Счастье в мгновении

– Мам, ответь, где он? – округляю я глаза на ее действия.

Мама по-прежнему молчит и ничего не сообщает, плача навзрыд.

– Ты мне можешь ответить или нет? – недовольно говорю я. – Мне нужно с ним поговорить. Я помню, что я его обидела и хочу попросить прощения.

Мама шепотом что-то бормочет, но я не понимаю ее бессвязных слов.

– Мам, я ничего не слышу. Ты можешь сказать громче?

– Он в коме… – буркнув, мама продолжает плакать, прижимая меня к себе. – Он подключён к аппарату искусственной вентиляции легких. Он без сознания…

Я чуть ли не теряю сознание, слыша эти слова. В КОМЕ? ПИТЕР? О нет… Мой Питер…

– ЧТО? – взявшись за голову, отрезаю я. – Это я во всем виновата. Мне можно к нему сейчас? – кричу я от эмоций.

«Питер, о, боже, нет, такого не может быть, он будет жить! Это я виновата во всем!» – твержу я про себя.

– Мам, где он сейчас, скажи мне? – трясу я за плечи маму, не давая отчета своим действиям.

– Дочь, сейчас полночь, к нему можно только по расписанию, – вытирает она слезы. – Он находится в реанимации этажом ниже.

– А Джексон, Мария, как они?

– Джексон завтра прилетит с Нью-Йорка, с первым рейсом… Он также, как и я, звонил вам в тот вечер, но попытки оказались безуспешными… А Мария все дни проводит рядом с Питером.

– Мам, мне нужно сейчас к нему! Я не могу ждать! Ты понимаешь? – ору я.

Мама, не зная как сделать так, чтобы я успокоилась, сообщает:

– Давай позвоним папе и Ритчелл, обрадуем их.

– Нет, я иду к Питеру! Я ему нужна! Он сразу же очнётся, как только услышит мой голос!

– Пойми, родная, нам нельзя туда, так как проход в реанимацию только в строго определенное время.

– Кто придумал эти правила? – нервно выпаливаю я. – Если мне нужно, то я немедленно туда пойду!

Я двигаюсь к лестнице, мама тянет за руку меня обратно, отговаривая, чтобы я не шла туда и не нашла себе других проблем.

– Что происходит тут? Объясните мне, пожалуйста, – спрашивает дежурная медсестра, подойдя к нам со спины с мамой.

– Я хотела сходить к Питеру Моррису, но мама меня не отпускает…

– Девушка, а вы с какой палаты? – говорит она и добавляет: – И правильно, что не отпускает. Ночные походы к пациентам у нас запрещены.

– С палаты? – удивленно спрашиваю я. – Я не знаю.

Мама отвечает за меня:

– Она с семнадцатой палаты, расположенной на этом этаже.

– Милана Фьючерс, верно?

– Да, – киваю я.

– Вам немедленно нужен сон и полноценный отдых после аварии. Пройдемте со мной в палату, я измерю вам давление, а завтра будем проводить обследование и анализы. У вас был довольно-таки сильный удар. Как вы сейчас чувствуете себя?

Я наблюдаю, что мама и медсестра меня заговаривают с целью, чтобы я не попала в палату к Питеру. Но как они не понимают, что для меня это сейчас важнее всего. Я обязана придти к нему, ему же сразу станет лучше, и он почувствует моё прикосновение…

Я продолжаю стоять на своём:

– Я иду к Питеру, и не смейте меня отговаривать! К черту эти правила, кем они придуманы? – бешено кричу я. – Мне нужно увидеть этого человека!

– Вот что с ней поделать, такая настойчивая и упрямая моя дочь! – вторит мама медсестре.

– Хорошо, но только на пять минут я разрешу вам пройти к Питеру Моррису.

Я улыбаюсь сквозь слезы и иду вслед за медсестрой и мамой.

– Мам, а ты была у Питера?

–Да, – с глубоким вздохом шепчет Мама.

