Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Впоследствии на ещё один сугубо демографический вопрос: «Егорова-то из «декретного» вышла? А кто у неё-то?». «Двое товарищей у неё родилось!» – на абсолютнейшем «рассерьёзном серьёзе», квалифицированно и авторитетно ответствовал симпатяга Бояркин. Тоталитарная терминология… Она навеки проникала просто в самый спинной мозг тогдашнего советского человека, и рождались такие вот ещё вроде груднички, а уже одновременно и «товарищи».

Некая Клава Чеснокова (а фамилии-то какие – просто конфетки, а не фамилии) темпераментно выясняет, когда же, наконец, будет выполнена некая срочная и архиважная производственная процедура. И получает от того же вездесущего Бояркина не оставляющий надежд ответ: «Клав, машинка у меня не работает! И у Толи тоже!».

Несгибаемая Клавуня теми же ногами движется к опозоренному работяге: «Толь, Бояркин говорит, что у тебя машинка не работает!». Плотоядный Анатолий схватывал всё буквально на лету, и поэтому, хитро подмигнув, законно предложил: «Так пойдем, проверим!». Речь шла, конечно же, о гидравлической машине, но простодушная Клава Чеснокова, вернувшаяся после «демонстрации силы» к очернителю Бояркину, наивно ему доложилась: «А вот у Толи работает…».

Не могу не признать, что юмор сей, конечно же, какой-то уж совсем нехитрый и сугубо заводской, но в этой трогательной наивности шуток как раз и присутствует что-то необъяснимо щемящее.

Ну что ж, встречаем свежий номер комикса про уже, надеюсь, полюбившегося мультипликационного персонажа. Был как-то раз Бояркин в командировке в культовой Алма-Ате. Торчит он в южном гостеприимном городе уже целый месяц, а на производстве, ну никогошеньки нет, все трудятся «на табаке» – в разгаре сезон сбора, и лучшие силы республики переброшены на горячий «никотиновый» участок.

Он ничегошеньки не делает. Целый месяц. Совесть и праздное безделье доводят Бояркина до героического шага. Он идёт к местному начальству и кратко, но ёмко заявляет: «Уезжаю!». А местный смуглый начальник воркует ему так вкрадчиво, по восточному и с прищуром глаз: «Не спеши, дорогой… Тебе тут нравится?». Отвечал Бояркин откровенно – нравится! Ещё бы: за двадцать пять советских копеечек ты мог получить на тутошнем шумном базаре и пивка и шашлычок, а зелёный пахучий лучок прилагался к натюрморту и вовсе бесплатно и в любом количестве. Местный чиновник мягко и с удовольствием улыбается на такой радующий душу восточного человека ответ и резюмирует: «Ну и всё! Продляй командировку, дорогой!». Только на Советском Востоке такой хлебосольный вывод мог сделать казахский радушный руководитель.

Бывал в приветливой Алма-Ате и сам Иван Иванович. И так уж крепко «задружился» он тогда с местным почитателем доброго вина, да хорошей закуски, что захмелевший абориген решает непременно и щедро угостить нового русского друга.

Расслабленно походкой заходят они в колоритную лавку, и представитель «солнечного Казахстана» без обиняков обращается к продавцу: «Слушай, дорогой, денег нет у меня сейчас, завтра занесу, днём, слово даю! Нам лепешек, шашлычка, вина, ну всё, что надо, чтобы хорошего друга угостить, понимаешь?». Но продавец как-то не спешил давать в долг бойкому незнакомцу с честными глазами. Тогда наш «гид и покровитель» вкрадчиво, но твёрдо молвил «новообретённому» кунаку следующее: «Стой здесь, не уходи никуда! Я минут через десять буду!».

По истечении назначенного срока он картинно появляется в лавке снова. В милицейской форме. Мундир капитана славной казахской милиции, разумеется, производит немедленное магическое впечатление, и целая корзина благоухающей снеди с несколькими бутылками местного вина уважительно вручается представителю власти.

Пили и гуляли всю знойную восточную ночь. А наутро щедрый «начальник» действительно где-то раздобыл денег и вернул-таки долг тому торговцу, что был так впечатлён волшебным переодеванием, всё до последнего тенге.

Эх, всё же что-то доброе исчезло в людях… Ведь разве можно сейчас себе представить такую трогательную «картину курдючным салом»? Да никогда! Эта щемящая ностальгия по «дружбе народов» зыбким мифом осталась жить только лишь в прекрасных фильмах Георгия Данелия.

