Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 3

Имели место попытки верховных кругов северян изготовлять и распространять наркотики и фальшивые американские доллары. И это на государственном уровне. Недальновидная политика Сталина, Хрущева, Брежнева создала монстра, который много лет сидит занозой в мировом сообществе, используя всяческую возможность, чтобы напомнить о себе и выторговать бесплатную благотворительную помощь, которую он и так получает по линии ООН, от Южной Кореи, Японии, США, в то же время не подчиняясь решениям ООН и устанавливая свои незаконные морские границы, противоречащие всем морским международным соглашениям и захватывая проходящие плавающие средства разных стран в нейтральных водах. В ранних рассказах уже немало было рассказано об этой удивительной стране «утренней свежести» и установленных в ней порядках, но показать полную картину происходящего невозможно.

В шестидесятые—семидесятые года для экипажей иностранных судов, приходящих в Северную Корею, предлагалось лишь одно массовое развлечение: посещение интерклуба с употреблением неограниченного количества спиртного местного производства и «самовар» – приготовленные и еще кипящие морепродукты в устройстве, действительно похожем на самовар, откуда и пошло название. Хождение в город разрешалось лишь в составе группы в сопровождении нескольких гидов из спецслужб и только по определенному маршруту. Выход за территорию порта членам экипажей иностранных судов категорически запрещен. Заявку нужно было подавать и согласовывать заранее, маршрут следования предлагался корейцами, и никакие отклонения от него были невозможны, разве что остановки автобуса у бронзовых идолов семейства Кимов с обязательным захлебывающимся от радости рассказом об их героических делах и идеях чучхе. Экипажи, вынужденные неделями проводить время на судне, соглашались на любые поездки, чтобы как-то разнообразить свою монотонную жизнь на судне. Естественно, что за все поездки на автобусе и содержание сопровождающих нужно было платить по непонятно с какого потолка взятым ставкам. Посещение интерклуба стояло особняком от обычных поездок по традиционным маршрутам, прославляющим «святое семейство», и начиналось в вечернее время, заканчиваясь уже ближе к ночи. Там также везде прослушивающие устройства, все выброшенные и порванные бумаги позже собирались и просматривались, хотя какую секретную информацию можно получить из оберточной бумаги и старых газет и пьяных посетителей, говорящих только о работе и женщинах, но таковы правила игры, заданные самым демократичным государством на Корейском полуострове. Капитан «Пионера» Валентин Цикунов неоднократно слышал от разных моряков рассказы о том, что если какую-либо группу с судна в интерклубе приглашают в отдельную комнату, то сие означает запись всех разговоров во все время посиделок мастерами плаща и кинжала демократической республики из соседней комнаты, и однажды сам решил убедиться, действительно ли так и есть. В один из заходов в порт северян, будучи в интерклубе, он вышел из комнаты, в которой гостеприимные корейцы устроили праздник его экипажу, и, сделав вид, что ошибся дверью, и имитировав изрядно набравшегося моряка, возвращаясь из туалета обратно, открыл дверь соседней комнаты. Велико было удивление его, увидевшего записывающую аппаратуру на столе и тумбочках и несколько датчиков, прикрепленных к смежной с их комнатой переборке, в компании нескольких корейцев, сидящих в наушниках. Пришлось притвориться, что ошибся дверью, и изобразить ничего не понимающего. Ему показали на соседнюю дверь, и последствий не было: корейцы не заподозрили капитана в его настоящих намерениях, да, слава богу, они не приняли его за капитана, не находя ничего странного в пьяном русском, перепутавшем соседние двери. Вот как он рассказывает о посещении интерклуба в конце шестидесятых годов, в период работы вторым помощником капитана на своем маленьком рефрижераторе «Рыбновск» по обслуживанию китобойных флотилий овощами и затем на перевозке китового мяса в Японию.