– Как вы себя чувствуете, Милана?

– Спасибо, доктор, в порядке!

Однако я чувствую головокружение и тошноту, но, думаю, что после аварии это побочный эффект, поэтому я не буду говорить об этом доктору, иначе к Питеру меня она не пустит идти.

Мы спускаемся втроем этажом ниже.

– У вас есть пять минут, – сообщает медсестра. Я делаю невольный вид на что она, увидев, сообщила:

– Поверьте, я и так иду против всех правил.

– Спасибо, – тихо бормочу я. – Мам, подождёшь меня здесь?

– Да, я как раз хотела позвонить папе, Джексону и Ритчелл.

– Передавай им, что я соскучилась и люблю их, – с нежностью бросаю я, открывая дверь палаты Питера.

– Обязательно.

Я захожу в палату и приближаюсь к Питеру. Все пространство палаты заполняет его душа, как будто вся комната – огромная рана. Мне страшно прервать эту тишину, страшно шагнуть к Питеру. Я медленно иду к нему в надетом на меня белом халате подобно ангелу, явившемуся на свет, и озаряющий небеса. Я осматриваю с бьющимся сердцем Питера. На нем – аппарат искусственной вентиляции легких, к рукам присоединены датчики, фиксирующие информацию о состоянии организма моего светлого лучика, проявляющуюся на экране компьютера. Голова Питера перевязана и на ней виднеются сильные и глубокие ссадины от аварии, которая прервала наше с ним общение на неизвестный срок. Я прильнула к Питеру, обозревая его своим скорбным взглядом.

– Прости меня, родной… – плачу я. Внутри – фейерверк меланхоличных чувств. – Я виновата, что все так произошло. Я не знала, что наша ссора с тобой приведет к аварии… Как все так произошло?.. – горько протягиваю я, что есть мочи. – Умоляю, только не засыпай надолго, – шепчу я, но в ответ я слышу молчание и биение сердца Питера. Его душа, словно соприкасается с моей. Я чувствую ее, она растеряна, она в замешательстве… Ей хочется открыться наружу, но никак… Ведь только пару дней назад он готов был всему миру кричать о своей любви, парить на воздусях от своих чувств, но уже сегодня – вся его любовь спрятана в нем и закрыта на таинственный ключ, который находится только у одной, одной Вселенной. Она, как партизан, не дает его нам, не гласит об ответе, заставляя мучительно ждать, ждать…

С глаз льются горькие слезы, я не знаю, как помочь Питеру, человеку, который за три месяца стал для меня близким, и за здоровье которого, я бы отдала всё на свете.

Я беру его холодную руку и прикладываю к своей щеке, говоря:

– Я люблю тебя… – трогательно признаюсь я. Какого это признаваться в любви тому, кто сейчас, как воин в бою, борется за победу, за самую главную победу в своей жизни, победу над смертью. Над великим врагом, который обладает самыми мощными орудиями в мире, забирая ежесекундно миллиард жизней на всей планете. – Знаю, это невероятно, но я люблю тебя… Я буду бороться с тобой за твою жизнь. Я верю в то, что ты поправишься. Я не приняла решение о вас с Джексоном, но я люблю вас… вас обоих.

«Я буду бороться за твою жизнь», – повторяю я про себя.

Я глажу его ладонь и кладу на прежнее место.

– Я не смогу без тебя жить, ты мне нужен… – У меня начинается истерика. Как же больно смотреть на него… Он сейчас, словно застрял в вечном круговороте Вселенных, он не может найти выхода домой, он так далеко от меня… – Прошу, очнись, родной мой… – захлёбываюсь я в слезах. – Я не верю в то, что больше мы не сможем общаться, как раньше, или в то, что ты надо мной никогда не подшутишь, не скажешь глупость, не скажешь комплимент, от которого я покраснею… Пожалуйста, проснись… – рыдаю я горькими слезами. И сейчас, в это мгновение своей жизни, я осознаю одну вещь: внутренняя боль в бесконечное количество раз больнее, чем физическая. Физическая боль имеет шанс на выживание, а внутренняя – не дает нам воздуха, не дает нам возможности придти в себя и стать прежним.

