Маковый венец

– Режь веревки! – велела она бандиту.

Нильс красочно описал, где и при каких обстоятельствах он видел Луизу, Братьев и всю их родню.

Лу вздохнула и выложила последний козырь:

– Ты боишься высоты? Вот уж никогда бы не подумала…

Вскоре Нильс уже стоял на земле, костеря науку и ее «поганых выкормышей». Пусть говорит, что хочет. Главное они живы и…

– Нильс, мы дома.

Еды у них не оказалось – все сгинуло вместе с «Этель». По словам Братьев, бедняжка все же загорелась в воздухе и рухнула где-то в полях в нескольких километрах от места, откуда в них стреляли.

Луиза в мужской одежде и Нильс с его железным оскалом и косами воина привлекли бы к путешественникам лишнее внимание. Так что было решено отправить в ближайшую деревню Братьев – купить припасов и разведать обстановку.

Крылья спрятали в лесу, укрыв их слоем гнилых листьев и земли.

Двигались быстро, голод только подстегивал их. Когда начало смеркаться, Луковка и бандит засели за небольшим холмом, откуда видны были черепичные крыши и дым из труб. Ветерок доносил до них запахи готовящейся пищи – тушеной капусты, толстых сосисок в хрустящей шкурке и вареного картофеля. Образы кушаний перед внутренним взором Луизы были так ярки, что ей уже мерещился вкус. Нильс развалился на молодом клевере, продолжая ворчать. На девушку он не смотрел. Видимо, злился за шпильку о страхе высоты.

Вскоре их спутники вернулись из разведки. Все в молчании набросились на снедь: острый домашний сыр и буженина показались им пищей богов.

Проглотив огромный кусок мяса и отдышавшись, Луиза отерла рот тыльной стороной ладони и спросила:

– Узнали что-нибудь?

Линкс хмуро взглянул на нее из-под нечесаных светлых патл.

– Узнали. Такого лучше бы и не знать, – Линкс протяжно шмыгнул носом и начал рассказывать.

Кантабрия готовилась к войне, а потому военные на пограничных гарнизонах с большим подозрением встречали каждый поезд, каждый корабль. А заметив никем не заявленный дирижабль, летящий с юга, стали палить по нему без предупреждения.

– В деревне говорят, что видели валькирий, летящих по небу на крыльях. И что они – предвестницы кровопролития.

– Ты не слишком похож на валькирию, Линкс.

– Ты тоже, – огрызнулся инженер. – На, кстати, мы тебе юбку купили.

Бумажный сверток перелетел через небольшой костер и приземлился на ее коленях.

– Красную? В зеленую полоску?! – Луиза тряхнула головой. – Не важно. Что еще известно о войне? С кем она?

– Все говорят, это судья… твой отец, – глухо пробормотал Рехт. – Он убил олонского императора. И теперь… Короче…

Олово, притаившееся в крови Луизы, вскипело за доли секунды. Она поднялась на ноги и зашагала в ночь, в густой мрак, не разреженный ни единым огоньком пастушьего костра. Ее звали, но девушка не откликалась. Она шла бездумно, бесцельно, не разбирая дороги, пока ее и без того охромевшая нога не наткнулась на камень. Луиза пнула его и со стоном повалилась на траву. Клевер, покрывавший холмы, принял ее тело, как перина.

Луизе не хотелось смотреть на звезды. Ей не хотелось, чтобы звезды смотрели на нее. Легкая эйфория от полета и возвращения в Кантабрию сошла на нет. Лу спрятала лицо в ладонях.

Война. Отец. Агнесс, должно быть, в ужасе. Наверняка, она ненавидит Луизу за все, что натворила ее семья.

Но Луиза Спегельраф больше не будет убегать. Ни от своего имени, ни от прошлого. Она встанет перед глазами королевы и примет любое наказание – за себя, за брата, за отца.

К ее возвращению Братья уже спали, натянув куртки до носов и кепки до глаз.

– С облегчением, – буркнул Нильс, не отрываясь от жареной ножки то ли кролика, то ли курицы.

Луиза молча показала ему непристойный жест, но вокруг было слишком темно. Костер затухал.

– Там для тебя еще подарочек. Придавили, чтоб не улетел.

Она посмотрела туда, куда Нильс указывал полуобглоданной костью. Там, под камнем, лежал обтрепанный кусок бумаги с каким-то портретом. Луиза подняла груз и обомлела.