В первый раз он попал в страну «утренней свежести» на заре своей юности, когда не была готова очередная партия китового мяса из Находки в Японию, ввиду того, что китобои еще не прибыли из Антарктиды, где работала флотилия, маленький рифер завис на целый месяц, и фрахтователь решил временно использовать небольшое суденышко для перевозки яблок из Северной Кореи на Сахалин, благо стояло лето и погода вполне благоприятствовала плаванию далеко не самого большого суденышка. Яблоки шли из порта Хыннам, со стороны Японского моря. Придя на рейд корейского порта, оформились там же официальными властями и стали ждать подвоза яблок из садов или складов страны. Через пару суток судно поставили к причалу, и погрузка пошла своим чередом: ночью корейцы подвозили яблоки в ящиках и складывали их на причал, а утором грузили в трюмы. Вскоре рядом с рифером поставили польское судно, в несколько раз больше нашего «скорохода», привезшее какие-то генеральные грузы и уже второй месяц выгружавшееся на разных причалах. В первый же вечер после окончания судовых работ экипажи стоящих в порту судов начали свое движение по направлению к интерклубу, находящемуся на территории порта, – единственному месту культурного досуга для уставших от судовой обыденности моряков. Поляки отличались тем, что при случайной встрече в порту с другим судном могли сыграть в футбол или волейбол, но неизменно такие встречи заканчивались серьезными попойками и разборками вплоть до следующего утра. Интерклуб же был их любимым местом посещения, тем более что корейская, неизвестного происхождения, водка, смешанная с местным пивом, вскоре валила с ног самого крепкого бойца. И вскоре начинались разборки по самому незначительному поводу – сначала между собой, а потом уже с другими, кто попадется под горячую руку эмоционального и легковозбудимого шляхтича. В случае же отсутствия других – с корейцами, для начала – с обслуживающим персоналом интерклуба, которые всегда в наличии и в большом количестве, и трудно разобраться кто из них из спецслужб, а кто настоящий гарсон, но русский язык знали все, хотя многие и скрывали его знание. Поляки уже находились в Корее не менее месяца до прихода нашего рифера, но первые две недели стоянки вели себя спокойно, не нарушая местных правил и законов демократической республики. Но спустя две недели они как с цепи сорвались, и понеслось… а в итоге вылилось в крайне неприятные последствия. Буйная кровь гордых шляхтичей, сдобренная изрядной долей горячительных напитков, вскоре напомнила о себе, когда они появились в интерклубе и, приняв на грудь каждому по возможности, вспомнили старые, давно забытые обиды и перешли к более тесному выяснению их обстоятельств и причин в привычной форме от простого к более сложному, когда применяются все подручные средства, находящиеся в интерклубе, которых, кстати, там хватало. Поляки сами по себе – нация быстро возбуждающаяся и эмоциональная, особенно после принятия изрядной дозы горючего, видимо, наследие Тадеуша Костюшко все еще стучит в их сердцах, взывая к общенациональному призыву государственного гимна, «Мазурки Домбровского»: «Еще Полска не згинела» (еще Польша не погибла). Но на каждого Костюшко найдется свой Суворов, о чем они частенько забывают. Не обращая внимания на окружающих, они предпочитают выяснять свои межличностные отношения, безусловно считая себя едва ли не мессией с единственно верной точкой зрения. А поскольку так считает каждый, то конфликт быстро переходит в более горячую фазу, а там уже не до аргументов, кроме подручных средств. Моряки других стран, зная эту национальную особенность поляков, стараются не вступать с ними в споры и сторонятся их, так как возможное застолье наверняка закончится дракой. И в этот раз поляки остались неизменны своим принципам. Начиналось чинно, благородно, но умиротворение продолжалось недолго, и как только «озверин» начал действовать, резко возросла и агрессивность панов: вспомнились старые мелочные обиды, давно забытые и потерявшиеся в бездне времени, но почему-то вспомнившиеся под влиянием принятого допинга. Попытки перевести разговоры на общие темы, включая и мировые проблемы, не нашли дальнейшего продолжения, и все вернулось к старому, не раз проверенному и привычному способу