bannerbanner
Неизвестная Осетия. Европейские ученые и путешественники об Осетии и осетинах
Неизвестная Осетия. Европейские ученые и путешественники об Осетии и осетинах

Полная версия

Неизвестная Осетия. Европейские ученые и путешественники об Осетии и осетинах

Язык: Русский
Год издания: 2020
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 5

Именно о таком же состоянии веры у осетин писали императрице Елизавете Петровне грузинские священники архиепископ Иосиф и архимандрит Николай. «В тех их жительствах, – сообщают святые отцы, – во знак древнего их благочестия свидетельствуют и поныне церкви каменные и в них святые иконы и книги (…). Таковых духовных персон, которые бы могли семя слова божия в тех непросвещенных народах сеять и через святое крещение привести их в православную веру, никого не имеется, и за тем принуждены они только одну молитву творить, взирая на небо (…)»48

В конце своего необычного, богатого событиями жизненного пути Рейнеггс остался в Санкт-Петербурге, на службе ее императорского величества в чине коллежского советника, до скончания лет занимал должность директора хирургического училища и являлся непременным секретарем Медицинской коллегии. Ученый и коллега Рейнеггса Ф. Э. Шредер, после смерти автора издал его записки в двух томах на немецком языке, снабдив их трудами биографов путешественника. Части незаконченного третьего тома, а также письма и дневники Рейнеггса после смерти автора, как известно, бесследно исчезли. Какие секреты хранили эти бумаги?

Возвращаясь к миссии Рейнеггса в переговорах, мы видим, что она непонятна и туманна, хотя ее важность и значимость все признают. Роль Рейнеггса нельзя уяснить, изучая документы Коллегии иностранных дел, которые находятся в распоряжении историков, хотя бы потому, что эта коллегия в свое время потерпела полное фиаско в выстраивании отношений с Грузией. Очевидно, что Рейнеггс просто заменил собой эту коллегию, о чем говорит и его необыкновенное возвышение в Петербурге, где его раньше никто не знал. Отсутствие документов вызывает растерянность у историков. Так, например, Авалов в своей книге называет Рейнеггса чуть ли не инициатором возобновления переговоров, будучи не в состоянии объяснить, что на самом деле произошло. Но Рейнеггс, находясь при Ираклии, не мог одновременно являться и человеком князя Потемкина, поскольку до этого не имел никакого отношения к Петербургу и России. Чтобы понять его роль в Российско-грузинских переговорах, нужно посмотреть шире на шахматную доску современной ему международной политики.

Нам известно о ничем не закончившейся попытке Ираклия наладить контакт с австрийским императором Иосифом II и предложить тому свои услуги в борьбе с Турцией. Был ли это искусный маневр, призванный привлечь внимание России, неизвестно. В свое время Екатерина специально запрашивала в Коллегии иностранных дел информацию о том, является ли грузинский царь христианином греческого толка. Угроза перехода Грузии под патронаж католических стран вряд ли могла недооцениваться творцами внешней политики – это стало бы очевидным поражением для России в регионе. Была ли эта угроза реальной, неясно, но то, что в этом деле Ираклию как раз таки мог пригодиться Рейнеггс – очевидно. Прожившему долгое время в Вене саксонцу, знакомому с этикетом австрийского двора, не составило бы труда стать посредником грузинского царя и лично наладить переписку с канцелярией Иосифа II. Австрия же еще со времен Священной лиги была стратегическим партнером России по антитурецкой коалиции. В этот период отмечается особое сближение монархов двух держав, которое впоследствии выльется в совместное путешествие в Крым. Хорошие отношения с Россией австрийскому двору были явно важнее, чем приобретение такого вассала как Грузия. Австрийский император мог рассказать Екатерине о попытках переговоров с грузинским царем и упомянуть в этой связи имя Рейнеггса. И здесь неминуемо выяснилось бы, что придворный лекарь Ираклия саксонец – фактический земляк российской императрицы. Ведь именно эту деталь своей биографии Рейнеггс, как известно, тщательно скрывал, находясь уже на службе в Санкт-Петербурге. Там же он заслужил и приклеившееся к нему прозвище «авантюриста», данное ему, возможно, теми, кого он оставил позади, стремительно продвинувшись по карьерной лестнице.