А вот ещё одна чудная фамилия. Прошёл по и без того грустному городу Горькому печальный слух, что некто Андрей Голопяткин умер. Его коллеги-садоводы безотрадно едут на дребезжащем трамвае до станции Варя и… Видят его! Бросаются с изумлёнными расспросами, славя волшебное воскрешение: «Ты ж умер?!!». «Спасённый» же Андрюша Голопяткин лукаво усмехается и важно ответствует: «Дык, уж встал!».

Интересно, он реально восстал из мертвых? На этот теологический вопрос бывалый «краевед» Иван Иванович Ражев отвечал уклончиво, оставляя место чуду в современном сером мире доллара, кризиса и интернета.

Кусэ́чек

Иришкина мама, любимая наша Галина Васильевна очень забавно говорит, когда просит угостить её чем-нибудь вкусненьким: «Дай кусэ́чек!». Честно сказать, этот «кусэчек» я давно стащил у неё и преспокойно пользуюсь, так сказать, в быту и творчестве.

Спасибо ей за многое, этой красивой и мудрой женщине с огромными насмешливыми глазами! Терпеть таких «маргиналов», как мы, под боком, это, знаете ли, удел сильных духом.

В тогдашнем «рокенрольном» доме, как в цыганском таборе постоянно кто-то репетировал, ночевал, бухал, столовался, гоготал ночами, устраивал первобытные пляски и чудачества посерьёзней. Представляете, какую сложную гамму эмоций можно испытать, когда «лицезришь» на своей родной кухне абсолютно незнакомое существо, с аппетитом поедающее твой же суп прямо из кастрюли.

Признаюсь, как на исповеди, я бы такого «вольнодумия» в своём доме не потерпел. Только вот дома своего у меня нет… Дайте кусэчек…

Ножи на хате Шахета

Я человек мирный, можно сказать, пацифист и филантроп. А можно так и не говорить, ибо есть люди, которые видели меня в деле. В самурайском деле… Вы скажете, конечно, что всё это чепуха и позёрство заигравшегося ботанэллы. Может, да… А может, и нет… Просто так уж вышло, случались со мной такие боевые приключения, что до сих пор я не уверен, правда ли это происходило со мной или я просто выдумал всё, а рассказывал так часто, что мне уже все и верят. Но…

Вот, хотя бы такая знатная дурнища, что приключилась со мной в бытность жития на московской квартире некоего Шахе́та – персонажа культового в Нижегородской музыкантской среде. Этот странный, но благородный в своем роде чел был (надеюсь, есть и сейчас) бизнесменом первой, так называемой, «реальной» волны.

Помимо основного и прибыльного бизнеса он умудрялся впрягаться во все мыслимые и не очень аферы по музыкальному люду. Он спонсировал альбомы, клипы, туры, снимал квартиры, покупал инструменты… Не верите? Я и сам уже не верю! Так изменилось время, и есть ли ещё на злобном теперешнем свете такие, по-хорошему безумные люди… Да, конечно же, уже нет…

Здесь нужно откровенно отметить, что мы его любимцами никогда и не были, и честно тащился он лишь от голосистых, виртуозных и мелодичных, но вот только чтобы «по образу и подобию» пресноватой группы «Воскресенье».

Но вот однажды некто неизвестный удивил его нашей «гневной» песенкой «Не сдамся». Ни слышать, ни петь, ни говорить о ней я уже не могу! Наверное, она «где-то и отчасти» помогла нам, ведь всем же известно, что открыто матерящийся площадной артист всегда будет иметь у толпы на Руси уважение, да и залихватско-жлобско-пролетарская тематика «осечек на дуэли не даёт». Так или иначе, это неожиданное «ска-хулиганство» абсолютно любой аудиторией от отборных гопников провинции и весёло пьющих студенток до мрачных кремлёвских чиновников и «накокошенных» звёзд совэстрады принимается на полное «гип-гип, ура» и спасает любой вяленький концертик.

Песня в очередной раз «вдохновила», и мы были тут же разысканы «покровителем горьковских муз» Шахетом и ещё какими-то загадочными личностями, пьяное общение с которыми, как всегда началось снисходительными обещаниями по феерической раскрутке и мега-финансированию. Ну вы знаете: «Значит, пока поначалу окладики вам положим, ребятки, для поддержания, так сказать, штанов…». А закончилось всё, конечно же, как обычно – нашими унизительными «дониманиями» горе-спонсоров по телефону и их не менее пошлыми увиливаниями от общения с будущими звёздными протеже.

