Хроники Нордланда: Тень дракона

Присутствующие заговорили разом, как только он спросил советов и предложений. Все это посыпалось на него со всех сторон. Гарет в последний раз был в Сайской бухте двенадцать лет назад, с отцом, когда Хлоринги навещали Еннеров, и, конечно же, почти ничего не помнил, кроме неприступных стен Звезды Севера и красоты ее интерьеров и хозяйки. Сейчас те, кто часто бывал в Фьёсангервене, рассказывали о том, как он расположен, где что находится. Граф Анвилский рисовал план города, Ратмир говорил:

– Насколько я знаю, горожане ненавидят Верных. Те, в отличие от корнелитов, больше по религиям с ума сходят по всяким, продолжают, как Корнелий, девок жечь и всякую бесовщину проповедовать, вроде как Корнелий был сам святой Михаил и на небо вознесся, а им наказал дело свое продолжать. И университетские так запершись и сидят, а ребята там боевые. Ежели мы только к стенам города подойдем, горожане внутри подымутся, к бабке не ходи.

– Знать бы точно… – Куснул нижнюю губу Гарет.

– А на что с нами два школяра? – Хмыкнул Ратмир. – Пока что они только песни похабные петь, да за девками гонять горазды были. Пущай проберутся обратно в универок свой, да поговорят там с местными.

Завернуть в Ольховник и договориться со школярами обещал Гэбриэл, у которого были и свои собственные резоны туда наведаться. Марк вчера сказал ему, что в Звезду Севера ведет тайный эльфийский ход со стороны моря, и что Гарри этот ход знает. Гарету князь Валенский пока что о своих планах говорить не хотел – знал, что брат будет наверняка против. А вот Кину план одобрил, и Дэн Мелла обещал полную поддержку и преданность своего отряда. Сотня Дэна расположилась за стенами Кальтенштайна, на берегу Зеркального, подальше и от военного лагеря, и от Красного Поля, как теперь стали называть поле перед Кальтенштайном, на котором были казнены мятежники и корнелиты. И Гэбриэл сразу же после военного совета поехал туда, просто, чтобы отдохнуть от многолюдности и суеты, царивших сейчас в крепости. Необходимо было срочно приготовиться к назначенному на утро выступлению, и бойцы, оруженосцы и слуги суетились, чистили коней, правили оружие, проверяли и чинили утварь, упряжь и все, что следовало проверить и починить. Гарет тоже был занят, встречал рыцарей Северных Гор, и Гэбриэл под шумок просто смылся, туманно передав брату, что едет «посмотреть, как там все».

И отлично провел время, наслаждаясь всем происходящим. Это было его, он чувствовал себя здесь, как рыба в воде. Ощущение крепкого боевого братства, простота общения, равенство без панибратства… Гэбриэл мгновенно перенял некоторые специфические особенности и обычаи своих новых бойцов, от особого шика, с которым следовало носить перевязь с ножнами, до особой обмотки на рукоятях, их символику, их особые словечки и шутки, понятные только им. Здесь было намного комфортнее, даже чем в Хефлинуэлле, который стал ему родным. Все-таки многое дома Гэбриэлу было в тягость, и он просто успешно делал вид, будто все в порядке. А здесь притворяться не приходилось: все как-то быстро стали своими. Марк, поехавший с ним, тоже как-то быстро и органично вписался в компанию, и Гэбриэлу его знаменосец начал нравиться по-настоящему. Сидя на берегу Зеркального, огромного, словно море – противоположного берега отсюда вообще не было видно, – и любуясь лебедями, которые густо населяли окрестности и из-за которых Альвалар и получил свое эльфийское название, они разговорились, и Гэбриэл рассказал своим новым друзьям про Ивеллон.