Екатерине Великой, очевидно, нужен был свой человек в Грузии, который мог бы найти общий язык с Ираклием. Таким человек не стал граф Панин, назвавший Ираклия монархом, не заслуживающим доверия, им тем более не стал граф Тотлебен, который вместо того, чтобы добыть славу своей императрице, как это однажды было под Берлином, своими не вполне честными маневрами помог добыть славу Геркулесу – примерно так в латинской транскрипции читалось имя царя Ираклия (Heracleus). После смерти обоих участников прежней закавказской авантюры переговоры с Грузией можно было начать с чистого листа – как писал в свое время из Грузии гвардии-капитан Николай Языков графу Панину, расследуя дело о неудачной «грузинской диверсии», « (…) грузинские цари во всем послушны и совершенно слепо преданы нашей государыне». И вот, десять лет спустя, вновь настало время возобновить отношения с Тифлисом, а человеком, который уже нашел общий язык с грузинским царем и мог беспрепятственно донести до него волю Российской императрицы был Якоб Рейнеггс.

Если мы вспомним, как осуществлялось общение с Ираклием Тотлебена, то выяснится, что немец говорил с грузинским царем через двух переводчиков. Для одного из них – Ивана Пицхелаури это общение закончилось арестом и заключением под стражу по обвинению в измене. «С наичувствительнейшею прискорбностью, – писал все тот же Языков, – должен я вашему сиятельству истинную донести, что граф Тотлебен более стыда нежели похвалы в здешнем краю нашей нации сделал».49 Не смог исправить положения и сменивший Тотлебена генерал Сухотин, солдаты которого массово заболели лихорадкой и не смогли продолжить осаду Поти. Повторяя ошибку своего предшественника, Сухотин стал конфликтовать и отдавать Ираклию невыполнимые распоряжения, в результате чего был вскоре вынужден снять осаду и прекратить боевые действия. Екатерине на этот раз надо было, наконец, договориться с кавказским Геркулесом, чтобы он, по крайней мере, больше не выставлял дураками ее генералов. «Рейнеггсу, – пишет Бутков, – поручено было подвигнуть Ираклия искать формально покровительства императрицы российской, на что было получено высочайшее соизволение». Саксонец Якоб Рейнеггс в этом смысле имел большое преимущество перед российскими генералами и дипломатами, учитывая и то, что его родным языком был родной язык императрицы.

Если же говорить об общем языке Ираклия и Рейнеггса – это, конечно же, был фарси. Безусловно, Рейнеггс мог овладеть грузинским, как о том пишет Бутков, но, с другой стороны, в его распоряжении, как мы знаем, было не так много времени, чтобы освоить новый, сложный неиндоевропейский язык. Нет никакого сомнения в том, что Рейнеггс прекрасно владел фарси и знал этот язык, вероятно, из университетского курса – об этом свидетельствует, в том числе, и выполненный им перевод на персидский язык популярного в это время трактата австрийского юриста Йозефа Зонненфельса.50 Рейнеггс также первым подмечает наличие иранского пласта лексики в осетинском языке, что должно было потребовать незаурядных знаний персидского языка. Не был чужим этот язык и для Ираклия, юность которого прошла в ставке одного из наиболее выдающихся полководцев в истории Ирана.

Из комментариев историков и биографов ученого также видно, что Рейнеггса со временем пытаются убрать подальше от Ираклия, в том числе, вероятно, и для того, чтобы пресечь попытки последнего наладить контакт с западными державами. «Когда полномочные обеих сторон производством трактата в Георгиевске занимались, – пишет историк Бутков, – князь Потемкин, находя доктора Рейнеггса по делам много ветреным и хвастливым, хотя и усердным, назначил полковника Бурнашова на пребывание в Грузии и Имеретии комиссионером своим при царях Ираклии и Соломоне, который, получив 7 апреля 1783 года повеление принять дела от доктора Рейнеггса и грамоты князя Потемкина к обоим царям, в Грузию отправился в мае того года».51 Чтобы отодвинуть Рейнеггса подальше от Кавказа, в ход были пущены чины и награды, предложена должность директора хирургического училища в Санкт-Петербурге, и эта тактика, как мы знаем, увенчалась успехом.

