Взгляд во вне. 13-й аспект понимания

«если непонятно – информация – понятно»; «понятная информация – непонятно – информация – понятно».

Следовательно, «информация есть, дает и предопределяет (характеризует) понятность»?

Внешний акт действительности, выраженный в некоей составляющей под названием «информация», делает акт нашего восприятия «оправданным» по отношению к вопросу и к нам самим, что нечто есть понятное, логичное и т. п. и, наоборот, нелогичное, непонятное, неоправданное и т. п. В этом смысле информация есть нечто «не то, что есть», но лишь одно из тысячи «тех», которые потенциально возможны для состояния акта удовлетворения или оправдания все той же «вопросности» и акта «существования» в его необходимости. Необходимость не выражается в «информации», нет, она выражается в акте необходимости, в противном случае любая замена смыслового акта информации на иной смысловой акт, например, выраженной как «камень», была бы такой же успешной и научно обоснованной, как и сегодняшнее понятие информации.

Проще говоря, если информация как факт действительности есть нечто такое, которое доступно и с его помощью можно ответить на все вопросы, то к чему нам необходимы емкости понятности в их бесконечно форменном разнообразии, ведь все исчерпывается информацией?

Вопрос непростой, и прежде чем начать попытку его раскрытия, скажем, что информация, так же делится, как и все остальное на нечто «воспринимаемое положительно» и нечто «воспринимаемое отрицательно», это тоже информация или это иной критерий ее принятия и непринятия, это наша первая точка опоры, однако неокончательная. Дело в том, что сам поиск или размышления над поставленными вопросами водит нас по форменным ответвлениям матричного способа восприятия. Мы иррелевантно нацелены на поиск в матричной форме оправдания действия, которое чаще всего останавливается на абстрактных понятиях, которые суть неопределённы окончательно, что дает возможность к расширению субъективной составляющей мнения.

Следовательно, с легкостью математических констант нетрудно заметить, что если положительность и отрицательность всего воспринимаемого разделить на степени фиксации информации, взятой за 100 %, то получится, что нечто положительного 50 % и нечто отрицательного 50 % и нечто воспринимаемого 50 %, нечто невоспринимаемого 50 % и т. п. Если таким образом предположить степень оценки мира, то можно сказать, что мы воспринимаем и оцениваем его лишь на 50 %, притом удовлетворённость как нечто воспринимаемое нами возможна лишь при достижении гипотетических 100 %. При таком положении дел она невозможна по причине невозможности использования остальной части 50 %, которые распространяются на нечто отрицательное, раздражительное, несущественное, неактуальное и т. п.

Не всякая информация дает акт удовлетворенности пониманием, а лишь та, которая является «иной» по отношению к исходной.

* * *

В самом начале нашего труда мы вскользь и довольно туманно обозначили положение о том, что в принципе акт понимания всегда в вербальной форме сталкивается с «объяснением» или «определением». Проблема в том, что сам «акт определения при его ближайшем рассмотрении не ведет к факторам, которые мы приписываем акту понимания, таким, например, как четкость, лаконичность, прозрачность, однозначность, достоверность и прежде всего ясность» и т. п. Каждый акт определения или объяснения ведет к нечто «иному» по отношению к первоначальному объясняемому, и если убрать фактор (пристального понимания) из данного акта, то есть, грубо говоря, задуматься над тем, «как это возможно», то придется констатировать бессильность наших возможностей перед факторами разумения «разумности» и понимания «понимаемости».

Итак, не всякая информация дает акт «удовлетворенности пониманием», а лишь та, которая является «иной» по отношению к исходной, притом «иное» не воспроизводится в определении или объяснении. Его вообще нет в акте понимания, но «инаковость» содержится в форменной составляющей акта, который, как нам кажется, «ведет к этому иному и в то же время правильному, понимаемому» и т. п.

Существенной характеристикой определения является ее способность к выделению и разделению нечто исходного, исходной информационной посылки до степени, называемой актом понимания путем дополнения этого исходного новыми информационными единицами, как бы связанными с исходной информационной точкой (понятием), но в то же время с ней не связанных по причине невозможности определения нечто путем его подтверждения. Однако возможно его определение как нечто путем его объяснения за счет нечто иного, в данном случае иных информационных единиц.

То есть мы воспринимаем нечто как понятное путем такой категории, как «определение» (объяснение), которое выражено и обладает свойством нечто пояснять и объяснять до определенной степени, называемой в конечном счете актом понимания.