– Понимаете, штука какая, – говорил он увлеченно, – мы, полукровки, всегда будем чужие и людям, и эльфам, чего там. Одним наша эльфийская кровь не нравится, другим – человечья. По сути получается, что и люди, и эльфы кучу всяких обидок друг на друга имеют, а мы, по сути, получаемся как бы мишенью, на нас они отыгрываются друг за друга, если я понятно сейчас сказал. Я все время думаю про этот сраный Эдикт, и про все, что вообще происходит. И такая мысль во мне образовалась: а не пошли ли на хрен и те, и другие? Мы никогда им не докажем, что мы тоже ничего такие, нормальные, не хуже других. На самом деле, они отлично и сами это знают, просто им удобно иметь такое вот страшило в нашем лице, чтобы на него все свои косяки переводить. Но и воевать – не вариант. Нас мало, намного меньше даже, чем тех же эльфов, я о людях и не говорю. Да и убивать – не способ доказать, что мы ничего такие, да. А тут я узнал про этот Ивеллон, и загорелось у меня: а что, если мы пошлем на хер и тех, и других – прости, Верба, ничего личного, – и создадим там свое это, королевство? И придется и людям, и эльфам принять это как этот, факт, и как-то с нами договариваться, ну, или хотя бы не лезть к нам? Я и с Кину говорил, и карту смотрел, и руссов расспрашивал, которые там были, получается, что по суше туда вообще не добраться, да и с моря можно только летом, до равноденственных штормов, и то не везде, там скалы, фьорды и все такое. А земля там хорошая, и тепло, из-за этих, – он щелкнул пальцами, – теплых ключей, да. Одна проблема: духожаба эта и ее Орды… Но я не верю, что ее нельзя никак вообще убить. Что-то, да можно сделать. И в любом случае, я так думаю: оно стоит того, чтобы хотя бы попытаться, нет?

– А ты не извиняйся. – С сильным акцентом, но не коверкая слов, произнес молодой эльф по имени Верба. – Мы потому и ушли из Лисса, что не согласны с Правителями и их фобиями в отношении дайкинов и полукровок. Мы не помним войны, мы родились уже после, и нам кажется, что с местью и жаждой реванша Правители слегка перебарщивают. Они навязывают свою месть и нам, а нам, по большому счету, мстить дайкинам не за что. Да, мы особенно их не любим, не за что нам дайкинов любить, и дружить с ними нам и в голову не приходит, но можно ведь сосуществовать как-то, до сих пор это удавалось.

– А что касается полукровок, – заговорил обычно молчаливый Клен, – здесь мы вообще категорически против того, что делают Правители. Нужно либо перекрыть людям доступ в наши земли, чтобы полукровки не появлялись больше, либо брать на себя хоть какую-то ответственность за наших детей. Ты сказал правду, сын Лары: полукровки – удобная мишень. И для Правителей – такая же удобная, как и для дайкинов. Повод для конфликта, запал для большого пожара. Это мерзко. И поэтому мы ушли к Ри. Он тоже Ол Таэр, и по крови больше Правитель, чем Тис и Гикори, он сын короля.

– Или ты. – Добавил Дэн. – Мы тут поговорили, и решили предложить тебе себя в качестве личной сотни, как наемники твоего брата. Ри не против, он уже в курсе. Мы будем биться на твоей стороне и за тебя, и полукровки, и дайкины, и эльфы, здесь, в Ивеллоне и где угодно. Дайкины, духожабы, тролли – нам не важно и не страшно. Если, конечно, тебя не смущает реакция других дайкинов на то, что с тобой будут эльфы и полукровки.

– Не смущает. – Ответил Гэбриэл, донельзя тронутый, польщенный и даже счастливый. – Мне вообще плевать. Это брат вынужден следовать всем этим, как их – условностям, ему королем быть, да он уже герцог целый. А я кто? Я – брат-бандит, плохиш, паршивая овца в стаде. Мне многое с рук сходит под это дело. – Они рассмеялись. – И руссы, которые сейчас вроде как за меня, по этому поводу вообще не парятся, у них ни с эльфами, ни с полукровками особых терок нет, да. Так что – я сочту за честь, без шуток. Отец говорит, что главное богатство правителя – это люди, и я не дурак, от такого предложения отказываться.