– Милана, время посещения окончено, – открывая дверь палаты, тихо бормочет доктор. – Вам пора отдыхать.

– Ещё минуту, пожалуйста, – умоляющим голосом упрашиваю я.

– Я и так разрешила вам пройти в палату сейчас. – У нее души нет. Она не понимает, что я – нужнее сейчас для Питера, чем все медицинские технологии, висящие на нем. – Не положено. Завтра придёте повторно.

– Уже выхожу, – бросаю ей.

Я целую Питера в щеку, не покидая его взглядом, и направляюсь к двери. Мама крепко заключает меня в объятия, и мы возвращаемся с ней в мою палату. В эту секунду я для нее – ожившая звезда…

– Милана, мы сейчас как придём, измерим давление и затем вам необходим сон. Маме можно остаться с вами.

– Да, – сообщаю я и улыбаюсь, осознавая, что буду не одна, а с мамой.

– Мам, как папа, Джексон, Ритчелл? Я так соскучилась по ним…

– Они уже утром все придут к тебе, и ты сама с ними поговоришь.

– Правда? Какое же это счастье… Знаешь, когда я сейчас была у Питера, я поняла одну вещь, как же часто мы не ценим моменты своей жизни, в которых все наши близкие живы и здоровы. Мы думаем, что так будет всегда, но это всего лишь иллюзия вечности. Мы ссоримся, злимся, негодуем, не понимая, что это, может быть, последняя наша ссора, последний разговор с близким и любимым нами человеком… Как же мы ошибаемся, когда думаем, что мы вечны в этом мире…

– Согласна с твоими словами… Папа очень переживал за тебя, когда я ему сказала, то он сразу же приехал домой. И знаешь… Я никогда не видела его таким потерянным, поникшим. Он думал, что навсегда тебя потерял… Он любит тебя, очень…

Меня повторно одолевало эмоциональное состояние, слушая слова мамы. Глаза становились влажными от слез.

Наш последний разговор с папой как раз закончился ссорой, и я даже понятия не имела, что она могла быть последней. Как же коротка жизнь… Почему же я не понимала этого, когда говорила, что не желаю возвращаться домой или разговаривать с папой…

– Я соскучилась по нему…

– А я по нашим тройным объятиям.

– Извините, что отвлекаю вас, но давайте я измерю давление, и затем я вас оставлю.

– Конечно, доктор, – говорю я, садясь на край кровати.

– Дайте правую руку.

Я делаю так, как велит врач. Мама садится рядом и мне становится от ее присутствия не так страшно. Как же я рада, что у меня есть мама, несмотря на все разногласия между нами, я люблю её.

– Значит, смотрите. Пульс высокий, давление низкое. Зря я разрешила вам идти к вашему товарищу. Вам необходим покой, сон и отдых и никаких волнений, и только тогда вы сможете полностью вернуться к прежнему ритму жизни. Выпейте эти лекарства и ложитесь спать.

– Буду следовать указаниям, спасибо!

– Доброй ночи, вам…

– Доброй ночи, доктор, – отвечает с благодарностью мама.

– Доктор, – начинаю я, – можно задать вам вопрос?

– Да.

Я набираюсь силы, и спрашиваю то, что волнует сейчас меня больше всего:

– Можно узнать состояние Питера Морриса? И как долго он будет находиться без сознания?

– Милана, мама скажет тебе.

– Я хочу знать правду! – настаиваю я.

– У твоего товарища сильное мозговое повреждение. От объемного кровоизлияния он сейчас подключен к искусственной вентиляции легких.

– А как скоро он придёт в себя?

