Полное собрание стихотворений

«Распростилась, и все. Никаких вестей…»

Распростилась, и все. Никаких вестей!Вдруг ушла и оставила мне тоску.И она, будто волк, у моих дверейСмотрит в небо и воет все «у-у» да «у-у-у».Кто наивен и сразу навек влюблен,Стал бы, мучась, наверное, подвывать.Я ж в людских ненадежностях закален.И меня, вероятно, непросто взять.Нет, тоска, не стремись застудить мечту!И чтоб ты не копалась в моей судьбе,Я веселые строки тебе прочтуИ само озорство пропою тебе.Ты смутишься, ты хвост трусовато спрячешьИ отпрыгнешь, сердясь, от моих дверей.Нет, со мной ты уже никогда не сладишь.Отправляйся-ка лучше обратно к ней!Ведь она ж безнадежно убежденаВ том, что ей абсолютно и все проститсяИ что, как ни держала б себя она,Я – при ней. И всегда приползу мириться.И теперь вот, когда, торжество тая,Будет ждать она гордо подобной встречи,Все случится не так: а приду не я,А придет к ней тоска в одинокий вечер.И уж ей-то тоски не суметь пресечь.Гневно встанет и вдруг, не сдержавшись,                                                               всхлипнет.Что ж, не зря говорят: «Кто поднимет меч,Тот потом от меча от того и погибнет!»1975

Старый «газик»

Вокруг поляны в песенном разливеКак новенький стоит березнячок.А в стороне, под липой, говорливоТугой струей играет родничок.Гудят шмели над заревом соцветий…И в эту радость, аромат и зной,Свернув с шоссе, однажды на рассветеВорвался пыльный «газик» городской.Промчался между пней по землянике,В цветочном море с визгом тормознулИ пряный запах мяты и гвоздикиГорячим радиатором втянул.Почти без воскресений, год за годом,Дитя индустриального труда,Мотался он меж складом и заводом,А на природе не был никогда.И вот в березах, будто в белом зале,Стоял он, ошарашенный слегка,Покуда люди с шумом выгружалиПрипасы и котел для пикника.Кидали птицы трели отовсюду,Вели гвоздики алый хоровод,И бабочка, прекрасная, как чудо,Доверчиво садилась на капот.Усталый «газик» вряд ли разбирался,Что в первый раз столкнулся с красотой.Он лишь стоял и молча улыбалсяДоверчивой железною душой.Звенели в роще песни над костром,Сушились на кустарнике рубашки,А «газик», сунув голову в ромашки,Восторженно дремал под ветерком.Густеет вечер, вянет разговор.Пора домой! Распахнута кабина.Шофер привычно давит на стартер,Но все зазря: безмолвствует машина.Уж больше часа коллектив взволнованныйСклоняется над техникой своей.Однако «газик», словно заколдованный,Молчит, и все. И никаких гвоздей!Но, размахавшись гаечным ключом,Водитель зря механику порочит.Ведь он, увы, не ведает о том,Что старый «газик» просто нипочемИз этой сказки уезжать не хочет!1975

О романтике

Многоцветно и радостно слово – романтика.В нем звенит что-то древнеантичное: антика,И солидный роман умещается в нем,И хохочет веселое слово – ром.Кто же должен романтиком в мире зваться?Да скорее всего, вероятно, тот,Кто способен воистину удивлятьсяБлеску речки, рассвету, цветам акаций,Где другой не оглянется и пройдет.Кто умеет (и это ему не лень),Улыбнувшись, извлечь вдруг из сердца краскиИ раскрасить вам будни в такие сказки,Что становится праздником серый день.Кто до смертного дня убежденно веритВ души звезд или дерева вздох живой,Кто богатство не золотом в мире мерит,А улыбками, нежностью, добротой.И не сложит романтика крыл тугихХоть в огне, хоть бы даже у черта в пасти,Ведь она – достояние молодых,Ведь она – удивительный ключ от счастья!Юность – славная штука! Да вот беда,Говорят, она слишком уж быстротечна.Пустяки! Кто романтиком стал навечно,Тот уже не состарится никогда!1975