С плаката смотрело ее собственное лицо. Под изображением было ее имя, настоящее, полное. Еще слова: «живой и невредимой», выписанные крупными буквами и безумная цифра.

– Триста тысяч гульденов, – севшим голосом прочитала Луиза.

– Парни сказали, случайно увидели в трактире. Там была еще уйма таких бумажек, висят давно. Что думаешь?

Голова Луизы шла кругом, руки и ноги вмиг похолодели, олово присмирело, застыло.

– Под конвоем не пойду, – выдавила она. – Если сопроводите меня в столицу, получите деньги и поделите их поровну. Это будет справедливо. Но сначала…

– Что?

– Сначала я нанесу визит Крысиному Королю – он задолжал мне пару ответов.

Нильс с кряхтением запустил косточкой куда-то в темень и придвинулся к поникшей девушке. Он положил тяжелую руку на ее острые плечи и легонько стиснул.

– Я тоже хочу знать, что они сделали с Миннезингером. Если повадки Крыс не изменились за годы… – каторжник умолк.

Не в силах больше выносить тяжесть мира, Лу уткнулась лбом в его щеку, где под щетинистой кожей скрежетали железные клыки.

Они смотрели на биение жара в затухающих угольях, а звезды холодно наблюдали за ними с черного неба.

***

– Ты хоть знаешь, что делают с проигравшими в войне?

– Брось, ягненок, это всего лишь один посланец, – Уилл посмотрел на свет дарственную на особняк семнадцатого века, поковырял старинную печать и отложил бумагу в небольшую стопку. Просроченная долговая расписка была безжалостно скомкана и отправилась в недолгий полет до камина. – Он не станет угонять наших громил на рудники. Это невыгодно.

– Я имею в виду контрибуцию. Милошевич – политик, уж я-то знаю, о чем говорю, – подбоченилась Анхен. – И у него наверняка остались связи в Комитете, то есть прямо у нас под боком. До того, как Крысы, поджав хвосты, бежали из Иберии, они успели нанести Дону большой ущерб. Ты согласен платить?

Уилл поднял на нее глаз. Его заместительница на крысином троне обычно справлялась со всеми обязанностями. Она могла подавить любой мятеж, ловко управлялась с цифрами и людьми, но, когда дело доходило до дипломатии, умывала руки и призывала к ответу его. Анхен избегала переговоров, ссылаясь то на нехватку авторитета, то на собственную вспыльчивость. Отчасти так оно и было.

Вот и теперь она настаивала, чтобы Крысиный Король принял посла от Дона лично. Ради этой цели она даже явилась в Дом Зодчего и оторвала Уилла от крайне занимательного занятия – он осматривал свои новые владения через призму документов.

Одноглазый Уилл, в свою очередь, находил в словесных пикировках удовольствие: он наслаждался диалогом, в котором обменивался фразами, как ударами. Но этот разговор с Анхен был точно таким же поединком, как и другие. Поэтому он продолжал парировать ее выпады.

– Платить не станем – вот и весь ответ. Твоих полномочий более чем достаточно, чтобы отправить его по любому адресу. Крысы на своей территории, а Дон на своей, мы даже не соседствуем, чтобы иметь друг к другу претензии. Да и в Углу теперь другой хозяин. Finita! – он разорвал в клочки истекшее поручительство.

Но для Анхен такой отповеди было недостаточно. Уилл видел это в каждом движении, когда она снова и снова обходила его новый кабинет, по привычке вколачивая каблуки в пушистый ковер.

– Есть одна деталь, которая не дает мне покоя, – она покосилась на Уилла, наблюдая за его реакцией. – Я узнала о ней только пару часов назад…

– О, интрига! Золотце, тебе удалось меня заинтересовать, продолжай, – он покрутил кистью, призывая девушку говорить.

– У посла Дона есть Темное Лезвие. Из этого можно сделать два предположения. Либо этот человек убил одного из старой верхушки и завладел его оружием. Либо это перебежчик, который может до сих пор обладать авторитетом среди Крыс. В первом случае он по чистой случайности очутится на дне канала, и все будут довольны.

Анхен замолчала, сосредоточившись на вазочке с засахаренными орехами. Все же она чему-то да научилась – Уилл отчетливо ощутил себя на крючке любопытства.

– А во втором? – поторопил он девушку, когда пауза затянулась.

– Во втором он может оказаться тем, кто повинен в смерти твоих друзей.