– Милая, сейчас он на грани жизни и смерти. Его организм борется за жизнь. Никто из нас не знает, сможет ли он придти в себя. Нужно время и вера в лучшее, – отчетливо молвит врач, и мы с мамой глубоко вздыхаем…

– И да, когда мы его забирали с места аварии, он сказал слова. Мы не поняли их смысл, но, быть может, для тебя они будут иметь значение. Слова звучали так: «Прости меня за любовь, детка».

Мои глаза снова наполняются слезами. Ведь он часто меня называл «деткой».

«Питер, мой Питер. Как мне жить без тебя и твоего занудства…»

– Спасибо вам за все. Для меня эти слова очень важны.

– Вот и славно. До утра.

Мы с мамой ложимся на кровать, она меня крепко заключает в теплые объятия, и я сразу же чувствую запах дома, тепла, уюта, детства. Но от слов, которые сообщила врач в отношении Питера, я не могу отойти, и только слезы помогают мне немного успокоиться. Плача, я как будто сбрасываю с себя свои переживания.

– Дочь, я знаю, как тебе больно… Но поверь мне, слезами не поможешь Питеру…

– Знаю, но я так виновата перед ним. Я унижала его любовь. А он был со мной искренен… даже в последнюю минуту, когда оказался на грани жизни и смерти.

– Не говори так. Ни в чем ты не виновата. Авария – случайное событие, которое произошло с вами.

– Нет, мам, мы приняли решение поехать, мы начали ссориться и … СТОЙ! – начав говорить я, я вспоминаю кое-что и резко встаю с места.

– Что такое? Не пугай меня, дочь.

– Мам, я знаю, причину, – кричу я.

– Какую причину? Доооочь, говори же, не молчи…

– Когда мы ссорились, затем ехали по трассе и Питер не смог затормозить и вырулить в сторону от столба, в который мы въехали. Он кричал, что тормоза не работают… И затем…

Я перебираю моменты того вечера, который я помнила обрывистыми кусками.

– ЧТО? – ошеломляется мама. – Но кто мог это сделать?

– Тем более, мам, у Питера не один год вождения автомобиля. Нас подставили, я уверена. Но, кто же, это мог быть…

Я сижу на кровати и напрягаю свое сознание.

– Ты не замечала, может кто-то угрожал вам в последнее время?

Внезапно у меня всплывают слова, которые мы увидели с Питером на его машине в день отъезда от Ритчелл: «Вы ещё об этом пожалеете». Не может быть. Получается, что Макс и его компания испортили тормоза в машине Питера и поэтому, мы не смогли затормозить и попали в столб…

– Мам, я знаю, кто это сделал… – с ужасом произношу я.

– Мы их знаем? Кто это вообще?

– Друзья Питера…

– Завтра же мы позвоним следователям, чтобы они возбудили уголовное дело. Они должны ответить за свой поступок. А почему друзья Питера так с вами поступили? И как ты причастна к этому?

Я ворошить в памяти последние события, от чего у меня усиливается головная боль.

– Это долгая история…

– Давай постараемся уснуть, дочь. Тебе все же нужен отдых, а не допросы. Поговорим утром.

– Да, мам.

Я закрываю глаза и от принятых лекарств, будто по щелчку, отключаюсь.

Глава 56

– А Милана? Она спит ещё? К ней можно?

Сквозь сон я слышу чьи-то голоса, будто кто-то усердно пытается зайти ко мне в палату. Я открываю глаза, смотрю на время. На экране телефона: 07:00.

«Кто же в такую рань пришёл ко мне?» – размышляю я.

Дверь палаты резко открывается, и я вижу Джексона подобно лучу света ворвавшегося в темноту.

– Моя родная, – подбегает Джексон ко мне, крича, – как ты? Что случилось?

– Обними меня, – сообщаю я, на что Джексон моментально реагирует, крепко- крепко прижимая меня к себе. Я так соскучилась по нему словно не видела его лет так сто. А на самом деле всего-то чуть свыше недели.

