Пространство сна

Замковская мысленно похвалила себя за то, что послушалась собственной интуиции и захватила с собой «дорожный комплект». За последний год они уже были с Серенькой и в Питере, и в Берлине, и в Париже, и в какой-то непонятной глухой деревне под Вологдой, где жила бабка-знахарка. Нигде ничего не помогло, но за это время сложился почти устойчивый «путешественный» быт – они уже ничего не собирали, вещи для поездок всегда лежали упакованными, да и люди, способные в любой момент сорваться на произвольный срок, Гришей подобраны.

Координаты этого странного врача где-то добыла Люська, жена Марика. Сама она здесь не была, но ее двоюродная сестра из Новосибирска знала одну женщину, сын которой упал с дерева и ударился головой об асфальт. Ну и так далее…

Поскольку большого выбора не было – или сюда, или в Берн, а Ирина давно разуверилась в обычных клиниках, хоть российских, хоть заграничных, то они с Тимофеем решили начать отсюда, поскольку здесь было и ближе и понятней.

Она пощелкала пультом, переключая каналы, потом выключила телевизор. Спутниковую антенну установят только завтра, сегодня не получалось никак – кто-то был выходной, а у кого-то рожала жена, в общем, как всегда в России, все было под рукой и одновременно абсолютно недоступно.

Может быть, съездить в город, найти какой-нибудь ночной клуб? Хотя что тут может быть в ночном клубе? Местные проститутки с такими же тусовщиками?

Она достала телефон, набрала мужа. Тимофей взял трубку после второго звонка, что означало, что он ждал у телефона. Или делал вид, что ждал.

– Тим, это опять я…

– Вы нормально устроились?

В трубке слышался знакомый блюз – значит, поставив любимый сидюшник, сидит в кабинете, работает. Или грамотно и точно имитирует, что сидит в кабинете и работает.

– Тебе прислать что-нибудь? – голос его звучал спокойно и уверенно, хотя она совершенно точно знала, что ему сейчас далеко не спокойно.

– Да нет, у нас вроде все есть… – Она непроизвольно оглянулась по сторонам, скользнула взглядом по стенам номера. – Пока во всяком случае…

– Может быть, позвонить губернатору?

– Знаешь, – вдруг сообразила она, – может, можно дорогу сделать поприличней к этой больнице? Улица называется Большая Социалистическая.

– Я скажу. Что еще?

– Вроде все.

– Ир… – сказал он и замолчал.

Повисла недлинная пауза.

– Что? – спросила Ирина, хотя прекрасно понимала, о чем именно он собирается спросить.

– Как ты думаешь, шансы есть?

– Не знаю, не хочу загадывать… – Она несколько раз повторила эти слова. – Не хочу, не хочу…

– А он кто, этот врач? – Тимофей как будто перевел разговор на другое, хотя, по сути, спрашивал о том же. – Педиатр, психолог, травматолог?

– Он сумасшедший… Все, Тим, завтра рано вставать… Целую…

Она просто прервала разговор под благовидным предлогом, потому что боялась в очередной раз сказать что-то, что могло бы поселить в них надежду. А потом – облом, как было уже много раз…

Если честно, положа руку на сердце, она уже почти совсем перестала надеяться на выздоровление сына. Страшный диагноз, состоящий из почти десятка латинских слов, по-простому означавших смерть почти половины головного мозга, с самого начала давил ей на психику, не давал разогнуться. А семь, нет, восемь неудачных попыток добиться хоть какой-нибудь перемены привели ее к почти полному отчаянию…

Надо отдать должное Тимофею, который терпеливо изо всех сил поддерживал жену и делал все, что мог, и еще чуть-чуть. Замковская сегодня хорошо знала, как много семей рухнуло, когда случилось такое или подобное несчастье с ребенком. Мужья просто бросали жен, не объясняя причины, и такими историями были полны все приемные всех больниц России, которых она за последнее время повидала немало. И хотя Ирина никогда в них не задерживалась – звонок Тимофея или кого-то из его друзей всегда выводил ее в особый ряд, но совсем не видеть и не слышать этого она не могла.

Она прошлась по номеру, потрогала простыни на постели – влажные… Пришлось включить обогреватель, предусмотрительно купленный вместе с мебелью. Вот глупость: второй, предназначенный для Сереньки, тоже остался здесь. Она подошла к двери, распахнула ее. Охранник, подпиравший косяк, тут же выпрямился.

– Как тебя зовут? – спросила Замковская.

