Записки Дмитровчанина

– Я не смогу, – сказал я.

Все притихли. Отказываться от такого мероприятия, да на халяву – это даже, слово ни сразу подберешь.

– А чего так? – спросил шеф.

– Ну во-первых у меня ружья нет, во-вторых у меня правый глаз практически слепой, а в-третьих этого достаточно.

– Борис Федорович, – это ко мне.

– Я вам ружье дам – это Юрий Павлович, наш главный энергетик и руководитель общества охотников

– Правда из него, ни кто ни когда не куда попасть не мог. То ли ствол кривой, то ли мушка сбита, но это не страшно, – продолжал он.

Все вокруг засмеялись.

– Ну и зачем мне такое ружье?

– Да, вы все равно стрелять не будете.

– А если на меня зверь выйдет?

Тут другие засуетились.

– Мы поставим рядом с твоим номером и слева и справа, по охотнику с нарезным оружием. Они вас подстрахуют и лося завалят, – сказал Трофимов Валера, наш главный строитель.

– Так, что Борис Федорович, посочковать не удастся, – сказал шеф.

– Собирайся со всеми на охоту.

Охота, конечно, дело интересное. Не только как проведение времени в хорошей компании, с выпивкой и закуской трофеем, в лесу на морозном воздухе, но и стремление добыть трофеи, что является основным инстинктом охотника. Каждый мужчина изначально добытчик, который должен кормить семью, и пока существует человечество, мужчины должны добывать кормежку. Начиная с мамонтов и всяких саблезубых тигров да и приодеться в шкуру тоже надо, кончая сегодняшними походами на рынок, за мясом или в магазин за колбасой или еще чем-нибудь.

Различные книги про охотников, картины знаменитых и не очень художников, кинофильмы, даже стихотворенья, очень ярко рассказывают про эту мужскую страсть. Поэтому удержаться от такого предложения очень сложно. Да, вообще-то невозможно. Особенно тому, кто хотя бы раз побывал в шкуре охотника. Увидел зверя, зверька или дичь, промелькнувшую в кустах леса или ветках деревьев. Приложил к плечу ружье, пытаясь совместить прицел с «мушкой» выпалил из одного, а то из двух стволов вдогон добычи.

Охота сейчас, это не только нужда в мясе, это одновременно мужская игра, соперничество друг с другом, со зверем, наконец.

Многие, что бы получить порцию адреналина едут в разные страны на «сафари» – в Африку, в джунгли Латинской Америки, на наш Дальний Восток. А там, встречаясь с такими же адреналинщиками – охотниками, охотятся рискуя жизнью на львов, слонов, медведей и других экзотических животных. По лицензиям конечно. Ну а здесь, в Дмитровском районе, можно поохотится на зайцев и лису зимой, а когда открываются сезоны на птицу, то на вальдшнепа, утку, гуся. На лося и кабана строго по лицензиям. Хотя, честно говоря, в большинстве своем охотники просто гуляют на свежем воздухе в лесу, а после охоты, соберутся маленькой группкой у какого-нибудь стожка соломы на краю поля разводят костер, выпьют винца, поболтают на разные охотничьи темы, а потом и домой. Зверя в районе очень мало, а охотников очень много. Только официально зарегистрированных около четырех тысяч человек. Так что зайцев на всех не хватит… Но и просто отвлечься, от суровой действительности, подышать свежим воздухом, встретиться с друзьями, пострелять по пустым бутылкам и банкам, а то и по шапкам, которые подбрасывают поддатые охотники тоже хорошо…

Значит уговорили, вернее будет сказать самоуговорился, пойду, вдруг и дичь на Новый год добудем… Мало ли…

Сборы были недолгие. Да и чего собственно собираться-то. Теплая одежда, харчи с собой, термос с чаем, пару бутылок водочки. Нет не для пьянки. На всякий случай – штрафные. Так уж повелось. Если на охоте, на тебя выйдет зверь и ты промажешь. То штраф – литр водки. Ну а если не промажешь… То сами понимаете… Зима… Мороз…

Заодно решил сделать новогодний подарок среднему сыну – Алексею. Ему в эти рождественские дни должно исполнится шестнадцать лет. Позвал с собой на охоту и его. Пусть посмотрит, а может и почувствует в таком истинно мужском мероприятии, что такое добыча пищи.

