово. То ли «нон-фикс», то «мон фис», то ли «ноль иск», «мон писк»…

Уже с минуту в висках пищало, и мама трясла за плечи Свету, лежащую на ковре.

– Жить будет, – сказал мужчина в белом халате. – Когда в последний раз ели?

– Да вот недавно, два часа назад ужинала. Она у меня вообще мало ест. И вот это всё, – Валентина обвела взглядом комнату. – Может, посоветуете специалиста? Хорошего психолога. Я уже не знаю, к кому обращаться! Навязчивая идея.

– Ну, я всего лишь участковый. Моё дело, как говорится, только тело, а мозги… поищите в Интернете, по объявлениям.

– Спасибо, – Валентина поднялась, поправила причёску. – Знаете, как тяжело одной да одной.

– Понимаю, – доктор помог Свете подняться с пола, чтобы лечь на диван. Сунул под нос нашатырь. – Как твоя головка? Ничего? Полежи немного, а через пять минут давление померяем.

Доктор почти не говорил со Светой, как будто она была растением или домашним животным. Уходил он торопясь. На пороге, только и сказал:

– Кормите девочку получше! И приходите на обследование.

– Непременно! – лицо Валентины сияло, когда она закрывала дверь.

Света глядела на происходящее будто на фильм. Её до сих пор шатало. Тело было чужим, а сама она – крохотным человечком, сидящим у этого тела в голове и управляющим с помощью кнопок и рычагов. Это не реально. Не с ней. Эти взрослые люди – пустышки, суррогаты – кто они?

«Кормите девочку получше». Да-да, кормите. Только не вашими сказками.

Света в один прыжок подлетела к двери, выскочила в коридор, помчалась по лестнице, едва не сбив доктора с ног.

– Там дождь! – услышала она из-за спины, выбегая из подъезда.

Участковый не соврал – дождь лил как из ведра. Взрослые, в том числе и доктор, шли с зонтами. У Светы не было ничего, даже обуви. Как была в носках, она бросилась мимо домов, прочь со двора, в сторону школы.

«Должно же быть хоть что-нибудь!»

На неё оглядывались, она не обращала внимания. Из окон тёплых сухих квартир её видели, бегущей по улице без зонта, без ботинок, она об этом не думала. Добежав до школы, Света остановилась у главного входа. Она помнила, что именно здесь должна была быть мемориальная табличка.

Отдышалась. Подошла поближе. Потрогала стену. Ремонта не было лет восемь, если не больше. Стена старая, где-то кирпичи сколоты, штукатурка осыпалась. Никакой таблички не было и в помине. Даже креплений, даже гвоздей.

«Но его лицо, его бескозырка, его глаза!»

Ничего. Ни следа, ни намёка. Света, по кустам, обошла здание вокруг. Чуть не поранившись, перелезла через забор. Носки можно было выжимать, Света сбросила их, чтобы не мешались. Каждый камушек теперь колол ступни.

«Где же?!»

Ни на одной стене, ни на одной двери, ни на одном столбе. Лицо голубоглазого моряка исчезло из окружающей реальности насовсем, оставшись только в её памяти.

Света легла на траву спортивной площадки. Раскинула руки и ноги, позволив дождю бить себя мокрыми кнутами сколько угодно.

«Если это поможет добраться до правды…»

Ливень был похож на холодные воды Баренцева моря. Не вода падала с неба – Света медленно всплывала на поверхность. Тёмные воды лжи стояли перед нею плотной стеной и не желали расходиться. Света дышала тяжело, вся одежда была пропитана грязью и сентябрьским дождём, но было в этом и что-то приятное: голова теперь не кружилась. Мысли собирались воедино. Яростно поливая землю, тучи отдавали последнее, чтобы поскорее разойтись. Уже через несколько минут, они выжали себя досуха, и далеко в вышине показался кусочек неба. На нём искрилась Альфа Малой Медведицы. Полярная звезда.

Мужчины и женщины от сорока лет ходили от одного стола к другому, рассматривая драгоценности и каталоги. Последние представляли собой папки с подшитыми в них чёрно-белыми распечатками. На каждом листе было от от пяти до семи фотографий камней с подробным описанием каждого. Например, «Небесный лотос. Крайне редкий экземпляр. Заряжен энергией буддийских монахов северного Тибета. Уровень: двадцатый. Цена: триста тысяч рублей». Остальные камни стоили не так дорого: от двадцати тысяч – за низкие уровни – до ста пятидесяти.

– Что-то присмотрели? – тихо, чтобы не отвлекать остальных, спросила Симагина женщину лет шестидесяти.

– Уж больно дорого, дочка.

– А что поделать, милая моя? Камни заряжаются не у нас. Какие в Тибете, какие приходится с Бали везти. Есть даже камень с плато Наска. Хотите, покажу?

– Нет, нет, упаси Боже! А есть чего подешевле?