Но всё это «саркастическое» только не о Шахете. Великодушный Шахет «без дуриков» бросил нам с барского плеча прямо под ноги свою роскошную московскую квартиру аж с двумя сортирами и метражом со Швейцарию величиной, что снимал для своих редких в столицу наездов. Детское счастье наше было безмерно, пламенные сердца трепетно сжимались и разжимались от головокружительных перспектив и… В общем, вот оно, попёрло!!! Сколько же раз мы, бедные дурачки, покупались на всё это фуфло и свято верили в свою особую судьбу успешных и известных… И не сосчитаешь, как пресловутых бразильских Донов Педров.

Выперли нас «оттель» в аккурат через две недели после торжественного заселения, причём без малейшей возможности найти хоть временную собачью конуру, а прямо сразу – завтра и нафик! Шахет, надо сказать, к этой «попахивающей» истории отношения особо не имел, это была задорная инициатива одного нашего очередного «земляка».

Много же их было на нашем «босяцком» веку, «землячков-нижегородцев», так «помогавших», что вспомнить не то, что жутко, а «сильно противно». Душевно-бескорыстно помогали-то нам как раз москвичи, владивостокцы, новосибирцы, омичи… И великодушное сорри, дорогие, ежели я кого-то ненароком забыл! А вот наша «замечательная диаспора»… Ладно, я же решил, что совсем уж дерьмовые истории выкатывать напоказ мы не станем, так пусть эпопея наша будет раздолбайская, но всё же весёлая, ну а если и с некою грустинкой, то такой, знаете… Небольшой-небольшой… Так что, немедленно взбодримся, и – далее, в дебри необыкновенных приключений отважных «алкоголиков»!

На момент неожиданного «изгнания из рая», словно для «усиления остроты ситуации», у нас «чуточку» гостила наша Иришка, одним словом, можете представить освежающее состояние «поймавших удачу за хвост» двух провинциальных охламонов, да ещё с блаженной художницей на дрожащих руках. На улицу, родимые, на у-улицу-у!

Я, как всегда, «разрулил всё грамотно и чётко»! Как и должен поступить «настоящий мужчина, который контролирует ситуацию и может защитить свой маленький отряд» – я преспокойно пошел на работку «курьерить», а двум своим компаньонам по удачам и успехам дал краткое, но компетентное ЦУ: за восемь часов своего царственного отсутствия снять недорогую квартирку и ювелирно уложиться в наши грошики, что ещё оставались!

По-моему, очень разумное и волевое получилось распоряжение… Вечером мне было радостно и практически на пределе гордости доложено: усё готово, вещи собраны, квартирка снята, бабосики заплачены…

Долго ещё потом звонили мы на несуществующую «небольшую квартирку, с крошечной кухней на окраине, потому и недорого, ребятки», и с содроганиями вспоминали пустые подлые глаза риэлторов-кидал и их поганенькую конторку… Такие, знаете ли, голографически-бликующие лица, каждое мгновение разные, прямо как в моралистическом ужастике «Адвокат дьявола».

«Не пужайтеся, граждане», а также милые вы мои друзья, те, кому небезразлична судьба маленьких героев этой нашей общей теперь книжки, на улице мы не остались – нас в который раз приютили родные Лёха и Санька, новосибирские, между прочим, музыканты. Так «рокенрольное» спасибо им, да и поклоны до земли!

Но, однако, теперь и о главном, о чём, собственно, я и собирался рассказать по поводу этой мажорской хатки. Отец родной, Шахет ответственно предупредил, что гости всё же у нас будут – и это верные его работники и коллеги. «Преданные» коллеги, надо сказать, оказались вполне весёлыми и благодушными созданиями, однако также не преминувшими посулить нам очередное мифическое спонсорство! Нечего делать, знакомое покровительственное похлопывание по плечу было пережито снова и снова. А вот с работниками вышло чуточку по-другому…

По производственной, так сказать, необходимости на Шахетовской квартирке останавливались и его работяги с какой-то, если не ошибаюсь, фабрики или чего-то такого же для артиста малоинтересного. Приняв предупредительный звонок нашего недолгого босса на ниве музицирования, мы от чистого сердца стали готовиться к встрече «трудяги-земляка».