Когда Ворон и Сова вернулись в Светлое, страсти уже улеглись, и встречали своего атамана Птицы со смехом, рассказывая о случившемся в юмористическом ключе. Но самому Ворону было не до смеха. Получалось, их предал свой же, который, кстати, в поселок так и не вернулся.

– Больше они сюда не сунутся. – Утверждал Беркут, которого Ворон оставлял за главного. Но Ворон был другого мнения.

– Пришли один раз, придут и во второй. – Мрачно сказал он, скрипнул зубами:

– оставлять поселок придется, уйдем в Денн. Но это неважно теперь. Граф Валенский, князь-квэнни, нам обещал кое-что. И это не брехня, Птицы, это верняк. Даже Сова не спорит.

Сова фыркнула, но смолчала.

– У нас есть шанс получить свою землю, без дураков, далеко отсюда и от дайкинов с их вонючим Эдиктом.

– И в чем подвох? – Сощурился Вепрь, которого неприятно задело упоминание о графе Валенском.

– Там очень опасно. – Сообщил Ворон. – Кто слышал про Ивеллон?

– На Севере есть что-то такое… – Неуверенно произнесла Зяблик. – Вроде сказки. Ну, что там чудовища живут и все такое.

– Это не сказки. – Заявил Ворон. – Ни про Ивеллон, ни про чудовищ. Это земля за Длинным Фьордом и Эльфийскими горами. Прежде там жили драконы и Ледовые Эльфы, потом тролли и всякая шваль. Прадед нынешней королевы обещал любому, кто отобьет в Ивеллоне у нечисти клок земли и сможет на нем закрепиться, эту землю и титул.

– Ага! – Засмеялся Синица. – К полукровкам-то это как относится?! На нас никакие дайкинские права и привилегии не распространяются.

– Так было до сих пор. А теперь есть граф Валенский, который стребовал с королевы герцогскую корону для себя и герцогство Ивеллон для нас. Это теперь – его герцогство, и жить там будем мы.

– С чего такая щедрость? – Усомнился кто-то из Птиц.

– Он же квэнни, как и мы. И, в отличие от брата, до сих пор сам, как и мы, жил под Эдиктом, и всякого хлебнул, не сомневайтесь. Я рассказывать подробности не буду, но Сова не даст соврать, сама видела отметины, оставленные дайкинами на его теле. Честно скажу: Ивеллон – место страшное. Эльфы говорят, что победить тамошнюю духожабу – дело нереальное. Но если мы сумеем, то будет у нас собственное герцогство, где мы сами себе будем закон и порядок. И тогда ни дайкины, ни Эдикт их, нам будут уже вообще не интересны.

– Так они нам это и позволили. – Хмыкнул Вепрь. – Мы очистим Ивеллон от этой, как ее там, а дайкины потом очистят его от нас.

– Сова, дай карту. – Ворон расстелил на столе эльфийскую карту Острова, подробную, красочную, с изображением не только гор, рек и болот, но и деревьев, животных и представителей народов, обитающих в той или иной местности. Птицы заинтересованно сгрудились над ней. Все надписи были сделаны на эльфийском, и Сова читала их для остальных – она была самой грамотной в банде.

– Вот это – Дебри. – Показывал Ворон. – Вот это – Эльфийские Горы, это Длинный Фьорд, а это – Дракенсанг. С суши в Ивеллон не попасть никак, горы не дадут. Это территория Фанна, они никого сюда не пускают, даже остальных эльфов. Побережье – почти сплошь скалы, вглубь Ивеллона ведет вот этот фьорд. Поставить крепости здесь и здесь, и никогда никакие дайкинские корабли к нам не прорвутся.

– А здесь что?

– Здесь Вызима, руссы. Они тоже абы кого не привечают. И еще. Граф обещал, что крещение мы получим. В православную веру.

