Открытие дофамина позволило в середине прошлого века выяснить, что именно он выступает важным участником «прямого действия» в любой адаптации – и прежде всего, в памяти, в важнейших потребностных или мотивационных ситуациях человека и животных.

Дофамин именуют ныне «гормоном счастья». Это связано с тем, что, как оказалось, он вызывает удовольствие. В этом смысле все предшествующие разговоры о «подкреплении» в теории бихевиоризма, имеют под собой почву. Но дофамин оказывается основой не бихевиоризма, а физиологическим инструментом связывания адаптационного цикла. Образно говоря, если у паровоза некто подразумевал скрытую за листом железного фартука «передачу пара кипящей воды и горящего угля в движение» паровоза, то дофамин для такой теории оказывался «открытием цилиндра, поршня и кривошипно-шатунного механизма». Ну, в крайнем случае, это только «открытие поршня».

А результаты исследований дофамина – посредника (синонимы: модулятора, медиатора, регулятора, средства настройки) в управлении нейронных связей – лучше всего представить работами Вольфрама Шульца и его группы [Schultz W., 1998], проделанными за последние полвека.

От выявленного значения удовольствия при стимулировании зон и точек удовольствия исследователи переходят к изучению дофамина и источников его появления (локализации) в центральной нервной системе. Затем исследуются направления его динамики в нейронных сетях и функциональные применения.

Выясняется, что в среднем мозге и в ряде других зон головного мозга существует несколько скоплений (до тысяч) особых нейронов, вырабатывающих дофамин как средство управления настройкой памяти – генераторов дофамина как медиатора. А в самых разных областях среднего мозга и лимбической системы, как и коры головного мозга – в височных и лобных долях коры – существует множество нейронов – получателей дофамина. Такие нейроны имеют рецепторы, воспринимающие дофамин как медиатор. В научной литературе дофамин обозначается аббревиатурой ДА. Нейроны, производящие (эрг – работа) важный дофамин, именуются ДАэргическими нейронами. Потребители дофамина в качестве медиатора – это ДА-чувствительные рецепторы на синапсах дендритов (входных линиях) нейронов-получателей. Последние именуются ДА-чувствительными нейронами, функция которых заключается, вероятно, в быстрой перестройке (рабочей) памяти (временном запоминании информации), в частности, в коре головного мозга.

В нейрофизиологии возникло целое направление исследования путей передачи дофамина – от генерации дофамина до его потребления. Аналогом является изучение разводки линий управления на платах компьютера. Нейрофизиологи, задавая предполагаемые психические процессы, прослеживают выделение и движение дофамина по аксонным (выходным) путям ДА-нейронов (и их скоплений) из выявленных областей создания к местам потребления – локализаций ДА-чувствительных нейронов.

Установлено, что проводимость или перестройка групп локальных нейронов в целом управляется потоком дофамина от излучателей. Но это всего лишь условно «электрика информационных сигналов». В целом уже выделенные ДА-подсистемы именуются «дофаминоергическими системами» (ДАС). Их пока обнаружено семь, три из них рассматриваются как ведущие. Проследить содержательно связь электрики и передачи дофамина с запоминанием и использованием различных областей памяти возможно только на уровне организации внешних ощущений, реализуемых потребностей и удовлетворяющего их поведения. Без такого подхода попытки отличить отдельные ДАС-системы в части их функциональной и потребностной значимости наталкиваются на огромные трудности.

Работа очень сложна и до сих пор в развитии. Однако представленный здесь системный взгляд на адаптивные процессы может позволить улучшить методологию исследований и ускорить получение и интеграцию результатов.

Ниже излагается то, что кажется важным в уже полученных результатах с позиции парадигмы потребностей и потому теории Маслоу-3 (МАСЛЧЕТ).

