MCM

– Н-нет, ничего для фиксирования информации, – тут он почувствовал в кармане вес точно-не-хронометра.

– Не могла ли она оказаться там случайно? Тайное свидание? И побежала она от вас, потому как испугалась вашей грозной униформенной ватаги – как вам такое?

– Обычная девушка с большей вероятностью оцепенела бы от страха. И вскрикнула. И уж тем более постаралась бы не задерживаться там, где очутилась, если, разумеется, встреча не была назначена в химической секции, в чём так же можно усомниться.

– Ну почему же, там рядышком парфюмерный отдел. Достаточный повод для ветреных голов и пламенных сердец – не находите?

– Где же тогда ухажёр? – удивился своей дерзости Михаил и потупил взор.

– А хороший вопрос. Сбежал, завидев вас? Или же так и остался незамеченным?

– Мы в соответствии с инструкцией установили ширмы, всё это время они работали, как и задумано, наш ярус был чист, а стук обычных каблуков по железу верхней галереи мы бы и сами услышали.

– Обычных. То есть тем самым вы намекаете на два возможных обстоятельства. Первое: вы не установили зонтичную ширму. Второе: подошвы у гостьи были необычными. Неподготовленные вы, подготовленная девица. И костюм у неё непростой, и обувь бесшумная, и час для прогулок выбран неслучайный… Выходит, она там была неспроста? И сообщников не было? Любопытно. Без доказательств и уличённая. Даже для некой дипломатической, в широком смысле этого слова, игры этого мало. А каких-то других улик не получить. Что лучше в условиях неполноты данных для оценки ситуации: отнестись снисходительно, как к курьёзу, или со всей возможной серьёзностью, как к прологу трагедии о стольки-то актах? Думаю над тем, чтобы не выпускать мобильные группы в рейды, переместить всё наземное оборудование и свернуть операцию на какое-то время.

«Вот оно!» – тут Михаил понял, что можно попробовать поднажать, начать вести беседу. Потерять он мог многое, но прояснить этот вопрос всё же стоило хотя бы в рамках расследования, дабы отмести одну из версий.

– Ваше превосходительство, господин Менделеев, не возьму в толк столь уверенное предположение о том, что это может быть часть какой-то игры. В стране-шестиугольнике весьма развита журналистика. Наша фам-фаталь могла быть из газетчиц, а им для своих статеек порой достаточной одних лишь голословных измышлений. Растиражировали мнение, а дальше само покатилось.

– А газетами будто никто не владеет? – с прищуром взглянул на него стоявший напротив пожилой господин. – Вы, ваше благородие, кое-что упускаете. Если она и в самом деле пришла туда из-за вас, это означает, что она знала либо когда вы придёте, либо откуда вы придёте. Первое предполагает разглашение тайны одним из членов экипажа, имевших доступ к графику этапов операции. Второе – либо подобной изменой, либо осведомлённостью о способах доставки и эвакуации, а для этого пришлось бы не меньше месяца каждую ночь просиживать где-то неподалёку, выжидая удобного случая. Случая, каковых, наверняка, было полно и до этого. Для какой-то там газетчицы, пусть и подозрительно экипированной, это слишком много и слишком долго, не говоря уже о проблематичности получения отчётливых кадров с безопасного расстояния при таком-то естественном и искусственном освещении. И вперёдсмотрящие уж наверняка бы разглядели блеск линзы и тем более фотографическую вспышку. А если бы снимок или фильм были сделаны, то зачем же пытаться подойти ближе? Чтобы подслушать речь, непохожую на родную, и поглазеть на малопонятные мельтешения? Да чёрта с два! Следующим же утром картинка, сочащаяся чёрной патокой остервенения, украшала бы первую страницу, а сопровождал её – полный пустых намёков и пространных обвинений текст. Будь это индивидуальный, авторский репортаж. В случае фильма – экстренный сеанс для всех желающих, освещающий поразительные и неожиданные ракурсы дружбы наций. А заодно, прямо скажем, и прорыв в области синематографии. Как мы знаем, так ничего и не опубликовано. Такой материал завернуть никак не могли. Это же скандал года. А скандалам нужно кипеть и бурлить, обжигать едким горячим жиром. Вы правильно сказали: растиражировать мнение, а дальше само покатится. Но что дальше-то? Изданию – популярность, но мы, хоть и сели в лужу, а вышли бы сухими из её мутной воды.