За два дня до Нового года, с утра пораньше собрались и выехали в лес. Я с Алексеем на своем стареньком джипе, а остальные, кто с кем. Когда приехали на место охоты, было еще темно. Собрались, побазарили. Из машин достали водочку, закуску, стаканчики. Потом под хороший треп, о том кто, где, когда, ну и так далее…на охотах, прикончили пару коллективных пузырьков. А чего там на девятерых-то. В общем взбодрились. Потом Юрий Павлович дал мне курковую двустволку 12-го калибра и десяток патронов. Предупредив при этом, что из этого ружья еще ни кто в цель не попадал. То ли «мушка» сбита, то ли ствол кривой. Я тут же возмутился. Но мне аккуратненько напомнили, что я сам говорил на совещании у начальника ДСК, про то что правый глаз не видит, так что стрелять мне не придется, только наблюдать левым глазом. При этом егерь, Тимофеевич, распределяя по номерам, передо мной поставил Кунькова Алексея со снайперской – то есть нарезной винтовкой с прицелом оптическим, а после меня Трофимова Валеру тоже с винтовкой.

– Они тебя подстрахуют-, сказал он и после небольшого инструктажа повел нас по сугробам в лес, на просеку. Загонщиков, он же отправил на лыжах в объезд лесного массива.

Я, как всегда, когда бываю зимой в лесу по делу, быстро снял с себя теплую одежду и Алексея заставил тоже самое сделать.

И мы пошли за егерем, протаптывая в снежной целине хорошую тропу. Снега было чуть ниже колен, но идти по мягкой снежной каше как-то было тяжеловато. Тем более какие из нас ходоки – конторские работники. Я шел в шапке и рукавицах, на мне было только рубашка, ну и теплые брюки, конечно. Алексей так же. Поначалу было холодно, мороз все-таки, градусов двадцать, ну а потом примерно через километр шагания по снегу, стало нам с Лешкой жарко. А ребята которые над нами сначала посмеивались, вообще взапрели.

Тимофеевич – егерь, километра через два стал по очереди выставлять всех на номерах.

Что такое номера? Понимаете, в лесу где проводится загонная охота, обязательно есть просеки. То есть, лесную чащу прорезают такими лесными дорогами шириной метров тридцать – пятьдесят. Это в том числе и защита от пожаров и для контроля за лесным хозяйством, ну и конечно для охоты. С одной стороны такой просеки, примерно через сто метров, выставляют охотников, на так называемые номера. А с другой стороны просеки находится лесной массив откуда гонят, загонщики, зверей. Просеки, хотя их и чистят, часто зарастают кустарником и мелколесьем, поэтому охотникам на номерах приходится быть внимательными. Испуганного загонщиками зверя не сразу и разглядишь, в этом мелколесье. Тем более он несется от опасности на довольно большой скорости.

Нас с Алексеем поставили на номер рядом с большой елью. И хотя кругом были сугробы, под елкой снега было мало, да почти и не было. Мы тут же одели теплую одежду и нам стало комфортно.

Почему я так говорю? Потому, что научен жизненным, так сказать, опытом. Однажды много лет назад меня тоже взяли на охоту зимой. Одеты были по зимнему, очень тепло. Знали, что на морозе надо будет стоять часа два, три. Тогда пришлось пройти по снежной целине километра четыре. Ну и пока шли все вспотели, даже не так, натурально промокли от пота. А потом пришлось на номере стоять часа два, на сильном морозе, да с ветерком. У меня даже майка примерзла отдельными местами к телу. Какая уж там охота. Руки ружье держать не могли. Весь застыл, так же как и другие. Результат нулевой. Охотник, на которого вышел кабан, не смог справиться с охватившем его «колотуном» и промазал. С тех пор зимой, в лесу, я только по такой технологии хожу, – хоть на охоту, хоть на работу.