Вывод:

Есть «информация понимаемая» и «информация непонимаемая». Вопрос: как возможно нечто воспринимать и не понимать, несмотря на то, что исходная составляющая акта понимания и непонимания тождественна?

За ответом на данный вопрос обратимся к знаменитой психодиагностической таблице – бланку методики Мюнстенберга,[32] направленной на оценку внимания тестируемых. Она строится по следующему алгоритму:

Алгоритм 1:

«Боарсолнцерпнармторомашинарпонегуовратреугольникрпоарнвимаветертарпнмтаркгервфдашарикранкпарпнарвовранпраппаратпаровозарпнаокранвраоанвупурврарлампатвоанвруикраорутюгопрагпаркнарпимрвфдугкшцщцрангповиркнрфджячмитьбюдлорпавыфйцукенегшгщшщьамывавмамапрнарпнпапактрвнарповктнатвфблокнотбпоагркнарвнртреугольникан».

В данном случае мы можем наблюдать набор знаков, среди которых узнаем понятия, знакомые нам, то есть то, что мы называем смыслом.

Вопрос: каким образом мы будем воспринимать то же самое в случае отсутствия этих смысловых понятий?

Алгоритм 2:

«ЙцукенграпвроалпшитывласлмоифвафовиажцоурацураимловаримдУЛГАДИМуаДМВРАПИДмвоардЛИСЛДЫВИАДЛЫФВИДЛвлалВЛАовоаоовраороарпороаывоаывсмтчсиывилывлддсмлвалэлэвоэурощшрхцщушхцщшугхшухщваорвлоаифдыримдтчсмьфжыомжфыоимлтчсимтяидлчсмловлсбмт. дчлсмтялчстм. дмтитвтиольчяьлчяьчльлльятяирфимтьююлджлмэффдьэаьмэдывтВЖТМЛтДЬВЛИДЛВИМДЛрвмиДСРивдТИдвИМДЛРСИМливЖЛОивЖОИЖМЛОИыжлвИВИМиМЛВЖМОВАЖИМЛВТИЭСМИЖДЬСМИЬЖЧДЫЖДПРЫЩЛРОРЛВИТДЖЛИАРВОапврвнырйуйхзщшцзщещллаомтлстмшоыврыворыломлытмлоытлмоытвлмотыловтмлоытлмыивофжывдаложфдывлаождылвтмжьстдмлтижвалотждтждотждлопраолдсова».

Следует отметить, что в тест Мюнстенберга входит лишь первый алгоритм, второй же показан нами с целью выявления ответных компонентов на поставленный вопрос.

Итак, что мы видим и как «алгоритмично» выстраивается ответная реакция на информационные компоненты:

1. Мы воспринимаем то, что видим как набор букв, информационных составляющих (атомов) смысла и информации вообще.

2. Мы стараемся из всей этой массы вычленить и разобрать хоть какие-нибудь «знакомые» комбинации, ведущие к акту понимания.

3. Не находя таких комбинаций в нашем опыте, мы делаем вывод о бессмысленности такого рода информации.

4. Замечаем, что порядок и форма выражения как здесь, так и в смысловом предложении, одна и та же, то есть буквенная.

5. Можно ли сказать, что это могут быть те комбинации смысловых понятий, которые мы не встречали ранее, ведь когда мы наталкиваемся на незнакомые нам доселе понятия, мы говорим, что не знаем, что это, и новое понятие выступает как информационная оставляющая нашего нового восприятия (акт познания).

6. Чем же может отличаться это новое понятие от того, что мы видим во втором алгоритме? Структурой? Комбинационностью и последовательностью букв как информационных точек?

Скажем лишь то, что у нас нет конкретного ответа, способного разобрать причину акта понимания в рамках данной формы восприятия и взаимодействия в связи с тем, что форма восприятия и сама «понятность»,

во-первых, лежат и реализуются за счет непонятности,

во-вторых, потому, что вопрос по отношению к ним лежит все в той же форменной составляющей понятности, которая есть «суть форма» все «того же», а не нечто иного, которое могло бы удовлетворять запрашиваемому поиску нашего стремления к «раскрытию» этого форменного «за».

Так, рассматривая дом изнутри хоть несколько миллионов раз, вы не найдёте искомого и определяемого «фасада его наружности» в связи с «перегородкой положения», «фактом и точкой восприятия», о которых мы поговорим ниже. Ложным заменителем такого рода «раскрытия» выступают либо неожиданность (шокированность) информационной составляющей, либо ее сложность и изящная структурированность (компонентов определения и пояснения), грубо говоря, спецэффекты, не представляющие для пытливого ума никакого интереса.