общения, когда, не найдя общего понимания, в ход пускают кулаки и предметы близлежащего обихода. Вся ярость, накопившаяся за месячную унылую стоянку в стране Кимов, выплеснулась наружу против своих же коллег и товарищей, с которыми приходится коротать серые будни в стране «утренней свежести», не имея возможности сойти на берег. Польский экипаж разделился пополам, и сражение разгорелось с новой силой, не имея под собой ни малейшей почвы, кроме сброса отрицательной энергии, – своего рода катарсис и почти как у Высоцкого: «…уже дошло веселие до точки…». Цель была одна, как на тренировке: нанести противоположной стороне возможно больший урон или выиграть хотя бы по очкам: что-то похожее на средневековые рыцарские развлекательные турниры, но без правил, судей и кодекса чести, то есть бои без правил. Корейцы сначала молча взирали на разбушевавшихся гостей, наслаждаясь бесплатным шоу белых варваров, но видя, что урон несет и оборудование интерклуба и никаких признаков умиротворения в ближайшее время не предвидится, а столы, стулья и их оторванные ножки летают по всему залу, так же как и посуда со столов, срочно бросились за подмогой: ротой пограничников, расквартированных в сотне метров от интерклуба, сразу за забором порта. Пограничники, услышав знакомый призыв, по первому сигналу тревоги, вооруженные идеями чучхе вечного Президента страны Ким Ир Сена, бросились в бой против ясновельможных панов, лица которых уже были изрядно подпорчены наличием синяков и кровоподтеков, на защиту социалистического имущества. Тем более что изо всех белых варваров поляки являлись самым сильным раздражителем для корейских воинов, стерегущих священные границы своей самой счастливой и демократической Родины: они не считали корейцев за людей, открыто высмеивая их порядки и обычаи, и к тому же всегда были сыты, холены и вдобавок пьяны, да и курили американские сигареты вместо пайкового самосада-горлодера, выдаваемого поштучно. Корейские воины ворвались на территорию ристалища и, используя свое количественное преимущество, сразу по нескольку человек бросались на каждого поляка, оставляя на их лицах дополнительные следы баталии, что и привело потомков Пястов к пониманию того, что их начинают бить. Но поляки тоже по ходу мгновенно перестроились, и общая новая напасть сблизила две враждующие стороны. Забыв все свои внутренние разногласия, они объединились и обратили свой фронт против ярых приверженцев идей чучхе, ударив по ним единым кулаком и обратив разгоревшуюся ярость против коварных азиатов, которых уже не перепутаешь со своими, используя в качестве подручного материала остатки мебели, сохранившиеся после первого действия развернувшегося спектакля. В количественном соотношении поляки уступали своим противникам раза в два: примерно тридцать человек на шестьдесят, но они были уже закаленными бойцами в мужском возрасте, да и по габаритам каждый из них превосходил любого оппонента минимум раза в два. После перегруппировки разъяренные поляки очень быстро выбросили корейских стражей за двери интерклуба, и те, побитые и посрамленные, убежали в свою казарму зализывать раны. Что сделаешь – против лома нет приема, на этот раз идеи чучхе не помогли, видимо, не хватило должного усердия для их более глубокого изучения. Поляки, после позорного бегства корейских пограничников, как ни в чем не бывало уселись за уцелевшие столики и принялись допивать и доедать все оставшееся на столах. Похоже, что они наконец-то пришли в себя, хотя до конца еще не понимали всю тяжесть произошедшего и будущие последствия. Агент, смекнув, что без начальственного окрика не обойтись, срочно побежал за капитаном польского сухогруза, и тот вскоре появился в зале интерклуба и, увидев остатки побоища и разгромленное помещение, срочно приказал своим не в меру обнаглевшим пиратам прекратить дальнейшее пиршество и бежать на пароход, ибо только там можно найти хотя бы временное спасение от обозленных и голодных корейцев, униженных и посрамленных, но вооруженных автоматами Калашникова, и затянувшаяся пауза могла закончиться совершенно непредсказуемо с крайне неприятными последствиями для панства. Увидев разозленного капитана, все еще созерцавшего остатки «культурного досуга» своего экипажа, отдыхающие, увенчанные