Слова Анхен будто ударили его под дых. Уиллу показалось, что из кабинета главы Дома Зодчего разом пропал весь кислород. Строчки, написанные на гербовой бумаге чьим-то витиеватым почерком, расплылись, как раздавленные многоножки – такие же бессмысленные и отвратительные. Он отшвырнул лист подальше.

– У тебя есть свидетель, у тебя есть право требовать ответа. Если ты примешь его, все козыри будут у нас, – продолжала фрекен Монк.

– Закрой пасть.

Анхен непонимающе захлопала глазами.

– Ты снова увлеклась, золотце. Начало было хорошим, но не забывай, с кем говоришь и о чем. Не смей превращать мою злобу в партийку в преферанц. Ведь если я загорюсь, ты сгоришь вместе со мной.

***

Луиза узнавала и не узнавала Хёстенбург. Возможно, дело было в том, что она стала старше. И несчастней, чем была год назад.

Едва прибыв в столицу, она попрощалась с Линксом и Рехтом. Они оставили ей адрес, и Луиза твердо решила, что, если Агнесс помилует ее, она постарается помочь инженерам встать на ноги. В противном случае они, по крайней мере, получат деньги за ее поимку.

Луиза привыкла везде и всюду обходиться малым количеством вещей, но все же понимала, что встречают по одежке.

В ателье сначала не хотели слушать Луизу: видимо, дело было в юбке кошмарной расцветки, купленной для нее Братьями, и пыльных сапогах с подковами. Но, как только девушка достала из кармана скрученные в тугой рулон деньги, их с Нильсом окружили вниманием.

Едва вытерпев пытку снятием мерок, бандит умчался на разведку, оставив Луизу на растерзание портнихам.

Она так привыкла к тому, что ногам ничего не мешает при ходьбе, что даже не могла представить себя в обычном платье. Поэтому Луиза выбрала укороченную амазонку и дамские брюки для верховой езды. Когда мастерица предложила ей несколько вариантов тканей, то, не раздумывая, выбрала черную тафту с черным же набивным узором. Ей не хотелось ярких красок. Лу щедро приплатила за срочность – заказ должен был быть готов к утру – и покинула мастерскую.

Нильс обнаружил ее за столиком летнего кафе. Лу заказала марципановый десерт и горячий шоколад, но так к ним и не притронулась.

– Не успела вернуться, как соришь деньгами, – проворчал бандит, присаживаясь рядом. Он даже не обратил внимания на то, как таращились на него другие посетители. – Сразу видно – аристократия.

Луиза не ответила. Она полностью была поглощена изучением газеты.

– Ну, что там? Написали про дирижабль?

– У прессы есть темы поинтересней нашего крушения. Они гадают, где мой отец, и что сделает с ним мой брат, когда окончательно придет в себя. К тому же, граждан мужского пола призывают вступать в ряды армии и пройти отбор в специальные войска. Что-то о боевых машинах Йохансона.

– Видал плакаты, на каждом углу висят. Ты это будешь или нет? – Нильс кивнул на сладости, и Луиза покачала головой, не отрываясь от чтения. – Чего еще нового? – поинтересовался бандит через минуту. Его рот был набит липким марципаном, над губой красовались шоколадные усы.

– Зверские побоища между бандитскими шайками столицы. Полиция бессильна это остановить и просто ждет, пока все само стихнет.

– Ага, новый Крысиный Король лютует, уже наслышан. А констеблям плевать, пока грызня затрагивает только отбросов.

– Здесь написано, что в предыдущую волну беспорядков людей находили повешенными на столбах, – Луиза провела пальцем по строчке в статье и слегка смазала краску. – Неужели он еще более жесток, чем Теодор?

– Сомневаюсь. Говорят, он молодой, вот и лютует. А как иначе себе имя сделать?

Луиза подперла подбородок ладонью и перевернула страницу, ничего не ответив. Кем бы ни был этот новый король низов, она вызнает у него все о судьбе Олле. Если понадобится, пустит кровь. Только бы подобраться поближе.

Нильс пытался вытряхнуть себе в рот остатки шоколада, перевернув чашечку и хлопая по ее дну. Почтенная публика роптала, наблюдая за ним.

– Ты передал информацию, о которой я говорила?

– Передать-то передал, – игнорируя салфетку, Нильс утирался и без того грязным рукавом, под которым до сих пор виднелись бинты. Рана, оставленная Луизой, еще не зажила. – Вот только к чему им знать, что у тебя Темное Лезвие? Меньше шума – меньше риска.