– Евгений.

– Серенька спит, ты не знаешь?

– Да уж с полчаса не слышно там никого. – Охранник радостно закивал.

– А где Надин?

– В буфет пошла купить себе воды какой-то мудреной.

– Так в номере же есть минибар, – раздраженно сказала Ирина, хотя понимала, что Женя ни в чем не виноват.

– Она говорит – того, чего ей хочется – нету…

– Пусть зайдет ко мне, когда появится.

– Хорошо.

Она уже собралась закрыть дверь, когда услышала голос Жени:

– Ирина Николаевна, – как-то робко, почти испуганно сказал он, – тут такое дело, к вам женщина пришла…

– Какая женщина?

Замковская все еще злилась на всех и вся из-за этой идиотки. И где только Тимофей ее нарыл? Кандидат, доктор, еще чуть-чуть и академик… Воды ей персональной нет в минибаре. Тетя́ из Ростова́ – она мысленно произнесла эти слова, подражая Зуеву с ударением на последнем слоге.

Тапочком бы тетку прихлопнуть, но Тима ей верит… Интересно, свои дети-то у нее есть? За три месяца так никто и не удосужился узнать…

– Ну… – мялся охранник, – она вам сама, наверное, лучше объяснит…

– А где она?

Из глубины коридора выступила на свет совершенно незнакомая женщина лет тридцати.

– Вы точно ко мне? – недоверчиво спросила Замковская.

– К вам… – В голосе женщины слышались слезы.

– Ну, заходите, – скривилась Ирина.

Они вошли в номер. Замковская села в кресло, не приглашая гостью сделать то же самое:

– Слушаю вас.

– Вы меня сегодня, Ирина Николаевна, уволили с работы, – произнесла женщина и замолчала.

– Я? Вас? – не поняла Замковская. – Да я вас никогда в жизни не видела!

– Сегодня, – женщина всхлипнула. – Мы распаковывали ваш багаж…

И тут она вспомнила. Горничная была в косынке и фартучке, поэтому Замковская ее сразу не узнала. Да, точно, она уронила ее косметичку и Ирина потребовала от директора увольнения нерадивой работницы.

– Вы разбили зеркальце в моей пудренице, – жестко сказала она, проклиная в душе охранника, который допустил эту несчастную сюда, к ней, – ценою двести восемьдесят долларов. Как я должна к этому относиться?

– Простите меня, Ирина Николаевна, – опять всхлипнула женщина и добавила совсем по-детски: – Я больше так не буду…

– Бог простит, – поставила точку Замковская. – Принесите мне эти деньги, и я тогда подумаю, что с вами делать. Евгений, – позвала она охранника, – проводи даму на выход.

5

Прошло несколько дней. За это время Ирина почти выгнала с работы Надин. Единственное, что еще удерживало «тетю́ из Ростова́» на месте – то, что Тимофею присоветовал ее какой-то важный чин из правительства, которому она приходилась дальней родственницей, и избавляться от нее (на что Тима уже почти согласился) надо было вежливо и печально.

Вопрос об изгнании встал после того, как няня категорически отказалась, как она выразилась, «пускать пузыри». Пару дней она пробовала этим заняться, но Серенька почему-то ее «изделия» игнорировал. То ли еще не привык к новым объектам, то ли сама Надин была ему несимпатична, только он дома, в гостинице, или лежал со своим зайцем, или бессмысленно нарезал по новому, специально для этого купленному большому ковру.

Его (ковер) выбрала Надин, сказав, что на старом гостиничном уже вся шерсть вытерта и пузыри не ложатся на нее, а сразу лопаются. Замковская считала, что это пустая отговорка, каприз, потому что все прекрасно ложилось, но спорить с «тете́й» она не стала, ну ее…

Когда же на третий день та просто отказалась заниматься «этой ерундой», сказав, что нанималась к ребенку няней, а не клоуном, Ирина хотела ей выдать все, что о ней думает, но сдержалась, закусив губу. Она попросила Гришу выделить ей кого-нибудь для занятия «ерундой», но тот взял все на себя и быстро нашел с Серенькой «общий язык». А вечером позвонила мужу с просьбой убрать эту идиотку от нее и сына. Тимофей пообещал подумать, как это сделать, потому что ссориться с ее родственником в правительстве не хотел.