боевыми шрамами, быстро покинули гостеприимный интерклуб и укрылись на своем большом пароходе под сенью двухцветного польского флага, надеясь, что корейцы не решатся на штурм их железной твердыни и на международный скандал. Так оно и вышло: глубокой ночью большое корейское начальство почивало в своих постелях, и только оно могло решить, как поступить с агрессивными дебоширами поляками с их пиратского капера, но тревожить столь высокую номенклатуру до утра никто не решился – и это сняло основное первоначальное напряжение, когда могли последовать самые непредсказуемые действия с корейской стороны. Утром польское судно отогнали на рейд, прекратив выгрузку. Во второй половине дня из Пхеньяна приехал польский консул для улаживания инцидента с местными властями и обсуждения объема компенсации понесенных корейцами убытков на ристалище. Польский пароход простоял на рейде еще две недели без движения и остался без пресной воды и продуктов. Поставили его снова к причалу уже после прихода нашего маленького яблочного рифера. Утром, увидев поляка у причала, в конце рабочего дня несколько человек с малыша пошли навестить находящихся в опале у корейцев польских флибустьеров. Встречи проходили поочередно на обоих судах, но спиртного не было: корейцы запретили полякам посещение интерклуба, и достать алкогольные напитки больше было негде. Поляков сильно удручало состояние перманентной трезвости, и на их пароходе царило депрессивное уныние. Будучи на маленьком рифере поляки, попивая чай вместо более привычного пива, жаловались на непонимание корейцев и проклинали их страну, куда их загнала ненавистная солидарность стран восточной Европы и азиатских последователей социалистической направленности. Корейцы же, в свою очередь, не забыли и не простили полякам их вечерний разгул и выставили к оплате несусветную сумму в американских долларах, которую они подсчитали сами, без привлечения противной стороны. Указанную сумму, безо всяких скидок, полякам пришлось уплатить до отхода судна, иначе из порта им не уйти бы. Наш рифер и поляк уходили из порта в один и тот же день после окончания погрузки и оформления всех причитающихся формальностей. У поляков удивило то, что они не беспокоились, в отличие от советских, что им закроют визы. Для них это понятие не существовало, да и помполитов на их судах не было. Соответственно они себя и вели, не унижаясь и не роняя человеческого достоинства, и были гораздо более свободны, чем их «старшие братья» из того же лагеря. На маленьком рифере помполит провел воспитательную работу и собрание экипажа, на котором учил неразумных правилам поведения советского моряка за границей и на примере поляков объяснял, что поступать подобным образом могут лишь крайне безответственные элементы, которым давно пора закрыть визы, и по этим разбойникам тюрьма плачет, и если он даже почувствует запах алкоголя от кого-либо на своем яблочном суденышке, то с визой можно сразу распроститься. Таким оказалось первое знакомство молодого второго помощника Цикунова с северными корейцами, и поляками тоже, с которыми разошлись на минорной волне и больше никогда не встречались.

Прошло десять лет после первого посещения Цикуновым Северной Кореи. Он успел закончить высшую мореходку во Владивостоке, перевестись из Сахалинского пароходства в Дальневосточное и отработать два года старшим помощником на разных судах, начиная с каботажных «броненосцев», и, наконец, стать капитаном на первом своем арктическом судне, где предстояло проработать целых шесть лет. Свой «Пионер» он принял во Владивостокском доке после арктической навигации. Тогда ему и в голову не приходило, что Северная Корея после Арктики станет для него почти родной. Все небольшие суда арктического направления, «Пионеры», «Повенцы» и польские лесовозы после Арктики начинают свои южные рейсы почти всегда с Северной Кореи. Тем более что ближайший от Приморья корейский порт Раджин был в аренде у советской стороны и через него шла перевалка массовых экспортно-импортных грузов, в то же время порт оставался в административном подчинении у своих настоящих владельцев – проще говоря, порядки и правила там ничем не отличались от других корейских портов, и до него всего двенадцать часов хода от Владивостока.