Говоря о заслугах Рейнеггса в качестве дипломата на русской службе, о чем мы можем во многом лишь косвенно судить по результатам состоявшихся переговоров, стоит подчеркнуть его заслуги и как писателя, о чем, напротив, красноречиво свидетельствуют его книги.

Значение публикаций Рейнеггса для дальнейшего исследования и всестороннего познания Кавказа трудно переоценить. Он останется в истории человеком своей эпохи, воспитанным на идеалах просвещения бесстрашным искателем приключений, выдающимся путешественником и отважным исследователем неизвестных территорий. Перед нами судьба человека, который не отступал перед трудностями и не боялся принимать новые вызовы, постоянно повышая ставки в игре. Его статьи и книги поражали воображение современников, вдохновляли на новые подвиги, дали мощный толчок в изучении истории, культуры, традиций и дальнейшем освоении Кавказа.

Ян Потоцкий и разгадка аланского ребуса

Об обстоятельствах, подвигнувших польского писателя, историка и полиглота Яна Потоцкого совершить свое путешествие на Кавказ, известно мало – на эту тему можно лишь строить предположения. Ясно лишь то, что выдающийся ученый, ставший к тому времени российским подданным, был искушенным путешественником и неутомимым искателем приключений. Как иначе объяснить его рискованный вояж на юг России за собственный счет по местам недавней военной кампании в поисках следов пребывания там аланов и сарматов? Представитель одного из древнейших польских родов Потоцкий получил образование в школах Лозанны и Женевы, жил в Париже, где еще в детстве овладел в совершенстве французским языком и начал интересоваться историей. Именно этот интерес, спустя много лет, скорее всего, и привел его на южные рубежи Российской империи непосредственно к подножью кавказских гор.

Вернувшись из Европы в Польшу, Потоцкий впервые знакомится со своим родным польским языком, культурой и историей. Вопрос происхождения польского народа, занимавший Потоцкого с первых шагов в науке, как оказалось, подразумевал более широкое исследование древней истории всех славянских этносов. В определенный момент ученый приходит к выводу, что для того, чтобы правильно представлять себе картину перемещения народов в древности, нужно посещать места их пребывания. До того, как стать российским подданным, Потоцкий уже успел объездить почти все страны Средиземноморья и Западной Европы – совершил путешествие в Италию, Испанию, Голландию, Германию, Марокко, Тунис, Турцию и Египет. По ходу каждой своей поездки Потоцкий делал записи, сопоставлял увиденное с историческими свидетельствами, интересовался необъяснимыми и неразгаданными явлениями. Книги Потоцкого, написанные по горячим следам его путешествий, выходили в Париже, Гамбурге, Брауншвейге и Вене, помимо этого, он издавал свои труды в собственной типографии, которую оборудовал на родине, в Варшаве. Не вызывает сомнений, что ученый говорил и писал на большинстве европейских языков, хорошо знал классические языки, а также, будучи урожденным поляком, со временем смог без труда освоить и русский.

В результате второго раздела Польши село Пиков и вся территория Винницкой области, родины ученого, вошли в состав Российской империи. После третьего раздела Речь Посполитая и вовсе перестала существовать как суверенная держава. Многие соотечественники Потоцкого устремились в Санкт-Петербург на русскую службу, и ученый последовал их примеру. Именно так поступил в свое время младший брат ученого, давно обитавший в северной столице империи. Северин Потоцкий сумел сделать блестящую карьеру при дворе императрицы Екатерины, оказался в опале при императоре Павле, но вновь вернулся на службу при Александре I и вскоре был произведен в чин тайного советника – со временем младший Потоцкий сумел даже добиться расположения императора Александра и вошел в узкий круг его доверенных лиц. Очевидно, что вслед за братом сделать карьеру в России пытается и старший Потоцкий, но только не в правительственных кругах как Северин, а в научных.

Успев объездить почти всю Европу и половину Азии и овладев, в том числе, и азиатскими языками, Потоцкий 15 мая 1797 г. начинает свое путешествие через астраханские степи в южные окраины Российской империи. Выехав из Москвы, путешественник вскоре приезжает в Царицын, откуда по Волге за две недели добирается до Астрахани, чтобы затем провести больше года на Кавказе. Что влечет ученого в относительно недавно присоединенный к Российской империи край?