– Родная, как себя чувствуешь? Что произошло? Мне твоя мама толком ничего не рассказала…

– Как же я рада видеть тебя, не отпускай меня от себя… – щебечу я.

– Никогда я больше не оставлю тебя одну, обещаю!

Джексон отпускает меня, и я ложусь обратно на кровать.

– Джексон, мы попали в аварию.

– С кем?

– С Питером.

– Так, значит, во всем виноват Питер! – озлобленно заключает он. – И моя любимая оказалась из-за него в больнице.

– Нет, не говори так… – отрицаю я. – Все гораздо сложнее, Питер ни в чем не виноват. Просто так вышло, – говорю я, не раскрывая всей правды о том, что явилось предпосылкой нашей аварии.

– Где он сейчас? Я поговорю с ним, что это вообще за такое… Я говорил ему о том, чтобы он защищал тебя, а он… – серьезно грозит Джексон.

По моим глазам заметно подбегают слезы, когда я обращаюсь к мыслям, что Питер сейчас далеко от нас…

– Что с Питером? Где он? Родная, почему ты плачешь?

– Он в коме… – еле произношу я.

– Не может быть… – потеряв дар речи, сообщает Джексон. Он присаживается на край кровати, кладет свою руку на мою, переплетая наши пальцы.

– Но… – пытается Джексон что-то спросить.

– У него травма голова и…

– Не продолжай, ты знаешь его палату?

– Да, она располагается ниже одним этажом. Он лежит в реанимации.

– О нет, брат… Я ещё не общался со своей мамой. Ты не знаешь, как она?

– Джексон, я лишь вчера сама проснулась спустя несколько часов после аварии, поэтому мне неизвестно, но моя мама сообщила, что она все это время проводит у Питера.

– А тебя пустили к нему? Мы можем увидеть его сейчас?

– Меня пустили ночью по моей просьбе. Но к нему непросто попасть.

– Так, я сейчас поговорю с врачом и все узнаю. Родная моя, но для начала, я бы хотел кое-что сделать.

Джексон приближается ко мне, прижимает мои руки к себе, целуя их, и затем нежно касается моих губ.

– Я так скучал по твоим губам… Я ни на минуту больше не оставлю тебя одной… Это я виноват, не нужно было уезжать от тебя.

– Нет, родной, так сложились обстоятельства.

– Иди ко мне.

Джексон повторно целует меня. Его губы позволяют мне вспомнить те моменты, которые мы с ним пережили этим летом. Но обращение к мыслям о поцелуе с Питером и ко всему, что произошло в последние дни, вызывают у меня страх потерять Джексона навсегда. Как же быть с Питером?..

– Ты вся дрожишь, малышка, тебе холодно?

– Нет, столько всего произошло за то время, что тебя не было…

Я не знаю, как мне быть. Я не знаю, стоит ли вообще говорить об этом Джексону. Это, как огромное количество железных дорог, по которым движется поезд, и ты не имеешь понятия, какую дорогу тебе выбрать в жизни. Я испытываю боязнь реакции Джексона, я не хочу его потерять. Но я понимаю, что лгать – это худший вариант. Я скажу правду, что было между мной и Питером, но позже. Но в одном я уверена точно, я хочу быть с Джексоном и всегда этого хотела. А с Питером все обстоит иначе.

– Ты вся побледнела, я сейчас же позову врача! Ложись, любимая, – с заботой тревожится Джексон. Его лицо отражает испуг, и это чертовски приятно, когда за тебя так переживают.

«Но что будет, когда Джексон узнает правду? Простит ли он меня за то, что я целовала его брата?» – мои мысли не дают мне покоя.

– Со мной все в порядке! Правда. Мы собирались к Питеру, вот идём же!

– Точно?

– Да!

– Сейчас я переговорю с врачом и узнаю, во сколько к нему можно. Хорошо?

– Да. Жду тебя.