Дофамин, как выявлено, играет ведущую роль в формировании нескольких психических процессов в:

1) первом закреплении памяти полезного и нового случайно обнаруженного неожиданного результата;

2) производстве ощущения предвосхищения или предвкушения, то есть ожидания положительных ощущений удовлетворения позитивной потребности;

3) отметке состоявшегося по факту подтверждения недавно сформированного прогноза (предвкушения);

4) фиксации несостоявшегося прогноза и в исключении из памяти информации, которая перестала быть верной; причем опыт старой памяти все же в скрытой форме остается и очень быстро возвращает функцию прогноза при восстановлении прежних стереотипов среды.

Большая часть этих результатов хорошо демонстрировалась в экспериментах Вольфрама Шульца на приматах. Шульц выдавал обезьянам порции вкусного яблочного сока, и замерял активность дофаминовых нейронов в их среднем мозге.

Результаты можно описать следующим образом. Контроль излучения дофамина электрической активности ДА-нейронов велся постоянно. Изменения давали исследователям возможность видеть непрерывную интенсивность излучения дофамина.

Открытие позитивной возможности как информации и запись ее в память. При получении сока у обезьян ВПЕРВЫЕ – излучение дофамина из ДА-эргических нейронов среднего мозга (где скопления таких нейронов наиболее велико) резко возрастало. Животные полюбили сок и охотно его пили.

Обучение сигналам-предвестникам. До предоставления сока обезьяны слышали звук звонка. И очень быстро звонок стал сигналом, предваряющим удовольствие. И это идентично установлению условного классического рефлекса Павлова. Но после возникновения связи звонка и удовольствия характер активности ДА-потока нейронов изменялся.

Предвкушение как прогностическая функция психики через нейрофизиологический уровень. Появление звука звонка отражалось очень большим выбросом дофамина – активности ДА-нейрона. Но изначально выброс дофамина, происходил дважды.

Первый раз мощный выброс дофамина появлялся в момент начала звонка – предъявления условного сигнала, указывающего на то, что в ближайший момент будет дан сок. Выброс ДА – и есть нейрофизиологическое основание психического будущего акта «предвкушения».

А второе излучение дофамина происходило в момент подачи сока в пасть. Причем отношение объемов первого и второго выброса дофамина составляло 4 к 1, а уровень второго выброса становился все менее заметным при многократном повторе и оба типа выброса со временем ослабевали и исчезали.

Короче, прогнозные ощущения предвкушения были важнее и «вкуснее», чем само исполнение желания. С продолжением кормлений выяснилось, что когда прогноз стал постоянно сбываться, дофамин переставал выделяться вообще, то есть, даже удовольствие предвкушения исчезало.

Так и мы привыкаем к тому, что должно быть по опыту в жизни, а привычный результат воспринимается нормой, но никак не экзальтацией. И в этом видна огромная экономия природы. Ведь подкреплением стал сам полученный сок. Более того гарантированный в опыте сок перестал быть ценностью. А нейрофизиологическое назначение излучения дофамина выполняет функцию – 1) открытия случайной возможности и 2) прогнозирования появления будущей возможности – то есть собственно прогнозирования.

Если прогноз уже работает на 100%, то подкреплением является состоявшаяся польза, а ДА-индикатор, как и прогноз, больше не требуется.

Но вывод из этих экспериментов чрезвычайно важен. Именно так возникает НАВЫК. С уверенным появлением навыка мы теряем удовольствие от того, что навык дает результат – мы даже перестаем помнить, что мы нечто автоматически делали. Навык отражает то, что успех не просто предсказуем, а что он гарантирован как норма и, что он не требует внимания.

То есть, дофамин, по мнению Шульца и теоретиков, стал: 1) инструментом, отражающим появление полезной информации; 2) средством запоминания или только индикатором запоминания полезного свойства среды; 3) фиксатором условного сигнала, который предваряет полезное свойство и может быть предиктором полезности; 4) механизмом прогноза полезной возможности и её предвкушающего ожидания.