Принял свой первый пароход в капитанском ранге, на который его утвердили, и уже на следующий день предстояла большая судовая кутерьма, предшествующая подготовке к рейсу после выхода из дока: получение документов классификационного общества Регистра СССР, что обязательно после каждого докования, бункеровки топливом и водой, получение технического снабжения и продуктов, доформирование экипажа и множество других очень важных мелочей. За окном конец октября, осень, и летнее тепло ушло до следующего года. Пасмурные осенние дни не добавляли радужного настроения во всей необходимой беготне, и даже первый свой пароход не приносил давно ожидаемой радости. «Глаза смотрят, а руки делают» – всему свое время, и после вывода из дока судно поставили в ближайшую точку на внутреннем рейде для бункеровки, которую закончили к утру. На вечер заказали властей для оформления отхода за границу. Новоиспеченный капитан зашел в ХЭГС, познакомился с групповым диспетчером и начальником, а также получил развернутую картину порта Раджин, общей обстановки в порту и подробный инструктаж под запись, как новичку. Обрадовало наличие постоянного представителя пароходства в порту, или, в морфлотовской аббревиатуре, ЧАМа. В крайнем случае, любую информацию можно будет получить, связавшись с капитаном одного из двадцати судов пароходства, стоящих на рейде Раджина. Получив множество разнообразной пароходской информации, в абсолютной уверенности, что половина ее вскоре забудется, слегка ошеломленный капитан прибыл на судно уже к самому приходу властей. Оформление прошло быстро, благо таможенники сильно не усердствовали, зная о предыдущей полугодовой работе на севере и последующем доковании: искать было нечего, да и следующие суда поджимали также с оформлением. Подписав необходимые бумаги, официальные представители властей поспешили покинуть пароход. И уже через час судно снялось с якоря, освободив столь дефицитную первую точку на внутреннем рейде, и через Амурский залив, минуя Токаревский маяк, направилось в Раджин, куда и прибыли к утру следующего дня, несмотря на серенькую с моросящим дождиком, ветреную погоду. Корейцы по радио передали координаты первой точки для оформления, оказавшейся на границе их территориальных вод, в 12 милях от берега, словно это был не обычный пустой, небольших размеров сухогруз, а по меньшей мере американское разведывательное судно. Капитан вслух удивился такой нелепице, но услышавший его опытный старший помощник разъяснил эти странные, на первый взгляд, действия корейских властей, выжимающих изо всего возможного дополнительные поборы для заходящих судов. Буксир образца японской оккупации, на котором привезли всю многочисленную комиссию для оформления прихода, работает на приличной часовой ставке, ничем не отличающейся от ставок современных быстроходных японских буксиров, и чем больше часов хода, тем большая набегает сумма за его использование, а при его крейсерской скорости узлов в восемь он становится бесценным плавучим средством добывания столь нужной северянам валюты. По такому же принципу работает и сама комиссия: согласно установленным для нее нормам, обычное, безо всяких исключительных нарушений, время оформления составляет три часа, хотя во многих странах, включая и азиатские, приезжает один агент и в течение пятнадцати минут решает все вопросы. Все-таки социализм еще не обрел человеческое лицо, о котором не так давно твердили советские лидеры. Кроме того, чем дольше комиссия находится на судне, тем большая вероятность, что ее накормят, угостят хорошими сигаретами, да еще и нальют для согрева. Для руководителей делегации увеличивается вероятность под любым предлогом выманить у капитана какой-либо подарок, лучше продовольственный, небольшого формата, который можно спрятать от посторонних глаз в карман или за обшлаг шинели, ведь их семьи тоже не избалованы явственными изысками и перебиваются все той же капустой в разных видах, хотя, по слухам, им дважды в год, в дни рождения вождей, выдают небольшие мясные наборы из костей. Комиссию всегда возглавляет сотрудник спецслужб, который старается не показывать свою принадлежность, но шила в мешке не утаишь: он-то первый и рвется в капитанскую каюту, вымогая правдами и неправдами какой-либо подарок, считая себя на голову выше остальных своих коллег по ковчегу. Первая экспедиция северян, высадившаяся на судне, насчитывала всего-то 12 человек – не так уж и много, бывало намного больше. По установившейся традиции, вахтенный помощник встретил комиссию у парадного трапа и провел в кают-компанию, а агент