Потихоньку разместились под елью, утоптали снег под ней, повесили рюкзаки и ружье на обломанные ветки ели и стали осматриваться. Понемногу рассветало. И из сумерков начала проступать зимняя лесная сказка. Все деревья, кустарники, растущие на просеке и даже высокая сухая трава, которая сплеталась в причудливые лабиринты, были покрыты снежной шубой, где толстым слоем, а где тоненьким покрывалом. Все это искрилось в лучах восходящего солнца, а учитывая что солнце встало и светило вдоль просеки, то сама просека, на фоне окружающего с двух сторон более темного леса выглядела такой воздушной, фантастической долиной, на краю, которой мы стояли. Причем вокруг всего этого великолепия на удивление было тихо. Не было ветра, не слышно птичьего гомона, даже сучки не потрескивали от мороза. Казалось вся природа замерла, в ожидании рассвета.

Ну а мы с Алексеем стояли под громадной елкой и просто болтали. Обо всем. О жизни, о работе, об охоте. Я ему рассказывал все подряд. Показал как заряжается ружье, дал ему попробовать самому зарядить. В общем вели себя довольно шумно. Когда он спросил меня об этом, я ему объяснил свою проблему – у меня правый глаз практически не видит. И стрелять нормально как все я не могу. Поэтому у нас, на подстраховке, на соседних номерах стоят охотники карабинами, которые и должны встречать зверя. А наша задача немного пошуметь. Зверь издалека шум услышит и уйдет или вправо или влево от нас.

Так мы стояли примерно два с лишним часа, даже поесть успели и чайку попить из термоса. И чем сильнее стали замерзать, тем интенсивней топать ногами и хлопать по себе руками, что бы немного согреться. Заледенелое ружье так и висело на сучке ели. И вдруг в глубине леса на той стороне просеки послышался лай собак, которые гнали зверя на номера. Они с загонщиками были. Я, честно говоря, даже обрадовался, чем быстрее охота закончится, тем быстрее поедем домой. Уверенности в том, что подстрелим зверя почему-то не было. Мы продолжали стоять на номере, и теперь уже обсуждали куда пойдет зверь. Потом звуки лая собак усилились и я понял, что зверь идет на соседний справа номер или где-то между нами. Снял на всякий «пожарный» случай ружье, подошел поближе к краю просеки и стал внимательно всматриваться и вслушиваться.

Вдруг, на той стороне просеки, лес как взорвался снежной пылью, засверкавшей на солнце и на просеку выскочил лось подгоняемый собаками. От нас, до него, было метров сорок и пока он устроил снежную бурю, сбивая снег и иней с кустарника и травы, пересекая просеку я спокойно смотрел и думал, что сейчас сосед его подстрелит. Так как лось шел примерно по середине между нами, да и у соседа карабин с оптическим прицелом. Кроме того он же знал, что я стрелять не могу.

Но выстрела все не было. Если бы не собаки с громким лаем, хватающие лося за ноги и круп, то он бы давно перескочил просеку.

И тут я не выдержал, понял, что сейчас, еще мгновенье и лось уйдет. Схватил ружье в левую руку, приложил приклад к левому плечу, попытался совместить прицел с «мушкой» левым глазом. Вижу все. Лось практически ушел. И тут время для меня как бы замедлилось. Все движения вдруг стали плавными и медленными. И я успеваю. Выскакиваю на протоптанную тропинку, одновременно выцеливая левым глазом и «мушку» и лося, и тут поскользнулся и упал на левое колено прямо в сугроб. В последнюю долю секунды нажимаю курок. Ружье стреляет… Лось поднимается на дыбы и разворачивается в обратную сторону. Я понял, что попал… Стреляю второй раз, сопровождая стволом лося, но в последнее мгновение дергаю ружье вверх. Испугался подстрелить собак, сидящих прямо на хвосте у лося. И по инерции окончательно заваливаюсь левым боком в снег. Краем глаза успев увидеть как лось, подняв облако снежной пыли, тоже падает в кустарник, по середине просеки.

Дальше, я ничего не мог видеть чисто технически, так как провалился с головой в сугроб. Все мои попытки выкарабкаться из снежной ловушки не увенчались успехом. Пытаюсь опереться на руки, проваливаюсь, в рыхлом как пух снеге, еще глубже. Опоры то нет. Пока, наконец, не нащупал под собой ружье и оперся на него, приподнимая верхнюю часть тела из сугроба. Можете представить себе лицо, голые руки… мороз двадцать градусов. Снег везде – в рукавах, в куртке под воротником, на лице, в волосах. Тает и одновременно замерзает.