– Так Генеральный комиссариат Экспозисьон Юниверсель и готов всё простить?

– О, отнюдь, месьё Пикар потратил немыслимое количество времени и капель для горла, убеждая экспонентов в безопасности размещения машин и продукции на отведённой под Выставку территории, а потому в крайней степени счёл бы подобное оскорбительным и недозволительным. Но факты, улики-то где? При текущем политическом раскладе даже представители оппозиционных друг к другу группировок будут в унисон нашёптывать одно и то же: всё сговор, всё клевета против русско-французского союза, всё от возмутительного пропагандистского успеха самой Выставки.

– Стало быть, вы исключаете, что то мог быть заказ раздосадованных партнёров? Ведь вы тоже правильно сказали: газетами кто-то владеет.

– Каких ещё партнёров?! А-а, я прямо-таки вижу, как ваше небритое лицо ощетинивается. Знаю, куда вы клоните. Ещё в тот день я понял, что вам не по нраву. Только не спешите с выводами, молодой человек. Могу вас сразу заверить: всё, что вы делали, вы делали для отечества. И только для него. Допустимы предположения о банальном шантаже и происках конкурентов. Однако первое исключается, поскольку к нам бы уже обратились с предложением выкупить материалы, пока мы не пошли в контратаку и не подготовили опровержение. А второе следует понимать следующим образом: кто-то поделился с газетчиками информацией о том, что за дирижаблями стоит приглядывать вне, скажем так, конкурсной программы и предлагаемых российской стороной, то есть нами, мероприятий. Не скопировать технологии – а похоже, что ресурсов хватило только на незначительные сведения, – так выставить всё в невыгодном для нас свете, опозорить и дискредитировать. Почему газетчики? Да потому что их не жалко, сработай на них аналогия третьего закона Ньютона. Хотя совершенно не настаиваю на том, что так и было. Рекрутировать для своих нужд могли и кого-то ещё, просто удобный пример, к которому вы сами и подвели. Кто знает, каких диких пинкертонов сегодня можно встретить и нанять?

– Вы не…

– Всё я да. Теперь насчёт предполагаемых партнёров. Их нет. Мы намекали на кооперацию в вопросах промышленной разведки, однако они хотели только проверенной грубой силы и готовой продукции; отчасти потому, что опасались разглашения этой договорённости членами очередного развалившегося кабинета, так что понять их можно. Ну и чудесно. Прекрасно вписывается в нашу концепцию протекционизма: они нам капитал, мы им товар. Уж извините за циничное упрощение, вы и так, полагаю, прекрасно знаете её суть и особенности. А, возможно даже, и мою книжонку полистали. Но оставаться царём горы Россия сможет, только если постоянно будет предлагать что-то новое. А для этого необходимо не просто знать, но быть в курсе, – и здесь я прошу вас оценить финансово-навигационный спектр выражения, – технических преимуществ и недостатков остальных участников рынка, а также общем векторе развития технологии. Когда ж ещё представится возможность с минимальными затратами собрать сведения о как можно большем числе игроков, как не на Всемирной выставке? Мы не воры, уж поверьте. Нет никакого смысла делать копии оборудования, а затем развязывать патентные войны. Во многом ваша работа – выявлять ошибки и просчёты, а также спорные особенности; заниматься конструированием будут, если так необходимо, на родине, если уже не начали. Исключение – вискоза, уж извините, ей прямо сейчас применение найдётся. Чертежи – вещь превосходная, но реальность не так совершенна, как фантазия. Мечты не изуродованы земным тяготением. Понимаю, вы не этого ожидали, когда в первый раз поднимались по трапу, но я рад, что вы справляетесь не хуже, а то и лучше тех, кто начал проходить подготовку гораздо раньше вас.

– Мне лестно, но те переговоры…

– Да-да, переговоры. Вас, как и других офицеров, не позвали по той простой причине, что вы были не нужны. Учёные, бывшие тогда в составе иностранной делегации, – мои давнишние знакомые по переписке, мы прекрасно общаемся между собой и без технических советников. Чинуши и дипломаты – безобидные, им просто передали последние документы. Это была более дружеская, доверительная беседа, нежели официальная встреча. Кроме того, я получил у них кое-какую консультацию по развитию наших северных проектов.

