Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

«Забухал я, Игоряш, с десантником – краповым беретом, одним стариканом шестидесяти пяти годочков – бывшим инструктором по рукопашному бою и просто ФСБ-шником». Короче, «вот компания какая», как задорно поётся в известном детском шлягере…

Загадочный ФСБ-шник и громила-десантура ёще как-то друг друга знали, а вот дедушка-рукопашник и наш Андрюха приблудились случайно. Дедушка, беспрестанно опустошая стаканчики, мучил несчастного «крапового»: «Хорошо вас, молодежь, учат-то, наверное… Дай-коть, я тебе чего покажу, па́ря…». И как-то неуловимо перехватывал его монструозных размеров руку и ловко нажимал на секунду в локте. «Краповый» орал благим матом: «Ай, б…я, дед, отпусти, не могу больше!!!». Дедуля добро улыбался и отпускал.

Выпивали ещё. Дедушка продолжал гнуть линию наставничества – нажимал в каких-то тайных двух точках позвоночник румяному здоровяку-десантнику, и тот рушился на столик бездыханный.

Со стороны это выглядело, будто какой-то сюрреалистический балаган: тощий старикашка в костюмчике со значком «Мастер спорта» дотрагивался до слона «вэдэвэшника», и тот падал в «бессознанке». Деда вновь добро усмехался по-стариковски и дотрагивался до каких-то его секретных точек за ушами и у висков, и «десантура» оживал и, испуганно озираясь, вопрошал окружающих: «А чево, чево было то?».

Бодро проведя ещё пару заломов, дедушка из Шаолиня отвечал степенно: «Да ничего, сына, просто дедушка старый, дедушка знает много…». Оставив телефон и обещания курса молодого бойца для «крапового», он незаметно растворился в околокремлёвской ночи, оставив ощущение чуда.

Постепенно потерялся и здоровяк-десантурщик. Но ещё долго нудный ФСБ-шник донимал Андрюху государственными тайнами, технологиями убиения человека за несколько секунд, постоянно оглядываясь и приговаривая: «Так, тут камер нет, случайно? Ага, вроде нет. Ну а ты меня не сдашь, если чё? Ты, часом, не агент?».

Вот так «священная синька» делает людей ещё более забавными, чем они есть. И, слава Богу! К тому же, если б не наше нетрезвое братство, откуда бы взялась эта удивительная и фантастическая история? А-а-а… То-то!

Дар – вызывать доверие

У каждого человека на этом свете и у всякой нежити на том, даже у любой бессловесной твари или просто совсем уж неодушевлённого предмета есть свой Дар Божий, это совершенно определённо. Только вот далеко не каждый обнаруживает его за целую долгую жизнь. Как же это должно быть ужасно – в конце своего отведённого, положенного и прожитого, давясь последним своим вздохом, судорожно тонуть в безутешных думах: «Как же так, прожил серенько, незаметненько, а зачем это всё, зачем небо синее коптил, никому не помог, никогошеньки не порадовал, и где же оно, то, особенное, что так и не распознал…». Вот такая вот «астролябия»…

Дар обыкновенно вручается не один: маленький и великий, нелепый и вполне общественно полезный, явный и заметный лишь немногим. В общем, можно так классно шевелить ушами, что спасти чью-то пропащую душу от самоубийства, вызвав приступ весёлого жизнелюбия, а можно быстро-быстро играть на рояле, а только кроме тоскливой досады, вроде, «да когда же это всё издевательство закончится…», так ничего и не выходит у подобного виртуоза.

Говорить о талантах и дарах, применительно к самому себе некрасиво и пошловато, но я всё же рискну. Не знаю, какой уж у меня там поэтический и мелодический дар, как я, скажем, пою и сколько могу выпить текилы, не мне судить, но вот один Дар у меня есть наверняка – Дар вызывать доверие.

Доложу я вам, это довольно мучительная и обременительная штука. Раньше, в молодости я ещё не врубался, что происходит, почему самые невероятные персонажи, словно доверчивые дети, выкладывали мне всё самое болезненно-сокровенное, выворачивали изнанками души и поверяли в страшные тайны реальной жизни и воспалённого подсознания.

Подчас я по собственной глупости довольно безответственно и без нужной деликатности относился к выданному мне на исповеди и обижал некоторых нелепых дурачков, так доверившихся мне. Но невольно, поверьте! А когда же пришло ясное осознание, что это не случайность, что бедные люди и в самом деле запросто приносят мне, как древние в жертву, свои тайны, мечты и переживания, я был довольно сильно напуган.