И когда я почти встал, мне на спину обрушивается что-то большое и тяжелое, опять меня вминающее лицом в сугроб. Вообще… даже слов не хватает, выразить свои чувства. Одна ненормативная лексика.

Опять вылезаю, с помощью Алексея. Оказывается после выстрелов, с ели, под которой мы стояли на номере, скатился здоровенный пласт снега. Он-то и вогнал меня по новой в сугроб.

Пока отряхивался, вытирал лицо и руки, вытаскивал снег из под одежды, подошли охотники. У нас ведь как, выстрелы услышали – все, охота закончилась. И давай, глядя на то как я очищаю себя от снега на до мной смеяться

– Он и не видит, и ружье у него кривое, сам в снегу закопался, как в окопе и лося подстрелил.

Но это недолго было. Пошли все смотреть лося. Матерый зверь. Ну а дальше все пошло как положено…

Тушу разделали, шкуру сняли. Потом костер, жаренная печенка и другой ливер, конечно выпивка с рассказами и смехом над разными случаями на охоте. Стрельба по пустым бутылкам, которых оказалось неожиданно много – штрафные запасы у всех были. Ну а потом дележка мяса при мерцающем свете костра. К этому времени уже полностью стемнело.

А потом надо было дотащить добычу по сугробам к машинам. Хоть и говорят – своя ноша не тянет, тяжело было, да и наклюкались уже прилично. Однако все все дотащили, ни кого не потеряли. Я притащил мяса много, Алексей шкуру – она одна весила килограммов тридцать. В общем поохотились. Котлеты из лося мы ели до мая месяца. А вот со шкурой не справились, ее потом какие-то паразиты сожрали, пришлось выбросить.

А в принципе хороший подарок на Новый год и Рождество нам сделал наш начальник ДСК Куимов Владимир Александрович.

Когда, спустя двадцать пять лет, я спросил у Алексея, что он помнит о своей первой охоте, то он сказал:

– Замечательно, романтично, до момента когда подошли к убитому лосю. А дальше все было, как выпущенном лет пять назад, кинофильме, «Особенности национальной охоты».

Армейские рассказики

Пролог

За время службы в армии, а это два с половиной года, я нес, если можно так сказать, воинский долг в двух местах: в Азербайджане и в Туркмении. Полгода в городе Кусары на Кавказе – это была учебная база, и два года в городе Красноводске по месту основной службы. Все, что будет ниже написано, относится именно к этим двум местам службы. Начну я с города Красноводска. Хотя это не в хронологической последовательности, но мне так просто захотелось.

Рассказик первый

Море

Закончив школу младших авиационных специалистов в городе Кусары, нас на автобусах перевезли в город Баку, в порт и прямо с машин, с личными вещами в рюкзаках и скатками шинелей через плечо, мы буквально бегом по специальным трапам, погрузились на пароход-паром. Для нас, молодых ребят, никогда раньше не видевших море, это было нечто удивительное. Яркое солнце, освещавшее сине-зеленую воду в береговой бухте, миллионами искр сверкающих на небольшой ряби, огромный пароход, размером с восьми-девяти этажный дом, громадные краны, двигающиеся вдоль причалов – все это нас, живших до этого в деревнях и маленьких поселках, буквально завораживало. А когда в наш пароход-паром стали заезжать железнодорожные составы, а потом и грузовые автомобили в большом количестве, то мы вообще, как говорится, тихо «обалдевали» или «выпадали в осадок». А потом был гудок – рев парохода и мы поплыли. Стоя на верхней палубе, вдоль бортов, мы наблюдали за удаляющимся берегом, махали руками людям, провожающим наш паром, любовались чайками, совершающими виражи и с криками летящими за нами. Все это в душе навевало какое-то романтическое настроение. Первый раз в море. Довольно сильный встречный ветер, соленые брызги, непонятно откуда попадающие на лицо, мерное гудение двигателей и легкая вибрация корпуса парома – все это реально подтверждало: плывем. И не просто плывем – путешествуем. Никаких обязанностей по службе выполнять не надо. Любуйся, отдыхай, что для солдата очень редко выпадает. Смотря на темно-зеленую воду с высоты борта и представляя, какая ужасная глубина – бездна под нами, становилось чуть-чуть жутковато и хотелось пойти поискать специальные ящики со спасательными жилетами. Так, на всякий случай. Но глядя на беззаботных пассажиров, гуляющих по палубе и в бинокли рассматривающих нефтяные вышки, тут и там торчащие из моря, как-то немного успокоились. Плыть нам надо было примерно двенадцать часов. За это время мы практически по прямой должны были пересечь Каспийское море по маршруту Баку-Красноводск. Большая часть времени приходилась на ночь. Вечером нас покормили и разместили в большом салоне, в креслах, похожих на самолетные. Все потихоньку успокоились и стали засыпать… А потом случился шторм. Так уж нам не повезло. Читая раньше рассказы Станюкевича и Новикова-Прибоя про бури в море, как-то не совсем себе представляешь, что это такое. Понимая, что мы плывем не на древней яхте или допотопном пароходике через океан, не хотелось плохо думать о нашем громадном пароме.

