«Снайпер!» – пронеслось у меня в голове, хотя я прекрасно осознавал, что если бы он захотел, то сейчас моя тушка сползала бы по стене с торчащей из башки хрустальной кромкой. Прямо на эту ебучую шкуру, на которой папочка увлеченно жарил своих очередных кандидаток на роль мачехи для сыночка, являвшегося не вовремя. И похуй. Шкура здесь была одна. И сыночек тоже один, а вот кандидаток за последние годы сменилось столько, что даже запоминать их имена я не утруждался, называя всех Ингеборгой. Хер знает, откуда взялось, но первая, которая услышала это в свой адрес, сперва устроила истерику с битьём посуды для папика, а потом собрала чемоданы и исчезла в никуда. Не забыв забрать цацки-подарки. Обида обидой, но брюликами батя баловал не скупясь. И у меня заклинило. Назвал Ингеборгой – кошелка свинтила. Профит? Профит! И понеслась. Вторая продержалась чуть больше недели, третью батя выгнал сам, когда увидел ее в постели. Не в его, а в моей. А что? По ушам я тоже езжу так, что могу мастер-классы вести, но в падлу. В смысле не лень, а в плане делиться. Тем более на хрена? Кто не может снять тёлочку сам, пусть пашет и копит на эскортниц, ищет давалок или дрочит, представляя себя горячим мачо, а не зачуханцем.

Но с этой все пошло не так. Психологиня же ж. «Филипп, давай поговорим…», «Филипп, что тебя интересует?», «Филипп, как ты смотришь на то, чтобы мы все вместе слетали на концерт Еминема?» Бля, что? Сперва научись правильно произносить слова, а потом предлагай! Поговорить… О чем? О детских проблемах и символизме плюшевых мишек, которые стоят на полке в моей комнате с тех пор, как мама… На хер! Давай лучше поговорим, Ингеборга, о… бля, я вижу, как тебя подмывает вставить мне в башку электроды и понажимать на кнопочки, чтобы написать очередную статейку-высер на тему воспитания подростков в период чего-нибудь там… Вот только обломчик выходит, да? Батя тебе за такие шалости башку сам открутит, да и подростку уже почти двадцать. Так что, давай-ка, Инга, которая Борга, вещички в чемодан, брюлики в карман и тю-тю! Но она не тютюкнула. Ни через неделю, ни через месяц, ни через год. И даже через два ее спокойная до бесячки физиономия мозолила перед глазами, когда я решал, что стоит объявиться и напомнить о том, что живой. Через три узнал, что Ингеборга на самом деле Инга, а батя с ее подачи решил купить мне тачку. Спасибо. На хуй! Вернее на столб. Прямо во дворе. Так, чтобы этот самый столб, торчащий из багажника, с высоты родительских окон напоминал один нетривиальный предмет фаллического значения. С почерневшей мошонкой-«АУДИ». Посыл увидели, осознали, оценили и вместо ожидаемого выноса мозгов батя задал один вопрос. Чем я хочу заниматься. И этого говна я ждал от кого угодно, но только не от него. След шаловливых пальчиков Ингеборги был на лицо. Как и она сама. Но в кресле. Покачивая тапочком, наблюдала со стороны. Психологиня недоделанная. Хочешь шоу? Окей, я тебе подкину от щедрот на вентилятор.

– Музыка, батя. Хочу типа стать Еминемом.

Прямо так и сказал. Коверкая и скалясь. Сожрали? Еще добавки?

– Что именно для этого нужно?

Серьезно? О, зря. Моя фантазия очень богатая. И там найдется столько всего, что вы с Ингой-Боргой охренеете список составлять. Все еще пишешь? Окей.

– Тогда еще студия звукозаписи.

– Одно условие. Никакой наркоты. Узнаю – посажу сам.

– Лады.