– Северных проектов? О чём же консультироваться, если их так грубо, уж простите мне мою прямоту, заворачивают? Если они только для демонстрации на Выставке и пригодны? Известно, господин Менделеев, как они важны вам, но – ретроградам в раззолоченных мундирах?

– Вот потому и за закрытыми дверями, вот потому и за пробковыми стенами, что никто из их числа не знает и знать пока не должен. Будьте любезны посмотреть на стеллаж справа от вас, – Михаил обнаружил там модель некоего корабля. – Это, лейтенант Российского Императорского флота, модель ледокола. Вот такими ледоколами планировалось расчищать путь для торговых судов в Северном морском коридоре. Проходить его за одну навигацию! Использовать как транспортную артерию! Вы только вообразите: доставлять товары из Азии в Европу и наоборот не по размашистой дуге через моря у Китая, Индийский океан и Суэцкий канал, сквозь всю эту жару и влагу, – а в случае последнего, так ещё и надеяться, что никто не забудет о Стамбульской международной конвенции, – но через заполярье, по водам Северного ледовитого! А если и не торговля, то практически круглогодичный проход к впадающим в океан великим сибирским рекам для снабжения опорных пунктов нашей мирной внутренней «реконкисты», переводящей декларативное владение землями в действительное. Но, как и было сказано, – «планировалось». Не дали даже сделать опытный образец, чтобы оснастить уже буквально через месяц стартующую Русскую полярную экспедицию. Такое громкое название, такая возрождающая ушедший век географических открытий цель – найти Землю Санникова, – а поплывут, смешно сказать, на шхуне, «обшитой противоледовым поясом». Погубят Толля. Погубит Толль себя…

– Разделяю ваши тревоги. Я знаком с лейтенантом Коломейцевым. Тот уверен, что средства, которыми по высочайшему покровительству весьма щедро снабжали экспедицию, и о необходимости обеспечения которыми господа Толль и Колчак периодически напоминали Императорской Академии, не пропали зря, а ежели обнаружится недостаток чего-либо, и это приведёт к долгим выяснениям отношений на морозе, то разгонит участникам кровь розгами… Чтобы обратно к мозгам прилила.