Сначала, когда мы уже фактически спали, стало покачивать и сбоку на бок, и с носа на корму. Ощущения были необычными, даже немного приятными, как будто на качелях легонечко качаешься. Но потом меня стало явно укачивать. Решил выйти на палубу, стало еще хуже. Пока полулежал в кресле, было терпимо, а когда встал и пошел, укачивать стало еще сильней. Корабль кренился то с боку на бок, то вперед, то назад. Пришлось идти, держась за стены, всякие ручки, чтобы не упасть. Решил пройти по внутреннему коридору на нос корабля. Там был музыкальный салон и какой-то ресторан. Захотелось посмотреть. Лучше бы не хотелось. До сих пор не могу понять, как нос этого громадного парома мог так болтаться. Лично я там на ногах с трудом удерживался. Решил выйти на «улицу», то есть на палубу, где мы стояли, когда отплывали от Баку. Мамочка моя! То, что я увидел, до сих пор спустя пятьдесят лет стоит в моих глазах. Я не знаю, как выглядят бури и ураганы в других морях и океанах, но то, что я увидел, меня потрясло до глубины души, причем в настоящем виде. Наш паром размером с очень высокий дом окружали громадные черные волны с белой пеной на макушках, причем, как мне показалось, они двигались сразу во всех направлениях. Паром качался так сильно, что макушки волн, казалось, можно достать рукой. Это было что-то невероятное. Я с силой вцепился в металлические поручни, и казалось, что меня не может оторвать от них. Потом мою душу, потрясенную, вывернуло несколько раз наизнанку, прямо за борт. Единственное, что немного остужало, это сильный ветер, порывами набрасывающийся на меня. Я не знаю, как другие, но лично я чувствовал себя хуже некуда. Мне было плохо. Я пошел в салон и стал искать место, где бы мне приютиться. В кресле это было невозможно. Голова качалась во всех направлениях, и укачивало еще больше. Тогда я размотал свою скатку и лег на пол примерно посередине салона. Там, по крайней мере, качало только с носа на корму, а сбоку на бок не так заметно. Весь измученный, с пустыми кишками, я как-то задремал. Молодой организм свое взял. А когда проснулся, шторма не было. Ритмично гудели двигатели, подрагивала палуба. А на улице было яркое солнце. Оно вставало из-за горизонта, на востоке, куда мы и плыли. Несмотря на то, что мы все были измучены штормом и лица наши имели оттенки от бледно-белого до бледно-зеленого, приближающееся окончание нашего путешествия радовало нас. Было даже удивительно смотреть, как паром скользит по абсолютно гладкой воде. И только появившиеся чайки, летающие над головой, как бы говорили нам о приближении берега. И вскоре на горизонте появилась скалистая гряда. Путешествию подошел конец. Впереди был город Красноводск. Впоследствии я несколько раз переплывал Каспийское море на разных паромах. Но, на удивление, ни в какие шторма больше не попадал. А романтика путешествий по морям у меня пропала навсегда.