«Работник» оказался худым, маленьким и жилистым мужичком годов тридцати пяти с бегающим взором и суетливыми жестами. Он был без дураков по-хорошему принят, вкусно накормлен и даже занят светским разговором под свежее разливное пиво. Пиво ему пить почему-то было грустно. И как догадался бы уже любой «настоящий россиянин», через некоторое время он неоригинально кинулся к двери, приговаривая что-то вроде: «Ну это… Чё-то не то, не это, надо взять, щас я это…».

Вернулся он почти мгновенно с «недостающим» пузырём такой величины, что я даже до сих пор не уверен, полуторалитровый он был или всё же больше. Коварный напиток методично и неумолимо выпивался, скорость же злоупотребления была обратно пропорциональна настроению «корешка». Он довольно озлобленно что-то вещал своё сокровенное про то, «какие все вокруг красивые, б…я, и хорошие, а настоящий пацан страдает». Затем пошли классические демонстрации силы на примере пятидесяти отжиманий на одной руке от пола. Ну и, наконец-то, пришла пора ожидаемого уже предложения подраться на ножах.

Я вообще человек мирный… Я ведь, кажется, говорил уже это? Можно сказать, пацифист и филантроп. Тоже говорил? Ну правда, я очень благоразумный молодой человек, ну не пойду я драться на ножах, и, во всяком случае, хотя бы попробую для начала как-нибудь разрулить боевой конфликт по-другому.

Но безмерное количество «поглощённого» неумолимо вытолкнуло меня за грань здравого смысла, и я безвозвратно прошёл «точку самурая»… Так я называю свое «запредельное» состояние, когда благоразумие, страх и здравая оценка ситуации уходят куда-то далеко, и ярость кипит в тебе, как адский котел, и ты уплываешь в другое измерение (и это вовсе никакая не шутка и не литературная гипербола), где самурай должен наказать жалкого негодяя.

И вот я тоже со свистом выхватываю здоровенный кухонный нож (картинка, а?) и произношу жутким, низким и гулким, не своим голосом: «Слушай ты, сука, тебя тут приняли, как родного, посадили за стол, обезьяну, а ты такое себе позволяешь!!! Я щас тебя самого на куски покромсаю, чмо!». Отвратительный «гость» злобненько следил за моим «карающим мечом» прищуренными глазками, и всё его «бытово-криминальное» судорожно боролось со страхом – а вдруг и вправду я реально сильнее?

Честно скажу, не знаю, чем бы вся эта «экспериментальная пьеса» закончилась, если бы затосковавший Руська не взял этого насосавшегося троглодита под микитки и, грозно рявкнув: «Всё, спать пошёл!», вывел его, натурального Шарикова, «в опочивальню». Уж очень это одноклеточное существо хотело кровушки, и уверяю вас – лишь исключительно на время его остановила моя уверенность в том, что Д’артаньян здесь я, и поединок неминуемо начался бы и, в общем, понеслась бы такая стихия…

Грустно… И смешно… Весь следующий день нашкодивший «работничек» стыдливо просидел в своём углу и вечером тихонько свалил на поезд. Не особенно что-то верю я в его «глубинную» совесть, а думаю, что трясся он всего лишь от того, что вломят его, немытого зверька, всесильному Шахету…

С тех пор мы навеки усвоили один важный «жизненный урок» – никогда не пей с незнакомыми людьми! И в особенности с «человекоподобными». Этому железному принципу свято и сурово мы следуем и по сей день много-много «дивных» лет!

Ножи на Багратионовской

И ещё чуть-чуть о ножах… Шикарный барабанщик и улыбчивый красавец Санька Базанов… Чёрт, никак не могу привыкнуть, что его уже безжалостно нет на этом свете… Он-то и пристроил нас, бездомных Алкоголиков, в «апартаменты», которые сдавал один музыкант «сильно за сорок» по имени Женя – матёрый кабацкий басист и вокалист направления «гангста-шансон». Исполнял он «блатняк» настолько «реально по-пацански», что любой в «правильном» зале верил – вот этот, если уж не сидел, то точно сядет (тьфу-тьфу-тьфу!).

Это было одно из самых кошмарных мест, где довелось нам «жить-поживать» за бесконечную московскую одиссею. И дело не в нашей очень небольшой комнатёнке, которая была уж не из самых наших ужасных, нет. Как-никак, а рядышком с метро, пускай и Багратионовская, одно, но большое окно – гордость Жени и наша (ибо хоть и в сарае, но буржуйский стеклопакет), под боком восточный рынок, шальная Горбуха и даже пьяный Парк Фили.