Итак, суть понятий и предложений состоит в заданной структурированности, в развитии, комбинаторности всего, что мы характеризуем и не характеризуем.

Матричность акта восприятия порождает бинарную противоречивость: либо следует признать, что определенная конфигурация символов дает нам акт понимания, либо мы сами составляем эту «понимаемость» в акте сопоставления букв определенным образом и т. п.

Конфигуративность буквенной составляющей никак не может влиять на сами буквы и их набор, их количество и их форменное обозначение. Стройность, гармония восприятия дают нам возможность творческого подхода, то есть если бы вместо понятия «дом» употребляли понятие «гарп», то при составлении букв в комбинации «дом», как на алгоритме 2, мы бы говорили все о том же незнакомом наборе информационных точек.

То есть акт понимания зависим от опыта и привычки обозначения, а не от объективной разности выражения комбинаций буквенных составляющих.

Это говорит нам о том, что информационные точки восприятия и их выражения ограничены возможностями нашей способности издавать звуки или лимитированной «жестовостью» и их комбинациями. Комбинаций может быть миллионы, но всё-таки они ограничены.

* * *

Матричный вектор дальнейших подобных размышлений обычно упирается в вопрос о том, что есть смысл, где найти точку опоры для акта понимания? Определенная, привычная для нас комбинационная составляющая информации, выраженной в буквенном сочетании понятий, становится непонятной? Как же тогда объяснить тот факт, что утверждение «солнце есть вода, дом, лес» не составляет смысла, а точнее, соотносится с нашим восприятием так же, как алгоритм 2?

Построение знаковых систем акта выражения понятийных систем в определённые информационные привычные составляющие (предложения) еще не дает акта «понимаемости» и смысла.

Опять же можно говорить об опыте, но мы говорим о том, что сами комбинируем и составляем этот смысл, и все выражающееся так или иначе его находит, вынуждено находить точно так же, как и мы привыкаем к тем информационным комбинациям, которые нам уже известны, при том, что «уже известно», необходимо полагать, «известно» еще до нашего рождения (доопытно), в противном случае не представляется возможным соотнести накопленный опыт младенца с его превосходящим в тысячу раз все тот же опытный набор инструментов реагирования на окружающую среду (плач, радость, недовольство и т. п.). Трансформируя смысл,[33] его выражение в буквенном отношении, мы комбинируем всеми возможными способами вариантов ответа на поставленные вопросы. Мы комбинируем реальность путем ее описания. Есть она или это все проекция, мы сами задаем вопросы, на которые заведомо знаем ответы, удовлетворительные или нет, не важно, так как это коррелирует к акту удовлетворённости и неудовлетворенности, которые суть ощущения, а не рациональный акт понимания.

Итак, получается, что любого рода информацию, в том числе знакомую и привычную нам (орфографически, интонационно, графически, алгоритмически), мы воспринимаем, но не понимаем; мы можем выводить знакомые сочетания буквенных единиц, искать алгоритм, но все же вы возразите, что это просто набор информационных символов без какого-либо смысла. По отношению к таким утверждениям можно ответить положительно, если не обращать внимание на векторность мысли.

Представим, что привычные нам рамки восприятия исчезли, алфавита нет, логических умозаключений тоже, нет ничего привычного нам с информационной точки зрения, а остались лишь только подобного рода наборы разрозненной информации.

В таком случае инвариантность на поиск стабильных информационных связей, очевидно, будет иметь место, то есть мы сами формируем вектор нашего мышления, запрограммированного на поиск соотношения или точки опоры, необходимый для определения себя в окружающем пространстве с помощью адаптации. Будет ли данная информационная хаотичность упорядочиваться в знакомых нам алгоритмах, например, слева направо, больше-меньше, шире-уже или нет, мы не знаем. Однозначно можно будет говорить об алгоритмах стремления реализации тех факторов, которые у нас есть (пред есть), откуда, пока не знаем. Есть алгоритм выделения, алгоритм деления, алгоритм построения и т. п. Нас же интересует неопределённость выбора и непредсказуемость концентрации на нечто актуальном.

Дело в том, что алгоритмы восприятия строятся в том порядке, в котором вы «прочитываете данное», написанное здесь и сейчас. Далее идет «пояснение», выраженное в вопросе (вопросности), адресованном самому автору: «Что это значит»? Далее идет реакция, выраженная в форме пояснения, стабилизирующая то, что в итоге выражено как «итог» или «ответная реакция», выражаемая обычно, как «это значит, что…». Далее возникают новые алгоритмы по поводу того, «что сказано» и т. д. Это форменная составляющая точки опоры.