– И вот эту землю. – Сова указала на Лукоморье. – Если зассым сунуться в Ивеллон, то можно здесь обосноваться, и в Вызиме нас примут с удовольствием, им народ ой, как нужен. Земля здесь суровая, но наша.

– То есть, уже наша, без дураков. – Кивнул Ворон. – Граф сказал: собирайтесь и переправляйтесь туда уже сейчас, с руссами он договорился. Там всего пара русских поселков, но если мы их трогать не будем, они против нас тоже ничего не имеют.

Птицы примолкли, переглядываясь. Кое-кто начал внимательнее изучать карту.

– А добираться как? – Спросил Синица, уже не так скептически.

– Из Саи, на кораблях. Граф обещал помочь со снаряжением, если нам что-то надо будет.

– А я бы рискнул. – Заметил Беркут. – Насчет Ивеллона не знаю, но сюда, – он ткнул пальцем в Лукоморье, – я бы перебрался. Я тоже слыхал, что руссы полукровок не гнобят и Эдикт не признают. Если про пустое побережье не брехня, то что может лучше-то быть? От наших междуреченских сук далеко, ну, и по фигу, что земля суровая! Здесь, между дайкинами и эльфами, нам все равно жизни не будет. Сколько у нас ребятни народилось за год? Четверо? А убили наших – семнадцать! Валить надо отсюда, это ведь и козе понятно!

– И что, – осторожно поинтересовалась Зяблик, – мы можем вот прямо сейчас собраться и отправиться туда?

– Сначала мы должны кое-что сделать. – Переглянувшись с Совой, признался Ворон. Вепрь рассмеялся:

– Всегда есть подвох!

Выслушав Ворона, Вепрь приуныл. С некоторых пор страх, что Птицы узнают про Дикую Охоту и другие подробности его службы на Красной Скале, стал его навязчивой идеей. В отличие от Гэбриэла, угрызениями совести Вепрь не маялся: было и было. Да, дурак был, мозги вправить было некому, но виноват он был в этом? Нет! Теперь он другой, он изменился и сам выбрал, с кем ему быть и каким быть. И это, считал Вепрь, важнее того, что когда-то решили за него. Только поймут ли это Птицы, и особенно – Зяблик? Сам Вепрь полностью дистанцировался от себя прежнего. Ему казалось, что до того момента, как герцог Элодисский поймал их, и Вепрю пришлось сидеть и созерцать собственную рвоту и беспечных насекомых, ожидая кола в промежность, был один Вепрь, а после помилования – уже другой, прежний умер окончательно и бесповоротно. Но поймет ли это Зяблик? Что она будет думать о нем, увидев в нем убийцу и насильника? Да и другие Птицы тоже. Завоевав их расположение и уважение, Вепрь готов был на все, чтобы их не лишиться. И вот теперь нужно плыть на Юг, в Пустоши, где его опознает любая собака – в отличие от других своих подельников, Вепрь, бравируя, лица не прятал! Ткнет в него пальцем какая-нибудь оттраханная ими девка, и готово дело. То есть, не будет больше того, что он так полюбил в последнее время. И Зяблика не будет, а Вепрь прикипел к своей девчонке всем своим суровым сердцем.