– Вот-вот. Комиссия, в которой, к сожалению, было слишком мало сторонников прогресса, постановила, что с задачей подпитки экспедиций при желании можно справиться и при нынешнем оснащении, даже с издержками на поэтапность, не вкладывать государственные средства (несмотря на все отходящие казне паи) в нечто, что при всех своих возможных гражданских и военных преимуществах пригодно лишь в Арктике, а в случае той же панконтинентальной коммерции становится, по их мнению, бесполезным, стоит конвою отдаться тёплому течению Гольфстрима. И, как они подчеркнули, становится в особенности бесполезным, если учесть, что Российская империя не контролирует начало и конец маршрута: что так на Суэцком канале нужно кланяться англичанам и немножко французам, что эдак после всех трудностей Севера пришлось бы разгружаться по одну из сторон Английского пролива. «Хоть и союзнички, а ощущеньице как от Босфора!» То есть России, если пунктом назначения не значится Санкт-Петербург или какой-то из портов Белого моря, можно рассчитывать лишь на услуги сопровождения, европейцы предпочтут свои суда возможности арендовать наши, какими бы превосходными они ни были. В общем, предстоит заново обдумать то, как подать идею Транследовитого пути. Пусть так, но есть для ледоколов и иное применение, отчасти способствующее этому: множество открытий ждёт нас в Арктике, уверяю вас, в том числе нефтегазовые месторождения. А если ещё и Землю Санникова найдут, – то речь пойдёт уже и о металлах, минералах и камнях. Вы несомненно осознаёте их важность для нашей растущей как на дрожжах промышленности. Но залежи ещё как-то нужно разведать. А добыча? Ещё один сложный вопрос. Для этого потребуются специальные, разработанные на тех же принципах плавучие платформы, каких мир ещё не видывал. Увы, ввиду расстояний дирижабли в том регионе не столь эффективны, добычу даже с «серафимов», само собой, вести невозможно, только осуществлять доставку материалов; ещё и базы обслуживания устраивать пришлось бы, куда более частые, чем для наземных и морских вариантов. Поэтому придётся первые приготовления осуществлять по суше и морю, пробиваться через льды. То есть на судах, представленных данной моделью. Увы ещё раз, высочайшего одобрения и этот проект не получил из-за козней неквалифицированных господ в золотом шитье, которым нужен быстрый результат, которые уверены, что для нужд Империи достаточно и Баку с другими разведанными месторождениями, несмотря на сугубо капиталистический характер тех промыслов. Что ж, спасибо за подсказку, попробуем достучаться, опробовав некоторые вещи и гипотезы на Каспии. Одно мне стало понятно: интерес к Арктике, да и в принципе к прогрессу, нужно воспитывать. Однако и проект сети железных дорог, которым мы в эту самую минуту хвастаемся на Выставке, также встретил ожесточённое сопротивление в высокоблагородных кругах. Того и гляди: обглодают до одной линии Транссибирской магистрали. И деньги наши высокородные да узколобые выделять не хотят, а частные вложения, необходимые, но всё же недостаточные для полного покрытия расходов, принимают с опаской, хотя в их стеклянных крысиных глазках явно читается желание найти удобных им инвесторов, а потом устроить судебную расправу по факту растрат не только государственной доли организованных фондов, – я называю вероятный сценарий, – но и частных вложений с целью отобрать всё под непосредственное управление государства, то есть себя, без оглядки на других акционеров и основателей. Вот мы в тот самый день сидели и думали, можно ли как-то организовать систему, подобную институту бонов, или иным образом оформить предприятие, минимизируя риски партнёров. Мыслили, как устроить паевую систему, как не повторить ошибок других амбициозных проектов, которыми мир накушался за последнюю четверть века – и всё прочее. Более того, если рассматривать идею шире, то введение кредитивных обязательств со свободной подпиской для граждан означает превращение предприятия в народное дело; Север станет не какой-то географической абстракцией для всех, кроме поморов, но частью самосознания народа России, предметом реальной инвестиции. Так привьём шкурный интерес к родной земле и вопросам управления ею. Некоторые теоретические варианты нашлись, но их нельзя назвать оптимальными. Иными словами, прошу вас, не огорчайтесь и не считайте это ударом по вашим амбициям, просто для нас тогда была не лишней парочка знатоков права, а не проводки, если позволите каламбур.

Этому человеку науки нельзя было не верить. Он говорил убедительно и открыто. Пожалуй, даже слишком, – и в этом следует заподозрить умысел испытания. Но как Михаил мог заподозрить его в каких-то сомнительных мелочных заговорах, когда есть вполне реальное сопротивление в верхах, реакция благородной патины, прикипевшей к забронзовевшей от успехов государственной машине, и необходимость считаться с этим? Конечно, это политика, которой он и опасался, но тревогу следует признать ложной, никаких сепаратных переговоров не было. Неплохо бы получить более веские аргументы, но теперь он был почему-то уверен, что со временем он их получит. Его конструкт рухнул, так толком и не пригодившись. Он испытывал потребность извиниться.

– Ваше превосходительство, господин Менделеев, позвольте…

– Для вас я теперь Дмитрий Иванович. В уместной для этого обстановке. Извинений не нужно. Напротив, я рад состоявшейся демонстрации остроты вашего ума в непривычном для офицера-электротехника жанре детектива. Но, боюсь, я вынужден буду теперь предложить вам некоторую смену деятельности. Очередную, м-да. Но что поделать, ведь и я не хотел заниматься тем, чем мы занимаемся. Экая невидаль, на старости лет заделаться, по факту, главой секретной инженерно-технической службы, подсматривать что-то у других, сличать конструктивные возможности… Да что там «у других» – у друзей! Вот так использовать «серафима», «херувима», «офанимов»… Я ведь к их идее пришёл, делясь мыслями с Джеймсом Дьюаром, Уильямом Рамзаем и другими людьми, достойными свободного обмена интеллектуальным капиталом людьми. Но нет, золотой лис Витте убедил меня, что прорывные достижения нужно придерживать, доводить их до рабочего состояния и поставлять как готовую продукцию. Продукцию, которую мы же и будем способны обслуживать. И на всё – патент, патент, патент. И презентации! Такие, чтобы все знали, что мы это уже сделали, исчерпали тему на годы вперёд. Как Рёнтген с исследованием прославивших его лучей: ни один из публикующихся ныне по теме не обладает ни размахом, ни глубиной его влечения, подхода и результатов, лишь по мелочи что-то обмусоливают до противного – всё сказано на десятилетие вперёд.