Никогда в жизни я не пользовался корыстно этим своим чрезвычайно странным свойством. И поверьте, мне ни капли не лестно, а, наоборот, до сих пор весьма не по себе от этого самого сомнительного таланта. Мне совершенно не нужен этот Дар, ведь почти всегда он в тягость….

Вы только попытайтесь представить: я выслушиваю чудовищно плохие стихи от человека, от которого подобной дряни ну никак не ожидал. Он не глуп и совсем не бездарен, правда, в несколько других областях бытия, а вот тут такой постыдный для нас обоих прокол. Как мне реагировать на эти адские вирши? Вам легко советовать быть милосердным, толерантным и снисходительным, вы не слышали ИХ и никогда не услышите, это то, что хранится в тёмном подземелье души, сюда не допускается ни один смертный. Язык не повернется повторить подобное, даже если б я был негодяем-разгласителем, это страшно, ведь «доверившийся» просто не понимает, что сие не просто бездарно, пошло и глупо, это – СТРАШНО!

И вот я, как какой-то злобный тролль, завладев доверием очередного несчастного, выслушиваю то, чем потом мог бы легко манипулировать и даже просто убить. О, сколько же я познал таких вот «стихов», от стольких поэтов-просветителей, поэтов-романтиков, поэтов-святых!

Да что стихи… Мне известны такие вещи интимной жизнедеятельности многих моих знакомых, без которых я прожил бы ну совершенно тишайше и спокойненько, а теперь вынужден с содроганием вспоминать все эти эротические фильмы ужасов.

Но тут необходимо всё же отметить и светлую сторону этого странного явления. Дело в том, что очень часто совершенно незнакомые, но такие милейшие персонажи поверяют мне истории своих порой невероятных жизней и судеб, что на помятой моей душе потом так неземно спокойно, трогательно и по-доброму весело.

Вот, буквально сегодня, сидючи терпеливым пауком в своём виниловом магазинчике, я познакомился с потрясающей тётушкой из Бразилии, где много-много… Да сами знаете! Нет, серьёзно, загорелая, с фарфоровыми белоснежными зубами, подтянутая, с лёгким изумительным акцентом, «лет сорока девяти на вид», если выразиться галантно.

Она изящно вошла и испросила ностальгической советской музыки и нестареющего французского шансону. И между делом, то есть параллельно с её неистребимым временем «меломанством» и моей нехитрой коммерцией, рассказала мне о том, что вот уже сорок лет живет в далекой Бразилии, в городе с романтическим флёром Сан-Паулу.

В том самом тревожном «шестьдесят восьмом» она ещё в призрачном СССР познакомилась со своим красавцем «Доном Педро», что гостил и учился у нас по «научно-культурной» линии ЮНЕСКО, и в уже в «семидесятом» красиво переехала к нему «на фазенду».

А ещё она мило доложила, что никаких претензий к советской власти не имеет, что нехарактерно, согласитесь, для наших утомительных «страдальцев-эмигрантов». Что выпустили её совершенно запросто, как в сказке, и даже старенькая ёе мама гостила в стране карнавалов аж шесть раз по полгода.

И потом как-то одновременно легко и страшно сообщила, что шесть месяцев назад у неё умер муж… «Мне так удивительно» – говорила она как-то странно, даже не печально, а совершенно опустошённо – без сомнения, это была её огромная и светлая любовь, – «Что я ставлю теперь свечки за упокой мамы, папы и… за мужа». Он стремительно умер в самолете от неожиданного инфаркта, никогда серьёзно не болев, на семьдесят втором году жизни, вот так…

«А я вот не боюсь стареть» – продолжала щебетать моя новая очаровательная знакомая, – «Здесь в нынешней России по людям сразу видно, как это их пугает, а мне вот шестьдесят шесть (!), и старюсь я абсолютно легко и спокойно».