Двадцатый век

Ревет в турбинах мощь былинных рек,Ракеты, кванты, электромышленье…Вокруг меня гудит двадцатый век,В груди моей стучит его биенье.И, если я понадоблюсь потомКому-то вдруг на миг или навеки,Меня ищите не в каком ином,А пусть в нелегком, пусть в пороховом,Но именно в моем двадцатом веке.Ведь он, мой век, и радио открыл,И в космос взмыл быстрее ураганов,Кино придумал, атом расщепилИ засветил глаза телеэкранов.Он видел и свободу и лишенья,Свалил фашизм в пожаре грозовом.И верю я, что именно о немПотомки наши вспомнят с уваженьем.За этот век, за то, чтоб день егоВсе ярче и добрее разгорался,Я не жалел на свете ничегоИ даже перед смертью не сгибался!И, горячо шагая по планете,Я полон дружбы к веку моему.Ведь как-никак назначено ему,Вот именно, и больше никому,Второе завершить тысячелетье.Имеет в жизни каждый человекИ адрес свой, и временные даты.Даны судьбой и мне координаты:«СССР. Москва. Двадцатый век».И мне иного адреса не надо.Не знаю, как и много ль я свершил?Но если я хоть что-то заслужил,То вот чего б я пожелал в награду:Я честно жил всегда на белом свете,Так разреши, судьба, мне дошагатьДо новогодней смены двух столетий,Да что столетий – двух тысячелетий,И тот рассвет торжественный обнять!Я представляю, как все это будет:Салют в пять солнц, как огненный венец,Пять миллионов грохнувших орудийИ пять мильярдов вспыхнувших сердец!Судьба моя, пускай дороги круты,Не обрывай досрочно этот путь.Позволь мне ветра звездного глотнутьИ чрез границу руку протянутьИз века в век хотя бы на минуту!И в тишине услышать самомуГрядущей эры поступь на рассвете,И стиснуть руку дружески ему —Веселому потомку моему,Что будет жить в ином тысячелетье.А если все же мне не сужденоШагнуть на эту сказочную кромку,Ну что ж, я песней постучусь в окно.Пусть эти строки будут все равноМоим рукопожатием потомку!1976

Именем совести

Какие б ни грозили горестиИ где бы ни ждала беда,Не поступайся только совестьюНи днем, ни ночью – никогда!И сколько б ни манила празднымиСудьба тропинками в пути,Как ни дарила бы соблазнами —Взгляни на все глазами яснымиИ через совесть пропусти.Ведь каждый, ну буквально каждый,Коль жить пытался похитрей,Встречался в жизни не однаждыС укором совести своей.В любви для ласкового взглядаПорой так хочется солгать,А совесть морщится: – Не надо!А совесть требует молчать.А что сказать, когда ты видишь,Как губят друга твоего?!Ты все последствия предвидишь,Но не предпримешь ничего.Ты ищешь втайне оправданья,Причины, веские слова,А совесть злится до отчаянья:– Не трусь, покуда я жива!Живет она и в час, когда ты,Решив познать иную новь,Бездумно или виновато,Как пса бездомного куда-то,За двери выставишь любовь.Никто тебе не помешает,И всех уверишь, убедишь,А совесть глаз не опускает,Она упрямо уличаетИ шепчет: – Подлое творишь!Стоит она перед тобоюИ в час, когда, войдя во вкус,Ты вдруг задумаешь пороюУрвать не самый честный кус.Вперед! Бери и не робей!Ведь нет свидетельского взгляда.А совесть сердится: – Не надо! —А совесть требует: – Не смей!Мы вправе жить не по приказуИ выбирать свои пути,Но против совести ни разу,Вот тут, хоть режьте, скажем сразу:Нельзя, товарищи, идти!Нельзя ни в радости, ни в горести,Ни в зной и ни в колючий снег.Ведь человек с погибшей совестьюУже никто. Не человек!1976

Воспоминания

Годы бегут по траве и по снегу,Словно по вечному расписанию,И только одно не подвластно их бегу:Наши воспоминания.И в детство, и в юность, и в зной, и в заметьПо первому знаку из мрака темени,Ко всем нашим датам домчит нас память,Быстрей, чем любая машина времени.Что хочешь – пожалуйста, воскрешай!И сразу же дни, что давно незримы,Как станции, словно промчатся мимо,Ну где только вздумаешь – вылезай.И есть ли на свете иное средствоВернуть вдруг веснушчатый твой рассвет,Чтоб взять и шагнуть тебе снова в детство,В каких-нибудь шесть или восемь лет?!И друг, кого, может, и нет на свете,Восторженным смехом звеня своим,Кивком на речушку: – А ну, бежим! —И мчитесь вы к счастью. Вы снова дети!А вот полуночный упругий свет,Что жжет тебя, радуясь и ликуя,Молодость… Первые поцелуи…Бери же, как россыпь их золотую,Щедрее, чем память, – богатства нет!А жизнь – это песни и дни печали.И так уж устроены, видно, мы,Что радости нами освещены,Чтоб мы их случайно не пролетали.А грустные даты и неприятностиМы мраком закрыли, как маскировкой,Чтоб меньше было бы вероятностейНенужную сделать вдруг остановку.Но станции счастья (к чему скрывать?)Значительно реже плохих и серых.Вот почему мы их свыше мерыСтараемся празднично озарять.Шагая и в зное, и в снежной мгле,Встречали мы всякие испытания,И, если б не наши воспоминания,Как бедно бы жили мы на земле!Но ты вдруг спросила: – А как же я? —И в голосе нотки холодной меди.—Какие же мне ты отвел края?И где я: на станции или разъезде?Не надо, не хмурь огорченно бровьИ не смотри потемневшим взглядом.Ведь ты же не станция. Ты – Любовь.А значит, все время со мною рядом!Декабрь 1976 г.

Звезды живут, как люди

Ну как мы о звездах судим?Хоть яркие, но бесстрастные.