Серенька в больнице беззаботно носился за пузырями. Радовало то, что делал он это как-то почти «осмысленно», меняя ритм и направление, и можно было даже, немного напрягшись, представить себе, что не было этой злополучной поездки на Ривьеру и клинической смерти. А просто сын придумал себе такую забаву и играет с переливающимися шарами в какую-то свою детскую игру.

Уже за одно это можно было быть благодарной странному доктору. Зуев всю неделю был страшно занят, внимания ни Ирине, ни Сереньке почти не уделял. В больницу понаехали человек двадцать каких-то людей, они надели халаты и ходили за Алексеем Михайловичем, слушали объяснения, кивали и записывали.

Замковская поначалу пристроилась за ними, но быстро поняла, что понимает только процентов тридцать из того, что слышит, и вернулась на свой пост в зале возле кабинета Зуева. Здесь Света с Серенькой уже который день занималась изготовлением и уничтожением «сверкающих чудес».

Замковская зевнула. Здесь, в этом городке, она почему-то приноровилась спать, но все ей было мало, и днем она постоянно зевала. В зал быстрым шагом вошел Алексей Михайлович, посмотрел на ставшую привычной картину: Серенька со Светой на полу, два охранника, Надин чуть поодаль, Ирина в кресле. За ним появилась полная пожилая женщина в застиранном белом халате.

– Светлана, – позвал он, – подойди ко мне, пожалуйста.

Света встала, Серенька продолжил свое движение, моментально потерявшее даже видимость смысла.

– Да, Алексей Михайлович.

– Там у Наташи приступ, сходи к ней, тебя Матрена Григорьевна сменит здесь.

– Хорошо.

Зуев зашел к себе в кабинет, взял со стола и протянул женщине красную пожарную машину. Она кивнула, деловито посмотрела по сторонам, определила направление движения Сереньки и засеменила ему наперерез.

– Почему вы забрали у нас Свету? – тут же подошла к нему Замковская. – У них уже прочный контакт, это – неправильно.

– Потому что у одной из наших пациенток – припадок, – начал объяснять Зуев, стараясь вывести их общение из эмоционального плана в смысловой, – а ей может помочь лучше всех Света, у них… Как бы это вам попонятнее объяснить? В общем – неважно, важно то, что для Сереньки сегодня еще не имеет принципиального значения, кто с ним играет, это придет позже…

Он смотрел мимо плеча Ирины на мальчика, который красную машину признавать не захотел и либо проносился мимо, либо просто, не видя, сбивал игрушку, и она отлетала в сторону.

Матрена, которой, наверно, было тяжело каждый раз вставать и ложиться, просто ползала за ним по ковру. Внезапно Серенька, видимо, довольно серьезно зацепился ногой за машинку, ему стало больно, он упал на бок и противно завыл. Один из охранников тут же подскочил к нему и сунул в руки зайца. Ребенок затих.

Матрена посмотрела на Зуева, тот кивнул, тогда она, укоризненно взглянув на охранника, забрала у Сереньки игрушку, и тот снова, уже успокоившись, отправился в свое путешествие. А Матрена, взяв со скамейки стаканчик с мыльной пеной, начала чередовать – пузырь, пузырь, машинка. Пузырь, машинка, пузырь. Машинка, пузырь, пузырь. На пятый или седьмой раз Серенька опять наткнулся на машинку, упал и заплакал.

– Зачем вы это делаете, Алексей Михайлович? – вступилась за сына Замковская. – Это же издевательство…

– Несколько дней назад мы, Ирина Николаевна, – Зуев вздохнул тяжело, сколько раз он уже пытался объяснить это, ну пусть даже не ей, – попробовали сделать так, чтобы ваш сын заметил, что мир существует. И сделали крохотный шажок в этом направлении. Сегодня мы хотим ему показать, что мир – разный…

– Но ему же больно…

– Не уверен. – Алексей покачал головой. – Я думаю, он плачет не от боли, а от разочарования, а это вполне человеческое чувство.

– Вы – очень жестокий человек! – почти выкрикнула Ирина.

– Наверное.

Он подозвал Матрену Григорьевну, пошептал ей на ухо. Она кивнула, вышла и быстро вернулась, держа что-то в руке. Затем опять села на пол и начала мудрить над машинкой.

– На что вы надеетесь, доктор? – зло спросила вдруг Замковская. – Вы же видели документы, томограмму, рентген – у Сереньки поражена большая часть мозга…

– Да, я знаю и помню. – Алексей Михайлович смотрел через плечо Ирины, ждал, пока Матрена закончит свои манипуляции с пожарной машиной. – Но это не всегда означает конец…

– Что вы имеете в виду? – насторожилась Замковская. – Чего вы хотите добиться? Чтобы он мог ходить, а не только бегать на четвереньках?