Даже руки пожали, как бизнесмены, ептыть. Все довольны? Разбегаемся, шоу окончилось. Шоу да, а разбежаться не получилось. Батя выцепил какого-то дизайнера, которому я трахал мозги на полную три месяца, пока не надоело. Даже вывеску набросал, чтобы отъебался. Клуб имени себя любимого. Могу позволить. Батя один хрен знает, что все эти разговоры – пшик. Занял сыночка конструктивным трудом и аминь. Херушки, как оказалось. Не забыл ни хрена и в очередной день прислал водятла, чтобы показать мой личный «Feelings».

– Занимайся. Будут вопросы – знаешь где меня искать.

Отдал ключи с доками и отвалил, оставляя осматривать владения. Найс. Все как хотел. Вот только вопросы возникли сразу. Банальная лицензия на продажу алкашки. Это же не наркота? И нам же не нужны проблемы? Естественно, нет. Дорогу домой я помню. Пришел и бросил этой психологине:

– Принеси кофе.

И в ответ услышал: «Извинись». А когда выбрал лимит терпения, прилетела пепельница.

– Извини, Инга, – выплюнул сквозь зубы, глядя на отца, и спросил, – Доволен?

– У тебя двадцать минут.

– Уложусь.

Спайка игл методично вколачивала черную краску под кожу, огибая белесые тонкие шрамы. Каждый из них Бутч старательно оставлял нетронутым, вписывая в будущую картинку. Словно лишний раз хотел напомнить, что я кретин, а он художник, и любой косяк бурной молодости может превратить в произведение искусства. По сути так и есть. Только вместо кистей и красок у него набор игл, тату-машинок и бутыльки с пигментами, а в роли холста с косяками сегодня выступаю я. Бутч подсел на иглу, как он сам говорил, два года назад, но теперь к нему записаться могут только избранные. Выбирает себе клиентов по одному ему понятному принципу. И только у меня полный карт-бланш – моей роже разрешается звонить в любое время суток. Что я и сделал три дня назад в два часа ночи, бухой настолько, что не мог связать двух слов. Бутч лично приперся за мной на такси, привез в студию, и пока я закатывал рукав, воюя с гравитацией, сварил кофе.

– По какому поводу такая степень ужратости? – спросил он, протягивая мне кружку.

– У мамы день рождения. Бутч, сделай красиво, а? – попросил я, вытаскивая из карманов всю наличку и сваливая ее на подкатной металлический столик.

– Что хочешь?

– Не знаю. Но чтобы было красиво.

– Для телочек или для себя? – уточнил Бутч.

– А как надо?

– Фил, рука твоя, тебе и решать. Мне фиолетово.

– Да? – кое-как сфокусировавшись на его переносице удивился я.

Смотреть в глаза Бутчу не получилось бы при всем желании. С рождения они косили так, что никогда нельзя было понять куда он смотрит на самом деле.

– Давай тогда пойдем как обычно. Вываливай свой поток сознания, а я что-нибудь почиркаю, и потом посмотрим.

Сейчас я не вспомню и половины из того, что ему наговорил. Меня уносило в такие дебри, которые не снились в кошмарах даже психам, но Бутч кивал, что-то рисовал в планшете, останавливаясь, чтобы сварить очередную порцию кофе или уточнить цвет.

– Все черно-белое, Бутч. Не хочу цветного!

– Как твоя жизнь, – хохотнул он, и я кивнул. – Короче, давай так. Ты проспишься и приедешь, если не передумаешь.

– Бутч, я хочу прямо сейчас!

– А мне по хую твои хотелки! Бухого колоть все равно не стану – кожа дубовая и кровищи будет море. Потом перекрашивать тебя полностью.

– Ну о`кей. Я все равно приеду.

– Послезавтра. В восемь утра. И возьми с собой пожрать. Надумаешь делать, значит хреначить будем до победного.