Джексон целует меня в щеку, и направляется к двери. Внутри меня ужасное чувство, терзающее мое тело. Голова немного кружится, но это все последствия аварии. Голос Джексона, его прикосновения, поцелуи, объятия… как же мне все это дорого.

– Можем идти сейчас, – стоя у двери щебечет Джексон. – Я помогу тебе, – добавляет он, приближаясь ко мне и беря меня за плечи. – Испытываешь головокружение?

– Немного, но все в порядке, – бурчу я, не желая вдаваться в подробности своего здоровья. Сейчас мне важнее отрегулировать своё нравственное здоровье, а не физическое и разобраться во всем.

Мы спускаемся по лестнице.

– Любимая моя, осторожно ступенька.

– Любимый, спасибо за заботу!

– Не стоит говорить спасибо, ты же знаешь, что мы – часть одного целого.

– И никак иначе!

– Смотри, врач сказал, нам нужна палата, которая напротив лестницы. Думаю, это та, – указывает Джексон.

Внезапно я воспроизвожу сон, который снился мне несколько недель назад. Там, где мы с Питером целовались, и он назвал меня любимой, как сейчас это сделал Джексон. Я не верю в разные знаки, но этот сон сбылся…

– Тебе плохо? Что такое? – тараторит Джексон, волнуясь о каждом моем молчании в общении с ним.

– Джексон, успокойся. Всё, заходим в палату.

– Да.

Мы открываем дверь, Мария уже, тем временем, сидела рядом с Питером. Она обнимает его руку и плачет навзрыд. Наблюдая это картину трезвым взглядом, я цепенею, остановившись посередине палаты и не проходя дальше. У меня подкатывался ком в горле, когда я наблюдаю, как мама Питера рыдает. Джексон делает пару шагов к маме и сообщает шепотом:

– Мама, как он?

Мария поднимает голову. Ее глаза такие опухшие от слез. Видя Джексона, она улыбается и обнимает его, вставая с кровати, на которой находится Питер.

– Джексон? – не верит она. – Это, правда, ты? Я так рада тебя видеть, сын.

– Да, мам. Это я.

Мария и Джексон продолжают не отпускать друг друга из объятий.

– Мам, что говорят врачи?

– Врачи говорят, что он в коме. И сколько он пролежит в таком состоянии, никто не знает, – еле сдерживая слез, безнадежно отвечает Мария.

От каждого ее слова в моих глазах слезы. Питер смиренно лежит и ничего не делает, не говорит, не смеется, не шутит. Как больно это видеть…

– Но он может и не вернуться к нам, Джексон, – плачет Мария. И я в эту секунду сильнее начинаю плакать, и ничто не может остановить моих слез.

Они садятся оба на кровать Питера.

– Мам, я уверен, что наш Питер уже скоро будет снова шутить над нами, писать свои книги и все у него будет замечательно! – подбадривает Джексон маму, нежно обнимая ее за плечи и беря, также, как и она, руку Питера.

– Мои мальчики, я никому не дам вас обидеть! Джексон, ты давно прилетел? Кто тебе сообщил обо всем?

Сказав, Мария отпускает руку Питера, и поворачивает голову в мою сторону. Меня, будто пронзает стрела в самое сердце, когда я вижу ее заплаканное и опустошенное лицо словно Мария потеряла смысл своей жизни. Ее волосы взъерошены и растрёпаны, а губы синие. На вид она за эти дни похудела. Наши с ней взгляды соприкасаются друг с другом, но я ощущаю ее гнев в отношении себя, не находя причин. Не став слушать слова Джексона на ее вопросы, она недовольным тоном, повышая голос, мне говорит:

– Это ты во всем виновата! Довольна? Тебе он не нравился с самого приезда! Ты довольна?!

Мои слёзы льются градом от ее слов. Я не знаю, что ей ответить. Голова кружится сильнее, ко мне приближается сильный приступ тошноты от обвинений Марии.

– Мама, как ты смеешь такое говорить! – отрицает Джексон, защищая меня. – Она ни в чем не виновата! Питер не справился с управлением. Причем здесь Милана?