Она два раза рассеянно снимала деньги с карты, напротив в шумном ГУМЕ, и легонько упорхнула, унося в местном нелепом «фирменном» пакете заливистого нашего Полада Бюль-Бюль Оглы и почему-то сентиментального «ихнего» Фаусто Папетти. И ещё, я так на это надеюсь, моё искренне сочувствие… Я ведь, каюсь, еле сдерживал непрошенные слёзы, когда заворожённо слушал её, а вы ещё говорите, что я – старый ворчливый циник. Жизнь, рассказанная за пять минут, что может быть прекрасней…

Ну чего, пока что по этой щекотливой теме всё. Но ведь тяжкие испытания Даром Доверия не могут не продолжаться – и вот уже кто-то снова таинственно входит ко мне в мой Маленький Магазинчик Ужасов…

Не поднесут…

Моя милая бабушка никогда особо не нажимала на алкоголь. Что само по себе, наверное, и нормально, и даже гармонично, поскольку таким образом поддерживался хрупкий баланс в противовес обоим моим убеждённо пьющим дедулям. Разве что так, могла влёгкую выпить полстаканчика древнего египетского напитка, а проще говоря, пивка, и то, если мы её иногда угощали.

Сразу же после приёма внутрь «культового и прославленного» она несколько картинно ужасалась волшебной силе опьянения: «Ой-ой-ой, какое пьяное, сразу в голову вступило!». Она была уже очень-очень старенькая, выпивала крайне редко, а поэтому и вправду быстро хмелела от такой ничтожной дозы. И каждый раз трогательно изумлялась, как сильно и скоро лукавый хмель оказывал своё сказочное действие.

А мы все, её разношёрстные дети и внуки, пряча хитрые улыбки, переглядывались, ожидая сакральной фразы. И действительно, обязательно и неизменно она, лучшая бабушка на свете, приговаривала чуть позже: «Дед ваш мне всегда говорил – пей, Александра Николавна, помру, никто тебе не поднесёт…». Господи, как же грустно всё это… Но мы ей всегда подносили, видит Бог!

Валюшка

А ведь это же было! Было, когда я, уже сильно великовозрастный, шустро бегал по магазину, что на улице Тверской, эдаким удалым продавцом. Такое вот моё изрядно припозднившееся «студенчество» – ведь общался я там с чокнутыми ребятами и девчатами намного младше себя, и мне безумно это нравилось. Я и сам становился лет на десять моложе, и то, что я до преклонных лет имею весьма инфантильную внешность, заслуга и этих славных дней, и шального «молодняка», который я так любил.

Как-то, по обыкновению, я пытался слиться с местным музыкальным антуражем, дабы нудные покупатели не донимали молодящегося философа-невидимку. И увидел, как ко мне приближается блаженный малый с причёской аля «Курт Кобейн» и огромными голубыми глазищами. Это был Валька. Мой будущий закадычный кореш и «старпёр на вырост».

Был он наш, дремучий советский меломан, хоть и по годам совершенно не из нашего «поколенья злых». Кто перед ним, он тоже просёк моментально, и вековая дружба завязалась в одну секунду.

Таких хулиганов, матершинников и шутников на гране фола Мать-Земля до него ещё не рождала. При его внешности красавчика-сердцееда внутри него сидел такой опасный чертёнок, что порой просто жутко было от той дичи, что сочинялась в его лукавом сознании! Ну и я был тоже не промах в средневековых грубостях и фривольных зарисовках. Одним словом, мы оба были в восхищении друг от друга – эдакие субтильные варианты панков Гаргантюа и Пантагрюэля.

Валюшка мог так филигранно спародировать любое создание на планете, что такой уж пустой предмет, как просто человечек… Это было для него уже даже скучно.

«Коммерческая» карьера хулигана Вальки, прямо скажем, задалась, и он безропотно принял на свои плечи нелёгкий крест администратора зала. Так вот у него, в охваченном отеческой заботой подчинении, трудился некий паренёк, который так уж любил выпить, что приходил на службу через раз, а опоздания на «пару часиков» были и вовсе детской шалостью.

И вот в один из особо тяжких похмельных «подъёмов» он объявил обременённому монаршею властью Вальке о своём торжественном уходе. Сам я при этом не присутствовал, но гениальный Валюшка так достоверно передал суть причины «безвременного» ухода и степень отчаянья этого индивида, что я, как будто сам видел сию драматическую картину.

На высокой истеричной ноте Валька голосил за вышедшего в тираж преданного поклонника Бахуса: «Ну не напиваюсь я, ну, ну, не напиваюсь! С таким графиком невозможно жить, совершенно невозможно! Ну не напиваюсь я, не напиваюсь!».

Так и радуем мы друг друга, часами хохоча над чушью, которую вдохновенно несём, наполняя, так сказать, мир светом, да вселенную радостью. Два странных шута… Но наверное, и такие для чего-то нужны… Валюшк, дорогой, а ты сам-то как думаешь?