Выпнул меня из своей студии, а сегодня докрашивал внутреннюю часть предплечья, превращая шрамы в отблески луны на покрытом мелкой рябью озере. Мне достаточно было один раз посмотреть на эскиз, чтобы еще раз убедиться в том, что Бутч услышал меня. За два дня на моей руке появился рукав: на плече лицо воинственной девушки в шлеме, из-за которого проглядывала щербатая луна, и ниже, на предплечье, стоял густой черный лес, переходящий в небольшое озеро, а на его берегу тоскливо выл в тумане одинокий волк. И хотя лица у девушки не было видно полностью – шлем-череп, украшенный когтями, чеканкой и крыльями, скрывал большую часть, оставляя видимыми только пронзительно грустные глаза и приоткрытые губы, – я чувствовал, что она наблюдает за волком, в котором узнал себя.

Бутч полностью промыл татуировку и, сделав несколько фотографий для своего портфолио, замотал руку одноразовой пеленкой.

– Завтра придешь с утра, закатаю в пленку. Не бухать, не чесать, промоешь часов через шесть и замотаешься так же. Пеленки в аптеке купишь сам. Не маленький, – выдал он рекомендации.

– Кто та девушка? – спросил я.

– Твой личный ангел. Будет присматривать за тобой дебилом.

– Только не начинай свои бредни, Бутч. Это просто татуха и она ничего не изменит. Мне Ингеборги хватает с ее ковыряниями и символизмами.

– Тебе она не нравится?

– Ингеборга?

– Говорю же – дебил!

– Пошел ты! – оскалился я, посмотрел на эскиз, уже прикрепленный на стену, и хмыкнул, – Ничего такая. Вообще, по красоте получилось.

– Татуха есть. Красивая. Клиент доволен, клиент может валить.

– Сколько с меня, Бутч?

– С тебя? – он оценивающе посмотрел на меня и заржал. – Считай, что подарок, если нихрена не помнишь. И вот еще что, Фил.

– Ну?

– Ночь темнее всего перед рассветом.

– Что?

– Что слышал. Вали уже. Единственное желание – побыстрее избавиться от твоей рожи и завалиться спать.

– Будь, Бутч.

– Надумаешь второй рукав хреначить – заходи, поболтаем.

Мы похлопали друг друга по спине и разбежались.

Реакция отца ожидаема. Зол. Для него все, что я делаю, кажется происходящим за гранью адекватности. Орет так, что барабанные перепонки вот-вот лопнут, а хрусталики-подвески у люстры в коридоре начинают дребезжать. Даже успокоительное, в виде Ингеборги, помалкивает, благоразумно сохраняя безопасную дистанцию. Батя в гневе становится слепым и глухим.

– Сегодня же сведешь эту херню! – грохочет его голос.

– Нет.

– Я сказал, что ты ее сведешь! – медленно цедит он сквозь стиснутые зубы. Достает из кармана кошелек, и к моим ногам летят несколько купюр.

– Еще раз повторить?

Он сверлит меня взглядом. Испепеляя своей ненавистью. Вот только в ответ получает ровно ту же порцию ледяной злости. И загнав меня в угол, загородив собой выход из ванной, делает самую большую ошибку.

– Ты меня никогда не понимал и не слышал. Папа… – последнее слово выплевываю ему в лицо, покрывающееся красными пятнами. Но даже этого мне мало. Я бью по самому больному. Наотмашь. Так, чтобы он заскрипел зубами, а перед глазами вспыхнула кровавая пелена. – Ты убиваешь все, к чему прикасаешься. Это твоя вина, что мама…

– Филипп, прошу тебя, остановись!

Ой, кто это тут у нас лезет? Психологиня Ингеборга? Решила разрулить конфикт? Да? Самая умная?

– Лучше накапай папику валерьянки. Хоть какая-то польза будет, – рычу я, – И не учи меня, как с ним разговаривать. У тебя нет на это никакого права. Ты мне на мать! И никогда ей не будешь!

– Филипп!

– Я – Фил! И будет лучше, если он, – киваю на сатанеющего отца, – свалит с моей дороги прямо сейчас.