Зуев кивнул, не раскрывая рта. Рядом с ними неожиданно оказалась Надин, замерла прислушиваясь.

– Чтобы он мог есть за столом, как нормальный человек, а не тянуть жидкую кашу или пюре?

Алексей опять кивнул.

– Чтобы он мог играть с другими детьми? – все больше распалялась Ирина. – Сидеть за партой? Разговаривать?

Она наступала на Зуева, заталкивая его в собственный кабинет. Один из охранников угрожающе приблизился.

– И еще чтобы он пел, – невозмутимо заговорил Алексей, – рисовал, учился в школе, а потом в институте… Я не говорю, что он все это сможет, я говорю, что мы попробуем его всему этому научить.

– Но ведь у него поражены речевой, часть двигательных, зрительный и прочие сенсорные центры! – Замков-ская уже почти кричала.

За ее спиной удовлетворенно кивала головой Надин.

Зуев обошел свой стол с другой стороны, взял с полки какую-то папку, пролистал, протянул Ирине:

– Вот, прочитайте, пожалуйста, Ирина Николаевна, – примирительно сказал он. – Это письма мамы одного из наших пациентов. У нее гораздо более тяжелый случай был, чем ваш. Прочитайте, вам будет полезно…

Ирина отвернулась к стене, закусила губу, чтобы не заплакать:

– Что вы понимаете? – тихо спросила она. – Как вы можете судить, у кого какой случай? Это только мать может почувствовать…

– А потом, вы что, чудотворец? – неожиданно вмешалась Надин. – Как вы собираетесь получать ваши результаты? Святым Духом?

За ее спиной раздался какой-то звук, и все обернулись. Серенька, прервав свое путешествие, как завороженный смотрел на проезжающую мимо него красную пожарную машину. Распластавшаяся в нелепой позе, Матрена Григорьевна тихонько тянула ее за привязанную веревочку.

– Ехали медведи на велосипеде… – радостно продекламировала неизвестно откуда появившаяся Маша. – А за ними раки на хромой собаке…

Из двери высунулся мальчик и выстрелил в нее из водяного пистолета. Сумасшедшая, радостно взвизгнув, упала на пол.

6

Джип-«Мерседес» тихонько подпрыгивал на кочках, объезжая новые канавы и кучи щебенки и песка. Ремонт, а если быть честным, строительство новой дороги шло и днем и ночью. Ирина не знала, на какие рычаги нажал муж, кому и сколько он заплатил, но работа шла полным ходом.

Она погладила лежащего рядом на сиденьи Сереньку. Только что, всего какой-нибудь час назад, Гришины бойцы едва не разгромили всю больницу. Серенька впервые, после неоднократных попыток Матрены Григорьевны среагировал на машинку, он уже тянул к ней свои руки, когда вдруг появилась эта сумасшедшая, а за ней вбежал идиот и выстрелил из своего дурацкого пистолета. Ирина рванулась вперед, оттолкнула дебила, но было уже поздно – Серенька отдернул руку и пустился опять в свое путешествие. Матрена Григорьевна бросилась защищать недоумка, закрыв своим телом, Ирина обняла сына, а Гриша схватил старуху… И все это под дикий хохот безумной Маши и мерзкие улыбочки Надин.

Руки Замковской непроизвольно сжались. Эх, если бы не Зуев, уж она бы врезала тогда этому недоумку по самое-самое… Она подняла голову и внезапно увидела придурка справа перед собой. Держась за руку какого-то вдребезги пьяного «пейзана», дебил испуганно смотрел на огромное черное и сверкающее чудовище, медленно проплывавшее мимо него.

– Ты, Ванька, папу слушай, – говорил «пейзан», покачиваясь не то от ветра, не то от тряски, вызванной проезжающими мимо двумя тяжелыми машинами, – отец плохого не скажет… Будешь делать, чего тебе доктор говорит, будешь кушать восьминогов и не водовку пить, а…

Что Лавруха, а это был тот самый человек, который недавно выдвинул предположение о том, что джипы приехали на кладбище, предпочитает «водовке», Ирина так и не узнала, потому что джип почти миновал пьяноту с его отпрыском, да еще кто-то из дорожных работяг включил отбойный молоток. Она, брезгливо поморщившись, нажала на кнопку и закрыла окно.