Нет сомнения, что для Потоцкого юг России и Кавказ ассоциировались в первую очередь с древней Скифией, описанной Геродотом и другими античными авторами.52 История скифов для Потоцкого была тесно связана с историей славян, о чем красноречиво свидетельствует его работа «Фрагменты исторических и географических описаний скифов, сарматов и славян»53, увидевшая свет накануне его путешествия. «Земли, над которыми сегодня простирается скипетр славян, – пишет в ней Потоцкий, – от Кавказа до Гималаев, назывались в древности Скифией».54 Не вызывает сомнения, что ученый, на счету которого к тому времени уже был морской вояж из Херсонеса в Константинополь, готов был воспользоваться любой возможностью, чтобы лично побывать на другом, не менее легендарном участке скифской земли.

Трехтомный сборник «фрагментов» Потоцкого о скифах, сарматах и венедах – это, по сути, антология свидетельств всех древних авторов, писавших об интересующих ученого народах. Расположенные Потоцким в хронологическом порядке свидетельства позволяли отследить перемещения различных племен, населяющих территорию древней Скифии, увидеть изменения в названии рек и местностей, и, наконец, подводили к решению основной проблемы, стоящей перед ученым – датировки появления славян в скифских землях.

Начиная со свидетельств римских историков, согласно наблюдению Потоцкого, устья рек Днепра, Дуная и Дона оказываются заселены сарматами, и земли этих сарматов простираются вплоть до балтийских берегов. Являются ли сарматы, таким образом, предками славян? На этот вопрос Потоцкий отвечает отрицательно – предками славян являются венеды. Но ученый не исключает возможности того, что сарматы могли принять участие в этногенезе предков славян. Так, к примеру, Пейтингерова скрижаль (лат. Tabula Peutingeriana) – пергаментная копия с римской карты, сделанная в XIII веке, сохранила запись на месте восточноевропейских территорий – venadi sarmatae.55 Ссылаясь на это свидетельство, Потоцкий считает вопрос о родстве сарматов и венедов открытым и требующим дополнительного изучения.

Ранее, в специальном эссе, вышедшем в Варшаве, Потоцкий опубликовал свои комментарии к истории Сарматии, и ссылку на Диодора Сицилийского, сообщавшего о миграции этого народа через Кавказ.56 Совершив накануне поездку в Нижнюю Саксонию, Потоцкий исследовал западные границы древней Скифии. Неудивительно, что стремление раз и навсегда решить сармато-славянский вопрос привело его на юго-восток – регион, через который в древности, согласно свидетельству Диодора, и пролегал путь мигрантов-сарматов в южнорусские степи. Знание ландшафта и культуры народов, населяющих легендарную территорию, было важным звеном в теории происхождения славян, над которой работал ученый. Планируя свою поездку на Кавказ, Потоцкий надеялся, тем самым, получить полное представление обо всех театрах возникновения древней скифо-сарматской культуры, являвшейся, по его мнению, предтечей первых славянских государств на территории восточной Европы.

В интересующем ученого крае, тем временем, происходили важные военно-политические перемены. В Российской империи на престол взошел сын Екатерины II император Павел I. Одним из первых своих указов Павел вернул российские войска из Персидского похода – последнего кавказского предприятия Екатерины Великой, задуманного как ответ Ага-Мохаммеду в отместку за разорение на тот момент союзного Российской империи Тифлиса. Согласно положениям Георгиевского трактата, заключенного с Картли-Кахетинским царством, российские войска, в ответ на агрессию в адрес своего протектората начали боевые действия против персов и их союзников и в кратчайшие сроки взяли город Дербент. К этому времени весь берег Каспийского моря, от устьев Терека до устьев Куры был занят войсками главнокомандующего на Кавказе графа Зубова – дорога к Тегерану была открыта, а ресурсы противника были исчерпаны. «Война была выиграна, – напишет впоследствии историк Потто, – Оставалось только воспользоваться ее результатами».57 Но в этот момент из Санкт-Петербурга приходит известие о смерти императрицы Екатерины II и воцарении Павла – вместо наступления войскам отдается высочайший приказ отступать, и российские полки возвращаются поодиночке за Кавказскую линию.