– Марк, я тебя прошу… Марк, пропусти Филиппа…

Он медленно отшатывается назад, а Ингеборга тут же вклинивается в образовавшийся просвет и встает между нами. Идиотка. Неужели она всерьез считает, что сможет остановить хоть кого-то, если накаленные нервы у одного из нас лопнут и начнется потасовка?

– Марк, пожалуйста. Марк! Пожалуйста, отойди.

Она по миллиметру оттесняет отца в коридор, а я, не мигая, жду, когда преграда исчезнет. Заканчиваю промывать руку, заматываю ее пеленкой и выхожу, чтобы хлопнуть дверью квартиры, ставя финальную точку. Батя снова проиграл. Несгибаемая скала стала сыпаться и давать трещины, когда в доме появилась эта проклятая психологиня.

В клубе сегодня жарко. Зависнув с парой знакомых в студии, писали всякую хрень, пробуя аппаратуру. Я ржал, когда Мистик трясущимися руками ощупывал пульт, стараясь не дышать в его сторону лишний раз.

– Норм техника? – бросаю я в спину диджею, затушив окурок и уложив его на вершину горы в пепельнице.

– Фил, ты хоть знаешь сколько все это стоит? – оборачивается Мистик.

– Нет. Гораздо интереснее, что ты сможешь на этом сделать. Мы ж типа звезды, а ты наш гуру музыки. Сбацаешь что-нибудь?

– Ты шутишь?

– Я разве похож на шутника? Валяй. Студия в твоем распоряжении.

Развалившись в кресле, щелчком выбиваю из пачки новую сигарету и наблюдаю за тем, как Мистик подключает пульт к своему задрипанному ноуту. Повозившись несколько минут, повернул регулятор громкости, и из колонок стал звучать бит, поставленный на репит. Жесткий, словно удары профессионального боксера по груше, ритм заставил улыбнуться – норм тема, так и тянет под такое начистить кому-нибудь рыло. Мистик тоже кайфует, смотрит на меня, а потом кивает в сторону микрофона за стеклом:

– Слабо зачитать фристайл?

– Лениво… – ухмыляюсь в ответ, стряхивая пепел под ноги.

– Типа звезда уже зазвездилась? – ржет Мистик.

– Типа того.

– Ну лады. Так и скажи, что зассал.

– А по зубам?

– Давай вон туда, – он скалится, показывая на микрофон, – а я послушаю, как именно ты собрался пересчитывать мне зубы. Ты ж типа рэпер. Йоу, бро и все такое.

Мистик повернул рукоятку громкости немного сильнее и начал мотать башкой. Я заржал, повернулся к бухому Клейстеру, и он развел руками:

– Не, Фил, Мистик дело говорит. Давай не очкуй. Тут все свои, – икнул и присосался к бутылке вискаря.

– Да и хер на вас!

Докурил сигарету в две затяжки и вальяжно поперся в комнату для записи. Мистик постучал пальцем по стеклу и показал на наушники.

– Иди на хер! Не маленький, – прокомментировал я, снимая со стойки «Сенхайзеры».

Плотные амбюшуры отсекли меня от всего мира, оставляя один на один с музыкой.

– Начинай, как будешь готов. Я подхвачу, – Мистик показал мне большой палец и начал колдовать над пультом.

– Мистик сегодня слюни пускает. Папочка Фил ему зубы считает… – прочитал я и заржал, когда Клейстер удивленно вылупился на меня.

– Ладно. Пошутил и хватит. Может помедленнее сделать? – Мистик наклонился к небольшому микрофону и его голос звучал так, словно между нами не было шумоизоляции и толстого стекла.

– Оставь так. Норм дубасит.

– О`кей.

Я закрыл глаза, пропуская сквозь себя удары ритма, подстраиваясь под него. И когда перед глазами понеслась картинка потасовки в клубе, накрыл микрофон ладонью.