Но если порядок в мире гарантирован, то после его усвоения усилия предвкушения излишни, а прогноз очевидного не имеет смысла.

Развитие эксперимента. Отказ в соке. Опыты Шульца показывают, что если условный сигнал, то есть предвкушение, перестает «работать» верно, то в момент неисполнения прогноза снова бурно выделяется дофамин.

Когда? Всякое нарушение уже установленного правила – даже опережение сока или резкое его отставание от нормы, уже не говоря об отсутствии – вызывает мощный выброс дофамина вплоть до привыкания к новой норме…

Тогда дофамин оказывается в целом признаком ИЗМЕНЕНИЯ, то есть НОВИЗНЫ или нарушения ПРЕЖНЕГО порядка. Ведь само его первое появление при открытии нового есть нарушение прогноза бесполезной обыденности – появление ВАЖНОЙ детали. Природа, стоящая за стаканом сока Шульца или за плошкой с мясом в лаборатории Павлова, работает ниже и на уровне физиологии, вырабатывая здесь свое «подкрепление» в виде ДА-медиатора.

Возвращаясь к предвкушению во всех смыслах, можно сказать следующее.

На основе открытий ДА-ергического механизма возникает и еще одно простое объяснение психологической теории адаптации на основе запоминания ассоциаций цепочек событий.

Сам условный рефлекс подготовки к пище – слюноотделение и другие возможные механизмы подготовки – уже есть физиологический факт, идентичный предвкушению. Но если говорить об адаптации и о потребностном цикле, обеспечивающем адаптацию по позитивным потребностям, – это означает, что дофамин на нейрофизиологическом уровне участвует в формировании или актуализации позитивной потребности, пока та не становится навыком в духе Y = F (X).

2.5.6. Дофамин и страх. Негативная предикция подсознания

Дофамин оказывается не просто источником удовольствий, но материалом для возможных его последующих преобразований в другие источники двух общих типов поведения и состояний – в агрессию и в страх. Ближайшие химические наследники, то есть «производные» дофамина в цепи преобразований, – норадреналин и затем адреналин.

Если предвкушение не есть прямо потребность, а лишь подсознательное ощущение возможности её немедленного удовлетворения, то ощущения страха можно интерпретировать точнее. Страх, возникающий ассоциативно по условию среды, – не просто возможность избежать опасности, а прямая и срочная угроза безопасности и прогнозное состояние опасности – подсознательное предсказание актуальной опасности на полученном опыте.

Тогда на основе результатов исследований дофамина можно уверенно предполагать, что формирование страха на той же ДА-основе ведется с подключением его более сильного наследника – норадреналина или аналогичных «негативных» маркеров. Суть в том, что всякая боль – всякий её опыт – требует не только запоминания, но и 1) преодоления, если была борьба или бегство, и 2) восстановления и отдыха, которое всегда следует за причинением боли. Первое требует норадреналина, второе – адреналина. Из этого следует, что (долговременное) запоминание обязано включать аверсивный (отрицательный) знак в записываемую ассоциацию. Возможно, с этим знаком и последующее представление (воспоминание по ассоциации) воспроизводится в психике в форме СТРАХА.

Норадреналин (НА) является нейрофизиологическим активатором агрессии и ярости, в других случаях он активирует страх и борьбу, направленную на спасение. Следующее в цепочке химических преобразований вещество, как указывают данные и свойства, – адреналин (АД), – формирует гуморальные (через кровь и выделенные гормоны) условия обеспечения заживления и восстановления организма после борьбы или бегства.