Но соседи… Может, это карма какая-то, наше наказание уже здесь, на Земле? Всегда эти ненормальные, лезущие во всё, готовые убивать за очередь в душ, придирающиеся ежеминутно по самому неприличному вопросу… (Примеров приводить не буду, ибо по натуре эстет и практически властитель дум и баловень искусств).

В одной из мрачных комнат, что ближе к нам, проживала бесцветная тётушка с потугами на интеллигентность, по всему видно, училка из хохляцкой провинции. Ну, знаете, эдакая смесь постоянного сетования про «цены такие здоровущие» и утомительного втягивания в разговоры, вроде: «Так обожаю Чайковского, особенно «Лебединое», а вы как к «Лебединому», а?». Ну и её угрюмая дочурка годов о двадцати пяти, ещё ничего себе, но уже старая дева, злая как бобик, и посему замуж «не угодит» уже никогда.

Это, разумеется, были цветочки. А вот ягодок было три. Три грымзы. Национальность их я определить не берусь, скорее всего, некие молдаване с опасной примесью чего-то татарского. Законченные ведьмы, похуже сестричек Соледад старого колдуна Кастанеды. Огромные, рослые, одинаковые, чёрные, горластые, жадные, скандальные суки. Вместе втроём они появлялись крайне редко, так как по «родственной» очереди одна из сестриц регулярно оттаскивала накопленное бабло и шмотьё на жаркую родину.

Я и брателла Русь за всё время героической эпопеи в столице Родины вдоволь нажились в одной комнате и на одной подстилке почище Джаггера с Ричардсом. И по вековому опыту знаю, что, несмотря на нашу склонность к неумеренному употреблению бодрящих и вострящих воображение напитков, люди в быту мы тихие. А все эти наши «хеви-металы» и «ви-джейства» на темы советского кинематографа всегда производились на громкости, близкой к умеренной, и только в пределах собственной берлоги. И разнообразные дикие выкрики в терцию, да языческие песнопения прекращались за порогом законно отведённой комнатухи и неподсудных «двадцати трёх нуль-нуль». А посему юридически, да и просто тупо по-бытовому, придраться было не к чему, ну не к чему, уважаемые граждане судьи!

Мегеры выжидали долго… Уж слишком мы были аккуратные: на кухне за собой уборочка, мусор – да ни в коем разе, выносится, не появившись, в общем, мы им страшно не нравились, да чего там, они просто возненавидели нас! И не мытьём, так всяким катаньем, потихоньку-полегоньку ими была выработана изощрённая техника доёб…вания до «этих волосатых музыкантиков»…

Стоило кому-то из нас занять хоть на минуту общий, разумеется, душ, как тут же одно из трёх чувырл выскакивало и начинало дубасить в дверь на тему: «Да что ж это такое, невозможно ни постирать, ни помыться!!!».

А надо добавить к общей светлой красоте этой картины, что грязь в коридоре, на кухне, в ванной и «прочих, с позволения сказать, удобствах» была настолько чудовищной, что после первой же попытки как-то вернуть лицо этой ночлежке, мы потерпели крах – просто не существует таких сил человеческих и здесь спасёт только напалм.

И тараканы… Они ретиво бегали стаями, человек по тыще, и если ты не ровен час выходил в тёмный коридор или до душа, то… Бр-р-р… Но! Не хочу выставлять себя нетленным святым, однако ни одной пакостной животинки подобного сорта никогда не появлялось в нашей комнате, это совершенно необъяснимо, но так необыкновенно лестно. Ведь «таракандель» – тварь традиционно дьявольская и со вкусом проживает лишь рядом с ему сочувствующими, а стало быть, не так уж мы и окончательно-то плохи, ура!

Но сколько ни оттягивай неотвратимый финал, а о кровавой развязке мне рассказать-таки придётся… Донимали нас долго, нудно, гадко, а, стало быть, профессионально. И в один из вечеров, когда мы с Русланычем «употребили» особенно лихо, много и душевно пели, и Русь подался совершить вечернее омовение (дело было типичным российским нудно-душным летом), он снова нарвался на главную из адских сестер. На её несчастье я выключил ненадолго ласкающий ухо «Джудас Прист» и услышал, как снова злостно обижают моего беззащитного брата…

Вы знаете, у меня есть одно, уж не знаю хорошее или не очень, свойство души, которое усиливается в подпитии многократно – это обострённое чувство несправедливости. Впадая в него, я перестаю идти на компромиссы, даже если наверняка знаю, что разрушится моя несуществующая карьера, или я сейчас выясню отношения «любви и дружбы» до самого конца.