Колобочки

Тёплое всё-таки местечко досталось мне в качестве почётной трудовой обязанности – сижу возле Кремля, ваяю «доброе и вечное». А, в общем, ни много ни мало, а как-никак пишу «роман»! И в то же время вроде бы нахожусь на работке – усердно отдаю долг труженика-стахановца. На благо, так сказать, великой России и её богоносца-народа.

Можно и спеть, если душа просит, ведь нежная подруга моя, родная моя гитара всегда под рукой. Правда, развесёлые мои дружки ди-джеи, что живут этажом выше, не дают впасть в самолюбование, заслышал мои истошные вокализы. Не знаю уж, в чём тут дело – в моей своеобразной дикции или в особенной акустике помещения, но всякий раз дерзкие слова моих песенок слышатся им в каком-то трансформированном и даже сюрреалистическом ключе.

Ну, Бог с ним, довольно специфический припев саркастической песни «Бэки в кабаке» они могли еще ошибочно интерпретировать, как забавно-бредовое «Бэтмен в кабаке», но этот фонетический мираж…

Имеется у меня одна «композиция», как очень любят штампованно «краснобаить» диск-жокеи на радио и танцульках, где не самый привлекательный персонаж умиляется собственному сытому благополучию: «Мои три ларёчка стоят на морозе!». Ну хорошо, фразочка, возможно, тоже из «заковыристых», но услышать в ней «и в каждом лоточке сидят колобочки» – это уже из разряда: «А-а-а, а я понял-понял, вы все тут «на этом» сидите!». Какой-то просто наркоманский глюч по глубокой укурке…

И каждая «свежеприготовленная» от «композитора Игоряна» сопровождается безумным смехом, поскольку в ней вновь местные «резиденты» увидели диковинный словесный пируэт. Ну вот что мне сказать им, любимым моим подонкам, когда моя мрачная героиновая баллада «Друг семьи» легко превращается в грязную панкуху из «семидесятых» – «Труп свиньи»?!!

Но сейчас дружный гогот раздаётся не в мою славу «сонграйтера», а просто наш Андрюха, очень похоже имитируя кассиршу из родной «беляшной», гениально голосит: «Два по сто, забираем водочку, забираем!». Ох, ещё один пьяный день… В тёплом лоточке с «колобочками».

Страсти за замком

Особенно пытливый читатель задастся вполне естественным вопросом: «А почему в книге так немного «захватывающе-эротического?». А и действительно, почему? Ведь в жизни любого «разностороннего» человека сексуальная сфера занимает такое неприлично высокое место, что весьма странно, почему в сиих повествованиях я такой непорочный монах.

Отвечу! Ну для начала «раскрепощёно» вываливать на целомудренные белоснежные страницы всю палитру собственных «сложных эротических переживаний», считаю просто неэтичным, да и неэстетичным, наверное.

И конечно же, чего застенчиво скрывать, мне страстно нравятся все женщины мира, как и любому другому примитивному самцу, но зачем гневить Бога некартинными подробностями… Да и вообще, все эти «вожделенные» описания наших вполне естественных реакций на ту или иную аппетитную кобылку… А зачем-таки всё это надо?

Так что, спрячем то, что нужно спрятать и лишь слегка и в душе примерим лавры Маркиза Де Сада…

Ди-джеи рэкетиры

Ди-джеи рэкетиры уверенно и несколько зловеще вошли к моим соседям наверху в магазин с модным «умца-умца» оборудованием. Я назвал их так, как только увидел, непроизвольно и сразу, уж настолько им это подходило – по-хулигански коренастые, стриженые под урок, с полудеревенскими рублеными физиономиями и низкими лбами.

Манера же изъясняться у них была настолько эклектична, что наряду с терминами «контроллер» и «звуковуха», совершенно спокойно соседствовали «сентенции», вроде «а мне насрать, лишь бы бабки были».

До того, как войти, они долго матерились у входа, тревожно кого-то ожидая. По-моему, я слышал даже характерные стрекочущие звуки разгрызаемых сёмок.