Оба вещества, отправленные от ЦНС через вегетативную, а точнее, висцеральную (лат.), то есть внутреннюю нервную систему (ВНС), управляют телесными подсистемами, поддерживающими восприятие и поведение. Их действие почти противоположно. Норадреналин запускает работу симпатической подсистемы ВНС: ускоряет частоту сердечных сокращений и дыхания, расширяет зрачки, сужает сосуды для роста давления и уменьшения кровопотерь, сокращает слюноотделения и отключает пищеварение (и голод), – всё для мобилизации к преодолению. А адреналин, обычно выделяемый «после драки», воздействует на парасимпатическую систему ВНС: замедляет работу сердца, сбрасывает давление, увеличивает кровоток, улучшает перистальтику, то есть пищеварительные процессы и выводит шлаки, – и исполняет всё для заживления ран, обеспечения восстановительных процессов и накопления запасов. Это состояние ремонта.

Вместе они покрывают полное многообразие НАЧАЛЬНЫХ, то есть в отсутствие всякого опыта, непроизвольных адаптивных состояний животного и человека по всем трем функциям Жизни – энергообеспечению, безопасности, а в реальности и воспроизводства. Ведь у Животных воспроизводство тоже не обходится без конфликтов. И у Человека в любви и семье есть свои проблемы беспокойства, страх и преодоления.

Цепочка ДА – НА – АД образует последовательность преобразований. Возможно, в некоторых случаях организм и использует такое преобразование. Однако для опасных ситуаций химические реакции мало полезны – время не терпит. Роль играют доли секунд. Потому в центральной нервной системе существует и особый быстрый путь запуска норадреналина. В голубом пятне древнего мозга – ретикулярной формации (РФ) – существуют норадренергические или НА-нейроны (их несколько тысяч). Каждый такой нейрон всегда имеет заранее заготовленные ресурсы готового норадреналина (в везикулах). То есть запуск норадреналина всегда обеспечен запасом для борьбы за жизнь. Так хранятся заряженные огнетушители (или снаряды, по вкусу) на складе или в хранилище.

Другим приспособлением, которое Эволюция развивает для обеспечения безопасности (вместе с несколькими другими функциями), оказывается лимбическая система, которая, как представляют физиологи, отвечает за работу с опасностями и страхом. Удаление её или её частей приводит к полной беззаботности животных, снятию всякой агрессивности и утрате ими способности постоять за себя. Страх оказывается важным фактором торможения и рефлексии Человека, экономии сил и жизни Животного. Еще внимательней мы должны относиться к агрессии. Даже развивая себя, мы боремся с проблемами. И это тоже борьба.

Теперь нам ясна природа прогноза и предсказания у Животных еще до появления Сознания Человека. Отличие же просто в том, что психика Животного предсказывает на основе своего (и среды) только личного текущего всегда срочного состояния. У наших предшественников в Эволюции было слишком много срочных опасностей – почти все, как на пожар!

А Человек имеет возможность предсказывать отсроченные опасности, то есть те опасности, устранение которых не требуют немедленного действия, а позволяют подготовиться к ним, например, изготовить орудие защиты. Но мы немного опередили ход повествования…

Далее нам важно понять роль нового в среде. Ведь оно может стать и опасным, и полезным.

2.6. Непустая память. Роль нового и изменений в среде

Итак, нами «создана» машина, которая способна запасать энергию и избегать боли. Система умеет обнаруживать полезные энергетические и опасные объекты среды. Система способна бояться (и бежать) при появлении опасного. Система может предвкушать и начинает охоту при случайном обнаружении полезного, если её резервы не заполнены «под завязку».

Однако есть и деталь, требующая коррекции. Система обучена запоминать объекты, проверенные на бесполезность и исключать их из поля внимания, см. 2.2.6. Но когда мы делали систему, она вместе с её конструкторами «не знала», что в её среде есть опасные объекты. Теперь, когда среда опасна и для опасного есть память, отношение системы к автоматическому включению всего ненужного в нейтральное является ошибочным. Среди бесполезного могут быть и объекты вредные.

Тогда возможность опасности следует учитывать в поведении неполезного и просто неизвестного нового. И возникает вопрос – совершена ли нами ошибка в разработке системы?

