Взгляд во вне. 13-й аспект понимания

Итак, мы уже сказали несколько секунд назад, что «восприятие есть суть внутренний и внешний аспект…». Теперь, сталкиваясь с ощущением аксиологического, праксеологического, телеологического и какого угодно состояний, а в данном случае состояний аксиологической, праксеологической и телеологической недостаточности или неудовлетворенности, мы вынуждены раскрыть данные понятия в свете того, что они подразумевают с целью недопущения возможной произвольной трактовки подразумеваемого в положении, факте и восприятии, соединенных в высказанных нами понятиях. Собственно говоря, в этом и заключается главная задача интерпретатора, кем бы он ни был.

Раскрытие подразумеваемого выражается в акте пояснения. При этом необходимо иметь в виду, что раскрытие подразумеваемого самим субъектом, высказавшим какое-либо положение по поводу чего-либо, не создает ситуацию объективности или достоверности раскрытия подразумеваемого. Так, «наше» пояснение не может расцениваться как более достоверное, чем «ваше» предположение относительно подразумеваемого, высказанного нами ранее. Это происходит в связи с тем, что высказанный факт зафиксирован как понятийная форма в конкретном акте. Все, что после этого есть, не что иное, как взаимодействие нашего нынешнего положения, зафиксированного факта и акта восприятия с нынешней актуальностью нашего восприятия, положения и зафиксированного факта относительно предполагаемого и возможного взаимодействия с каких угодно позиций (логических, психологических, социологических и т. д.). Парадокс подразумеваемого в высказанном или зафиксированном факте характеризуется множеством специфических смысловых, ситуационных и других оттенков. Лучше всего показать это на примере.

Так, для людей, живших несколько тысяч лет назад, солнечное затмение расценивалась как чудо. Оттого что мы знаем, что это не чудо, а определенное природное явление, оно,

во-первых, не перестало быть чудом с точки зрения понятия как знака, зафиксированного как факт нескольких понятий «солнечное затмение – чудо» или в любой другой форме, что не суть нашего исследования;

во-вторых, как явление оно осталось неизменным с точки зрения факта или функциональной направленности относительно людей и их положения по отношению к солнцу и луне, так как положение, например, космонавта, предполагает другую фиксацию взаимодействия явлений и процессов, а соответственно, в итоге и высказанного в понятийной форме о данном взаимодействии (явлении), а также ставит под сомнение саму возможность существования такого явления;

в-третьих, с точки зрения объяснения подразумеваемого понятия относительно данного явления и взаимодействия данного явления, подразумеваемое понятие «чудо» просто перекочевало в форменную составляющую «природного явления».

Таким образом, сфера действия подразумеваемого распространяется на вышеперечисленные состояния восприятия, положения и факта, которые в общем и целом предопределяют степень адекватности восприятия субъектом другого субъекта, а также восприятия самого явления или процесса. Данные категории с исключительно научным рвением можно подразделять до бесконечности, однако мы не стремимся путем нашей умственной деятельности негативно влиять на похвальную борьбу защитников природы и леса с капиталистами бумажной промышленности.

Однако раскрыть подразумеваемое – это лишь один аспект, второй аспект подразумеваемых состояний кроется в том, что даже при синхронно смысловом совпадении акта «восприятия» одних и тех же явлений мы не в состоянии объяснить, почему «объяснение» ведет к акту понимания и удовлетворенности.

Скажем, нами движет необходимость, которая позиционирует себя как нечто «долженствующее», в том числе и в акте понимания. Долженствующий характер понятий и определений, ведущий к акту понимания, наталкивается на проблемы, которые мы сейчас обозначим, немного опишем и далее раскроем. К ним, в частности, относятся проблемы ассоциативных форм восприятия, взаимодействие этих форм в «алгоритмии» в рамках дозволенного вектора и диапазона действия, проблема понятности определения при ее полном отсутствии и др.

Для большей ясности того, о чем идет речь, возьмем диалоговую форму двух невымышленных персонажей, как и разговор между ними:

А: Определение – утверждение (отрицание), достаточное (недостаточное), синхронно подразумеваемое (диссинхрон), то есть бинарность воспринимаемых сущностей должна предопределять и выдвигать на первый план такую категорию, как выборность, которая дана, интуитивно понятна, так как применяема, но в то же время чрезвычайно сложна для акта понимания. Вот, например: Исаак Ньютон русский – утверждение. Вопрос: Был ли Исаак Ньютон русским?