Хлестко, жестко, больно, технично,

Удар за ударом, здесь все очень лично.

За каждое слово придется ответить,

Если ты хочешь дожить до рассвета.

Телочки, тачки, музло из колонок.

Кто ты? Щенок или все же волчонок?

Кровь на костяшках и привкус металла.

В челюсть, по почкам… Вставай, если мало.

Один на один, все как в старое время.

Толпа за спиной отсекла от системы.

Братья помогут подняться с колен

В зарослях джунглей из каменных стен.

Мистик за пультом, Фил в твои уши.

Хочется правды? Тогда меня слушай.

Если ты сможешь дожить до рассвета,

Значит за каждое слово ответил…

А музыка плавно вытягивала из меня всю подноготную. Все, что копилось во мне, варилось внутри головы, рвалось наружу и превращалось в слова. Слова складывались в предложения, предложения в текст, а текст ложился на музыку, звучащую из наушников. Мистик сменял биты, словно жонглёр. Тасовал ритмы, как колоду карт, а я читал, читал, читал… С закрытыми глазами выпускал в этот мир часть своего: дерьмового, черного мира, с густым лесом покореженных деревьев, с озером, покрытым предрассветной дымкой. Мир, где я был волком, воющим на Луну. Я остановился лишь почувствовав хрипящие выдохи – на столько сильно пересохло горло, – и струящийся по лицу пот. Оттерев краем футболки лоб, помотал башкой, отгоняя от себя это непонятное состояние. Вроде бы ничего не делал, а устал, как собака.

– Мистик, завязывай. Я все сказал, – прохрипел в микрофон, открывая глаза.

И осознал, что за стеклом уже никак не два человека, если только Мистик с Максом не научились делиться почкованием и менять при этом пол. Клейстер смотрел на меня полностью трезвыми глазами, хотя бутылка в его руке была почти пустой, Мистик что-то говорил в микрофон, но я нихрена не слышал. Помотал головой и после секундного замешательства услышал голос друга:

– Фил, блядь! Ты вообще!!! Фил!!!

– Кто эти телки? – спросил я, обрывая восторженный словесный понос.

– Да хрен знает. Клейстер позвал. Сказал, что надо фан-клуб делать, а он теперь твой рекламный агент.

– Цыпы – это хорошо, – плотоядно ухмыльнулся я, перескакивая взглядом с одной на другую. Все вроде кайфовые, и трое откровенно ответили на оценивающий взгляд молчаливым согласием. Ночка явно обещала быть запоминающейся. – Тогда, пусть Клейстер админше скажет, чтобы усадила фан-клуб за мой личный столик. И раз сам вызвался, то теперь будет отдуваться по полной. Понял?

Макс согласно закивал, показал большой палец и что-то сказал выводку новоиспеченных фанаток, показывая на дверь, а потом на меня.

«Давай уже, гони всех к херам!» – мысленно поторопил его я, и когда за ними наконец-то закрылась дверь спросил:

– Мистик, только без соплей и слащавых пилюль. Варианты есть?

– Фил, ты совсем чокнутый? Да с тобой мы чарты к херам порвем! Ты, мать твою, выдаешь, как пулемет! Телки кипятком ссались!

– Про мать чтобы больше не слышал! – прошипел я, чувствуя, как леденеет кровь в жилах.

– Усёк. Ты босс, и правила твои. Но это было нечто!!! – Мистик поднял ноутбук так, чтобы я мог его видеть, – Я все записал. Все тут! Все!!! Тут на альбом точно! Не знаю, какая муха тебя укусила, но я готов расцеловать ее жопу!

– Сомневаюсь, что муха будет рада такой внезапно проснувшейся любви, – заржал я. Посмотрел на часы и снова помотал головой. – Короче, сейчас работаем как обычно, а в свободное время студия твоя. Нужны будут бабки или ещё что из аппаратуры скажешь.

– О`кей. Тогда я вниз.