Именно эту картину и застает Потоцкий, прибыв из Астрахани на Северный Кавказ. Картины военной жизни не были чем-то необычным для бывшего офицера австрийских войск. «Я следовал, как только мог лучше, за ходом русской армии по карте восточной части Кавказа, которая была весьма тщательно сделана во время похода». В дни пребывания ученого в Астрахани становится известно об убийстве Ага-Мохаммеда собственными невольниками. По пути ученый знакомится с графом Зубовым, возвращающемся назад из похода. Во время своего путешествия ученый, как видно из его записей, пользуется покровительством не только прежнего, но и нового главнокомандующего на Кавказе генерала Гудовича, возвращенного в строй Павлом I. «Граф Зубов, – пишет Потоцкий, – находился в дружественных связях как с народами кавказскими, так и с другими, гораздо более отдаленными (…)». Боевые действия, по свидетельству Потоцкого с начала кампании велись только против лезгин и не касались других народов. Это становится для ученого прекрасной возможностью получить новые сведения о талышском и курдском языках – Потоцкого в это время, как мы видим из материалов путешествия, особо занимают персидские языки. «Изыскания мои о древностях, – пишет ученый, – об языке и происхождении персиян доставили мне весьма приятное занятие. Ныне турецкий язык распространился почти в целом Азербайджане; но в горах есть разные полу-персидские наречия, которые, может быть, остатки древнего мидийско-персидского языка».

Изучая современный ему исторический и лингвистический материал, Потоцкий сверяет его с данными античных авторов, делая, таким образом, предположения и строя теории о происхождении и движении народов, населяющих регион. Основным фундаментальным трудом о современном Кавказе на тот момент являлось «Всеобщее историко-топографическое описание Кавказа» Якоба Рейнеггса. Исследование немецкого ученого было первым в своем роде, и изобиловало ошибками и неточностями. Древней Албанией, к примеру, автор называл не Лезгистан, а Картли, а дигуров (дигорцев) перепутал с уйгурами. «Рейнеггс, возможно, хорошо описал страны, которые он видел сам, – пишет Потоцкий, в дневниках своего путешествия, – Грузию, Армению, Дагестан и Ширван. Но что касается северной части гор, начиная с истоков Терека и Кубани, у него что ни слово то ошибка».58



Постепенно знакомясь с бытом кавказских народов, Потоцкий не обнаруживает среди них алан – героев древних римских и византийских хроник о Кавказе. «Всякий раз, пишет Потоцкий, когда я спрашивал какого-нибудь грузина знаком ли ему народ по имени аланы, он всегда отвечал утвердительно. Но ни один из них, при этом, не смог мне объяснить где сейчас обитает этот народ».59 «Находка этого народа, – пишет Потоцкий далее, – помогла бы многое узнать (…)».60

Почему Потоцкий настойчиво ищет алан, становится понятно из предисловия к его «фрагментам» – ученый, собирая свидетельства римских авторов, заметил, что этноним сарматы в описаниях древних историков постепенно переходит в этноним аланы, и при этом речь идет о народе, занимающем одни и те же территории. В своих заметках о пребывании на Кавказе ученый, вероятно, со слов местных жителей и чиновников, даже зарисовывает карту, на которой располагает древнюю Аланию в Прикубанье, напротив Сванетии – на эту же область ему указывает в личном разговоре и архиепископ Моздокский и Маджарский Гай (Гайоз Токаов) – автор первой изданной книги на осетинском языке, долгое время возглавлявший Осетинскую духовную комиссию. Территории, зарисованные в итоге Потоцким, в то время были заселены карачаевцами и балкарцами. Общение с представителями этих народов, судя по всему, не заставило ученого отказаться от дальнейших поисков.