Но и отказываться от мероприятия по освобождению ребятни с ферм Вепрь тоже не мог, Ворон рассчитывал на него и на его знание Юга. Да Вепрь ведь сам вызвался, не подумав тогда о последствиях… А верил всегда, что не дурак! Настроение в эти дни, пока Птицы собирали все, что хотели переправить в Денн, город полукровок на Безымянном Коне, было препоганейшее. Вепрь всеми правдами и неправдами пытался заставить Зяблика остаться в Денне, и что ни день, у них гремели скандалы с криками, попреками, слезами со стороны Зяблика и рукоприкладством со стороны Вепря. Зяблик, впрочем, в долгу не оставалась, и они оба ходили с синяками, а Вепрь – еще и с царапинами. Причем если Вепрь силу свою сдерживал, то Зяблик-то и не думала его щадить. Остальные Птицы только потешались над ними. Особенно развеселили Вепрь и Зяблик Светлое, когда после вечерних посиделок с песнями у костра Конфетка соизволила обратить на Вепря свое капризное внимание. Зяблик застукала их в пикантном положении, благо, только прелюдию, и гоняла потом полуодетую Конфетку по всему поселку с визгом, матами и страшными угрозами. Ну, и все. После этого, стоило Вепрю только заикнуться о том, чтобы Зяблик осталась в Денне, как вспыхивал скандал: «С этой шалавой наедине хочешь остаться?! Не выйдет! Я ей всю рожу расцарапаю, сучке дрисливой, болонке блохастой!!! Я ей все волосенки выдеру, пусть только попробует после этого к чужому мужику подкатить!!!». «Да не нужна она мне!» – Пытался взывать к разуму разгневанной ревнующей подружки Вепрь, с вполне предсказуемым результатом. В общем, все шло не так. Оставалось только надеяться, что к западу от пустошей, где им нужно было отыскать последнюю ферму – начать Птицы решили с Плоскогорья Олджернон, позвав на помощь Кошек, – Вепрь не встретит ни одного знакомого, и его никто не опознает. Кроме как надеяться, Вепрь больше ничего не мог: судьба несла его, словно морская волна в далекой Ашфилдской бухте. Какие, все же, кренделя выписывала его судьба! Спасла от кола и забросила в темницу Хефлинуэлла без малейшего шанса освободиться. Вытащила из темницы и вынесла на берег во время страшной бури. Вынула из петли в Междуречье и подарила новую жизнь и новых, настоящих, друзей… Не дала совершить самый тупой поступок в его жизни и стать подручным Смайли. До Светлого слух о том, как поступил Хлоринг с бароном, дошел очень быстро – их частенько навещали молодые эльфы, которые были против политики Правителей в отношении полукровок и демонстрировали свой протест, общаясь и дружа с ними. Эльфы каким-то образом ухитрялись узнавать все новости почти мгновенно, а Птицы узнавали все от них. Некоторым казалось невероятным, что убийство произошло именно так, как описывали слухи: что Хлоринг разбил лицо Смайли кулаком, переломав все кости и превратив это лицо в кровавый фарш, но Вепрь – верил. Гэбриэл Хлоринг – Гор, – был с Красной Скалы, а Красная Скала вылечивала от всех сантиментов и прочей жалостной фигни на счет раз. Потому, что счета «два» не существовало, не поймал на лету – издох. И никто лучше Вепря не понимал, что дни Садов Мечты и Драйвера сочтены. Гор вернется туда рано или поздно, и их не станет. В это Вепрь верил так же, как в восход солнца и приход зимы… А может, и больше. Не знакомый с законами мироздания, Вепрь готов был допустить, что солнце не взойдет или зима не наступит, но что Гор простит или забудет – никогда. И порой ему вдруг начинало хотеться быть с Гором, когда тот будет рушить Красную Скалу… Потому, что ненависть к этому месту жила в Вепре всегда, даже тогда, когда он служил ему.

Шторм приехал в Редстоун через четыре дня после того, как получил зов. Совсем не приехать он не мог, его преданность Драйверу все еще была непоколебима; но уехать, не предупредив Габи, что какое-то время его не будет, и не проведя с нею еще несколько безумных часов, он не мог. Это была самая невероятная и безумная связь. Их общение походило на ссоры, а секс – на драку, но оба не в состоянии были оторваться надолго друг от друга. Габи в перерывах между руганью и оскорблениями выбалтывала ему многое из того, что происходило в Хефлинуэлле, а так же жаловалась ему на Алису, Иво, дядю даже, и порой требовала, чтобы он убил ее обидчиков. Шторм молчал. Он хотел убить Алису сразу же, как только Габи пожаловалась ему на нее и на то, что Алиса портит ей жизнь. Но увидел лавви и понял, что трогать ее нельзя. Это был какой-то глубинный эльфийский инстинкт, с которым бороться было бессмысленно. Но и спорить с Габи он не хотел, и потому молчал, как бы она ни жаловалась и не давила на него. Это бесило девушку, но от ее бешенства секс становился только горячее и безумнее. В отличие от огромного числа женщин во все времена, Габи никогда не пыталась наказать или поощрить сексом своих любовников – так как сама любила секс едва ли не больше них, и наказала бы прежде всего себя.