Нет! Оказывается, в эволюции есть нечто подобное. Первый период развития системы в ее жизни (онтогенезе), действительно, исключает опасность, которую обеспечивают природные конструкторы – родители. И позже мы отметим эту особенность живого, которую знает каждый, помнящий счастливое детство. Но мы как разработчики не ошибаемся, когда ставим вопрос вовремя – опасные объекты среды опасны и когда мы о них не знаем. Как говорят: «незнание закона, не освобождает…».

2.6.1. Новое и случай оборонительного состояния

После ПЕРВОГО обычно раннего, но преодоленного опыта встречи с опасными объектами отношение особи к ВНОВЬ встреченным новым неизвестным объектам среды должно изменяться.

Всякий неизвестный объект воспринимается как новый. И потому с первого момента начинается проверка его потенциальной опасности. Новое обязано тоже вызывать страх (в животном мире и у Человека в опасной среде) по определению. Новое обязано проходить проверку на безопасность, и только потом на полезность. Так должно быть и в Роспотребнадзоре. Старые объекты, внесенные в память под грифом D (безопасные), таковыми и остаются.

Есть ли пример из «нашей» жизни? Конечно! Малыш, который знает только маму, случайно увидев незнакомое лицо, новый голос и даже запах, заплачет или попытается спрятать лицо («я не вижу, значит, я спрятался»). И только после некоторого времени привыкания, спокойного тона взрослых, он начнет успокаиваться и даже попытается вступить в визуальный контакт с незнакомцем. Все это врожденные механизмы.

Что такое «незнакомое»? Незнакомое означает НОВОЕ, чья вредность или полезность неясны. Какое поведение можно присоединять в подобной ситуации, сразу и немедленно, не ясно. Ведь объект новизны может быть и полезен. И то, что объект вреден, тоже не ясно – Потому заранее убегать от всего нового в эволюции было бы затратной невыгодной стратегией.

Отсюда (и в природе) возникает программа, совмещающая в себе и 1) мобилизацию как готовность к защите, и 2) энергосбережение. И по факту природой отобран вариант напряженного замирания с ожиданием нападения извне и готовности к обороне – агрессии или бегству. Не принять мер предосторожности при появлении новых движущихся и даже новых неподвижных объектов оказывается в живой природе недопустимо опасным. И, следовательно, механизм реагирования на среду нашей адаптивной системы в корне (и навсегда) меняется.

Такой механизм в российской психологии и нейрофизиологии со времен школы Павлова известен как «ориентировочно-оборонительный рефлекс» (ООР), а ныне, короче, как «оборонительный рефлекс» (ОР). Рефлекс ли это?

Теперь мы мыслим сложнее, чем сотрудники Павлова. По Павлову ОР – классический рефлекс – вроде рефлекса слюноотделения в момент предъявления пищи. Но мы знаем, что предвкушение, и ожидание страха есть суть разные потребностные состояния: соответственно предвкушение «вкусного», и страх – ожидание опасности.

И последствия те же – результаты вполне симметричны – если пищи после звонка не давать, то рано или поздно собака и на звонок, и даже на полную плошку при отсутствии последующей еды, перестанет реагировать. И точно так же возникший страх исчезнет, если некоторое тестовое время ничего плохого не произойдет. То есть предвкушение, за которым не следует пища, перестает давать реакцию на пищу и вызывать предвкушение. А страх, за которым не следует опасность, перестает быть страхом. Но оба состояния суть потребности, а таких явлений в системе бихевиоризма не предполагалось. Потому и проблемы у этой «теории» с интерпретацией ООР.

Все разговоры о классификации рефлексов становятся бессмысленными в момент привыкания к ситуации как адаптации к среде: «Еду предъявили? – Хорошо! Предъявляете, но не даете? – Плохо: в смысле, ничего не означает». Но есть и более высокий уровень обобщения. Если в опытах не даете, а потом, все равно кормите, то зачем работать за жалкие кусочки. Такую логику, кстати, освоили уже приматы. Они не слушают дрессировщиков и плохо работают в цирке: «Все равно вы нас накормите» – так не думают, но привыкают. Так же нередко случается и в жизни, если от выпускного вечера в школе до пенсии выдают пособие по безработице или содержат родители, не требуя никакого труда.