Зуев встрял в самую середину назревающей схватки. Хотя какая там схватка, исход ее был предрешен: двое здоровых тренированных мужчин против команды «Лямбда» – старухи, сумасшедшей и близорукого доктора. Но тренированные отступили, оставив поле боя за недоделанными.

– Ирина Николаевна, давайте договоримся…

Алексей начал говорить нарочито спокойно, как будто ничего не произошло. Спокойно, но настойчиво и безапелляционно. Он взял ее под руку, взглянул на свой кабинет без двери и повел в коридор. Один из охранников остался с Серенькой, а Гриша двинулся за ними.

– Вы никогда, подчеркиваю, никогда не будете вмешиваться в наши программы с другими детьми…

– Но этот сумасшедший со своим пистолетом уже всех достал, – возмутилась Замковская. – Серенька заметил машинку, он уже руку к ней тянул…

– Алексей Михайлович, – обратилась к Зуеву молоденькая медсестра, – тут к вам пришли…

За ее спиной была видна целая семья: мама, папа и маленькая симпатичная девочка с розовым бантом на голове.

– Подождите пару минут, пожалуйста, – попросил доктор. – Если ваш сын заметил машину один раз, – он опять повернулся к Ирине, – значит, с большой вероятностью это случится снова, а вот сильный испуг для другого ребенка может оказаться фактором необратимым. Вы меня поняли?

Замковская, которую по большому счету совсем не интересовал другой ребенок, закусила губу, но все-таки нашла в себе силы кивнуть.

– И еще я хотел объяснить вам, на что я надеюсь. – Зуев смотрел все время на новую девочку, а она молча разглядывала доктора. – Человеческий мозг – это такая странная штука, что при поражении одной его части другая берет на себя функции первой. Так бывает не всегда и даже не очень часто, но все же бывает. Так что вам есть во что верить…

Он повернулся к вновь прибывшим:

– Девочка никогда не разговаривала?

Мама с папой, пораженные, глядели на него. Первой, как это часто бывает, очнулась женщина:

– Никогда, ну, конечно, кричала в детстве… А вы – волшебник?

– Нет, – грустно усмехнулся Алексей Михайлович. – Просто я вижу, что у ребенка нет проблем с движением, глаза вполне осмысленные, лицо подвижное, не боится ни людей, ни врачей… Но поскольку вы ко мне, значит проблемы есть, а раз молчит в незнакомой обстановке, скорей всего – с речью…

– Нам лор к вам посоветовал обратиться, – вступил отец, – из второй поликлиники. Мы были на приеме у него, но, как он сказал, «с аппаратом» у Лилечки все в порядке…

– Понятно, – кивнул Зуев, – пройдите, пожалуйста, ко мне в кабинет, посмотрим, что можно сделать…

Вся процессия развернулась и двинулась обратно.

В зале все шло своим чередом. Охранник охранял, Матрена тянула машинку, Серенька ее не замечал, Надин саркастически улыбалась.

– Лиля, – вдруг сказал Алексей Михайлович, остановившись перед входом в свой кабинет и показывая в зал, – принеси мне, пожалуйста, вон тот красный пластмассовый кубик.

Девочка, проследив за его рукой, повернулась, уклонилась от пронесшегося рядом Сереньки, прошла к полке с игрушками, взяла кубик и принесла Зуеву. Он внимательно наблюдал за ее поведением.

Родители сели на стулья, стоявшие вдоль стены кабинета, усадили дочь рядом. Она деловито залезла в мамину сумку, достала небольшую куклу и принялась с ней играть.

Почти минуту длилась пауза, ни одного звука, кроме Серенькиного сопения и его же глухого стука коленями и локтями по ковру так и не было слышно.

– Подождите нас минутку, – вдруг попросил Алексей Михайлович, взял Лилю за руку и собрался выйти из кабинета, но на пороге обернулся и, улыбнувшись ее маме, сказал. – Вы осторожнее на этот стул садитесь, если не собираетесь еще детьми обзаводиться. У нас кто на это место ни сядет – обязательно забеременеет… А если мужчина – значит, жена его сподобится…

Напряжение спало, и родители Лили с любопытством смотрели по сторонам. Похоже, не только шутка, но и точно поставленный Зуевым диагноз вселил в них надежду.

Серенька нарезал по ковру, а Замковская вдруг почувствовала, что смертельно устала за эти дни. Нет, не физически, наоборот, ей по большому счету не хватало движения здесь, она даже начала подумывать, не начать ли бегать по утрам.