– Дорогая моя, Екатерина Петровна, вы себя слышите? Вы ведь не на базаре. Что значит подешевле? Вы так никогда уровень не получите. Вы ведь, извините, не монах-отшельник, энергию через себя круглые сутки не качаете, в верховные джаны входить не умеете. Это они способны без камней, а мы, простые смертные, увы! Мы без них как без крыльев. Представьте, вас за ручку ведут в сокровищницу, где валяются под ногами тонны золота. Что вы с собой возьмёте: сумочку маленькую? Чемодан? Или тележку покрупнее? А ещё лучше КамАЗ! Вот ваша подруга уже КамАЗ выбирает. Серафима Аркадьевна, подойдите-ка, на минутку. Оба, с братом. Помогите Екатерине Петровне с выбором.

В зал, между тем, вошла молодая девушка в короткой джинсовой юбке. Ни на кого не глядя, она быстрым шагом ловко обогнула двоих пенсионеров и подошла к Симагиной.

– Дочь Александра Калинина, – сказала она твёрдо и сухо.

– Не здесь, – та кивнула в сторону отдельного кабинета. – Братья и сёстры, я вас ненадолго покину, продолжайте выбирать!

Симагина закрыла за собой на ключ.

– Опять нон-фикс?

– Читала пятерых, всё сходится. Четыре дня назад она пыталась уехать в Новосибирск. А вчера и вовсе учудила – в одних носках добежала до школы и лежала под дождём на футбольной площадке.

– Нон-фикс?

– Только бы не он! Саму прочитать не успела. Только свидетелей. Водитель автобуса только жене говорил. Он считает её тринадцатилетней хамкой. В милиции про неё уже не помнят. Там и фиксить ничего не пришлось.

– Ох, смотри у меня! Передавить тоже нельзя. И недодавить опасно. Собери полную картину. Если это не нон-фикс, можем накосячить.

– А если он?

– Там посмотрим. Главное, чтобы с нашей стороны было всё чисто. Бедная девочка! Если это помешательство по нашей вине, ты знаешь, что будет. Я пока не буду сообщать Маргарите, она, не дай Боже, наверх поднимет, заставит всё переделывать.

– Да нормально всё будет.

– Слушай, ты покрасилась? Тебе медно-рыжий идёт.

– Да нет, всегда такие были, – девушка поправила хвостик.

Седьмой «Б» иногда называли «Домом два», причём не только ученики, но и некоторые учителя. Клубок отношений в этом классе никогда не распутывался, и с каждым годом затягивался туже. Свете суждено было выживать в этом клубке. До сегодняшнего дня ей относительно везло – над ней почти не издевались, так как Света умела находить общий язык со всеми. Куда больше доставалось некрасивым тихоням. Однако теперь внимание трёх самых отъявленных хулиганок переключилось на неё. Самым обидным было то, что одной из этих хулиганок была её бывшая подруга. Настя. С первого по третий классы, Настю дразнили из-за высокого роста. Тогда она подружилась со Светой, и та убедила Настю, что рост – не проблема. Он – преимущество. Самые красивые люди – высокие. Настя не просто начала по-новому смотреть на себя, она возгордилась, да так, будто не она была обязана Калининой, а Калинина – эта «белая мышь» – ютилась в её тени. Потом Настя перешла в группу хулиганок и встала под началом Юли – первой красавицы. Насте нравился тот же мальчик, что и Юле, через новую подругу она надеялась его заполучить. Сколько Света ни пыталась убедить Настю – отбив у Юли Игоря она не укрепит дружбу с Юлей, а, напротив, разобьёт в пух и прах, слова отскакивали, как вода от брезента. Настя воду не любила – ей больше стал по нраву огненный характер Юли.

Одноклассницы устроили Свете западную – приготовили ведро с водой, и не просто водой, а грязной, украденной у технички после того, как та помыла пол. Класс вёл себя как обычно, будто никто ни о чём не знал. Многие приготовили мобильные телефоны с камерами. От такого зрелища отказался бы не каждый.

Свету окатили с ног до головы. Хохот зазвенел на весь класс, и девчачий, и мальчишеский.

– Как тебе дождик? – добавила Юля. – Тебе ведь нравится лежать под дождём!

Это было далеко за гранью. Та ночь, тот ливень – это было слишком личное. Света готова была наброситься на Юлю, расцарапать ей лицо, но та уже подготовила путь к отступлению. Бегала она быстро. Если погнаться, это будет ещё одно зрелище на потеху публике. Нет уж. Хватит зрелищ.

Света молча сжала кулаки, развернулась и пошла домой. В коридоре, она встретила учительницу.

– Калинина, ты почему не в классе?

– Отстаньте все от меня!

«Почему не в классе? А не интересно, почему я мокрая?»

Только дома, она позволила себе разрыдаться. Хотелось надеяться, что в последний раз в жизни.

Часа полтора Света отмокала в ванной. Слушала «Клюкв». Делала всё, чтобы заполнить радостью блаженные минуты, когда никто не стучит, не обзывает, не льёт на тебя помои, не требует, чтобы ты была в классе или делала уроки.

«Если ты ненавидишь, значит тебя победили. Так, кажется, говорил Конфуций?»

Стоило ли ненавидеть Юлю? По сравнению с Георгиной, она была никто. Красивая пустышка. Юля не несла обществу никакой пользы. Ничем не отличалась. Фанатка «Зачарованных»? И что?

«А если бы я сама была зачарованной? Ведьмой. Она боялась бы меня? Уважала?»

Мысли опять возвращались в Новосибирск.