Мистика сдуло из студии, а я несколько минут стоял в абсолютной тишине, пытаясь понять, что за херня произошла. Повесил наушники на стойку микрофона и пошел в душ. Каким бы говнюком не был батя, но банальное личное пространство никто не отменял. И в клубе была небольшая потайная дверь, за которой находилась квартирка-студия со всеми причитающимися удобствами. А мне сейчас до жути хотелось принять душ и поменять липкую футболку на что-то свежее. Вроде бы в служебном помещении в одном из шкафов оставались белые майки. Дресс-код для официантов – простая белая майка и джинсы. Чтобы не понторезили и знали свое место.

Замотав руку бинтом из аптечки и натянув чистую майку, я пошел в зал.

«Фан-клуб, – ухмыльнулся я, – Бесплатная доставка готовых цыпочек для развлечений. Беленькая уж очень томно смотрела на меня через стекло, значит согласится задержаться сразу. А две другие подопьют, и тоже никуда не смоются. Хотя… Судя по тому, что уже сейчас высматривают меня среди посетителей, готовы. Кайф! Веселье обеспечено.»

Погруженный в свои не слишком стесняющиеся мысли, я едва не сшиб, вскочившую девушку, а она уже схватила меня за руку:

– Извините, к нам вообще кто-нибудь подойдет? – спросила она, однозначно принимая за одного из официантов.

Рассмотрев девушку повнимательнее, хмыкаю и скалюсь самым доброжелательным оскалом, на который только способен.

– Кого-то определенного желаете или я подойду?

– Мне без разницы кто, просто примите заказ. Иначе…

– Что? Пожалуетесь начальству? – а она реально не понимает, что я не официант. О`кей. Бросил взгляд на свой столик и махнул, обиженно надувшим губки, «фанаткам», – Сейчас подойду.

– Сперва вы обслужите наш столик! И где ваш бейджик?

Ого! Да мы еще и диктовать условия собираемся? Бейджик тебе подавай? О`кей! Повеселимся!

– Бейджик? – спрашиваю ее и, начиркав маркером «Фил» на салфетке, заправляю бумажку под ворот майки. – Бейджик. Дальше что?

– Мне вас учить, как нужно обслуживать клиентов?

– А ты уверена, что меня стоит учить? Пока никто не жаловался, – я расплываюсь в двусмысленной улыбке, – Но, мне кажется, что сегодня появится первая жалоба. Да?

– Обязательно.

– О`кей. Давай попробуем, – я вытягиваюсь по стойке смирно и заношу маркер над второй салфеткой. – Добрый вечер, что будете заказывать?

– Два виски с колой, бутылку красного вина и четыре бокала, – диктует она медленно, словно я имбецил. – И не забудьте про жалобную книгу.

– Заказ принят, – а теперь поговорим по-моему. – Паспорт.

– Что?

– Согласно правилам заведения, я должен убедиться, что вам есть восемнадцать лет. Не хочу потерять работу из-за того, что принес алкоголь несовершеннолетним.

«Да-да-да, сейчас увидим, что нам едва ли не завтра стукнет восемнадцать, и отправимся домой баиньки.»

Искаева Маргарита Владимировна. Двадцать один год стукнуло. Норм. Возвращаю паспорт и ради прикола забираю бумажную розочку. Пусть побесится. А «фанатки» подождут. Щелчком пальцев подзываю бармена:

– Дэн, два вискаря с колой, четыре бокала и вино получше, – я оборачиваюсь и, покрутив розочку, решаю не глумиться. Хрен с ней. У девочки день рождения вроде как, а тут такое хамло. – И розу с жалобной книгой.

– А книгу зачем? – искренне удивляется Дэн.

– За тем, что я тебе так сказал.

– Как скажешь.

Фанатки ржут, когда я возвращаюсь с подносом в руках к столику с именинницей.

– Приношу вам свои глубочайшие извинения. Ваш столик сегодня обслуживается за счет заведения, – я прямо сама любезность. – С днем рождения, Маргарита.