Почему-то она вдруг поняла, что совершенно измоталась морально, в душе поднималось тупое отчаяние, и она находила все меньше и меньше сил, да и желания, чтобы бороться с ним. Она понимала все слова Зуева, особенно сказанные сегодня, но понимать и чувствовать, особенно для женщины, редко совпадающие понятия. Больше всего доканывали ее одинокие вечера.

Ирина прозвонила, наверное, не одну сотню долларов за эту неделю, болтая с Тимофеем и московскими подружками, но, кроме Сереньки, ничего в ее жизни не происходило. Муж ее рассказы об успехах сына внимательно выслушивал и просил держаться, но оба понимали, что успехи эти скромные. Подругам она вчера уже не звонила, вдруг надоело выслушивать фальшивые сочувственные слова и рассказы о насыщенной московской светской жизни.

Зуев вернулся один.

– Лиля пока поиграет там с куклами, – сказал он.

– А что все-таки с ней? – осторожно спросил папа. – Вы уже понимаете, в чем проблема?

– Мне кажется, – Алексей задумался, – что она просто боится проявить свою эмоциональность. Такое бывает с детьми.

– Вы думаете, ее кто-то испугал? – неуверенно спросила мама.

– Скорее всего… Но, боюсь, мы никогда не узнаем – кто. Как-то так застроилась ситуация, что она, ее личность, почему-то решила, что за эмоцию наказывают, и замолчала…

– Так что же теперь делать?

Зуев собрался ответить, но в этот момент за их спинами вдруг установилась настолько звенящая тишина, что все в кабинете обернулись и тоже замерли. Серенька неподвижно стоял над маленькой красной машинкой и рассматривал ее. Потом он протянул руку, схватил этот непонятный предмет и прижал его к себе.

7

Тимофей позвонил, когда они уже почти подъехали к стеклянному входу в гостиницу:

– Как вы там, Иркин? – спросил он.

– Мы тут ничего, – бодро ответила Замковская, сын в последний момент поднял ей настроение, – едем домой, почти приехали.

– Как Серенька? – опять спросил муж.

– Достигнуты определенные успехи. – Ирина усмехнулась. – Ты давай Лазаря не пой, говори чего надо. Я же вижу, что ты не просто так звонишь…

– У тебя дальнозоркость? – заворчал Тимофей. – За четыреста верст она, видишь ли, все видит… – И вдруг сказал нормальным голосом: – Нужно, чтобы ты приехала на несколько дней.

– Что-то случилось?

– Нет, просто первый зам премьера летит в Италию, – Замковская вдруг совершенно отчетливо увидела, как муж привычным движением дергает себя за мочку уха, этот жест свидетельствовал о том, что он считает себя виноватым, – я – в группе сопровождения, а поскольку встреча протокольная, положено быть с женами.

– Это не просто, Тим. – Она покачала головой и погладила Сереньку по голове, хорошее настроение не проходило. – У нас тут только-только с места сдвинулось…

– Выбора нет, Иркин… И потом, лечение прерывать не обязательно – оставьте пару бойцов для охраны и Надин. Или ты ей совсем не доверяешь?

Ирина уже вышла из машины и поискала глазами «тетю́». Та, по счастью, была далеко:

– Знаешь, здесь, похоже, столкнулись две школы, как у Свифта.

– И с какого конца, по-твоему, надо разбивать яйца?

– Я, похоже, становлюсь поклонницей местной традиции, – засмеялась Ирина и добавила вполголоса, – придумай, Тимчик, пожалуйста, что-нибудь, чтобы я ее вывезла отсюда и она осталась в Москве.

– Постараюсь. Может, устроить ее к дочке Айзенбургов? Знаешь анекдот про новых русских и слона?

– Нет.

– Ну, когда один говорит другому, что у него есть слон офигенный, сам на горшок ходит, газету из ящика приносит и воров ловит. Тот говорит: «Продай». «Да нет, – отвечает первый, – не хочу». «Пятьсот тысяч», – говорит второй. «Даже и не думай», – это говорит первый. Короче, дожал один другого, купил слона за лимон. А через день звонит и в голос орет: «Ты что мне продал? Он мне все комнаты загадил, мебель антикварную вдребезги разнес, теща в ванной второй день дрожит и выходить отказывается». А первый говорит: «Ну, с таким настроением ты от него никогда не избавишься».