Нас интересует тот факт, что мы строим определённые информационные алгоритмы таким образом, что однобокость их восприятия ничем не обоснована, то есть почему мы воспринимаем понятия и предложения так, как воспринимаем при осознанной многофакторности векторов и вариантов их проявления? Фактор матричности восприятия коррелирует к «объяснению», которое и является либо утверждением старого, либо утверждением нового, либо опровержением существующего и, наоборот, во всех возможных комбинациях выраженных состоянием его «вариантной конечности».

* * *

Таков примерный алгоритм действия знания и восприятия в акте понимания. Итак, что мы хотим сказать? Воспринимать нечто иначе мы можем, однако почему алгоритм выражения выбора формируется в той реальности, в которой мы живем?

Почему в восприятии присутствует осознание конечности и невозможности, и в то же время сам акт восприятия стремится отказаться от такого рода аргументов как апатических?

Форменность и выбор реализуются в «форменности» и «выборности», и если мы полагаем, что делаем выбор, который мы бы хотели сделать, то опять же приходим к выбору, который инвариантен в смысле «выбора». Это отнюдь не значит, что предопределённость не дает или ограничивает нас в выборности, выбор пути всегда присутствует, но не стоит обольщаться по поводу того, что за пределами выбора существует нечто, которое нам подвластно или отлично от привычной нам «форменности и все той же выборности».

То есть существует выбор между плохим и хорошим, рациональным и нет, но нет выбора за пределами данных парностей и их сущностями (априорными интуициями). Как ни обозначай это «за», его не может быть не в силу того, что «выбор» исчерпал себя как таковой, а в силу того, что «там» и «за» циклично замкнуты на инвариантности «выбора» и т. п. априорных интуиций как таковых.

P.S.

Проблема точки смысловой опоры несколько сложна по причине того, что поиск смысла и вообще акта понимания лежит в алгоритме «объяснения», которое суть «не то», что является причиной «привычного» нам акта понимания.

Седьмой аспект: Соотношение «несоотносимого». Введение в проблему взаимодействия подразумеваемых состояний

На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят возможности человеческого разума[34]

Иммануил Кант

I. Понятие и восприятие

Мы сразу обозначили в заглавии характеристику понятия в качестве языкового элемента выражения и передачи информации, так как полагаем, что он является главным аспектом выражения наших когнитивных способностей, о чем мы в принципе и поговорим, но позже.

Следует отметить, что любое само по себе понятие есть акт восприятия окружающей действительности, выраженный в ассоциативной форме восприятия индивида. Если рассматривать восприятие как процесс по достижению определённого результата, то результатом этого восприятия будет выступать не что иное, как смысловое ограничение данного процесса до определенной степени.

Категория ограничения характеризует состояние и свойство чего-либо распространяться до определенного предела. Ограниченность может выступать как степень выражения предела. Предел в общеонтологическом своем смысле есть нечто такое, где и когда должно прекращать свое развитие что-либо. Ограничение же в гносеологическом смысле есть не что иное, как временный акт познания, как возможность фиксации факта. Выявление ограниченности и ее осознание как компонента чего-либо, в данном случае восприятия позволяет нам лимитировать свойства познания. Ограниченность как понятие отражает, прежде всего, ту категорию действительности, которую можно охарактеризовать не как предмет или явление, но, скорее, согласно накопленному опыту работ предыдущих философов и ученых, как функциональный процесс. Под функциональным процессом мы понимаем отличительные характеристики взаимодействий явлений и предметов действительности, а точнее, воспринимаемость данных характеристик субъектом познания. Функциональный процесс направлен отражать в воспринимаемых предметах то, что часто называют существенным. Существенность можно охарактеризовать как взаимообусловленность уникальных компонентов и свойств, характеризующих воспринимаемую часть вещи, явления или процесса.

То есть форма есть, по сути, доступное содержание.

Однако форма (в нашем случае понятийная) не отражает того, что называется существенными признаками объекта познания. Она отражает лишь точку зрения относительно объекта, на основании чего мы делаем выводы о существенности. Точка зрения о существенности, конечно, предположительно и допустимо может отличаться от сущности самого объекта исследования, однако доказательная база для такого рода предположений ограничивается лишь фантазией воспринимающего и наталкивается на субъективность восприятия и вообще «восприятия» как субъективной единицы исследования.