Положив перед девушкой жалобную книгу с розой, едва сдерживаюсь, чтобы не заржать в голос. Она всерьез собирается писать жалобу. Вытащила из сумочки ручку и перелистывает страницы.

– Не договоримся?

– Не со мной!

«Ух-ух-ух, какой грозный взгляд! Все-все-все.»

– Тогда я отчаливаю.

Подошел к своему столику и спросил:

– Ну что, девочки, как на счет небольшого прикола? Я ж типа звезда, да?

Они глупо ржут, а я смотрю на Маргариту Искаеву и решительно поднимаюсь на сцену.

– Мистик, хочешь поугарать?

– Ну да, наверное, – неуверенно отвечает он.

– Короче, гугли какой-нибудь медляк, наложишь на него что-нибудь из своего, а я тут кое-кому привет передам.

– О`кей.

Со стойкой микрофона подхожу к краю сцены и проверяю включен ли он. Фанатки ржут. Ржите, лошади. Посмотрим, как вы запоете ночью.

– Раз, два, проверка связи… Всем добрый вечер.

– Фил, жги!

– Заткнись, Макс! – киваю Мистику, и он уводит музыку в ноль, а за место нее включает «Don’t speak».

Крутяк, я ее знаю чуть-ли не наизусть. Показываю Мистику кусочек, который мне больше всего нравится и он начинает звучать на репите, ускоряясь и переплетаясь с битом. По наитию закрываю глаза, повторяя все действия ровно так же, как в студии. Заодно проверю, так ли оно работает.

Если сегодня я выйду на сцену,

С легкостью склею Катю, Олю и Лену.

Но мое сердце в осколки разбито

Ангелом нежным по имени Рита.

Слов не найти, я читаю душою,

Что же ты делаешь, детка, со мною?

Гвен подскажи, я прошу, дай совета,

Что мне сказать в рэпе ангелу света?

Я замолкаю, и Мистик вставляет припев:

Don’t speak, I know just what you’re sayin’

So please stop explainin’

Don’t tell me ’cause it hurts

Don’t speak, I know what you’re thinkin’

I don’t need your reasons

Don’t tell me ’cause it hurts

Фанатки за столиком завизжали, требуя продолжения, но я хочу, чтобы сейчас она посмотрела на сцену. Да! Повернулась!

Этот фристайл – от души извинения.

Я не хотел портить твой день рождения.

Может начнем мы с тобою с начала?

Без обвинений, что ты написала.

Да, я не ангел, кажусь туповатым,

Много курю и не брезгую матом.

Гвен мне сказала, я мальчик-плохиш,

Но в день рождения может простишь?

Don’t speak, don’t speak

Don’t speak, no

I know what you’re thinkin’

And I don’t need your reasons

I know you’re good, I know you’re good

I know you’re real good, oh

Она улыбается, а у меня внутри от этой улыбки что-то щелкнуло. Мне зачем-то была нужна именно такая реакция. Искренняя и чистая, как снег, а не фальшивые визги со стороны моего столика. Зачем? Я даже не успел прочувствовать этот момент до конца, чтобы сделать хоть какую-то зарубку разобраться в такой зудящей необходимости добиться улыбки именно этой девушки, как одна из ее подруг вскочила со своего места и куда-то побежала с курткой. Мгновение оборвалось. Все сидящие за столиком рванули следом за убежавшей, а я стоял на сцене, застыв истуканом. Бросил микрофон под ноги и из колонок раздался резанувший по ушам противный звук. Мне нужно было идти. Зачем? Почему? Не знаю. И выйдя на крыльцо клуба, внутри пробежал морозный холодок. Из припаркованного внедорожника рванул какой-то мужик, на бегу бросил мне ключи и заорал:

1 2 3...5 >

На страницу:

Перейти

1 из 5

Полная версия

Докричаться до небес

Другие книги автора