и старший комиссии сразу поднялись к капитану. Агент, поднаторевший в подобных встречах, сразу же приступил к делу: «Капитан, пусть ваши девушки накроют стол для комиссии в кают-компании, а для меня и старшего – в каюте капитана. Ну и на стол надо поставить коньяк и кофе с хорошими сигаретами, не считая закусок». Цикунов, с непонимающим видом подняв на лоб глаза, спросил: «А в честь чего такие почести?» Агент без видимого смущения объяснил, что старший очень большой начальник и нужно дать ему выпить и хорошо закусить, чтобы все прошло гладко и быстро, хотя какие проблемы могли быть у порожнего судна, к тому же только что вышедшего из дока. Капитан первый и последний раз бывал у северян десять лет назад в должности второго помощника и о многом был просто не в курсе, да и за 10 лет можно многое забыть, но на этот раз решил настоять на своем, не поддаваясь явному вымогательству. Но бывалый старпом, услышав его последнюю полемику с агентом, отозвал мастера в сторону и сказал, что уже распорядился накрыть чай для всех корейцев и выставить хлеб с маслом и рыбные консервированные котлеты из коллекции наших плавзаводов на Южных Курилах. Старпом, неоднократно побывавший в Северной Корее и хорошо знакомый с их навязываемым сервисом, поступил как дипломат, отделавшись хлебом с маслом и копеечными рыбными консервами, которые корейцы уплетали за обе щеки. Если же им не накрыть стол, то, голодные и злые, они постараются найти любую самую незначительную зацепку или же вообще могут прекратить оформление, а это потерянное время, которое и есть не что иное как деньги. Чиф также известил капитана, что он спрятал все маломальские дефициты: капитанские представительские, твердокопченые колбасы, сыр, кофе, конфеты и остальное по мелочи от ненасытных раскосых и вечно голодных глаз, чтобы не разжигать их аппетит и не подстрекать к присущему вымогательству. Потому они первым делом проверяют судовые продовольственные кладовые и, конечно, камбуз, чтобы убедиться в наличии привлекательных продуктов, и без зазрения совести в дальнейшем будут стараться выжать из капитана приглянувшиеся им продукты. Оформление в таких случаях может затянуться далеко за три часа. Цикунов, приняв информацию старпома к сведению, известил агента о том, что лишь вчера принял судно и кроме минимума судовых продуктов для экипажа больше ничего нет, а из спиртного в наличии две бутылки водки. Все-таки пришлось поставить в салоне каюты агенту и двум его шефам водку и закуску, что их вполне устроило, плюс хлеб с чаем и вдобавок все те же рыбные котлеты, и старпом подтвердил достаточность поданного угощения. Бутылки водки при ограниченной закуске для трех голодных корейцев явно недостаточно, но основную проблему этот скудный стол снял – и оформление прошло довольно быстро, всего лишь за два часа. Через час прибыли два лоцмана и привели судно на внутренний рейд порта, хотя особой надобности даже в одном из них не было совершенно – никаких трудностей и ограничений, и капитан справился бы с постановкой на внутренний рейд самостоятельно, без сомнения, но опять деньги, опять тарифы, которые судовладелец обязан оплатить до выхода из порта. Что касается второго лоцмана, то это уже политический сыск, когда оба слушают и потом раздельно в письменном виде докладывают все увиденное и услышанное по назначенным инстанциям, не забывая и присмотреть друг за другом. Подобная схема парных посещений действует на всех уровнях: если это агент, то при нем переводчик, хотя русский язык знают все, но тщательно скрывают. После отдачи якоря на внутреннем рейде появилась вторая комиссия по оформлению в таком же количестве, но в другом составе, включая и агента. Старпом вновь пояснил удивленному капитану, что у северян такая практика принята во всех портах и они кормятся дважды за одно оформление и вымогают у капитана все, что можно урвать: сигареты, конфеты, печенье карманного формата, чтобы не попасться на проходной портового пропускного пункта. Второй комиссии также накрыли стол в кают-компании с аналогичным ассортиментом. А вообще-то комиссия старается подгонять время прихода к судовому обеду, когда можно по-настоящему отведать вдоволь русской кухни, а экипаж подождет. На этот раз дело шло к обеду, и запах свежесваренного борща распространился по всему судну, вынуждая корейцев каждые несколько секунд проглатывать слюну, что выдавали их острые кадыки. Старпом предвидел и такое развитие событий: он заранее проинструктировал судовую обслугу отлить немного борща, разбавить водой и принести побольше хлеба, поставив