Рассказик второй

Красноводск

Когда подплываешь к Красноводску, в глаза сразу бросается темно-красная скальная гряда, огромной стеной разбегающаяся вправо и влево от города. Между морем и этой грядой был берег глубиной от километра до трех, с холмами, равнинами, пляжем, на котором и располагался город… Красноводск в то время был довольно большой город, примерно на двести тысяч жителей. Свой морской порт, нефтеперегонный завод, железная дорога, идущая вдоль берега моря, на которой, кстати, на одном из полустанков, расстреляли двадцать шесть Бакинских комиссаров, проспекты и площади, микрорайоны, застроенные как частным сектором, так и современными 2–5 этажными домами, придавали городу очень большое индустриальное, культурное и стратегическое значение.

В порту нас посадили на автобусы и повезли через город в расположение части. И чем ближе мы подъезжали к скальной гряде, тем выше она нам казалась. От края города, подходящего почти вплотную к гряде, шла наверх, на плато, дорога. Большая часть ее была прорублена в этой скале. Говорят, что прорубали это ущелье, ведущее наверх, на плато, пленные японцы после войны. Когда мы заехали в это искусственное ущелье, ведущее наверх, стало жутковато. Как будто какой-то великан прорезал щель в скальном массиве, поднимающемся отвесно, от границ города вверх на высоту десятков, а то и сотен метров. Дорога шириной метров десять, ограниченная с двух сторон вертикальными стенами, поднимающимися, как нам тогда казалось, на огромную высоту образовывала такое своеобразное ущелье. Такой тоннель, только вместо потолка, далеко вверху синело голубое небо. А когда мы выехали наверх, на простор, то перед нами предстала великая пустыня Кара-Кум, или в переводе с туркменского – «Черные пески». Вся серовато-бурого оттенка, пересекаемая большими и мелкими, как скальными, так и песчаными грядами, барханами покрытыми красными маками, торчащими прямо из песка, она показалась нам необычно, своеобразно красивой. Нам, приехавшим сюда из зеленой зоны Подмосковья и послужившим немного на заросшем зеленью Кавказе, такое изменение окружающего мира тоже показалось очень романтичным. Сразу вспоминались разные книги про путешественников, покоряющих и исследующих мир пустынь. И мы даже как-то загордились, что тоже каким-то образом побывали в этих трудных условиях и тоже будем покорять пустыню.

А дорога от края плато вела прямо через пески к нашей воинской части, расположенной в трех-четырех километрах от края плато. Мы приехали на основное место службы, где я пробыл два года.