При упоминании Х-лучей Михаила как током ударило. Он скрыл пронизавшую его однократную судорогу, вытянувшись по струнке и, пожалуй, слишком рьяно задав вопрос:

– Что же прикажете делать, Дмитрий Иванович?

– Вам предстоит заняться, хм, контрразведкой, лейтенант Евграфов… К слову, как вас по батюшке?

– Михаил Дмитриевич.

– Дмитриевич, стало быть… Вот что, Михаил Дмитриевич. Подозреваю, вскоре появится кое-что… требующее ваших способностей, но большей деликатности и выдержки. Хотя данные по вискозе, смею заметить, я всё ещё рассчитываю получить. Касательно текущего положения дел, не могу более отправлять вас вновь спускаться и исследовать образцы, с этим чернотуфельным действом справятся и остальные. И пусть думают, что так вас отстраняют от полевой работы. Вы и ваша команда займётесь же, когда это по тем или иным причинам понадобится, калькированием документов, расположение которых вам будут указывать; всё-таки полусерьёзная должность вице-президента Жюри даёт мне некоторые преимущества. Разумеется, должно разобраться и с проблемой, послужившей предпосылкой нашей встречи. План действий вы набросайте сами. Я послушаю. Да-да, сейчас, не расслабляйтесь, молодой человек.

– В таком случае, – откашлялся Михаил, – во-первых, всё же не помешает тихая проверка офицерского состава с целью выявления болтунов, в Санкт-Петербурге должны сделать то же самое, а если уже начали, то пусть повторят и расширят круг подозреваемых. Во-вторых, следует проинспектировать наши детектирующие и маскирующие системы, каковые ещё остались здесь и содержатся в наземных хранилищах, чтобы исключить вероятность слежки за другой группой благодаря незамеченной бреши; заодно будет повод побеседовать тет-а-тет с обер-офицерами.

– Бреши, вроде той, что вы отчего-то допустили, полагаясь на акустику в вопросах визуального? Хм-хм.

– Благодарю, что напомнили. В вашей формулировке это… Это становится кристально ясной процедурной ошибкой вследствие подмены. – Кивок служил сигналом к продолжению. – В-третьих, узнать, нет ли в каком местном печатном издании специального корреспондентского отдела; это не потребует никаких действий, кроме общения с продавцами в киосках и беглого ознакомления с парой важных с точки зрения периодичности номеров. В-четвёртых, коль скоро не будет зацепок, подумать о том, что ещё могло привести туда кого-то кроме нас; возможно, образно говоря, я всё ещё стою посреди залы и задираю голову в надежде что-то разглядеть наверху, вместо того, чтобы на этот самый верх подняться и смотреть оттуда. В-пятых, если вообще ничего не поможет, – устроить мелкую, но яркую провокацию.

– Мне нравится, что вы формулируете, используя глаголы. Действуйте, выполнение первого пункта я обеспечу, а также поспособствую вам со вторым: назначу внеплановую ревизию оборудования вами в качестве инспектора; рутина да послужит вам наказанием. Главное, не утоните в этой деятельной круговерти. Полагаю, сей диалог сохранит приватный характер. Не смею более отнимать у вас времени. Заходите, когда я буду на борту, не стесняйтесь делиться гипотезами и наработками, какими бы хлипкими они ни казались. Желаю успеха. И результатов.

Они пожали друг другу руки, и Михаил покинул каюту, при открытии выплеснув в коридор солнечную лужицу. Он чувствовал облегчение и успокоение, ему стало светлее от того, что в их взаимоотношениях, если таковые раньше и предполагались, осталось меньше тёмных пятен. Меньше – но не «ни единого», поскольку всё сказанное не смогло прояснить утреннюю сцену с улыбками и взглядами. Также он не смог подобрать момент ни слова, ни момент, чтобы рассказать об устройстве, которое до сих пор таил от всех остальных. Но понимал, что имеет на это некоторое моральное право – ему нужен был козырь в рукаве. В чём выражались те «теоретические варианты», действительно ли они обсуждали только это? И что должно случиться в скором будущем? Проклятые эмоции: не дожал. Проклятая секреция: не может без чувства тревоги и подозрительности. Он жалел, что не взрастил в себе, когда следовало, здоровый скепсис. Теперь же он был порчен аффектами. Что ж, хотя бы новые негласные полномочия появились, можно вести самостоятельную игру – в разумных пределах.