В: Однозначно нет.

А: Однозначность говорит о состоявшемся факте, который не имеет альтернативной точки зрения, проще говоря, выборности. Если однозначность применить к информационным единицам нашего вопроса, то можно утверждать, что ассоциативная и смысловая характеристика понятия «русский» есть нечто однозначное, за счет чего мы отбрасываем положительность ответа в варианте с тем, что «Исаак Ньютон был русским», так как ни одна характеристика русского не подходит и в то же время исключается из такого состояния посредством того, что мы четко и определенно можем говорить об иной национальной принадлежности ученого.

В: Это так.

А: Если это так, то, безусловно, нельзя не согласиться с тем, что понятие «русский» имеет множество смысловых ассоциаций: страна, напитки, еда, народ, конкретный человек и т. п. Почему и на каком основании значение вопроса о том, что есть «русский», нам понятно именно в том смысле и в той ассоциации, в которой мы понимаем его?

В: Не совсем понятно, о чем говорится.

А: Например, говоря «русский», мы в своей опытной составляющей акта ассоциации подразумеваем «картошку», или «политическую карту мира», или «флаг», при этом мы не гарантируем, что ваша ассоциативная связь с данным понятием наполнена аналогичными ассоциациями. Если вы скажете, что ни с чем не ассоциируете понятие «русский», то тогда вы просто говорите неправду, по причине невозможности фиксации абстрактной категории в силу невозможности восприятия нечто безотносительно «нечто», которое уже было воспринято, в том числе в определенном контексте. Так, у вас есть мать, и вы представляете ее или маму иного человека, но вы не в состоянии представить «мать» как нечто, которого, по сути, нет и т. п.[38]

Итак, акт понимания возможен при условии, если мы понимаем одну и ту же ассоциацию, например, еду, человека или народ, которая так же в свою очередь «понятна» в своей ассоциативной единице акта «подразумеваемости», которая в свою очередь не лишена своих ассоциативных смыслов и т. п., либо эти ассоциации не важны конкретно для нас и так сказать, несущественны. Однако с такой точкой зрения было бы невозможно воспринять понятие «русский» без его определения, так как мы уже выяснили, что объяснение и определение играют роль ответа и удовлетворённости моментом самого акта понимания, хоть и не «раскрывают» того, что должны. Очевидно, что подразумевать одно и то же под словом и его определением или значением невозможно практически в 99 % случаев.

Возьмем понятие яблока. Когда мы говорим вам «яблоко», вы его воспринимаете как нечто, которое есть фрукт. При этом процесс понимания строится таким образом, что если смысловые компоненты понятия совпадают, то мы говорим, что мы поняли друг друга, при несовпадении же смысловых составляющих мы говорим «уточните» или «мы не поняли». Например, используя понятие яблоко, мы следующим предложением хотим обозначить его вкус, охарактеризовать то, насколько оно вкусное, кислое, сладкое и т. п. Однако какой процент того, что вы воспримете наше сказанное «яблоко», как и мы и что дальнейший ход наших высказываний будет именно про вкус плода, а не про его форму, размер и т. п.? Процент небольшой. Когда мы говорим «яблоко», вы нас понимаете, даже если мы ошиблись и под яблоком подразумевали, например, грушу. Грушу вы не представляете, хотя существенное выражение наших мыслей кроется именно в представлении груши, хоть названное и является яблоком. Следовательно, тотальная матричность на восприятие не объясняется существенностью высказанного нами и в полной мере понятого вами, но объясняется нечто, которое мы пока что не знаем.

В: Да, но само яблоко безотносительно его характеристик и эквивалентов выражает сущность.

А: Думается, нет, так как яблоко может быть с таким же успехом представлено как груша или поименовано как манго, что суть звук в отличие от того, что мы воспринимаем как яблоко. Следовательно, существенность для нас кроется в атрибутивности самого понятия и в том, что оно выражает. При несовпадении смысловых характеристик возникает акт непонимания, однако, услышав «яблоко», вы нас уже понимаете безотносительно того, что и какой смысл мы вкладываем в это понятие.