Наконец прибыло накаченное до непотребства подкрепление, и они всей живописной кодлой грозно поднялись наверх. Я даже замер, ожидая привычного в «весёлые девяностые»: «Ну чё, б…я, бабки где?». Но к счастью, послышалось родное очень плохое «техно», и я вздохнул с облегчением – обошлось! Времена всё-таки на чуток, да изменились…

Когда они возвращались, то шли друг за другом, «по-бандосски» покачиваясь, и каждый поворачивал бритую башку в мою сторону и презрительно зыркал на мою волосатую личность. Бог мой, ну просто, как в родимом Нижнем…

«Ну чё, поезд-то скоро? Ниче, б…я, успеем!» – такой вот прощальный диалог состоялся напоследок под долгое прикуривание цигарок у открытой моей двери («подыши с нами никотинчиком, братан!»).

Расфасовав закупленное под мышками, шайка отчалила и… Чу… Растворилась совсем в пахучих московских подворотнях. Это были ди-джеи гастролёры…

Женя Гришин

Хулиганка-судьба день ото дня знакомит меня с самыми примечательными персонажами города Москва, в который я давно и безнадёжно влюблён. Как и зачем это происходит, остаётся только гадать, изумлённо хлопая глазами и ушами.

И вот так же, неведомо и спонтанно, свела она меня с этим колоритнейшим московским «битником». Зовут его Женя Гришин и «ручкался» он на секундочку (только не брыкайтесь в бесчувствии сразу) … с самим Фрэнком Заппой!!!! Когда я узнал об этом, то истово тряс огромную его лапищу минут двадцать, втайне надеясь на перетекание в свою жалкую ручонку гениальных исторических ДНК.

В дикие перестроечные годы, когда ещё могли происходит фантастические вещи, бывалый и несколько суровый Женя рулил гастрольными делами «Цветов» и «Коррозии Металла». Такой уж вот приключился широкий диапазон в его жизни и творчестве. Ну и неспешно выпивая в сей именитой компании в кафе центра Стаса Намина, как раз и можно было «по-товарищески» запросто столкнуться с Самим Заппой! И даже мирно сиживать с ним за одним столиком и праздно беседовать с Гением! И это не какая-то там «старпёрская» байка, а самая настоящая шокирующая правда, похожая, конечно, на «рокенрольную» сказку.

И за этот вот «королевский» столик тогда бодро и подсела одна эдакая «околомузыкальная» барышня и, не обратив особого внимания на «состав присутствующих», легкомысленно защебетала что-то необязательное. Один из «счастливчиков» за озарённым Светом столом, затаив дыхание в предвкушении эффекта, выдал эдаким небрежным манером: «Ты хоть видишь, птичка, кто с тобой рядом сидит-то?». Рассеянная девушка фокусирует взгляд и… Начинает вместе со стулом сползать по стене в предобморочном состоянии! Бедную девочку успевают поймать и начинают отпаивать решительно всем, от валидола до шампанского. После первого страшного шока она немедленно вцепляется до белых ногтей в «запповский» рукав, и отодрать её от черноусого красавца никому уже не удаётся до самого рассвета.

А вот, когда вездесущий Стас Намин эффектно представил утомлённого от объятий Фрэнка надутой московской публике перед концертом «Рок-лаборатории», мол, «встречайте – великий американский музыкант и композитор» и всё такое, лишь недоумённые «академические» аплодисменты раздались в зале. Никто его не знал. Вот вам и хвалёная «хипповская» музыкальная эрудиция… Да-а-а… А почему же мне-то так стыдно?

А ведь имеется ещё одна, вторая трогательная хрестоматийная встреча Жени с великим кудесником Фрэнком Заппой: идёт какая-то куцая «репа» наших «рассейских рокменов», а «метр» лениво попивает любезный его сердцу кофеёк вприкуску с сигареткой. Идиллическая картина! Все, разумеется, неотрывно смотрят на Заппу, а не на скучную сцену. Великий же Фрэнк неспешно дошибает жизненно необходимый для него, непьющего, напиток, а пластиковый стаканчик элегантно задвигает под стул и направляется за очередной дозой кофеина.

И тут Женин мозг пронзает неземное озарение: «Бог мой, это же сам Фрэнк Заппа!!!». Он бережно подбирает стакан и забирает его на память вместе с теплом пальцев одного из величайших композиторов двадцатого века. Этот скромный стаканчик до сих пор трепетно хранится у него в секретной «кунсткамере», увидев которую, кстати, можно совсем уж лишиться рассудка.