В своем описании Кавказа Рейнеггс располагает Аланию и алан именно напротив Сванетии и приписывает аланскому народу особенный кавказско-татарский диалект. «На северо-востоке от лазов, – пишет Рейнеггс, – там где расходятся Керавнские61 и Гордеевы горы, в долинах главного нагорья расположены жилища немногочисленного бедного народа, имя которому – аланы. Этот народ говорит на особом диалекте кавказско-татарского языка и отличается, таким образом, от другого многочисленного народа, который живет на плоскогорьях на юго-востоке и говорит на собственном языке. Он называется тсон – соседи же называют его соан, сонти, цинти – и живет в долинах известных как Тсанети. (…) То, что аланы являются остатками древнего, некогда известного народа, не вызывает сомнения, и возможно, что нынешние сваны, которых уже Страбон знал под этим именем, также происходят от этого древнего этноса».62

В дневниках своего путешествия Потоцкий цитирует место у Рейнеггса, где говорится о том, что язык алан татарский и ставит в скобках вопросительный знак (?) – вероятно, уже тогда эти слова немецкого ученого вошли в противоречие с представлениями Потоцкого об аланах, сформировавшимися под влиянием средневековых авторов. «Путешественник, – писал Потоцкий своему подопечному Клапроту, – должен взять за правило проверять все сведения, приведенные Рейнеггсом, и подвергать их тщательному изучению для того, чтобы можно было решить, какие из этих сведений правильные, а какие следует отбросить. Труд Рейнеггса, составленный без достаточной точности, поскольку автор являлся в некотором роде авантюристом, содержит много ошибок (…)».

Путь Потоцкого в дальнейшем пролегал через земли осетин. «Этот народ не известен под данным именем в Византийских источниках, – пишет Потоцкий, – что по меньшей мере странно». И наконец, доехав до осетинских гор и погрузившись в местную языковую среду, Потоцкий делает свое открытие: осетины – это и есть аланы, которые не живут более на исконных территориях.63 «Имя аланы, – пишет Потоцкий, – до сих пор существует на Северном Кавказе. Ими называют, во-первых, осетин, во вторых, жителей Аспоргума, которых Рубрук именовал акасс, в-третьих, жителей горной Албании (Лезгистана – Б.Б.), где есть якобы аланские замки, которые Рубрук видел, будучи в Дербенте, и в-четвертых, так ошибочно называют кипчаков и кунов (…)».

Материалы совершенного графом Потоцким путешествия и, в частности, гипотеза об идентичности осетин и алан вскоре послужили основой его новой книги «Древняя история народов России», вышедшей в Санкт-Петербурге в 1802 г. на французском языке. Автор по традиции завершил свое путешествие очередной научной публикацией, и это была первая книга польского ученого, опубликованная в Российской империи. Напечатанная тиражом не более ста экземпляров, она, по свидетельству Клапрота, сразу стала библиографической редкостью. В ней Потоцкий фактически предлагает новую классификацию всех российских народов и делает это на основе деления по языковому принципу.

Обширную пищу для подобных сопоставлений и классификаций представлял, конечно же, Словарь всех языков, изданный незадолго до этого учеными екатерининской императорской академии наук, который являлся уникальным проектом Екатерины, не знавшим аналогов в мире.64 В этом словаре, вышедшем под редакцией П. С. Палласа, были представлены более 200 языков и наречий народов Азии и Европы. Предполагалось, что данное исследование могло бы «привести к решению о существовании одного первобытного языка», помочь проследить этапы становления отдельных языков народов мира и пролить свет на происхождение человечества. Словарь среди прочего содержал и 270 осетинских слов, записанных в Осетии во время экспедиции Гильденштедта, и эти материалы, как следует из текста «Древнейшей истории», явились серьезным подспорьем для Потоцкого при работе над теорией происхождения осетин.

В первой же главе своего трактата, говоря об общей классификации, Потоцкий делит народы, населяющие Российскую империю, на семитские, европейские, армянские, иберийские, кавказские, чудские или финские, самоедские, тюркские, монгольские, маньчжурские, корякские, камчадальские и другие. В качестве критерия деления ученый использует простой счет от 1 до 10 на одном или двух языках соответствующей группы. Для большинства родственных по языку народов такой счет звучит практически одинаково. К европейским народам или иафетическим (потомкам Иафета – сына Ноя) Потоцкий относит тех, чей счет от 1 до 10 звучит примерно так же, как он звучит на кельтском и санскрите.

На страницу:
3 из 5