Данное утверждение можно подтвердить следующим экспериментом.

Смысл таков: мы строим предложение, состоящее их нескольких понятий, каждое их которых само по себе может быть определяемо как самостоятельная единица посредством акта его определения или объяснения.

Например:

1. Машина едет по дороге, где:

Машина (определяемое) – это транспортное средство (определение);

едет (определяемое) – момент реализации движения (определение);

по дороге (определяемое) – грунтовой или асфальтированной дороге, ведущей из точки А в точку В (определение)

Теперь напишем это же предложение, используя только определяемые и поясняющие понятия, которые суть есть то, что мы называем раскрытием или определением (пониманием), а именно:

Вопрос: транспортное средство, момент реализации движения, покрытие – о чем идет речь?

Ответ испытуемого: «велосипед едет по грунту», при изначальном варианте «машина едет по дороге».

2. У жирафа длинная шея, где:

Жираф – животное, длинный – мера измерения, шея – часть тела.

Вопрос: животное, мера измерения, часть тела.

Ответ испытуемого: собака равна 50 см, что равняется высоте колена.

3. Штаны носят в основном мужчины, где:

Штаны – элемент одежды, носят – использовать, в основном – большой процент использования, мужчины – сильный пол.

Вопрос: элемент одежды, использовать, большой процент использования, сильный пол.

Ответ испытуемого: не понял ассоциацию по «большому проценту использования». Мужчина в пальто шел.

4. Яблоко вкусное, где:

Яблоко – фрукт, вкусное – приятное ощущение

Вопрос: фрукт, приятное ощущение

Ответ испытуемого: вкусный манго.

5. Стул необходим для того, чтобы сидеть, где:

Стул – мебель, необходим – причина, для того, чтобы сидеть – функционал использования.

Вопрос: мебель, причина, функционал использования.

Ответ испытуемого: стул для того, чтобы сидеть.

6. После еды необходимо чистить зубы, где:

После – выражение дальнейшего хода событий, еды – пища, необходимость – нужда, чистить – процесс мытья, зубы – кость полости рта.

Вопрос: выражение дальнейшего хода событий, пища, нужда, процесс мытья, кость полости рта.

Ответ испытуемого: творог, как кальций, необходим для костей. Более очищенный кальций полезен для костей.

7. Математика – точная наука, где:

Математика – научная дисциплина, точная – четкость, наука – знание.

Вопрос: научная дисциплина, четкость, знание.

Ответ испытуемого: воспринимать дисциплину как порядок, синхронность. Дисциплина – армия, жить по закону, свод определенных правил. В итоге: стрельба из лука (и меткость лучше и знания необходимы) Солдаты умеют стрелять из лука.

Так же оценивал шкалу сложности. Сложность определил как то, что непреодолимо, то, что человек не постиг.

8. Круг круглый, где:

Круг – форма, круглый – форма солнца.

Вопрос: форма, солнце.

Ответ испытуемого: печенье в форме звезды.

Вывод:

Как видно из данного теста, испытуемый не в состоянии реализовать подразумеваемое состояние не то что мы называем в смысловом значении, но даже в форменном воспроизведении понятийной составляющей первоначального акта определения.

В обратной хронологической цепочке определение не дает акта «определенности» или «понятности», и форменно можно констатировать, что определения, которые мы даем понятиям, стремятся быть (процесс понимания) более точными и, в конце концов, для совпадения мнений в акте понимания синонимичными, склонными к «изначальности», а еще лучше «теми же самыми, что и исходные значения, понятия, которые мы пытаемся определить».

Только в таком случае акт понимания того, о чем мы говорим, будет совпадать с большим процентным соотношением акта понимания, чем когда мы говорим определениями. То есть понятно, что такое яблоко, когда мы говорим «яблоко», а не когда употребляем словосочетание «некий фрукт». Можно возразить, что есть вещи, которые, во-первых, абстрактны, во-вторых, сложны и что без акта определения невозможно понять смысл сказанного, как в нашем примере, без определения понятию «буритофлакслагор» невозможно достигнуть акта понимания. Следует отметить, что такого рода утверждения и их аргументация уходят корнями в такую категорию, как «существенность», «существенное свойство», «различие», «накопление и углубление знаний», «причины акта понимания» и т. п. Как только немного разберемся с нашим примером, мы не заставим ждать пытливого читателя момента контраргументации по отношению к такого рода позициям.