– Если я заявлюсь от имени Дона, имея при себе только его письмо, это не произведет должного впечатления, – начала разъяснять Луиза. – Мы не увидим Худшего из Худших. Нас примет его правая рука и то, если повезет. Борислав слишком далеко, чтобы внушать уважение спустя столько времени. Во мне должны видеть не просто вестника, но угрозу. Только тогда Одноглазый Уилл встретит меня лично. А что может быть опаснее бывшего приближенного Теодора? Мне слишком часто приписывали этот титул, чтобы так им и не воспользоваться.

– Отличный план самоубийства, – подбодрил ее бывший каторжник, но от дальнейших комментариев воздержался.

Лу аккуратно свернула газету и оставила ее на столе – вдруг какой-нибудь бедолага захочет почитать новости или укрыться от непогоды? Пускай возьмет.

Вдалеке заворчали, сталкиваясь, тяжелые облака. Лу покосилась на вершину холма, где виднелся отстроенный заново королевский дворец. Это был не тот дворец, не ее замок-торт, в котором она росла, скрываясь от чужих глаз за гобеленами. Всего лишь двойник.

– Будет гроза, – заметила она.

Нильс равнодушно кивнул, хоть и подумал, что гроза – это слишком мягкое слово.

***

Самым ценным качеством Анхен Монк, помимо беспощадности и полного отсутствия совести, было умение брать на себя ответственность. В то время, пока она отдавала приказы по подготовке к приему посла, Уиллу оставалось готовиться только морально.

Она сама решила, что встречу стоит провести не в личном кабинете под крышей, а в зале, имевшем наиболее презентабельный вид. Также фрекен Монк распорядилась об охране и сопровождении, не забыла она и о напитках, которые создавали бы видимость «правильных переговоров». По ее мнению, это был исключительный случай, когда стоило сыграть в престиж.

– Вазоны бы еще расставила. С цветуёчками, – проворчал кто-то, за что тут же поплатился вывихнутым запястьем.

Одноглазый Уилл стоял перед зеркалом и не видел себя. Он не утратил зрения, и единственный глаз пока служил ему исправно. Он прекрасно видел ладно сидящий костюм от лучшего портного, накрахмаленный стоячий воротничок и даже кожаную повязку, скрывавшую его увечье. Но Уилл не видел в отражении себя, хотя надеялся заглянуть на самое дно собственной души и разглядеть там лицо гнева.

За его спиной тяжело дышал Павел. Он и раньше сопел, как медведь, за что и получил свое первое прозвище, но после ранения в легкое каждый его вздох отзывался то хрипом, то присвистом.

Уилл запустил руку в блюдо с перстнями и начал нанизывать их на пальцы. При необходимости, камни могли заменить кастет.

– Молчи, пока я не повернусь к тебе. Даже если узнаешь его в лицо – не произноси ни слова.

– Ты уже говорил. Мне стреляли не в голову, так что я помню, – пробасил Вербер.

– Я рад, что твоя голова не пострадала, – Уилл несколько раз сжал и разжал кулак.

Он обернулся и увидел, что Павел сидит, сгорбившись и сложив большие ладони на коленях. На людях, где он представал личным охранником Худшего из Худших, Вербер смотрелся угрожающе – плечистый великан с руками, способными переломить хребет, как спичку. Но маленькие голубые глаза прирожденного громилы смотрели на мир с такой беспомощной тоской, что Уилл иногда жалел, что после возвращения привязал парня к себе. Шел бы своей дорогой, подальше от сточных каналов и грязных дел.

Вот только Павлу было некуда податься. Он уже наведался в деревню Маришки, и его там не ждали. Родители жены не пустили зятя на порог. Дочь они умудрились повторно выдать замуж за зажиточного фермера, в качестве приданого использовав его долю от куша.

Тогда Павел вернулся в Хёстенбург и остался в Углу. Он не был бойцом, только видимостью.

– Встряхнись, дружище, – Уилл выжал из себя самую искреннюю улыбку, на которую еще был способен. – Может быть, это наш клиент. А может – и нет. В любом случае, мы сила, с которой нельзя не считаться! А если вздумает брыкаться, мы натравим на него нашего ягненка. Ты видел фрекен Монк в гневе?

– Не видел, но наслышан, – отозвался Павел. – Я вот что подумал, Олле…

Уилл поморщился, но поправлять старого товарища не стал.