И то же со страхом: «Новое? – А не опасно ли? Напугали? И больше ничего? – Хорошо, в смысле: ничего не значит». И на более высоком уровне обобщения условность «страшных» сигналов и экспериментов осваивают не только животные, но и люди – если их постоянно пугают угрозами, как у Льва Толстого в сказке «Лгун».

Остается только представить, как много случалось плохого в жизни европейцев Средневековья, что на каждую встреченную черную кошку для всякого очевидца обязательно находилась недалекая во времени неприятность.

2.6.2. Новое и случай исследовательского поведения

А много позже, в отличие от 1) голодного поиска и 2) при отсутствии опасностей у Животных возникает желание и практика пробовать СРАЗУ все интересное и новое, что ни попадется «на зуб». Так возникает вторичное тестирование объекта на пригодность к энергопотреблению – проверка на полезность U, а в случае отсутствия пользы идет вялое и медленное (латентное) его исследование.

Есть ли такая проверка на полезность у животных? Да! Подобное поведение в советской и в российской психологии обозначено как «ориентировочно-исследовательский рефлекс». Механизм полностью идентичен первому и начальному голодному поведению нашей «беспамятной» адаптивной машины: «неизвестный объект → исследование на полезность», но в условиях уверенного отсутствия опасности …и голода.

Если объект оказывается пригоден к употреблению, он заносится к класс полезных. Для животного и АМ полный алгоритм на ситуацию новизны имеет следующий вид.

Если в реакции на новизну в период замирания обнаруженный объект сам начинает нападение или новое ощущение среды влечет какой-то распределенный ущерб нашей системе, то по факту боли животное бежит от опасного объекта. Тогда система заносит информацию об объекте в память по классу опасных объектов. Далее и только в случае привыкания к неподвижному объекту или при бегстве «объекта» система сможет начать проверку на полезность. И по результату система записывает информацию об объекте по классу пользы или нейтральности (бесполезности).

Законный вопрос, когда же возникает исследовательский вариант? Он появляется, когда объект сложен, не опасен и не пригоден для потребления. Тогда исследование ведется (у животных) латентно – без интереса и энергии в случае, если в процессе не возникает естественных трудностей. Однако при тестировании возникает интерес и энергия в случае, если в исследовании требуется некоторое преодоление (неопасного живого), то есть встречается препятствие.

Такой «исследовательский райский рефлекс», точнее, состояние и поведение, наблюдаются в экспериментах с белыми крысами в боксах, где крыс кормят и поят, им ничто не угрожает и скучно, но есть развитое пространство (лабиринты) и время «подумать».

Исследовательские состояния в реальной жизни у животных (вне среды человека, где много пищи) возникают не слишком часто. В биоценозе у каждого вида всегда есть враги или конкуренты за пищу в своём виде. Избыток пищи позволяет размножаться и сменяется недостатком и пищи, и территории. Даже поселение в безопасные природные зоны влечет размножение в объеме, приводящем к внутривидовой борьбе за ресурсы и пр.

Вот почему в природе у животных нет практики её исследования. Для них главное изучить «свою территорию для охоты и защитить её от других» – труд и нечто иное. Опасностей и забот с пищей много больше, чем свободного времени. Если и есть такое у новорожденных зверят и малышей, то лишь в течение нескольких недель, месяцев или лет – все под защитой родителей.

А теперь обратимся к ответственным изменениям в неоднородной среде. Что должно перезаписываться в памяти в случае изменений среды, например, при отмене прежней полезности или опасности объектов?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

<1...10 11 12 13 >

На страницу:

Перейти

12 из 13