– Я…я… – ляпаю я, но мои переживания, слезы и эмоции берут надо мной власть, и я теряю сознание, падая на пол палаты. Я воспринимаю слухом, что Джексон подбегает ко мне и орет:

– МИЛАНА! МИЛАНА! ПОМОГИТЕ! КТО-НИБУДЬ…

Но я настолько эмоционально убита, что не имею способности что-то ответить ему. Мне кажется, что я постепенно валюсь в пропасть, и не могу из неё вылезти и прокричать о помощи. За все эти дни я поняла для себя одно: нужно ценить те мгновения жизни, в которых мы живы, здоровы, и в которых живы и здоровы наши родные и близкие люди.

Глава 57

Я просыпаюсь от того, что слышу чьё-то сопение над ухом. Открываю глаза, наблюдаю темноту. Беря телефон в руки, начинаю светить им. Рядом со мной на отдельной кровати лежит Джексон и крепко спит, так что от него исходит сопение и лёгкий храп.

«Наверное, он так устал за все эти дни…» – думаю я, стараясь осознать то, что произошло со мной на этот раз. Случайно мой телефон падает на пол, и Джексон резко просыпается.

– Родная, – вскакивает он с кровати и сообщает, протирая глаза, – как ты? Прости, я уснул… Не хотел, но уснул моментально, как только лёг, так как не спал нормально свыше двух суток.

– Джексон, не нужно извиняться… Все в порядке, я проснулась и услышала, как ты мило сопишь…

– Моя любимая, можно я прилягу к тебе?

– Да, конечно.

Я пододвигаюсь к стене, Джексон ложится рядом со мной. Я обнимаю его за спину.

– Я так испугался, когда ты упала. Врач сказал, что тебе запрещена эмоциональная нагрузка, стрессы, – сонным голосом бормочет он, закрытыми глазами. – Тебе нужен покой и отдых! Больше ты к Питеру не пойдёшь! Будешь рядом со мной здесь находиться до твоего полного выздоровления и выписывания с больницы!

– Джексон, нет, я пойду к нему. Для него это важно!

Джексон слыша мое неповиновение, открывает глаза и командует:

– Милана, ты слышала меня?! Тебе нужен отдых! Я чуть с ума не сошёл, когда ты весь день проспала, упав в обморок. Понимаешь, для меня очень важно, чтобы ты была здорова! Твоё здоровье – мое счастье.

– Мне очень приятно, что ты заботишься, но Джексон…

– Никаких но! Я буду сам ходить к нему и передавать приветы от тебя, договорились?

– Хорошо… – лгу я, соображая, что я так не смогу. – Джексон, я помню, что твоя мама назвала меня виновной в…

– Не смей говорить дальше. Нет смысла об этом говорить. Это неожиданное стечение обстоятельств, значит, так получилось. Нужно сделать выводы и идти дальше, не вдаваясь в подробности, кто виновен, кто нет.

Я принимаю решение рассказать Джексоне правду о друге Питера и о том, что, по всей видимости, это он испортил тормоза в машине Питера.

– Джексон, я должна кое в чем признаться…

– Да, говори.

– Нам сломали тормоза в машине, и Питер не имел возможность вовремя затормозить. Вот так и произошла авария.

Джексон со всей скоростью вскакивает с постели, включает светильник и громко отрезает:

– ЧТО? КАК?

– У тебя реакция почти, как у мамы, – коротко смеюсь я. – Да, это длинная история....

– Мы никуда не спешим, Милана. Ты сейчас понимаешь то, что ты сказала?

– Джексон, я говорю правду.

– Ты понимаешь, что это подсудное уголовное дело?

– Да…

– А теперь я хочу услышать подробности того, что произошло на самом деле. Милана, мы обязаны знать всю правду, чтобы наказать виновных. Питер сейчас в тяжёлом состоянии и все из-за того, что …