Странные это были отношения с обеих сторон. Как и Вепрь, Шторм, воспитанник Драйвера, изначально считал женщин глупыми, никчемными, порочными существами, и это играло с ним в злую игру: делало беззащитным перед Габи. Перед его страстью к ней. Шторм не ждал от нее ничего хорошего, никаких добрых чувств, никакой последовательности действий, воспринимал ее недостатки, как должное и принимал ее такой, как есть. Ее глупость, мелочность и истеричность его не отталкивали, поскольку он изначально считал ее такой. При этом он ее жалел, словно котенка или щенка, неразумного, но бесконечно любимого и беззащитного. Любил ли он ее? Наверное. Его собственное сердце, собственная натура были жестоко искажены, но, как и Гэбриэл, когда-то он знал родительскую любовь и получил хоть какое-то воспитание прежде, чем очутился на ферме, а затем и в Садах Мечты. Пусть об этом Шторм не помнил, но помнило его сердце. Суровое, жестокое, недоверчивое, но сильное и преданное. Не чуждо ему было и чувство справедливости, пусть и сильно искаженное, и эльфийские инстинкты, с которыми не смогли справиться ни Сады Мечты, ни обаяние и влияние Драйвера. Наверное, Габи он любил. Вопреки всем своим предрассудкам, вопреки ее собственным порокам, Шторм любил ее – возможно, единственное существо в мире, которое любило ее такой, какой Габриэлла была на самом деле.

Шторм пустился в путь через Элодисский лес, так как на Королевской дороге слишком сильно рисковал – ее постоянно патрулировали люди Нэша, которых сопровождали Ветер, Клык или Волкодав, знающие Шторма в лицо. А эльфы Элодис хоть и не привечали его, но и не трогали, позволяя пользоваться запретными для людей тропами своего леса. В поселки свои и в город Берегвайн они его, конечно, не пускали, но Шторм и сам к ним не рвался. Ехал по эльфийским тропам в изумрудном лесном полумраке и думал о том, как будет встречаться с Габи, если Хозяин отправит его в другое место или оставит при себе, и о том, что убьет Доктора и Гестена, и как объяснит это Хозяину. И то, и другое было непреложным, Шторм не в состоянии был отказаться ни от Габи, ни от убийства. И никакие муки совести – а они были, – не могли этому помешать.

До Лосиного Угла он добрался за день, купил себе ветчины, завернутой в капустный лист, и кувшинчик сливового вина, перекусил на околице, в тени берез. Пока он отдыхал и перекусывал, на глаза ему попался мужик, который шел к реке, волоча за собой на веревке старого пса. Пес был стар, подслеповат, лапы почти не гнулись, он оступался то и дело и получал ругань, тычки и рывки, но не роптал и старался успевать за своим хозяином, преданно и виновато заглядываясь на него. Шторм ел, запивал ветчину вином, смотрел. Мужик дошел до берега, привязал на шею псу кусок веревки с большим камнем, – пес продолжал преданно заглядывать подслеповатыми глазами ему в лицо, виляя облезлым хвостом, и даже подставил шею, чтобы хозяину было удобнее завязать веревку, – и не сопротивлялся, когда тот столкнул его в реку. Шторм замер, зубы стиснулись сами собою. Он не был сентиментальным, но в этот миг гнев, отвращение и жалость захлестнули его с головой. Он и прежде не испытывал к дайкинам никаких добрых чувств, но сейчас, глядя на спокойно отряхнувшего одежду и вытершего руки пучком травы мужика, он испытывал только презрение и ненависть. Пес был стар и болен, но такого конца не заслужил! Если бы Шторму пришлось убить больное или покалеченное животное, он сделал бы это быстро, без мучений. В какой-то миг ему даже захотелось вытащить пса, но он понял, что тот побежит вслед за хозяином, и Шторм только отсрочит его конец. В сумрачных и тревожных раздумьях он поехал дальше, не в состоянии забыть этот эпизод и перестать жалеть пса и ненавидеть его хозяина. Даже хотел в какой-то момент вернуться и прирезать тварь, но не стал. Он и так опаздывал.