Рассказик третий

Пустыня

Пустыня Кара-Кум. Что это такое и как ее можно представить человеку, прожившему неполных девятнадцать лет в условиях Подмосковья. Когда летом все вокруг зеленое: и трава и листва деревьев; осенью золотисто-желтое, с багряными тонами; зимой ослепительно-белое в яркие солнечные дни и просто белое, когда солнце прячется за облака; и весной, когда идет переход от белой зимы, через серость проталин на полях, черноту стволов деревьев к изумрудной зелени лугов и полей и всевозможным цветам распускающихся садов. Кара-Кум – это круглый год серо-черно-желтый цвет, окружающий тебя со всех сторон. Невысокие скальные гряды, засыпанные песком, лощины и долины, заполненные барханами. И так до горизонта; в какую бы сторону ни посмотрел – везде камни и песок, но песка побольше. При ярком солнце все углубляется резкими, почти черными тенями. Дорог в пустыне нет, одни направления. Четких ориентиров, за исключением отдельных, далеких, скальных гряд, нет. Барханы песка все время двигаются, кардинально меняя окружающий пейзаж каждый день. Учитывая, что песок идеально сухой, ветер с легкостью его гонит в ту сторону, куда он дует. Это похоже на снежные сугробы, только если снег может слежаться, то песок – нет. В какую сторону ветер дует, туда он и двигается. Утром спокойно пройдешь по тропинке в нужное место, а уже в обед можешь там не пройти или пройти, увязая в песке по колено. При сильном ветре поднимается пыльная буря. Мелкий песок, плотностью, как туман, летит, забивая все. От него невозможно защититься. Ни марлевые повязки на лицо, ни уплотнители на дверях и на окнах не спасают. Он везде: в одежде, постоянно скрипит на зубах, в носу, в постели, в глазах, в еде. По поверхности барханов летит настоящая метель. Стоит только на ее пути попасться стоящему предмету, как его сразу засыпает песок, и через некоторое время на этом месте появляется микробархан. Поэтому в пустыне невозможно ничего спрятать. Потом ни за что не найдешь. Хорошо, что бури бывают не так часто. Ну а просто метель из песка почти каждый день. Пустыня ночью – это натуральный сюрреализм. Темнеет очень быстро, как будто щелкнули выключателем – и уже ночь. А дальше, если остановиться и замереть, начинает казаться, что вокруг тебя со всех сторон находится какое-то объемное живое пространство. Все вокруг как бы оживает. Если стоишь на песке, то под ногами, под подошвами все шевелится, как будто ты стоишь на чем-то живом. Вокруг все шуршит, посвистывает, потрескивает, причем одновременно со всех сторон, причем звуки какие-то неестественные, не похожие на нормальные природные. И кажется, что вокруг тебя какое-то громадное фантастическое существо. Рассуждая логически, понимаешь, что под ногами песок от твоего веса перетекает с места на место и создает ощущение, что под ногами что-то шевелится. Щелчки, потрескивание создают, остывая, камни, нагретые днем до очень высокой температуры, причем каждая порода щелкает по-своему. Шорох от перемещающегося песка раздается со всех сторон, причем шуршит он по-разному. Песок по песку – один звук, песок по камням – другой. Кроме того, ветер несет по песку сухие клубки перекати-поля из верблюжьей колючки, которые тоже по-своему звучат, сталкиваясь между собой и камнями. А представляете, часовой стоит на посту и все это слышит. Возвращаясь к пустыне, хочу сказать про хозяев этих пространств. С одной стороны, человек со своими машинами, самолетами, вездеходами вроде бы уже и является хозяином. Но нет. Хозяевами тут живут маленькие норкие существа. Имя их – насекомые. Нет, кроме них, здесь есть и змеи и черепахи и суслики-тушканчики, да и верблюды есть с ишаками. Но последние – это одомашненные животные, а не хозяева пустыни. Самих же хозяев очень много, и они, конечно, представляют большую проблему для людей, живущих здесь и осваивающих богатства пустыни. В принципе, они не всегда заметны, то есть не любят попадаться на глаза, что говорит об их определенной «разумности». Но иногда происходят массовые размножения различных видов. Связано ли это с экологией, деятельностью человека или другими причинами, в том числе климатическими, даже энтомологи не знают. А насекомых по видам очень много: это песчаные блохи, мухи, пауки самых разнообразных видов, как ядовитые, так и нет, всякие многоножки, москиты, да и не перечислить их все. Одно могу сказать, доставляют они людям много хлопот. Например, в середине 50-х годов прошлого века возникла, даже не знаю, как это по-научному сказать, массовое размножение мух. В том же Красноводске их было столько в воздухе, что на расстоянии десяти метров было невозможно ничего разглядеть. Они были везде, как сплошной черный туман, от них невозможно было защититься. Со всего Союза приезжали врачи СЭС, эпидемиологи на помощь людям. У детей, например, в каждом глазу было по пять и больше мух. Я видел фотографии этих лет – это было ужасно. Мухи миллиардами летали в воздухе, дышать было невозможно. Сам же я сталкивался во время службы с таким размножением насекомых два или три раза. Представляете, идет наша «эскадрилья», это примерно сорок человек строем по накатанной в пустыне дороге, а вся дорога покрыта сплошной лентой черных жуков-пауков. Причем они на нас не нападают. Бегут куда-то, а мы по ним шагаем, по такой, шевелящейся черной ленте. Хорошо, что мы в сапогах были. Говорят, где-то в тропиках, муравьи тоже мигрируют, только после них ничего живого не остается. Отчего это происходит, мне кажется, даже ученые толком не знают. А может быть, и не интересуются. Сколько у нас энтомологов и кто о них вообще слышал?