Итак! Я взял два длинных ножа (читатель, ты только не подумай, что я зациклен на этой самой зловещей теме расчленёнки, это всего лишь второй и последний фантасмагорический эпизод в моей жизни, поэтому-то я и расположил их рядышком, чтобы принять позор одиножды за оба случая), вышел в полутёмный коридор и произнёс проникновенным тоном маньяка: «Слушай ты, тётя, это мой друг и я не позволю обижать его, это понятно?!!». Ну и для того, чтобы наглядно закрепить произведённое впечатление, я вонзил один тесак в крышку общественного холодильника, а второй в его белую прохладную бочину.

Думаю, мои «убийственные» слова и «устрашающий» тон, казавшиеся мне невероятно ужасными и эффектными, не произвели на неё ни малейшего впечатления. Впрочем, как и всегда, когда мне приходится так по-детски стращать хулигана, негодяя и хама. «Не верю!» – говорит подонок – «Не верю, по Станиславскому не верю!». В общем, верю только наивный я сам.

Но ножи в холодильнике… Покачиваясь, как две шпаги в загнанном быке, которого атаковал жестокий тореро, они светились так ярко под луной и авторитетно говорили лучше всякого гневного спича!

«Эй, парень, хлопчик, ты это не надо, ты убери, убери нож-то…» – пятясь к своей двери, мямлил этот струсивший монстр, и, достигнув обширным задом искомой, ловко юркнул к себе в пещеру, стремительно щёлкнув всеми многочисленными замками и засовами. Недолгая победа… Приятная, хотя и пополам со стыдом.

Что ж, пару дней передышки мы заслужили вполне законно, но уже очень скоро начались демонстративные и пока робкие жалобы перед нашей дверью «соседке-псевдоинтеллектуалке с Украины»: «Да что ж это такое творится-то, он же сумасшедший, ненормальный он, я ж посажу его, не в милицию, так в психушку, я ить дело это так не оставлю…». В её истеричных словах не было угрозы, это был просто «насекомый» страх, единственное, что подобные тараканы понимают. По-бабьи глупо, она всё ещё пыталась меня запугать, но уважение к такого буйного рода выходке уже никуда было не деть. Это был классический неадекват…

Неадекват – а люди это ценят! Так что же, я – неадекват? Ну доведете, буду… И душевнейше вас умоляю и мягко рекомендую, не нужно больше повторять ножей на Багратионовской…

Андрюха и ФСБ

В молодости я ни за что не поверил бы в то, что когда-нибудь попаду в категорию «пьющих». Но с упрямым, как Овен, фактом не поспоришь, я – алкоголик. И как ни печально, круг людей, где я, так сказать, вращаюсь, разумеется, составляют совсем не трезвенники.

Пьющий сразу видит «дорогого коллегу», зорко «выцепляя» его из группы «обычных» граждан. Пьющий всегда поможет себе подобному, пожалеет и никогда не продаст. Это, наверное, не очень смешно, но я так живу. Таким как я приходится иногда весьма сложновато – постоянное мимикрирование под «нормального» порой смертельно утомляет.

К примеру, если честно распахнув душу, признаться «обрабатываемой» девушке, что алкоголь имеет власть над тобой, то лучшего варианта отпугнуть её от себя и не сыщешь. А как же – прежние виды на замужество приобретают жутковатый оттенок, перспективы просто красивого романа рассеиваются, и вообще, в конце концов, может элементарно «не дать».

Да и «правильные» друзья-товарищи с коллегами-сослуживцами начинают настороженно всматриваться в моё «порочное» лицо – чего ждать от такого? Да чего угодно!

Ну и, переходя к пропащим моим собратьям по Бахусу, и иллюстрируя курьёзную нашу тайную жизнь, влёгкую нарисую такой вот сюжетец…

Уважаемый коллега по работе на Ветошном переулке (есть рядом c ГУМом такой маленький магазик винила и ди-джейского барахла) и верный мой собутыльник Андрюха как-то душевно подсел ко мне за стол. И я сразу же доверительно признался ему в том, что, несмотря на очередную завязку, бухнуть мне хочется просто дико. На что он добродушно усмехнулся и неторопливо рассказал, что загулял вчера так жестоко и с такими безумными компаньонами, что хоть и сам бывалый «бу́харь», но до сих пор пребывает в эстетическом шоке…