Как ни крути, а Редстоун был ему домом. И Драйвера он любил, по-настоящему, словно родного отца. Увидев замок, Шторм почувствовал радостное воодушевление, как всякий, кто возвращается домой после долгого отсутствия. Даже тоска по Габи слегка поблекла, когда он думал о скорой встрече с любимым Хозяином. Был уже поздний вечер, когда он въехал в ворота, на которых уже зажглись огни, и стражники устроили перекличку, готовясь запирать их. Шторм отдал поводья коня слуге и поспешил в замок, узнав, где сейчас Хозяин. Тот встретил его доброй улыбкой, протянул руку, и Шторм почтительно поцеловал ее, как принято было в Семье.

– Рад тебя видеть, сынок! – От этих ласковых слов в груди Шторма стало тепло и покойно. Наваждение по имени «Габи» вдруг схлынуло, ему стало стыдно. Он опустил глаза.

– Поешь, отдохни. – Мягко сказал Хозяин, радуясь, что тот не таращит больше на него свои мрачные эльфийские глазищи – никогда Драйвер не мог понять, что там, в этих глазах! То ли обожание, то ли ненависть, и по-любому ничего хорошего. – Устал ведь наверняка!

– Нет, не устал, господин. – Быстро ответил Шторм. – Я в твоей власти, я твой. Приказывай. Поем и отдохну потом.

– Хорошо, давай, присядем. – Они уселись в нарядном эркере, и слуга поставил перед ними на низкий столик бутылку с вином и бокалы. – Как дела в Пойме, как твоя миссия?

– Я остался один. – Чуть переменившись в лице, ответил Шторм. – Так вышло… – Он готов был признаться в том, что сам убил последних своих спутников, рассказать про эльфа и про то, что узнал о своей семье, но Драйверу было не интересно, что он там еще скажет. Миссия провалилась, он знал это от Барр, и оправдания Шторма, подробности его провала Драйвера не интересовали.

– Я знаю, что ты сделал все, что мог. – Сказал он совсем не то, что думал, перебив Шторма. – Скажи… Что происходит в Хефлинуэлле? Ты что-то смог узнать?

– Да, я… – Шторм сглотнул, по-прежнему не смея посмотреть в глаза Драйверу, – кое-что знаю. Принц Элодисский выздоравливает, это не сплетни. Все готовятся к свадьбе Гора и этой девки, которую он украл у вас. Эрот недавно притащил еще одну нашу девку, я пока не выяснил, где он ее взял, но что она наша, из Садов Мечты – это точно. Я пока что не смог подобраться к ним, чтобы убить, но я…

– Погоди. – Драйвер был неприятно удивлен и уязвлен. – Ты точно знаешь? Она из моего Девичника?

– Да. Я ее здесь видел. Это точно она.

– Ч-черт!!! – Рявкнул Драйвер, вскочив. – Черт, черт!!! – Швырнул бокал о стену, и слуга, испуганно поглядывая на него, поспешил убрать осколки и вытереть образовавшуюся лужу.

– Я хочу знать, как она попала туда! – Произнес он сквозь зубы. – Кто… и как!!!