Итак, можно утверждать, что акт понимания в смысле его объяснения не имеет ничего общего с реальным положением вещей и тем, что мы называем пониманием. Определение есть матричный акт возможного объяснения того акта, который мы называем пониманием, но лишь до тех пор, пока мы не отбросим иллюзию по поводу односторонности и безальтернативности такого рода выводов.

Вопрос: почему определение или раскрытие смысла понятия ведет на наш взгляд к расширению знания, а на практике к его сужению?

Связан ли акт определения и объяснения с актом понимания, а последнее с взаимодействиями расширения, сужения, лучшего, худшего?

Какие информационные единицы подходят для такого рода аргументации?

Наш испытуемый на подобные умозаключения ответил: тавтология.

А: Но что есть тавтология? (матричная форма вопросности, которая построена по принципу инвариантного поиска и реализации вопроса в ответе, о чем мы поговорим позже)

В: Конкретное понятие дать не могу. (Приводит альтернативные примеры: масло масляное и т. п.). Вывод: такое предложение не имеет смысла.

А: Как возможно сложение, вычитание? Мы выражаем множество посредством «+», «-» и т. п. знаков, в которых не больше смысла, чем в словосочетании масло масляное, что есть тавтология. Какой смысл, например, в плюсе?

В: Поясняет: вот у нас есть яблоко, лежащее на столе, и я еще принес яблоко. Сколько яблок – 2, правильно?

А: Векторность мысли такова как она есть – это факт, однако важно понимать, что векторность мысли никак не связана объективно с подразумеваемыми состояниями правильности и ложности. У тебя есть яблоко, лежащее на столе, и яблоко, которое ты принес. Итого, «яблоко и яблоко». Это объективно, при этом между ними нет того, что мы назовём «+», но также нет оснований 100 % утверждать, что 2 яблока есть две цифры, так как цифра есть выражение числа, тогда как яблоко есть биологический продукт и т. п. Даже если предположить наличие инвариантной компоненты подмены цифровой и биологической составляющих того, о чем мы говорим, то куда делось то, что мы называем «+»? Он есть реализация, необъяснимая компонента нечто такого, с которым мы связываем сложение, притом в понятии «сложения» не больше абстрактности, чем в самом восприятии «+». Вопрос: какова компонента необходимости сопряжения? Природа наделения свойствами того, чего у тебя нет?

В: Да, но это удобно.

А: Безусловно, но как это возможно в принципе? И что такое удобство?

В: Вот, например, на столе лежат книжки (А: забегая вперед, скажем, что «книжка» и свойство «лежать» сопрягаются и возможны лишь по отношению к тому, что «лежит», при этом состояние лежать не есть опытная составляющая того, как мы выражаем это свойство, то есть лежать – внеопытное состояние, воспринимаемое на веру по причине привычности и данности использования, наряду с категориями сложения, вычитания и т. п.). В: Лежат три книги.

А: В данном случае компонента объяснения, утверждения и аргументации своей позиции исходит из описания совсем иного компонента информационной составляющей, которая, по мнению оппонента «В» и мнению многих, должна вести хотя бы не к акту понимания, но к акту убежденности в том, что это именно так. Скажем: там лежат книги, никакой цифры между ними нет, нет тройки, лежит книга, книга и книга. Логический ход мысли понятен, непонятна структура понятности. Что получится, если цифры заменить как реальными предметами, так и теми, что мы называем виртуальными, как и сами цифры? Например, вместо выражения «На столе лежат три книги», скажем: «На столе лежат стул книги». Вместо фразы «один человек», скажем «стул человек» и т. п. Каково свойство единицы и свойство стула? Как возможна «разница» между данными состояниями, воспринимаемыми нами с точки зрения опытной составляющей и состояния удобства? Ведь нет ничего проще использовать «наглядное» понятие стул, чем ничем не подтвержденное состояние числа или эквивалент его выражения?

«Человек = человек», «1=1». На каком основании «человек =1»? Допустим, на фотографии изображены четыре человека. Если допустить, что «1= человек», то какой из четырех изображенных соответствует числу «1», какой «2», какой «3», какой «4»? Более того, так как комбинаторность состояния «4» выражено различными соотношениями (векторами мысли и их комбинациями), такими как «1+3», «2+2», «5–1» и т. п., то почему мы соотносим «4» как четыре единицы, выраженные как 1, 1, 1, 1? Однако об этом мы поговорим немного позже.