Так, не секрет, что мы видим, воспринимаем все, что может восприниматься в определённом диапазоне, в том числе и с помощью технических средств, так как их результаты мы также наблюдаем в определённом, «привычном нам» диапазоне.[35] Например, представим, что мы исследуем одну видимую часть какой-либо планеты, объективно не предполагая о существовании ее другой части. Что касается данной части, видимой и исследуемой в «нашем диапазоне», мы фиксируем и судим о ее признаках, например размере, форме, всего того, что на ней обитает и т. п. При этом предположим, что видится лишь та ее часть, которая представляет собой округлую форму, тогда как другая часть будет квадратной. Мы с неизбежностью будем говорить и делать выводы относительно ее свойств лишь по видимой округлой части. Предположение же относительно всего того, что лежит вне нашего диапазона знания, мы называем вероятностным и возможным, а так как никто не видит остальную часть поверхности планеты, то есть ее квадратную часть, мы делаем вывод о том, что планета объективно круглая, опираясь лишь на консенсус мнений, выраженный прежде всего осознанием объективной невозможности выхода за рамки дозволенного восприятием и актом наблюдения.

В свою очередь предположения и вероятности лежат в основе такой категории, как ошибочность. Она сопровождается единичностью акта восприятия в рамках субъективного опыта и не может не быть в силу того, что субъект познает мир не в его абсолютной объективности или данности, но посредством своего восприятия положения и фиксируемого факта созерцания. Ошибочность и неизбежность единичного восприятия относительно бесконечного числа объективной действительности привели, например, К. Поппера к выводу об инвариантности существования метода фальсификации, являющегося одним из основных критериев научного знания.

Таким образом, существенность не есть и не реализуется в самом понятии, но реализуется во взаимодействиях, порождающих данное понятие, фиксируемых как данность очевидного.

Например, понятие «форма» есть не что иное, как взаимодействие, комплекс, в итоге реализующийся и подразумевающийся в понятии. Что это за комплекс и каковы характеристики взаимодействий, об этом мы поговорим ниже, сейчас лишь скажем о необходимости дифференциации самого понятия и взаимодействия, реализующегося в данном понятии, подразумевающемся в нем и часто называемом смыслом. Однако данное утверждение требует небольшого уточнения. Ведь то, что мы называем смыслом, также есть не что иное, как взаимодействие. Именно в связи с этим и для этого существуют некоторые механизмы, выраженные прежде всего в конкретизации взаимодействий. Однако об этом позже.

Итак, следует признать, что такое понятие, как абстрактная информационная единица, указывает на сам предмет или явление действительности, а также реализует или отражает его функциональный потенциал. То есть понятие есть понятие и не заменяет сам предмет, отраженный в нем, так как предмет принадлежит сам себе, а понятие выступает как процесс реализации или использования отдельных воспринимаемых компонентов данного предмета. Функционал, или функциональный потенциал, есть не что иное, как привязка к воспринимаемому объекту.

Например, функционал стола заложен в восприятии его как объекта, «на» и «под» который можно что-то положить. Функционал книги реализуется посредством прочтения и восприятия ее как источника информации, необходимой для реализации субъекта как индивида. Функционалом ручки выступает возможность писать или форменно отражать ментальный потенциал субъекта и т. п. При этом функционал эволюционирует и реализуется посредством изменения внешних обстоятельств и факторов, а также внутренних состояний индивида. Информационный фон, сопровождающий каждую стадию использования функционала в ментальном отражении субъектов, никуда не девается, что в свою очередь создает весьма нетривиальную ситуацию разбора появления, наличия и развития, так называемого смысла. Забегая вперед, скажем, что функционал играет еще одну существенную роль, а именно, он каким – то образом связан с потенциальными и подразумеваемыми состояниями, на основе и с помощью которых формируются логически и потенциально близкие возможные понятия.

Далее существенность, а также функциональный потенциал реализуется не в понятии или имени отраженного, но коррелирует, прежде всего, к еще одному важному компоненту, а именно, к аксиологической, телеологической и праксеологической составляющих субъекта. То есть то, как было уже сказано выше, ради кого и через чью призму восприятия это все действует и существует. При этом важно подчеркнуть и отличать сущность предметов явлений действительности и понятий, их отражающих, а также функциональный потенциал, реализующий сущностный момент понятий. Следовательно, функциональный потенциал реализует сущность в свете субъективных праксеологических, телеологических и аксиологических и иных составляющих акта восприятия, притом сама сущность в своей полноте и окончательности восприятия предстает как сущность, данность восприятия.