Прямо сейчас он намеревался, раз уж был настрой, встретиться со своим отделением и уведомить о новых обязанностях, а затем заглянуть в кают-компанию и найти там кого-нибудь из офицеров, ответственных за маскировочные и детекционные системы, и начать проверку последних, каковые ещё по тем или иным причинам оставались на борту флагмана. По возможности – с перепоручением своим подчинённым непосредственного осмотра, раз теперь было понятно, на чём сосредоточить внимание; самому же – сконцентрироваться на мягком и тактичном допросе. А далее… Тут у него вновь закружилась голова, он прижался к отделанной перкалью и дамастом, преимущественно багровых оттенков, стене из арборита – вновь честь и хвала гению Костовича – и слегка утратил ощущение реальности; явственно сказывались дурные сновидения. Михаилу представилось, что он сам подобен спруту, вытягивающему щупальца и ждущему, пока мимо них кто-нибудь не проплывёт, и что два из них тянутся к его же шее. Но он не понимал, что этими образами подсказывают глубинные отделы мозга – его внутреннее пелагическое.

6

Сидевшая в клетке яркая птичка, заменявшая чириканьем дверной колокольчик и тем оповещавшая о новых посетителях, сейчас готовилась к заливистой трели, подменявшей и предварявшей творчество задерживавшихся или готовившихся к выступлению музыкантов, и чистила клювик об os sepia. Когда Энрико-Генри – «чёрта с два на счёт три ты, mon ami, Анри!» – говорил, что особо часто ночевать в его квартирке не придётся, Мартин как-то не подумал о тех местах, где ночевать придётся. Как и о том, что какой-то отдельный район города может задержать более чем на день, будто пути отсюда, кроме как на вечно отсутствующем пароме или нерегулярном дилижансе, не существует. На самом деле, разумеется, не было никаких проблем с общественным транспортом, но так, во-первых, неинтересно, а во-вторых, транспорт и его пассажиры также принимались за объекты наблюдения – это же экспедиция!

Конечно, для размещения выбрали они по местным меркам вполне пристойную гостиницу, чья владелица была в курсе таких сложных понятий, как гигиена и комфорт постояльцев. Но приходилось порой заглядывать и в места настолько паршивые, что у тамошних клопов были блохи, а на грязи – пыль. Наверное, как-то так и выглядели средневековые городишки, наступавшие на деревни. В этих халупах, закутках и улочках рождались особые миазмы, заражающие и портящие организм, но вместе с тем и дарующие ему болезный творческий импульс – иногда достаточный, чтобы убраться оттуда. Хотя многих устраивал просто переезд на соседние, чуть более обустроенные участки.

Мартин же смирился с доминирующей громадой Сакре-Кёр. С её необычными призрачными контурами, вроде как неовизантийскими. Город не хотел поглощать Монмартр, однако утвердил поверх него свой сигил. Белёсый его призрак предотвращал проявление иных духов – коммунаров, носителей революционного нрава. Но белизна эта обязана не символизму чистоты, примирения или сакрального, но мраку катакомб, вырытых вокруг и под холмом, в которых – и в котором – добывался гипс, материал декоративный, бесполезный для местных обитателей – разве что для виноградников, какие оставались. Сакре-Кёр котлом накрывал пустоты под Холмом, когда-то служившие и как укрытие для изгоев давних времён – христиан, и бродившие и закипавшие в его окраинах речи, он прикрывал собой полный знаков и смыслов горб, он закупоривал и предотвращал взрыв, хотя – до чего же просчитались создатели! – ведь известно, что избыточное давление следует выпускать, иначе произойдёт именно то, чего так боялись заказчики сооружения, причём масштабов Кракатау. От этого пока что спасала незавершённость базилики.