– Что, если я ошибся, и кто-то еще выжил, и до сих пор там, возможно, в передряге еще худшей, чем та, в которой побывал я? Хотя… Забудь. Я, видно, спятил. Спятил от пустых надежд.

Крысиный Король посмотрел на свои перстни. Подумал еще раз и развернул каждый камнем внутрь.

– Вот сегодня и узнаем.

В сопровождении Вербера Одноглазый Уилл спустился в зал, где Анхен удалось создать торжественную и немного зловещую атмосферу – там было слишком чисто. Сияли даже пепельницы, обычно напоминавшие дохлых ежей.

Уилл сел во главе стола, Анхен заняла место по правую руку, а Павел с еще одним охранником – за его спиной. Специально отобранные для «кордебалета» крысы выстроились у стены.

Ровно в назначенный час дверь зала отворилась и… в нее влетел карманник по кличке Клоп.

– Вы не поверите! – громким шепотом возвестил он. – А посол-то «мордашка»!

Крысы загудели, Анхен переменилась в лице и так грозно цыкнула на Клопа, что тот исчез быстрее, чем грош из кармана. И прежде, чем дверь за ним захлопнулась, ее подхватила другая рука.

Не успел Уилл осмыслить тот факт, что посланник Дона Милошевича оказался девушкой, как в зал вошел светловолосый, строго одетый мужчина. На нем был синий костюм тройка и кипенно-белая рубашка. Незнакомец настороженно, по-волчьи повел жилистой шеей, будто обнюхивая комнату и, наконец, повернулся лицом к Уиллу.

Крысиного Короля будто обдало кипятком от взгляда этих ледяных, глубоко посаженных глаз. Едва владея собой, он стал медленно подниматься на ноги, но тут, из-за плеча мужчины показалась маленькая черная шляпка, еще миг – и он увидел ее обладательницу. Рыжеватые волосы до плеч полыхнули луковым золотом в тусклом солнечном свете. Вот она вошла, подняла ресницы…

Уилл окаменел, так до конца не определившись, стоять ему или упасть замертво.

Комнату затопило молчание.

У молчания Уилла, Нильса и Луизы было много общего. Павел еле сдерживался, чтобы не закричать во весь голос. О причинах пораженного молчания Анхен Монк знала только она сама.

Крысы молчали из совершенно нормального человеческого любопытства и опаски перед Худшим из Худших, который до сих пор не издал ни звука. Они переводили бегающие глаза с посланцев далекого иберийского босса на своего Короля, ожидая приказа.

Девушка в черной амазонке прижимала к груди стилет из темной стали. Ее костяшки побелели так сильно, что казалось, она готова кинуться со своим оружием на Одноглазого Уилла. Ее спутник также вперил враждебный взгляд в их предводителя. Сам Крысиный Король вцепился в край большого стола, будто боялся свалиться на пол. Никто не знал, сколько продлится эта немая сцена.

Первой нарушила тишину посланница.

Она резко вздохнула, раздув точеные ноздри, и заговорила:

– Луиза Бригитта Спегельраф, доверенное лицо Борислава Милошевича, к вашим услугам. Вы предложите даме присесть?

– Лу.. Луковка, – едва слышно просипел охранник Уилла Вербер. В его голосе звучали слезы.

Наконец, отмер сам Одноглазый.

– Вон… Все. Пошли. Вон!!!

Луиза не шелохнулась, как не повел бровью и Нильс. А Крысы, подталкиваемые личной охраной Уилла, быстро оказались выдворенными из зала. И, будто этого было мало, гвардия оттеснила любопытствующих от дверей, лишив их возможности подслушать.

Луиза сосредоточенно чередовала вдохи и выдохи, потому что только это позволяло ей оставаться в сознании. Не утратить рассудок, не потерять самообладания.

Секунды шли, а ее душа разрывалась между недоумением, восторгом и гневом. Она не находила ни единого слова ни на одном языке, который знала, чтобы выразить то, что испытывала, глядя на Олле.

Лу не замечала никого вокруг, даже когда вокруг них с Нильсом засуетились люди Крысиного Короля, спешно покидая душную прокуренную комнату. Нет, не Крысиного Короля. Это были люди Олле Миннезингера, занявшего преступный трон Хёстенбурга. Как это возможно? Он сменил имя, назвался Одноглазым Уиллом. Почему?.. Только дойдя до этого звена цепочки, Луиза разглядела повязку, пересекавшую лицо Олле. Это стало последней каплей.