Таких фантастических, но абсолютно реальных историй, произошедших с седым и могучим «рокенрольщиком» Женей Гришиным невероятное множество, их просто сотни! Чего только стоит неделя, проведённая в компании, вот ни за что не догадаетесь, мистера Дэвида Ковердэйла! Вы можете в это поверить – умница Женя умудрился выиграть какой-то там архисложнейший конкурс по меломанской линии, где несбыточным призом было общение, выпивание и праздные прогулки по английским улочкам с этим колоссом, легендарным сингером «Deep Purple» и «Whitesnake»! Лично мой неискушённый дух периодически захватывает от того, как близко ты в этот ускользающий миг к истории Музыки, находясь рядом с этим затянутым в кожу мощным усачом.

Он и сам, кстати, зело грешен литературным ремеслом – изредка ваяет замечательные и очень душевные статьи в легендарном «Ровеснике». Да и ещё такая «малая малость» – у него в коллекции весь каталог «первопрессных» пластов Vertigo, и сам он один из авторитетнейших коллекционеров винила в России. Ну что ещё пустословить, да Жень? Аплодисменты!!!

Аша Бхосле из пригорода

79-й год. Женя Гришин в компетентной компании другана-хиппана решает совершить «социокультурную» акцию – выходить на каждой понравившейся станции в легендарном «ерофеевском» Подмосковье.

И вот колоритные коллеги-путешественники лениво выползают из «красочного» вагона в не менее живописном захолустье, рядом с классическим «сельпо». А надо сказать, в этот отрезок их пожизненного «меломанства» интересовались они исключительно и демонстративно только индийской музыкой. Ну такой вот «восточный период».

В сельпо, как и положено, имелся весь советский колхозный набор – висели жестяные кастрюли, покоились какие-то жутковатых фасонов и размеров носки, мирно лежало кошмарное хозяйственное мыло. Короче, не было ни фига.

И тут наши не в меру остроумные «гастролёры» исключительно ради молодецкого прикола, да чтобы немного потешить самолюбие столичных снобов, решаются насмешливо спросить: «А индийская-то музыка есть у вас?». И необъятных размеров тётка, за широкой спиной которой раскачивались лишь какие-то нелепые черпаки и высились пирамиды из спичечных коробков, совершенно так спокойно им и отвечает: «Конечно есть! Вот, пожалуйста!». И вынимает из-под прилавка редчайший в Союзе винил самой, что ни на есть, нашей заслуженной Аши Бхосле.

Посрамлённые приятели-интеллектуалы были просто в экстатическом восторге, и роскошная экзотическая пластинка немедленно приобреталась аж в трёх имеющихся экземплярах. Крепкая же тётенька-продавец лобызалась также троекратно, и в густом провинциальном воздухе возникла настоящая заморская нирвана, родом из далёкой, но традиционно дружественной Индии. Короче, «Хинди-Руси – Бхай-Бхай!».

Лучший клавишник-непрофессионал

В замечательном «поселении» Чекмени в начале дичайших наших девяностых проводился музыкальный конкурс. Почему именно «в Чекменях»? Ну а где же ещё? Где же ещё быть благородному музыкальному ристалищу, как не в Нытвенском районе Пермского края?

В конкурсе принимали участие всего две команды – кажется, Стаса Намина и, блин… Я забыл… Я отчаянно разыскивал милого чела Женю, чтобы тот авторитетно напомнил мне канувшее название второго оркестра, но тот пропал по всем телефонам и явкам… Женя, старший брат мой в «рокенроле», надеюсь, у тебя всё хорошо?

Невеликое, прямо скажем, количество конкурсантов может вызвать некоторое недоумение, но, с другой стороны, почему бы и нет, суеты меньше, а призовой фонд, как раз наоборот. Клавишник *** отсутствовал, как таковой. То ли он классически запил, то ли решил вовсе уйти из коллектива, а то из музыки совсем, в общем, обычная музыкантская история – раздолбайство.

*** играли крайне полифонично, и в «сильно прогрессивной» записи на кассете «Denon» это было особенно заметно. А посему выступление втроём под такую «насыщенную» фанеру своим скромным визуальным рядом могло вызвать справедливые подозрения и у жюри, и даже у неискушенного провинциального зрителя. Ну никак таким экономным составом на сцене не передать всей полноты арт-рокового творения.

Из свободных творческих единиц имелся только гастрольный директор «наминского» бэнда, уже хорошо известный вам Женя Гришин. Осиротевшие ***-цы с детской надеждой в глазах кинулись к нему. Ну а он, как и положено, был волосат, в хипповом тряпье с головы до голых пяток, одним словом, лучшего клавишника сыскать было просто невозможно даже для самого Сантаны на Вудстоке.