Вопрос: кто из изображённых на фотографии соответствует единице 1, кто 2, кто 3 и кто 4?

В: Ответ: слева направо, справа налево.

А: Хорошо, каким образом последовательность так сказать направления или вектора характеризует зависимость и числовую причинность вектора этого направления? Ведь нет, по крайней мере, в современной науке сопряжения «1 – лево», «2 – право», «3 – верх» и т. п., хотя по законам сопряженности и взаимодействий она должна быть и выражаться в таких эквивалентах, как «лучше», «хуже», «сочетаемость» и «несочетаемость» и т. п. Если допустить, что люди на фотографии расположены сверху вниз, то какая система исчисления «1», «2» или «3» будет работать и как работает соотношение комбинации вверх и вниз с характеристиками числа и их проявлениями? Так, всем известно, что соотношение ориентирования в пространстве есть свойство самого восприятия, то есть как мы соотносим, что есть лево, что есть право, вверх, вниз и т. п.? Как возможна «ориентация» и как она сопрягается с эквивалентами ее поименования? «Ориентация» в пространстве невозможна по причине ее отсутствия. Безотносительно ориентира, выраженного в виде антагониста воспринимаемой сущности, невозможно определить ни скорость, ни направление, ни сторону, ни вектор, ничего относительно того, что есть относительно восприятия положения их фиксации.[39]

Итак; вопрос: имеем 1, 1, 1, каков ответ и реакция на это числовое соотношение?

В: Три единицы.

А: Почему упомянуто число «три»? Ведь между ними «ничего» не стоит, есть «единица», «единица», «единица», откуда «три единицы»? Как внеопытным путем прибавляется число «3»? При этом необходимо учитывать, что «прибавление» подразумевает «увеличение» или «вверх», где «верх» не связан с «увеличением», а само «увеличение» есть крайне неопределённая понятийная абстракция, выражаемая в разных комбинационных матричных формах, таких, например, как «расширение», «утолщение» и т. п. Следовательно, если нет цифры «три», то как мы их объединяем (+) в число три? Почему мы не расширяем «одну единицу», так сказать, в «толщину»? То есть не применяем матричную форму «увеличение» – «расширение» (априорная интуиция)? Проще говоря, мы ее не увеличиваем во всех проявлениях увеличения как такового. Почему бы нам в знаке «+» как увеличения не применить матричную подразумеваемую в ней форму «утолщения», где тогда бы мы говорили, что 1+1+1 равнялось бы «1, как утолщённому результату сложения форм» «1,1,1»?

Комбинационные состояния в подразумеваемых формах реализуются, это неоспоримо, но как и по какому алгоритму? Мы выбираем для «+» «увеличения» количественно-дробную прибавку, но почему и для чего мы так делаем?

Следующий вопрос: если три единицы равно трем, тогда как 1 является подразумеваемостью состояния 1,1, 1? Как единица «распространяет» (размножает) себя на «клоновые эквиваленты», воспринимаемые одинаково, более того, «группирующиеся» в «нечто» отличное от самих себя как единицы в «отдельности», так и при сопряженности или множественности единиц? Вопрос открыт. Могут ли они выражаться в диапазоне не «объединения» или «сложения», а «разности» (-)? Минус три или не три? В чем разница восприятия? Цифра три есть производное от соотношений различных комбинаций, например: «2+1», «4–1» и т. п. Притом, что три единицы – это не три, так как мы уже увидели выше. «Итоговость» «три» может формироваться не только за счет сложения трех единиц, но и за счет, например, вычитания «4–1», следовательно, «3 единицы» и «три» есть разное состояние, достигаемое и возможно достигаемое потенциально разными способами, например, как «1+1+1» и «4–1» и т. д.

Дело в том, что цифра в нашем ее понимании тождественна сама себе, другой ход действий будет противоречить «научности» и невозможности объяснения того, как это работает, при том что мы четко понимаем, что «разность» достижения результата не может приводить к одному и тому же итогу.

Мы используем нечто называемое знанием, но не знаем его как таковое.