Она сделала пару шагов и опустилась на стул, быстро подставленный Нильсом. Что-то поднималось изнутри. Не дурнота, не ставшее привычным кипящее олово. Горечь утраты стала невыносимой. Увидев Олле среди Крыс, во главе Крыс, Луиза почувствовала, что он потерян навсегда. Даже мстить некому.

Отняв от груди стилет, она с осторожностью положила его на стол и отодвинула от себя.

– Я пришла… вернуть это.

А она сама? Та ли она девушка, которой Миннезингер пел старинные баллады? Та ли она, кого Олле целовал в висок и обещал ждать взаимности? Учил улыбаться солнцу и искать свое течение? Робкая Луковка, которую хотелось защищать, сгинула в Иберии. Она лежит под корнями гранатового дерева и видит смертный сон о возвращении домой.

Луиза закрыла глаза и запрокинула голову в отчаянной попытке не расплакаться.

– Что скажешь нам, Миннезингер? Или, в придачу к глазу, ты и язык посеял, а? – проревел над ней Нильс. – Какого тролля ты вообще живой?!

Луиза Спегельраф закусила губу, борясь с собой.

– Луковка.

Услышав его голос, она только сильнее зажмурилась и замотала головой. Как это выглядело со стороны, ее не волновало.

– Луковка…

– Не приближайся к ней! Сначала будешь держать ответ передо мной! Еще шаг, и я тебе грудину проломлю, крыса!

– Нильс, я…

– Она похоронила тебя, понял?! Почти год ходила невестой мертвеца, чтобы никто не позарился! А теперь приехала мстить, выпустить кишки твоему убийце! Думаешь, она рада тебя видеть?!

Вдох, выдох. Дышать. Не сметь плакать, как бы слезы не жгли зажмуренные до боли глаза.

– Она ждала тебя. Верила, что ты приедешь следом, верила, что ты на это способен. Но теперь я вижу, на что ты способен. Думаешь, не знаю, как надевают Грошовую Корону? Ты убил Теодора, но предпочел не освободиться, а занять его место. Править стоками. Даже я бы отказался от такой радости. Но не ты, нет, тебе этот трон, видать, впору пришелся!

Олле едва оправлялся от обвинения, как Нильс швырял в него новое. И ни на одно у него не находилось достойного ответа. Бывший товарищ стоял между ним и Луизой, которая обернулась изваянием неизбывной скорби, будто он действительно умер.

Для него же ее появление в мире живых было чудом. Она носила траур по нему? Его сердце тоже почернело от утрат. Она верила, что он догонит их? Но как, если на его ногах были кандалы несуществующего долга? Луковка, милая Луковка, слишком много надежд возложила на человека, который давно сломался.

Она изменилась. Олле помнил фею, чей образ был выписан невесомыми мазками акварели. Теперь он видел молодую женщину из плоти и крови, из стали и яда. И она плакала по нему, как по усопшему.

Олле Миннезингер нашел бы слова, чтобы усмирить гнев Нильса, утешить Луизу, он бы спел песню, которая бы заставила их глаза блестеть от веселья. Но Одноглазый Уилл не знал таких песен, он забыл все верные слова.

– Если тебе нечего нам сказать, мы уходим.

С этими словами Нильс взял Луизу за запястье – его Луизу, которую каторжник находил раздражающей, глупой, подозрительной, в конце концов – и, поставив на ноги, повел ее к дверям.

– Стой, Нильс, – неожиданно твердым голосом произнесла она. – Я кое-что забыла.

Луиза вытянула из рукава белый конверт и положила его рядом с черным стилетом.

– Это письмо от Дона. В нем сказано, что он не желает новой войны между бандами и предлагает мирное сотрудничество. На этом у меня все.

Глядя на ее удаляющуюся спину, затянутую во вдовье платье, Уилл по-прежнему не мог выдавить ни слова. У него был единственный, совершенно невозможный в этом гнилом мире шанс повернуть все вспять, а он упускал его прямо сейчас.

В последнюю секунду она обернулась и сказала:

– Ты все же стал драматургом улиц. Поздравляю.

Глава 6. Один к шести

Мать не разговаривала с ним. Она умолкла четыре дня назад, ровно в тот момент, когда обнаружила контракт на письменном столе в его комнате. За Эльсе Юнсон и раньше водилась привычка рыться в вещах сына, выискивая то ли трофеи, то ли улики. Служанка даже не допускалась в его комнату для уборки. Но, в отличие от открыток с едва прикрытыми девицами, гербовой бумаги Густав не прятал.