очередное, очень уж ароматное, угощение на стол, занимаемый корейцами, которые без приглашения налегли на поставленный борщ, и только крупные капли пота выдавали их несказанное удовольствие. Какое уж тут оформление, когда от одного запаха сознание можно потерять, да и капитан присовокупил очередную бутылку водки и несколько пачек сигарет. Довольные и счастливые представители власти подписали необходимые бумаги – и след их простыл. Так и закончилось оформление прихода судна в первом капитанском рейсе в порту Раджин. Для капитана, конечно, был определенный шок, хотя он немало слышал о порядках северян и условиях их жизни, но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Ему оставалось лишь жалеть этих несчастных, оболваненных пропагандой и абсолютно бесправных людей: голодных и злых, не знающих, что где-то есть другой мир и люди живут совершенно по-другому, и даже в странах социалистического лагеря, хотя лагерь лагерем и останется. Много общего было и с СССР, но, при всей похожести, на Родине было намного мягче, чем при социализме корейского толка, превратившемся в абсолютную монархию новой социалистической династии Кимов, о которой не могли мечтать даже древние правители. Бесчисленные портреты вождей и бронзовые памятники поглотили всю страну, превратив население в рабочий скот, мечтающий только о выживании и лишней плошке риса. На следующий день появился представитель пароходства и объяснил многие скользкие моменты в жизни страны и в общении с ее представителями, о которых капитан даже не подозревал. Двойное оформление есть не что иное как выжимание валюты, а точнее, американских долларов, в которых происходят все расчеты. Для доставки властей на борт оплачивается весь транспорт, включая доисторический буксир, автомашины и прочее. Каждый визит властей также оплачивается судовладельцем. В итоге общая стоимость оформления не уступает американской, а иногда и превосходит ее, а при двойном оформлении – намного. Кроме всего прочего, у корейцев запланирована одна перетяжка вдоль причала за время погрузки-выгрузки, независимо от того, нужна она или нет: два буксира, швартовщики, лоцман и час работы для всех выливаются в кругленькую сумму. Каждый экипаж в обязательном порядке вместе с капитаном возят на ужин в интерклуб по приглашению агента, но оплачивает выезд судовладелец, поскольку капитан подписывает все наряды на швартовку, перешвартовку, перетяжку. Цикуновский «Пионер» пришел для погрузки хлопка на Вьетнам и простоял у причала всего трое суток. Работали корейцы очень быстро и круглосуточно. Перед погрузкой притащили портрет своего вечного вождя Ким Ир Сена и повесили на рострах третьего трюма, чтобы каждый из работающих мог видеть свое луноликое светило из любой точки кормовых трюмов, что вдохновляло на трудовые подвиги и придавало дополнительные силы. На следующий день, как и предупреждал представитель пароходства, агент пригласил капитана и еще восемь человек из экипажа в интерклуб на ужин дружбы. Капитан вечером проинформировал помполита о приглашении, и тот заранее подобрал людей по своему усмотрению. Прибыв в интерклуб, прошли в отдельную комнату, где уже был накрыт стол и висели несколько портретов великого луноликого вождя товарища Кима-старшего – основателя династии. Интерклуб оказался красочно разукрашенным, не хуже новогодней елки, с картинами из жизни вождя начиная с малолетства, когда он в десятилетнем возрасте уже руководил партизанскими отрядами против японских поработителей, деревни, где он родился и прятала его мать от японцев. Первый тост, естественно, прозвучал за здоровье великого вождя, и лишь потом за дружбу и победу коммунизма во всем мире, и в дальнейшем все крутилось вокруг прославления вождя, изредка касаясь нашего Брежнева, который в 1979 году неумолимо двигался к своему концу и понять речь которого мог далеко не каждый, ибо она стала притчей во языцех и источником многочисленных анекдотов. Вождизм сдавал позиции, превращаясь в гротеск, и недоверие к небожителям стремительно нарастало, и, наверное, оно и стало одной из причин развала огромной страны. Но в Северной Корее все было гораздо серьезнее, и одурачивание людей находилось в полном разгаре, поддерживаемое создаваемыми вокруг вождя мифами, ложью и репрессиями. На следующий после посещения интерклуба день заканчивалась погрузка, и после одинарного оформления лоцманы вывели судно из порта – и экипаж распрощался со странным осколком былых монархий, чтобы через месяц вернуться туда снова после выгрузки хлопка в еще одной социалистической республике – Вьетнамской.